Чем дальше в прошлое уходят те или иные исторические события, тем больше нам кажется, что по-другому и быть не могло. Однако под лозунгом «история не знает сослагательного наклонения» мы начинаем забывать, что в 1941 г. речь шла о физическом выживании СССР и его жителей. Угроза военного поражения была вполне реальной, и только титанические усилия народа и цепочка правильных решений со стороны руководства страны позволили СССР выстоять. Если об этом хотя бы на минутку забыть, то на поле забвения сразу же вырастают сорняки типа «СССР спасли ошибки Гитлера» и «блицкриг» был поглощен территорией». То есть И. В. Сталину, Г. К. Жукову, С. К. Тимошенко и многим другим можно было сесть на завалинке и ждать, когда немецкий «блицкриг» будет поглощен бескрайними просторами европейской части СССР.

Задача разгрома развернутой и мобилизованной французской армии в 1940 г. при численном превосходстве союзников была не менее сложной, чем разгром неотмобилизованной и недоразвернутой Красной армии в 1941 г. Однако в среде германских штабистов нашелся такой человек, как Манштейн, который придумал, как застать союзников врасплох и разгромить их. Однако разработка Манштейна была отнюдь не первым вариантом плана «Гельб». Если бы была реализована одна из этих предыдущих разработок, война на Западе вполне могла закончиться для фюрера провалом. Точнее, вместо «блицкрига» получилась бы затяжная война на истощение. Мы вполне могли никогда не узнать о существовании идеи броска через Арденны к Ла-Маншу.

Точно так же у нас нет гарантии, что было невозможно придумать план войны с СССР столь же эффективный, как предложенный Манштейном для Франции «удар серпом». Это ни в коей мере не умаляет заслуг Красной армии в срыве «Барбароссы». Оказавшись в изначально невыгодных условиях, советское командование смогло сопротивляться достаточно энергично, чтобы недостатки немецкого плана войны с СССР вылезли наружу.

«Шверпункт»

Почему план «Гельб» привел к падению Франции, а план «Барбаросса» не привел к краху СССР? Версию о том, что французы не хотели воевать, оставим на совести французских военачальников, которые, собственно, стали первоисточником этой незатейливой точки зрения. Их можно понять: в противном случае обвинение в провале было бы предъявлено им самим. В действительности Франция была вчистую разгромлена на поле боя. Произошло это как вследствие стратегических и тактических ошибок французского командования, так и в результате правильной стратегии и тактики немцев. Немцы сосредоточили крупные танковые силы и ударили там, где их не ждали. Французы не смогли организовать оперативного контрудара во фланг и тыл прорывающейся к Ла-Маншу танковой группе.

Помимо промахов в ведении операции, французское командование вступило в нее в невыгодной конфигурации сил. Собственно, стратегическая ошибка, подобная выдвижению крупных сил французской армии (включая элитные соединения) на рубеж реки Диль, имела место и в случае с СССР. Советским политическим руководством не была нажата «красная кнопка», запускающая процесс мобилизации и развертывания РККА. То есть свой вклад в возможное поражение СССР с советской стороны был уже сделан. Однако нельзя сказать, что немецкое командование в полной мере воспользовалось этим очень серьезным промахом.

Одним из ключевых моментов германской военной доктрины было понятие «шверпункта» — точки приложения основных усилий. Немецкий военачальник Гинденбург в свое время сказал: «План без «шверпункта» — это все равно что человек без характера». Если мы проследим эволюцию плана «Гельб», то увидим, что он постепенно эволюционировал в направлении ярко выраженного «шверпункта». В директиве от 29 октября 1939 г. было два «шверпункта». В директиве от 30 января 1940 г. было аж три «шверпункта». Только в директиве от 24 февраля 1940 г. появился один ярко выраженный «шверпункт». Это был удар танковой группы Клейста в составе пяти танковых дивизий. План «Гельб» получил свой «характер» в том смысле, в котором его понимал Гинденбург.

В мае 1940 г. во Франции тоже было три группы армий: «А», «Б» и «Ц». Семь из девяти танковых дивизий были в группе армий «А», оставшиеся две — в группе армий «Б». Причем последние были позднее переданы в группу армий «А». Группа армий «Ц» Лееба, стоявшая перед линией Мажино, вообще не имела ни одной танковой дивизии. В реальной «Барбароссе» в группе армий «Север» было три танковых дивизии, в группе армий «Центр» — девять танковых дивизий, в группе армий «Юг» — пять танковые дивизий. При этом следует учесть, что из трех танковых дивизий в группе армий «Север» две были на чешских танках, а в группе армий «Юг» не было ни одной танковой дивизии, вооруженной танками чехословацкого производства. Таким образом, несмотря на то что группа армий «Центр» была сильнее своих соседей, ярко выраженного «шверпункта» все же не наблюдается.

Разумеется, географические условия СССР заставляли задумываться о нескольких изолированных направлениях, каждое из которых имело свой «шверпункт». Поэтому с точки зрения учета географических условий план «Барбаросса» был достаточно разумным. Но блистательности плана Манштейна в нем все же не было. План «Барбаросса» был хорош для обычной войны. Германии же нужен был план быстрого сокрушения противника с максимальным использованием момента внезапности.

В случае с Францией «шверпунктом» был удар крупных масс танков через Арденны к Ла-Маншу, отрезающий войска союзников в Бельгии от главных сил французской армии. Это была достаточно прозрачная и понятная цель. В случае с СССР тоже вполне определенно просматривается ряд «шверпунктов», на которых возможно сосредоточить все усилия. Первым из них можно назвать собственно Красную армию. Быстрый, молниеносный разгром ее главных сил вполне мог сделать поход на Восток очередным «блицкригом». Уже на одном из первых совещаний у главнокомандующего сухопутных войск Германии по вопросу планирования войны с СССР (22 июля 1940 г.) было сказано: «Необходимо разбить русскую сухопутную армию или по крайней мере занять такую территорию, чтобы можно было обеспечить Берлин и Силезский промышленный район от налетов авиации противника». Однако Красная армия была трудной целью. Советское руководство обладало незаурядным умением накапливать резервы и восстанавливать силы после тяжелых поражений. Командующий 3-й танковой группой Герман Гот позднее писал: «Приходилось довольствоваться следующим заключением: несмотря на все победы, нельзя предотвратить восстановления русской армии». Тем самым Гот косвенно указывал на возможности советской «перманентной мобилизации», которая в итоге похоронила «Барбароссу».

Еще одним очевидным «шверпунктом» была Москва. Чем же была Москва для СССР? Обычно на первое место ставится политическое значение советской столицы. Безусловно, потеря Москвы была бы серьезным ударом по престижу советской власти и лично И. В. Сталина. В отличие от 1812 г., когда Москва была просто важным и крупным городом, в 1941 г. здесь была столица страны. Сообщение о потере Москвы, скорее всего, привело бы в уныние значительную часть населения СССР.

Вместе с тем следует подчеркнуть, что государственный аппарат вряд ли бы остановился просто ввиду захвата столицы. Как известно, на случай потери Москвы предусматривалась эвакуация правительства в Куйбышев. Столицу, впрочем, можно было разместить хоть в Вологде. Однако Москва была для СССР не просто городом, в котором располагались министерства и сидел Сталин, это был центр коммуникаций. Причем следует отметить, что германское командование это прекрасно осознавало. Так, в Директиве № 21, т. е. плане «Барбаросса», прямым текстом указывалось: «Захват этого города означает как в политическом, так и в экономическом отношении решающий успех, не говоря уже о том, что русские лишатся важнейшего железнодорожного узла».

Если мы посмотрим на карту железных дорог СССР образца 1941 г., то увидим, что крупные магистрали сходятся к Москве. На практике это означает, что перевозки из портов на севере страны, куда приходили арктические конвои, осуществлялись через Москву. Волховский фронт под Ленинградом также снабжался через Москву. Танки с Урала для войск Волховского и Северо-Западного фронтов везли опять же через Москву. Легкие танки и автомашины из Горького везли через Москву. Более того, даже если Ленинград не будет блокирован, перевозки танков КВ для остальных фронтов будут сопряжены с большими трудностями. Не меньшие трудности составит снабжение Кировского завода сырьем для производства тяжелых танков. То же самое можно сказать об автомагистралях Страны Советов. Более того, к Москве сходились основные ВАД, т. е. военные автомобильные дороги, по которым шло снабжение войск. Обходные маршруты по шоссе и железным дорогам существовали, но их пропускная способность была намного ниже, чем магистралей, сходившихся к Москве. Поэтому захват немцами Москвы существенно ухудшил бы условия снабжения всех фронтов вооружением и техникой.

Несмотря на эти достаточно очевидные соображения, германское военное планирование колебалось относительно места Москвы в кампании против СССР. Начальник отдела обороны страны OKW Вальтер Варлимонт описал их так: «Если ОКХ [Главное Командование Сухопутных войск. — А.И.] считало критерием успеха всего похода направление главного удара на Москву, так как здесь будут разбиты развернутые на этом направлении основные силы противника, то Гитлер потребовал, чтобы центральная группа армий после уничтожения советских войск в Белоруссии сначала повернула бы часть своих сильных подвижных группировок на север, имея в виду во взаимодействии с северной группировкой уничтожить войска противника, сражающегося в Прибалтике, и далее, после овладения Ленинградом и Кронштадтом, наступала бы на Москву»2. Таким образом, изначально в «Барбароссу» закладывались метания в направлении флангов.

При этом нельзя сказать, что немецкие военачальники не задумывались о значении Москвы. Констатировав сложность задачи уничтожения Красной армии, Герман Гот делал следующий вывод: «Не гнаться за экономическими целями, а точно определить политическую цель — настолько ослабить военную и политическую мощь России, чтобы ее повелитель вынужден был пойти на переговоры. Тогда целью войны и целью операции была бы Москва».

Действительно, экономические цели «Барбароссы» были актуальны скорее для периода после завершения войны с СССР или хотя бы ее активной фазы. Во всяком случае, захват Донецкого бассейна вряд ли бы оказал немедленное влияние на обстановку на фронте. Соответственно, немедленное решение задачи захвата Донбасса представляется избыточным условием для военного плана быстрого сокрушения Советского Союза. Столь же переоцененным является необходимость вывода из-под удара советской авиации целей на территории Германии и ее союзников. Нужно просто задать себе вопрос: будет ли у образования, оставшегося на месте СССР, достаточно политической воли для производства и применения стратегической авиации?

Собственно, в ходе своего броска к Ла-Маншу танковая группа Клейста в мае 1940 г. никакие экономические цели не преследовала. Решение Французской кампании было найдено в оперативной плоскости. Был разработан план, позволяющий решить исход войны одной операцией. Можно даже сказать, что это была операция со стратегическими целями. При этом план «Гельб» в том виде, в котором он был реализован, появился далеко не сразу. Блистательное решение было разработано Манштейном после того, как уже была подготовлена череда более тривиальных решений. Ввод в действие плана «Гельб» в том виде, в котором он впервые был проработан осенью 1939 г., вряд ли бы привел к такому оглушительному успеху, какой имел место в реальном мае 1940 г. Такое же смелое решение требовалось для плана «Барбаросса».

Конечно, следует признать, что Красная армия была более энергичным и деятельным противником, чем французы. Чрезмерная медлительность и методичность французских генералов при подготовке контрударов чаще всего приводили к их безнадежному запаздыванию. Напротив, РККА чаще всего демонстрировала энергичный и агрессивный стиль ведения боевых действий. Германские плацдармы чаще всего атаковывались с неукротимой энергией. Этот стиль был продемонстрирован еще Г. К. Жуковым на Баин-Цагане в начале июля 1939 г. Впрочем, на этапе планирования войны с СССР немцы еще об этом активном характере РККА не знали и делали выводы преимущественно по итогам «зимней войны».

Вообще говоря, именно скудные сведения о Красной армии были главным препятствием к тому, чтобы сделать советские Вооруженные силы «шверпунктом» «Барбароссы». Одной из слабостей германского военного планирования в период подготовки войны с СССР были весьма размытые представления о численности и возможном характере действий противника. Эти вопросы встали с особой остротой после того, как от общего замысла германское военное планирование перешло к постановке конкретных задач группам армий. Так, на совещании, состоявшемся в Берлине 31 января 1941 г., главнокомандующий германских вооруженных сил фельдмаршал фон Браухич информировал командующих группами армий, что германский план базируется на предположении, что Красная армия даст сражение к западу от линии Западной Двины и Днепра.

Уже тогда, в январе-феврале 1941 г., этот тезис вызывал сомнения в среде Высшего германского командования. Вскоре после совещания фон Бок скептически отметил в своем дневнике: «Когда я спросил Гальдера, есть ли у него точная информация относительного того, что русские будут удерживать территорию перед упомянутыми реками, он немного подумал и произнес: «Такое вполне может быть». Таким образом, германское планирование с самого начала исходило из некоего предположения, основанного на самых общих рассуждениях. В действительности, как мы знаем, это предположение оказалось ложным. Красная армия оказалась упреждена в развертывании, и советское командование, даже если бы захотело, не могло бы дать сражение к западу от Западной Двины и Днепра. В район к западу от этих рек попали только армии особых округов. Соответственно, в реальном июле 1941 г. Смоленское сражение развернулось на рубеже Западной Двины и Днепра, а также к востоку от него. Одним словом, в реальности Красная армия дала бой совсем не там, где предполагал фон Браухич.

Произошло это вовсе не потому, что советское командование переиграло фон Браухича. Никакой мифический Штирлиц на совещании 31 января 1941 г. не присутствовал, пространную шифровку не составлял и о взглядах Браухича не докладывал. Собственно, с точки зрения реальных советских предвоенных планов предположение Браухича вполне соответствовало действительности. Красная армия действительно собиралась сосредоточить главные силы в трех приграничных округах и дать бой к западу от Западной Двины и Днепра. Однако, ввиду упреждения РККА в мобилизации и развертывании, эти планы не были реализованы. Предвоенное планирование было похоронено, и планы действий разрабатырались на ходу сообразно сложившейся катастрофической обстановке.

Все то же самое можно сказать о немецких оценках численности Красной армии. Так, на начальном этапе планирования операции «Барбаросса», в августе 1940 г., силы Красной армии оценивались следующим образом. Предполагалось, что советские вооруженные силы на западе насчитывают 96 стрелковых, 23 кавалерийские дивизии и 28 танковых бригад. В действительности Красная армия в августе 1940 г. насчитывала на западе (в европейской части страны) 143 стрелковых, 10 кавалерийских, 7 моторизованных и 16 танковых дивизий, а также 15 танковых бригад. При таких грубых ошибках в численности войск противника трудно делать его армию «шверпунктом» операции. К тому же с началом боевых действий все эти оценки вообще потеряли всякую ценность ввиду раскручивания советским руководством маховика «перманентной мобилизации». Мне могут возразить: «Но ведь немцы тогда не знали реальной численности войск противника!» На это можно заметить, что немецкая разведка сталкивалась со значительными трудностями при работе в СССР. Сами по себе сложности в процессе добычи информации об армии противника заставляли задуматься: а стоит ли ее делать главной целью операции?

Из анализа германского предвоенного планирования приходится сделать парадоксальный с точки зрения сложившихся стереотипов вывод: план «Барбаросса» вовсе не рассчитывался на упреждение Красной армии в мобилизации и развертывании. Разумеется, германским военным и политическим руководством предпринимались титанические усилия по сохранению в тайне своих планов. Однако реальный эффект от кампании дезинформации оказался выше ожидаемого. 5 декабря 1940 г., представляя фюреру план операции «Отто» (первоначальное название плана войны с СССР), Гальдер отмечал, что вряд ли удастся сохранить в тайне от противника немецкие приготовления после начала или середины апреля 1941 г. Тогда войну с СССР предполагалось начать в мае 1941 г. То есть примерно за месяц до завершения сосредоточения германских войск для удара по СССР советское руководство должно было начать принимать контрмеры. В итоге план «Барбаросса» предполагал разгром развернутой Красной армии у границ, к западу от пресловутой линии Западной Двины и Днепра.

Напомню, что замысел плана «Барбаросса» был сформулирован так: «Основные силы русских сухопутных войск, находящиеся в Западной России, должны быть уничтожены в смелых операциях посредством глубокого, быстрого выдвижения танковых клиньев. Отступление боеспособных войск противника на широкие просторы русской территории должно быть предотвращено»3. Обращаю внимание на формулировки «основные силы» и «отступление боеспособных войск». Определение «основные силы» не очень подходит к сосредоточенным в особых округах советским войскам. Да, в Прибалтийском, Западном и Киевском особых округах было немало танков и самолетов. Но в расчете на число соединений они не были «основными силами». Это определение в большей степени применимо к войскам особых округов и армиям внутренних округов, взятым в совокупности. Достаточно посмотреть на число соединений. В трех особых округах на реальное 22 июня было 75 стрелковых дивизий, в армиях Резерва Ставки (т. е. армиях внутренних округов) было 42 стрелковые дивизии. Еще 59 стрелковых дивизий было в военных округах и недействующих фронтах на Дальнем Востоке.

Задача разгрома «основных сил русских сухопутных войск» не только в прилегающих к границе областях, но и в глубине территории была, прямо скажем, нетривиальной. Она требовала прорыва на большую глубину германских танковых соединений. Операции танковых сил на большую глубину были бы явно неоднозначно восприняты германским командованием. Это уже потом, после нескольких успешных «блицкригов», германскому командованию оптом были приписаны прогрессивные взгляды. В действительности далеко не весь высший командный состав Вермахта осознавал реальные возможности того инструмента, который оказался у них в руках. Возможности Панцерваффе сплошь и рядом недооценивались, особенно на этапе планирования операций.

В подготовительный период «Барбароссы» имели место такие же споры, какие предшествовали Французской кампании. 18 марта 1941 г. фон Бок записывает в своем дневнике:

«Подключение к первой фазе наступления 3-й танковой группы представляет известные сложности. Гот забегает вперед, изначально устремляя свой взгляд на позиции русских за Двиной и Днестром, и уделяет недостаточно внимания сражениям, которые могут развернуться на подступах к этим водным рубежам. Армейское командование, однако, считает, что первейшей задачей бронетанковых групп является оказание помощи полевым войскам в разгроме русских армий, дислоцирующихся на границе. И хотя я во многом солидарен с Готом, мне придется поубавить ему прыти. Но он свои позиции без борьбы не уступит. По этой причине я отрядил Трескова в Берлин, чтобы он там выяснил, насколько твердо армейское командование в своих намерениях».

Перед Французской кампанией эти сомнения относительно возможностей танковых соединений к самостоятельным действиям были преодолены. В ходе подготовки к «Барбароссе» ситуация была сложнее.

Складывается впечатление, что германское командование совершенно не было готово к упреждению противника в развертывании. Даже после того, как выяснилось, что на границе не так много советских войск, инерция предвоенного планирования не позволила модернизировать планы. Точнее даже будет сказать, что немцы словно не замечали очевидного. Так, 2 июля Гальдер докладывал Гитлеру состояние дел на Востоке и, в частности, освещал ситуацию в районе Минска. Начальник германского Генерального штаба бодро сообщил, что в результате достигнутого ГА «Центр» успеха противнику не удастся создать на этом участке организованного фронта. Фюрер отнесся к этому заявлению скептически и задал сакраментальный вопрос: «Где в таком случае пленные?» Фон Боку пришлось оправдываться, что 100 000 человек пленных, взятых в «котле» у Белостока и Волковыска, это тоже неплохо.

Решения по-прежнему принимались исходя из предположения, что большая часть Красной армии на Западном ТВД находится к западу от Днепра и Западной Двины. В сущности, советский Западный фронт Д. Г. Павлова был не самой достойной жертвой для двух танковых групп. Даже заявленная немцами в реальности цифра в 300 тыс. человек пленных заметно отстает от других операций, в которых в бой шли сразу две танковые группы на одном направлении. Удары 1-й и 2-й танковых групп в сентябре 1941 г. привели к крупнейшему окружению в истории войн — Киевскому «котлу». По советским данным, в этот «котел» попало 530 тыс. человек. Наступление 3-й и 4-й танковых групп под Вязьмой в октябре 1941 г. привело к разгрому Западного и Резервного фронтов, в окружение попало почти 600 тыс. человек. В действительности же цифра 300 тыс. пленных под Белостоком и Минском представляется сильно завышенной. По советским данным, только окружено было около 270 тыс. человек, причем значительная часть, около 30—50 тыс. человек, сумела вырваться на свободу.

В истории Второй мировой войны есть операции без крупных окружений, приносившие тем не менее большое количество пленных. Так, в ходе Висло-Одерской операции в январе 1945 г. советские войска взяли почти 140 тыс. пленных, хотя ударов по сходящимся направлениям и «котлов» в ней не было. Точнее, окружения были, но скорее тактические. Более того, в 140 тыс. пленных не попали пробившиеся к своим «блуждающие котлы» из организованно пробивавшихся к своим немецких подразделений. Наиболее известным примером является «блуждающий котел» из остатков корпуса Неринга. Такие «котлы» даже снабжались по воздуху. Реализация «блуждающих котлов» частями и соединениями Красной армии летом 1941 г. представляется почти невероятной. Хотя бы ввиду отсутствия технической возможности снабжать их по воздуху. Немцы в условиях превосходства советских ВВС в воздухе привлекали для сброса парашютных контейнеров самолеты-истребители. Контейнер с боеприпасами, топливом или продовольствием подвешивался на «Мессершмитт» на держатель для — 250-кг бомбы. Связавшись по радио с «блуждающим котлом», командование назначало точку рандеву, в которой сбрасывались парашютные контейнеры.

Масштабы снабжения по воздуху в Красной армии 1941 г. были значительно меньшими. Попытки перебрасывать самолетами боеприпасы, топливо и другие предметы снабжения носили эпизодический характер. К тому же так пытались снабжать статичные «котлы» типа Могилева. О снабжении групп пробивающихся к своим окруженцев речи не было. Им приходилось рассчитывать только на свои силы. Соответственно, недостаток боеприпасов мог означать быстрый разгром в столкновении даже с небольшим отрядом противника. Отсутствие топлива заставляло бросать любой транспорт, в том числе машины с рациями. Поэтому общий развал фронта и глубокий прорыв танковых соединений по модели Висло-Одерской операции создавали условия для попадания в плен даже без крупного окружения. Отходящие по лесам группы неизбежно напарывались на заслоны в узлах дорог и на переправах. Не имея возможности нести на себе запас боеприпасов и тяжелое оружие, такие отряды если и прорывались, то с большими потерями.

Может возникнуть закономерный вопрос: а не злоупотребляет ли автор послезнанием? Раз в действительности германской разведкой не были вскрыты армии Резерва Ставки, то почему они должны возникнуть как цель еще на ранних этапах планирования операции против СССР? Допущение здесь делается несколько в другой плоскости. В поисках лучшего решения за немцев мы обращаем внимание на правильную формулировку целей войны. Вооруженные силы противника — это, конечно, достойная цель. Но Москва как столица и центр коммуникаций представляет собой более заманчивую и реалистичную цель для Вермахта. Все остальное должно быть подчинено этой главной цели. Разгром «основных сил» Красной армии — это лишь один из этапов на пути к Москве. Если советскую столицу будет некому защищать, она будет захвачена.

Сужение целей кампании до захвата Москвы одновременно сужает ту область, в которой требуется уничтожать «основные силы». Ею становится московское, западное направление, т. е. Белоруссия и район Смоленска и Вязьмы. В сущности, если Москва будет достаточно быстро захвачена, ничто не мешает развернуться в сторону флангов. Точно так же в 1940 г. после плана «Гельб», в результате которого были отрезаны и прижаты к морю крупные силы французской армии и английских экспедиционных сил, последовал план «Рот», в результате реализации которого Франция была окончательно разгромлена. После разгрома под Дюнкерком из рядов французской армии были вырваны крупные силы, в том числе подвижные. Это создало благоприятное соотношение сил между немецкими войсками на Западе и оставшейся частью французской армии.

Вообще говоря, слова о Москве как цели № 1 прозвучали уже на самых ранних стадиях планирования войны с СССР. Еще 26 июля 1940 г. Гальдер записывает в своем дневнике:

«Кинцель (4-й обер-квартирмейстер): Доклад об основных данных о противнике для операции против России. Из доклада явствует, что наиболее выгодное решение — наступление на Москву (сохраняя примыкание к Балтийскому морю), после чего — обход с севера русской группировки, находящейся на Украине и Черноморском побережье, которая будет вынуждена действовать с перевернутым фронтом».

Интересно отметить, что эти слова прозвучали вскоре после Французской кампании, в которой был реализован простой, но красивый и эффективный план. Столь же красивой и эффективной представляется высказанная Гальдером идея: сильный удар на Москву из района Варшавы и Восточной Пруссии и последующий поворот в тыл Юго-Западному фронту. Уже осенью план «Барбаросса» стал обрастать изменениями и дополнениями, которые в итоге привели к ускользанию из него «шверпункта». План получился в целом разумным, но, в терминах Гинденбурга, «бесхарактерным».

Перманентная мобилизация

Недооценка численности Красной армии германским командованием существенно повлияла на результаты летней кампании 1941 г. Однако этот промах был усугублен сильным ответным ходом советского руководства, сделанным на том же поприще строительства Вооруженных сил. Самым сильным решением советского руководства летом 1941 г. стала так называемая «перманентная мобилизация». Именно формирование новых соединений позволяло не только раз за разом восстанавливать фронт после «котлов», но и перейти в контрнаступление в ноябре 1941 г. под Тихвином и Ростовом, а в декабре 1941 г. — под Москвой.

Собственно, вопрос заключается в том, сколько эшелонов соединений, поднятых по «перманентной мобилизации», Вермахт способен перемолоть и не потерять при этом боеспособность. В реальности немцам пришлось столкнуться с тремя эшелонами «перманентной мобилизации». Первым были дивизии, формирование которых начали вскоре после начала войны. Некоторые из этих дивизий пошли в бой уже в конце июля 1941 г. Второй эшелон составили дивизии летнего формирования, попавшие на фронт осенью 1941 г., в том числе танковые бригады, создание которых началось в августе. Наконец, большой жирный крест на «блицкриге» поставили соединения формирования осени 1941 г., которые образовали костяк войск, перешедших в контрнаступление под Москвой в декабре месяце.

Без вливания свежих сил войска трех групп армий на Востоке могли справиться с одним эшелоном «перманентной мобилизации», т. е. дивизиями летнего формирования, вступившими в бой в июле — сентябре 1941 г.

Новый план: дьявол в мелочах

Для начала альтернативному плану нужно придумать название. «Барбаросса» тут явно не годится, так как это название привязано к вполне определенной реальной операции. Чтобы не вносить путаницы, альтернативный план должен иметь свое название. У немцев была традиция «цветных» кодовых наименований. Так, план войны с Польшей получил наименование «Белый» (Fall Weiss), план наступления мая 1940 г. на Западе — «Желтый» (Fall Gelb). Незанятых цветов в этой линейке осталось немного, но позволю себе выбрать «Серый» (Fall Grau). Итак, предположим, что немецкое военное планирование сохранило ту идею, которая была выдвинута в июле 1941 г., т. е. «наступление на Москву (сохраняя примыкание к Балтийскому морю), после чего — обход с севера русской группировки, находящейся на Украине и Черноморском побережье». Это означает, что Москва станет «шверпунктом» плана «Грау».

Трудно, конечно, точно просчитать, как распределили бы силы германские штабисты в результате проработки этого плана. Разделение на три группы армий, скорее всего, состоится. Францию атаковали три группы армий. Было бы странно, если бы большее число соединений отправилось в Восточный поход под управлением всего двух групп армий, как это предполагалось в разработке Маркса лета 1940 г. Несомненно также, что две танковые группы на московском направлении будут существенно усилены.

В том случае, если новый план не потребует радикального увеличения танковых сил, количество танковых соединений в Вермахте остается неизменным. Собственно, создание, например, пятой танковой группы представляется утопией. К тому же решение о реорганизации танковых войск последовало задолго до подписания Директивы № 21. Это означает, что можно и нужно оперировать теми соединениями, которые имелись в реальном 1941 г.

Усиление группы армий на московском направлении означает, что три моторизованных корпуса вряд ли окажутся в составе группы армий «Юг». Соответственно, можно допустить, что XXXXVIII танковый корпус Кемпфа и XIV танковый корпус4 фон Виттерсгема окажутся в группе армий «Центр». Пусть первый будет состоять из 16-й и 13-й танковых дивизий и 25-й моторизованной дивизии, а второй — из 9-й танковой дивизии и моторизованной дивизии СС «Викинг». В группу армий «Юг» попадает только III танковый корпус в составе 11-й и 14-й танковых дивизий и 16-й моторизованной дивизии. Выделять один танковый корпус в танковую группу бессмысленно, поэтому танковых групп в плане «Грау» должно быть только три: 1-я в Прибалтике в составе группы армий «Север», 2-я и 3-я — в группе армий «Центр». Соответственно, 2-я танковая группа получает в качестве резерва XXXXVIII танковый корпус, 3-я танковая группа — XIV танковый корпус. Таким образом, силы 2-й танковой группы возрастают до семи танковых дивизий в четырех корпусах, силы 3-й танковой группы — до пяти танковых дивизий в трех корпусах.

Одним из важнейших элементов планирования и подготовки здесь является кадровый вопрос. При подготовке «Барбароссы» команда, успешно сокрушившая Францию в 1940 г., была разбросана по разным группам армий. Наиболее опытный командующий объединением класса «танковая группа» — Эвальд фон Клейст — был направлен на Украину. С одной стороны, Киевский особый военный округ был крепким орешком. Для его сокрушения требовался опыт человека, который еще в 1940 г. командовал танковой группой из нескольких танковых (моторизованных) корпусов. Уже будучи в советском плену, Клейст охарактеризовал свойства этого объединения любопытным и даже где-то поэтическим сравнением: «Танковую группу, как средство оперативного управления армейской группировкой, можно сравнить с охотничьим соколом, который парит над всем оперативным районом армейской группировки5, наблюдает за участком боя всех армий и стремительно бросается туда, где уже одно его появление решает исход боя»6. Однако на Украине сильный командующий Клейст был буквально подмят под двух харизматичных лидеров — командующего 6-й армией Вальтера фон Рейхенау и командующего группой армий «Юг» Герда фон Рундштедта. С последним Клейст бился за независимость танковой группы еще в мае 1940 г. во Франции. Тогда у него была поддержка Гудериана. В июне 1941 г. Клейст в какой-то мере оказался в одиночестве. Откровенно говоря, ему было уже тесно в роли командующего танковой группой, которую подчиняли армии Рейхенау.

С другой стороны, в Белоруссии и под Смоленском в июле 1941 г. командовать танковой армией довелось такому человеку, как фон Клюге. Этот командующий, как его называли, «клюгер Ханс» (умный Ганс), был неплохим военачальником, но он не слишком подходил для руководства крупными мотомеханизированными соединениями. Командуя 4-й танковой армией, он попросту не справлялся с Готом и Гудерианом одновременно. Был даже момент, когда Клюге слег в постель после очередной битвы с энергичными танковыми командирами. Понятно, что страдали в этом случае в первую очередь интересы дела. Довольно странно, что командовать 4-й танковой армией назначили командующего 4-й полевой армией Клюге. В сущности, штаб обычной пехотной армии был просто переименован. Ему только придали больше подвижных средств связи, в том числе связные «Шторхи». Соответственно, для управления пехотными соединениями, вышедшими из подчинения 4-й армии Клюге, вводился еще один «пехотный» штаб — управление 2-й армии Вейхса.

Создание танковой армии стало необходимым в реальной «Барбароссе», тем более оно будет необходимо в плане «Грау». Хотя бы ввиду возрастания количества танковых соединений на направлении главного удара. Очевидно, что для руководства танковой армией нужен был особый человек. Кто это был? Ответ, на мой взгляд, очевиден — Эвальд фон Клейст. Соответственно, наиболее разумным решением для германского Верховного командования является формирование штаба танковой армии заранее, еще до начала кампании. Она просто должна будет выйти на сцену в нужный момент. В реальном 1941 г. танковая армия унаследовала номер от полевой армии. В плане «Грау» можно изначально присвоить новому объединению номер один, т. е. будет создан штаб 1-й танковой армии.

Сообразно заранее назначенному командующему танковой армией также имеет смысл назначить командующих танковыми группами, наступающими в центре, на московском направлении. Представляется, что лучшими кандидатурами тут являются Георг Рейнгардт (вступивший в Восточную кампанию командиром XXXXI танкового корпуса) и Гейнц Гудериан (действительно назначенный с командира танкового корпуса командующим танковой группой). Эти два танковых командира действовали одной командой во Франции в 1940 г. Рейнгардт позднее, уже осенью 1941 г., был назначен командующим танковой группой. В 1942 г. он стал командующим танковой армией, а к 1944 г. дорос до командующего группой армий «Центр». Собственно, это стало его последним назначением. В сущности, толковый танковый командир большую часть войны прокомандовал пехотными соединениями.

Напротив, для методичного Германа Гота более подходящим назначением является командование 1-й танковой группой на вспомогательном направлении. Для него не было бы столь болезненным подчинение танковой группы полевой армии. В реальном 1941 г. он проявил себя энергичным, но лояльным командиром. Итак, у нас выстраивается альтернативный состав командующих:

— 1-я танковая группа: Г. Гот;

— 2-я танковая группа: Г. Гудериан;

— 3-я танковая группа: Г. Рейнгардт.

Также в тылу группы армий «Центр» по новому плану кампании формируется особый штаб — 1-я танковая армия Э. фон Клейста. Ему же до начала операции подчиняются резервы танковых групп, XXXXVIII и XIV танковые корпуса. Сама же армия будет введена в действие после первых боев, которые покажут реальную группировку и силу сопротивления Красной армии в Белоруссии. Гудериан же получит возможность использовать все три своих танковых корпуса в первом ударе.

Имея такого сильного союзника, как Клейст, танковые командиры смогли бы отстоять самостоятельность своих соединений. Схема ввода в бой танковых групп могла быть оптимизирована под задачу глубокого прорыва через неплотно занятые пограничные укрепления. Соответственно, наилучшим вариантом представляется следующий. Полоса наступления обеих танковых групп занимается одной-двумя пехотными дивизиями, которые лишь оказывают содействие в прорыве. Исключение составляет только Брестская крепость, для штурма которой будет выделена пехотная дивизия. Остальные пехотные дивизии в полосах наступления танковых групп остаются в глубине. Они втягиваются на советскую территорию только после ухода танковых групп в прорыв. В реальном 1941 г. совместное наступление пехоты 9-й армии и 3-й танковой группы привело к сужению полос наступления и сокращению числа используемых для наступления танковых соединений дорог. Если же из двух левофланговых пехотных корпусов 9-й армии оставить только по одной дивизии, то 3-я танковая группа сможет прорываться на широком фронте к Неману. После преодоления приграничных укреплений и прорыва в глубину построения советских войск в Белоруссии танковые группы под управлением штаба танковой армии устремятся дальше на восток.

Может возникнуть вопрос: а в чем выигрыш? Ведь в действительности Смоленское сражение началось, когда не все части дивизий 22, 20 и 21-й армий заняли назначенные им позиции. Однако есть существенная разница между неприбывшим батальоном и неприбывшим полком. Обстановка летом 1941 г. могла существенно измениться буквально в считаные дни. Например, Полоцкий УР стал в реальном 1941 г. «крепким орешком». Попытки взять его штурмом силами 3-й танковой группы потерпели неудачу. Сопротивление занимавших этот укрепрайон частей Красной армии было сломлено немцами только с подходом пехотных дивизий. Однако приказ занять ДОТы 174-я дивизия Зыгина получила только 29 июня. Он предписывал: «К рассвету 30.6 занять все ДОТы гарнизонами, приведя их в боевую готовность». Соответственно, если бы 28—29 июня даже чехословацкие танки 38(t) 3-й танковой группы подошли к Полоцкому УРу, у них были бы все шансы на его быстрое преодоление. Без полевого заполнения ДОТы бы продержались недолго.

Как нетрудно догадаться, это не единственный пример. Так, 117-я стрелковая дивизия полковника С. С. Чернюгова прибыла в район Жлобина только 3 июля 1941 г. Она заняла оборону по восточному берегу реки на фронте аж 25 км с сохранением небольшого плацдарма на западном берегу реки в районе собственно Жлобина. То есть до 3 июля 1941 г. оборонять рубеж Днепра под Жлобином было почти некому. Командовавший в 1941 г. 186-й стрелковой дивизией 22-й армии генерал Н. И. Бирюков вспоминал, что «3 июля 170-я стрелковая дивизия закончила прием от нас укрепленного района». До этого, как писал Бирюков в статье в ВИЖе, ему пришлось «Себежский УР до прибытия 170-й стрелковой дивизии оборонять 238-м стрелковым полком». Себежский УР — это, на минутку, 65 км по фронту. Пусть даже полк 186-й дивизии занимал не весь этот фронт. Плотность обороны до первых дней июля, как мы видим, была просто чудовищно низкая. При таких плотностях вытянутые в линию части армий внутренних округов были бы просто разорваны в клочья подошедшими с запада танковыми корпусами.

Как мы видим, даже несколько дней могли радикально изменить обстановку. Между тем командующий 3-й танковой группой Гот поставил вопрос о рывке к Западной Двине еще 23 июня 1941 г. Тогда его предложение отклонили, перенацелив 3-ю танковую группу на Минск. Минский УР передовые части Гота атаковали уже во второй половине дня 25 июня. Так что оценка времени прорыва к Полоцкому и Себежскому УРам как 27—28 июня не представляется чересчур оптимистичной. Задержка немецких танковых соединений под Минском в реальном июне 1941 г., по большому счету, сыграла на руку советскому командованию. Было выиграно время на сосредоточение армий внутренних округов на рубеже Днепра. В свою очередь, они дали бой на рубеже Днепра и под Смоленском и выиграли время на формирование новых соединений. Если же вместо Минска танковые дивизии устремятся дальше на восток, сценарий развития событий будет совсем другим. В сущности, это будет классическая операция вторжения, нацеленная на срыв мобилизации и развертывания противника, о которой грезили многие генштабисты с момента появления массовых армий.

По какому же сценарию могли бы развиваться события в случае принятия к исполнению немецким руководством гипотетического плана «Грау»? Мы можем их смоделировать, опираясь на историю реального 1941 г. Бои того страшного лета дают нам достаточно материала для расчета возможного хода боевых действий в несколько измененных условиях. Представьте, что нижеследующие строки — это текст из книги по истории, которую написали бы по итогам альтернативного развития событий.

Катастрофа, которая могла случиться

Район Брестской крепости был «ахиллесовой пятой» Западного особого военного округа, да и всей линии армий прикрытия. В Брестской крепости были сосредоточены части сразу двух стрелковых дивизий, предназначавшихся для занятия обороны в районе Бреста. Утром 22 июня эти части оказались в «мышеловке»: их не успели вывести из крепости к началу боевых действий. Если на других участках границы дивизии армий прикрытия подтягивались из глубины и вступали в бой с вторгнувшимся на территорию СССР противником, под Брестом позиции остались практически незанятыми. Одна пехотная дивизия заперла в «мышеловке» старой крепости те войска, которые могли оказать противодействие удару танков Гудериана. Поэтому на пути самой мощной танковой группы оказались только пульбаты7 Брестского УРа и разрозненные части стрелковых дивизий 4-й армии. Они не смогли даже воспользоваться теми преимуществами, которые давала им местность.

Одним из преимуществ атаки крупной массой является распределение шансов на удачу между несколькими игроками. Один из них может вытянуть выигрышный билетик, даже если двое других останутся ни с чем. Именно по такому сценарию развивались события под Брестом. Форсировавший Буг «ныряющими» танками XXXXVII танковый корпус завяз на переправах к северу от города. Труднопроходимая местность сильно замедлила переправу танков. Лесисто-болотистая местность также существенно задержала XXIV танковый корпус к югу от Бреста. Однако XXXXVI танковый корпус успешно прорвался в районе Бреста на шоссе Брест — Минск и продвинулся вперед сразу на 30 км.

Столь же успешным было наступление 3-й танковой группы Рейнгардта на левом фланге группы армий «Центр». Ставка на прорыв приграничных укреплений силами танковой группы оказался верной — их защищали только отдельные батальоны из состава стрелковых дивизий 11 — й армии. Несмотря на тяжелые условия местности, 3-я танковая группа на широком фронте вышла к Неману, захватив сразу несколько переправ. Силы советской 5-й танковой дивизии были распылены в контратаках против нескольких целей, и уже к вечеру 22 июня главные силы танковых дивизий Рейнгардта переправились через Неман. По решению командующего 1-й танковой армией Клейста уже в первый день войны 3-я танковая группа получила из резерва XIV танковый корпус. Танки Рейнгардта на широком фронте двинулись на восток, в направлении Лиды и Молодечно.

Наступление 2-й танковой группы Гудериана 23 июня заметно ускорилось. XXXXVI корпус вышел к Слониму. Самый сильный резерв Западного фронта, 6-й механизированный корпус, был разделен на две группы — Болдина и Хацкилевича. Частично он был задействован для прикрытия линии Нарева, частично введен в бой под Гродно, и еще два танковых полка контратаковали во фланг 17-ю и 18-ю танковые дивизии. Эта отчаянная контратака задержала наступление XXXXVII танкового корпуса. Здесь танкисты Гудериана впервые столкнулись с новыми советскими танками. В тяжелых боях советские атаковавшие без поддержки Т-34 и КВ были остановлены. Их расстреливали 88-мм зенитками, немецкие «панцеры» подкрадывались и стреляли в упор подкалиберными снарядами из своих короткоствольных 50-мм пушек.

Однако временная остановка одного из трех танковых корпусов Гудериана не могла принципиально изменить ситуацию. Две танковые группы на московском направлении перешли под управление штаба 4-й танковой армии Клейста уже вечером третьего дня кампании. Исключение составил только XXXXVIII танковый корпус Вернера Кемпфа. В его состав была включена застрявшая на Зельвянке 29-я моторизованная дивизия. Вместо нее Гудериан получал 16-ю моторизованную дивизию. Задачей корпуса Кемпфа становилось содействие 4-й и 9-й армиям в разгроме окружаемых под Белостоком советских войск. Однако изъятие одного корпуса было компенсировано мощным воздушным «кулаком». 1-я танковая армия получала поддержку VIII авиакорпуса Вольфрама фон Рихтгофена.

После короткого выпада в направлении Минска днем 25 июня стало понятно, что укрепления на подступах к городу заняты частями Красной армии. После недолгой проверки на прочность позиций в Минском УРе подвижные соединения 3-й танковой группы развернулись и начали продвижение дальше на восток, вдоль Минского шоссе и на Витебск. Город Борисов оборонялся только отрядом танкового училища. Считалось, что фронт еще очень далеко. Тревожные предчувствия появились, только когда 26 июня с запада к Борисову подошли несколько групп солдат и командиров Красной армии. Они сообщили, что немцы уже под Минском. Им поначалу просто не поверили и арестовали как дезертиров. Вечером того же дня было видно зарево и слышались звуки далекого боя. Уже ночью к Борисову подъехали танк БТ и «полуторка» с несколькими перевязанными бойцами и командиром с танкистскими петлицами. На все расспросы они отвечали скупо, сказав только, что они из 5-й танковой дивизии и вели бой с немецкими танками. Было видно, что они подавлены и словно оглушены.

Несмотря на все предупреждения о надвигающейся грозе, появление на рассвете 27 июня, всего лишь на пятый день войны, перед бетонным мостом на шоссе Минск — Москва немецких танков и броневиков стало шоком. Усугубилась ситуация внезапной атакой немецких диверсантов в форме Красной армии. Однако мост еще не был толком подготовлен к взрыву, и эта предосторожность немецкого командования оказалась излишней. Первая попытка отбить мост была предпринята курсантами училища, но она потерпела неудачу. Более того, севернее Борисова Березина была форсирована еще одним отрядом немцев. Под угрозой окружения отряд борисовского училища отошел дальше на восток.

Следующей жертвой немецкого наступления стал эшелон, подошедший к Борисову от Смолевичей. Он был немедленно остановлен и расстрелян немецкими танками. Перехват шоссе сразу же привел к тому, что отходившие от Минска разрозненные группы красноармейцев натыкались на немецкие засады и сдавались в плен. Та же судьба постигла кавалькаду машин партийных чиновников из Минска, ехавших вместе с семьями.

Одновременно с прорывом к Борисову еще один моторизованный корпус 3-й танковой группы наступал через Лепель и Бешенковичи на Витебск. Корпуса 2-й танковой группы Гудериана наступали на Бобруйск, Могилев и Жлобин. «Быстрого Гейнца» пока раздражало только то, что шоссе Минск — Москва осталось в полосе его соседа Рейнгардта. Он лелеял надежду быстрее его выйти к Минску и потребовать перенарезки разделительных линий. Но ввиду упорного сопротивления советской пехоты под Барановичами к Минску он опоздал. Также Гудериан с нетерпением ждал подтягивания XXXXVIII танкового корпуса.

В то время как подвижные соединения 1-й танковой армии Клейста быстро продвигались к Двине и Днепру, под Белостоком еще гремело сражение на окружение. Использование XXXXVIII танкового корпуса в промежутке между Зельвянкой и Щарой позволило немецкому командованию перехватить основные пути отхода 3-й и 10-й армий. Несмотря на трудные условия местности, немецкой 16-й танковой дивизии генерала Хубе удалось прорваться к Неману и соединиться в районе города Мосты с передовыми частями 9-й армии Штрауса.

На занявшие оборону фронтом на запад немецкие части сразу же обрушился настоящий шквал атак. В попытках прорваться на восток использовалось большое количество советских танков новых типов. 16-я танковая дивизия немцев понесла большие потери в людях и технике. Иногда немецкий фронт давал трещины. Некоторым группам советских окруженцев удалось прорваться за Щару, к Новогрудку и Минску.

Тем временем в штабе Западного фронта лихорадочно размышляли над мерами противодействия германским прорывам. Командующего Западным фронтом Д. Г. Павлова, хорошо знакомого с танковыми войсками и их оперативным использованием, было трудно удивить глубокими прорывами. Однако даже он был шокирован рывком германских моторизованных соединений к Днепру и Западной Двине. Части 2-го стрелкового корпуса в Минском УРе отразили первый натиск немецких танков, после которого наступила звенящая тишина. Бойцы всматривались в залитые ослепительным солнечным светом поля, но немцы словно сквозь землю провалились. Вскоре стало понятно, что они прорвались дальше, к Борисову, далеко в тыл Западного фронта. Поначалу их сочли выброшенным противником десантом. Павлов отправил к Борисову на автомашинах отряд из 100-й стрелковой дивизии. Однако отряд напоролся на немецкие танки, был разбит и отошел обратно в Минск. По дороге ему, правда, удалось разгромить штабную колонну и захватить портфель с документами. Они заставили крепко задуматься: судя по карте, на восток, к Лепелю и Толочину, двигались три танковые и две моторизованные дивизии.

Генерал Павлов оказался перед дьявольски трудным выбором. Главные силы фронта были окружены далеко к западу от Минска, под Белостоком. В его руках оставалось несколько пехотных дивизий. Во-первых, это были четыре стрелковые дивизии под Минском, объединенные управлением 13-й армии. Летавшие на разведку летчики докладывали, что Минск с двух сторон обходят огромные колонны техники, включая танки, грузовики и моторизованную артиллерию. Во-вторых, это был 21-й стрелковый корпус под Лидой. Он также столкнулся с танковыми частями немцев, которые, однако, вскоре ушли дальше на восток. Наконец где-то к югу от Минска находились остатки 4-й армии. Просматривались четыре возможных варианта действий:

1) атаковать в западном направлении, пытаясь вызволить из «котла» 3-ю и 10-ю армии;

2) атаковать во фланг и тыл прорывающиеся к Днепру и «смоленским воротам» немецкие танки;

3) отходить на рубеж Днепра, стремясь сохранить его для прибывающих из глубины страны войск;

4) остаться в районе Минска и занять круговую оборону.

Любой из первых трех вариантов грозил потерей Минска. Для сбора ударного кулака потребовалось бы снимать дивизии из Минского УРа. Контрудар был наиболее осмысленным вариантом действий, но нужно было ответить себе на вопрос о его задачах и перспективах. Сосед справа, Северо-Западный фронт, попросту исчез, словно его никогда и не было. Летавшие на разведку в Прибалтику летчики видели только немцев, в пеших колоннах и на автомашинах. Можно было бы бить на юг, но без танков такое контрнаступление было обречено. Отступление на восток тем более вынуждало оставить столицу Советской Белоруссии. Павлов был реалистом и понимал, что потери Минска ему не простят. К тому же отступление стрелковых частей пешком в окружении танков противника грозило превращением отхода в бегство и разгромом в маршевых колоннах.

Генерал Павлов принял решение остаться в районе Минска и вести бой до конца, даже если придется это делать в полном окружении. Не в последнюю очередь это решение объяснялось тем, что он хотел дать спасительный островок тем, кто сумеет вырваться из окружения под Белостоком. Туда, где гремели бои в окружении, было отправлено несколько самолетов, сбросивших вымпелы с приказом отходить на Минск. Как ни странно, в войсках решение Павлова обороняться было воспринято с энтузиазмом. Солдаты и младшие командиры верили, что позади, под Оршей и Смоленском, развернутся и мобилизуются главные силы Красной армии. Они смогут их вызволить, главное, не сдавать Минск. Западный фронт «крепости Минск» образовали позиции Минского УРа. К северу, югу и востоку от города была быстро возведена полевая оборона.

Приказ на отход к Минску получили далеко не все. Потерявшие связь с командованием остатки разбитых армий Западного фронта отходили на юг, в лесисто-болотистую Припятскую область. Они отступали в район Гомеля. Это часто были довольно многочисленные группы, по нескольку тысяч человек, но без тяжелого оружия. В лучшем случае они выносили с собой станковые пулеметы и минометы. Злые и энергичные окруженцы накапливались на левом крыле созданного заново Западного фронта. Это были уже опытные бойцы, которые знали, что немцев можно бить.

Окруженные в районе Минска войска вскоре получили наименование «группа Павлова». Называть несколько стрелковых дивизий «фронтом» уже не имело никакого смысла. Предложение вылететь в Смоленск из Минска на присланном самолете Павлов отклонил. Западный фронт стал формироваться заново. Новым командующим Западным фронтом стал нарком обороны маршал С. К. Тимошенко. К моменту, когда Тимошенко вылетел из Москвы в Смоленск в штаб формирующегося заново Западного фронта, ситуация еще казалась контролируемой. Из внутренних округов на рубеж Западной Двины и Днепра прибывало несколько свежих армий. Кроме того, Тимошенко был доволен ходом боевых действий на Украине, где войска Юго-Западного фронта пока держались и сохраняли целостность фронта.

Однако ситуация на Юго-Западном фронте казалась стабильной лишь в сравнении с оглушительной катастрофой под Минском. Оборона 5-й и 6-й армий на линии границы под Сокалем и Львовом была быстро сокрушена наступлением 6-й и 17-й армий группы армий «Юг». Крупных масс танков здесь немцами в бой не вводилось. Пехотные дивизии наступали при поддержке штурмовых орудий. Однако в полосе немецкой 6-й армии под Сокалем и Новоград-Волынским были введены две танковые дивизии — 11-я и 14-я. Они были эшелоном развития успеха и наступали вдоль шоссе на Житомир и Бердичев соответственно. Осторожный командующий группой армий «Юг» постоянно одергивал командиров обеих дивизий, не позволяя им намного отрываться от пехоты 6-й армии. Тем не менее их успехом стал захват плацдармов на реке Стырь под Дубно и Луцком. Заболоченная пойма реки могла стать серьезным препятствием, но благодаря броску вперед танковых дивизий она была преодолена до подхода советских резервов. Серьезно ухудшилась обстановка с началом наступления 11-й армии из Румынии. Командование Юго-Западного фронта было вынуждено принять решение об отходе на рубеж старой границы.

Тем не менее положение советских войск на Украине в конце июня 1941 г. внушало Верховному командованию осторожный оптимизм. Поэтому развернутые первоначально на Украине 16-ю и 19-ю армии из Забайкалья и с Северного Кавказа было приказано отправить на север, на московское направление. Некоторые эшелоны этих двух армий попросту разворачивались в пути. Выгрузившиеся под Острогом части 16-й армии вначале получили сообщение о прорыве немецких танков, но вскоре выяснилось, что оно ложное. До Острога немецкие танки не добрались. Контрудары механизированных корпусов Юго-Западного фронта вынудили немецких танкистов остановиться и занять оборону.

Перенаправлением под Смоленск 16-й и 19-й армий дело не ограничилось. Несмотря на сложную обстановку на Юго-Западном фронте, Генштаб Красной армии без колебаний санкционировал переброску на Западный фронт 8-го и 16-го механизированных корпусов. Вслед за ними отправился 7-й стрелковый корпус.

Верховное командование безжалостно выкачивало из Юго-Западного фронта все резервы ввиду необходимости восстановления фронта на московском направлении. Однако еще до прибытия войск с Украины под Смоленск Западный фронт получил еще один мощный и неожиданный удар. Тимошенко считал, что у него еще есть время на организацию обороны. Но стремительное изменение обстановки опрокинуло все его расчеты. Выход немецких танковых соединений на рубеж Западной Двины и Днепра застал сосредотачивавшиеся на этом рубеже 22, 20 и 21-ю армии еще в процессе выгрузки из эшелонов. Большая часть эшелонов к моменту прорыва немцев была еще в пути.

Соединения 3-й танковой группы Рейнгардта действовали в строгом соответствии с планом. Набирая скорость, все три корпуса группы устремились к Полоцку и Витебску. На ближних подступах к Полоцку танковая колонна неожиданно напоролась на бетонные укрепления. Некоторые из них были замаскированы под жилые постройки. Несколько танков было подбито, на грузовики с пехотой обрушился шквал огня артиллерии. Пришлось немедленно разворачиваться в боевые порядки, выводить на позиции артиллерию и вызывать пикирующие бомбардировщики. Однако первый же бой показал, что полевая оборона вокруг ДОТов осталась полупустой. Штурмовые группы блокировали один ДОТ за другим. Несмотря на ожесточенное сопротивление гарнизонов, через несколько часов все было кончено. Боевая группа 7-й танковой дивизии снова свернулась в боевые порядки и продолжила наступление на восток. Вечером передовая боевая группа дивизии остановилась для дозаправки и пополнения боезапаса. Однако в разгар заправки танков от боевого охранения поступило донесение о приближающемся советском эшелоне с войсками. Немцам пришлось спешно вводить в бой успевшие заправиться танки. Паровоз был подбит на первых минутах боя. Уже под огнем советские пехотинцы спрыгивали на железнодорожную насыпь и принимали бой. Однако силы были неравны, и вскоре на месте эшелона стояла груда дымящихся остовов вагонов. Захваченные пленные говорили, что они прибыли с Урала. Эшелон начал выдвижение к границе еще в середине июня. Он должен был выгрузиться в Полоцке.

Позднее выжившие будут называть те бои «битвами в эшелонах», «вагонными баталиями» и «рельсовой войной». Вагоны становились казармами, штабами и фортами на колесах. Железнодорожная насыпь превращалась в крепостную стену, и рельсы становились бруствером. Выдвигавшиеся на запад эшелоны с войсками части иной раз вступали в бой буквально в вагонах. Часто орудия открывали огонь прямо с платформ. Почти легендарным стал случай, когда зенитная батарея из 76-мм пушек прямо с платформ расстреляла несколько немецких танков. Однако перевозимые в эшелонах орудия чаще всего имели малый запас снарядов. Здесь многое зависело от смелости и решительности командиров, которые волей случая оказывались во главе групп бойцов из разных частей, оказавшихся в одном или нескольких эшелонах. Общую сумятицу усиливали постоянные бомбардировки с воздуха.

Наиболее ожесточенным было «вагонное сражение» за Витебск. На вокзале и железнодорожных путях под городом скопилась сразу большая группа не добравшихся до мест назначения эшелонов. В них были перемешаны части разных дивизий. Что самое важное: в Витебске и под ним застряли эшелоны с боеприпасами. Поэтому оказавшиеся здесь части не испытывали проблем ни с патронами, ни со снарядами. У защитников Витебска был даже бронепоезд и несколько танков. Возглавил оборону энергичный комбриг Зыгин. Именно по его инициативе после получения известий о приближении немцев к городу части спешно выгрузились из вагонов и начали строить оборону. Бои за город шли несколько дней. Несколько раз Витебск подвергался ожесточенной бомбардировке пикировщиками VIII авиакорпуса. Город огрызался шквальным огнем зенитных автоматов невесть откуда взявшегося и застрявшего в Витебске зенитного полка. Город фактически оказался под ударом сразу двух танковых корпусов противника. Один корпус атаковал через Полоцк, второй — от Бешенковичей.

Однако во многих случаях сценарий боя «эшелонной войны» был проще и страшнее. Затерянный между перегонами эшелон, потерявший связь с командованием, оказывался под ударом немецких танков. Далеко не все командиры высылали разведку на лошадях и мотоциклах, чтобы узнать, что происходит. В этом случае атака немецких танков развернутым строем имела просто убийственный эффект. В наихудшем положении были тыловые части, саперы, связисты. Они не имели ни опыта, не средств борьбы с танками противника.

Благодаря тому, что 3-я танковая группа не задерживалась под Минском, она вышла к Березине на лепельском направлении уже 27 июня8. Мощным артиллерийским огнем немцы вынудили к отходу пограничный отряд, охранявший переправы в районе Березино (западнее Лепеля). Сам Лепель тогда прикрывался сводным отрядом курсантов минометного училища, Виленского пехотного училища и 103-го противотанкового дивизиона. Мосты в Лепеле были взорваны. Однако, как это чаще всего случалось, взорванные мосты не стали для немцев причиной длительной задержки. 28 июня немецкая мотопехота форсировала Березину юго-западнее Лепеля, и к исходу дня город был оставлен советскими войсками.

Все три моторизованных корпуса новой 3-й танковой группы практически одновременно преодолели Березину и вышли на подступы к Витебску и Орше. Этот район издавна получил наименование «Смоленские ворота». Действительно, здесь русло Днепра изгибается у Орши и словно пропускает идущие с запада полчища захватчиков на восток, к Смоленску. Изгиб Западной Двины также открывает путь для движения на восток без ее форсирования. Пока два корпуса группы Рейнгардта оказываются втянуты в бой за Витебск, еще один атаковал в направлении Орши. Здесь он был встречен огнем только что выгрузившихся из эшелонов частей из 20-й армии. От штурма Орши немцам пришлось отказаться.

Нельзя сказать, что советскому командованию было нечего противопоставить противнику. Сгинувшими в огне Приграничного сражения мехкорпусами список самостоятельных механизированных соединений Красной армии не ограничивался. 7-й механизированный корпус получил приказ на выдвижение на запад уже 24 июня 1941 г. Соответственно, к 28 июня это элитное соединение из Московского военного округа уже сосредоточилось в районе Орши. Здесь он получил некоторое количество танков новых типов, т. е. Т-34 и КВ. До этого в корпусе не было ни одной «тридцатьчетверки» или «Клима Ворошилова». В тот же день он получил приказ на контрудар9. Собственно, у командования нового Западного фронта не было бы выбора. Стрелковые соединения 20-й армии в конце июня еще только сосредотачивались в «смоленских воротах» и о сплошном фронте не было и речи.

Задачей 7-го механизированного корпуса стал прорыв к Витебску, где вели бои в окружении части 22-й армии. Поначалу атака советских танков имела успех. Продвигавшуюся практически в пустоте 3-ю танковую группу практически никто не контратаковал. Поэтому контрудар крупной массы танков оказался неожиданностью, тем более что авиация не смогла вскрыть сосредоточение нескольких сотен танков 7-го мехкорпуса. Они были надежно спрятаны в лесах. Советским танкам удалось сбить фланговые заслоны и выйти на ближние подступы к Витебску. Танкисты видели зарево и слышали шум «эшелонного сражения». Однако для того, чтобы прийти в себя, немцам понадобилось всего несколько часов. На боевые порядки 7-го мехкорпуса была перенацелена авиация VIII авиакорпуса. «Штуки» обрушились на тылы, артиллерию и мотопехоту. Также корпус был атакован во фланг и тыл. Кроме того, в обход Витебска дальше на восток двинулся XIV моторизованный корпус. Этот маневр заставил Тимошенко срочно выводить из боя 7-й мехкорпус и оттягивать его назад, к Смоленску. В Смоленск тем временем прибывали эшелоны с войсками 16-й армии и 5-го мехкорпуса.

Контратаки, постоянные бомбардировки и приказ на отход дезорганизовали 7-й мехкорпус. Потеряв большое количество танков и автомобилей, он откатывался к Смоленску. По пятам его преследовал LVII танковый корпус группы Рейнгардта. К моменту отхода к Смоленску мехкорпус почти полностью потерял боеспособность. На оставленном поле боя немцами был найден и опознан труп Якова Сталина. Он был убит бомбой на позициях своего артиллерийского полка. Обезображенный труп сразу же стал сюжетом для пропагандистских листовок.

Вводом в бой буквально «с колес» прибывающих соединений 16-й армии и 5-го мехкорпуса Тимошенко удалось предотвратить немедленный захват Смоленска ударом с севера. Однако одновременно командующий Западным фронтом получил тревожные донесения о прорыве немцев через Днепр в районе Могилева и Жлобина. Последние эшелоны 16-й и 19-й армий вступили в ряд ожесточенных «эшелонных сражений» к югу от Смоленска. Немецкие танки упорно продвигались дальше и дальше на восток. Уже 10 июля они прорвались к Ельне. Тем самым танковая группа Гудериана углубилась в расположение 24-й армии, которая была растянута на широком фронте от Белого до Ельни. За спиной вытянутых в нитку соединений 24-й армии боеспособных войск Красной армии практически не было.

Надежду на изменение ситуации в лучшую сторону дали прибывшие с Украины 8-й и 16-й механизированные корпуса. Вместе с тремя стрелковыми и одной танковой дивизией группы Качалова они нанесли контрудар в районе Рославля. Двум мехкорпусам удалось глубоко вклиниться во фланг 2-й танковой группы. Немецкому командованию удалось разрешить эту кризисную ситуацию сосредоточением крупных сил авиации и контрударом XXIV и XXXXVIII танковых корпусов. Танковое сражение в районе Рославля закончилось окружением главных сил группы Качалова.

В то время как основная масса группы армий «Центр» ушла далеко на восток, в ее тылу продолжало греметь сражение за «крепость Минск». Здесь советским войскам удалось сковать значительные силы немецкой пехоты. Тем самым она была исключена из состава тех войск группы армий «Центр», которые торопливо продвигались вперед, стремясь нагнать вырвавшиеся вперед танковые соединения. Бои за Минск завершились только в середине июля. Группа Павлова исполнила свой долг до конца, надолго сковав два армейских корпуса немцев.

В середине июля 1941 г. произошли события, которые позднее вызвали ожесточенные споры среди историков. Начальник Генерального штаба Красной армии Г. К. Жуков на совещании в Кремле предложил отвести главные силы Юго-Западного фронта на Днепр и высвободить 6-ю и 12-ю армии. Сталин поначалу встретил это предложение в штыки и раздраженно бросил Жукову: «Хватит нести чушь!» Однако Жукова поддержал Шапошников. На следующий день прилетевший из Киева начальник штаба ЮЗФ Пуркаев предложил детально разработанный план отхода за Днепр, позволяющий сохранить войска и высвободить резервы. Обстановка под Смоленском с каждым часом становилась все более угрожающей, и Сталин после долгих раздумий принял план отвода войск на Украине за Днепр.

Отход с линии Сталина был начат ночью и проходил как по часам. Главные силы немецкой авиации были задействованы под Смоленском, и 4-й воздушный флот не смог эффективно воздействовать на отходящие советские войска. Две танковые дивизии группы армий «Юг» к тому моменту уже были выведены в тыл. Почти без потерь Юго-Западный и Южный фронты отошли за Днепр. Были высвобождены 6, 12 и 18-я армии. Незамедлительно их начали грузить в эшелоны и через Москву выдвигать к Вязьме. Однако, ввиду разгрома группы Качалова, 18-ю армию пришлось перебросить в район Гомеля. Здесь немецкая 2-я армия начала наступление на Киев силами пехотных дивизий. Потрепанная 5-я армия и остатки переживших «войну на рельсах» соединений 21-й армии с трудом сдерживали натиск немецкой пехоты. Устойчивость ее положения сохранялась лишь за счет постоянного притока пополнений из выходящих из Припятской области голодных, но понюхавших пороху окруженцев.

Позднее историки спорили: положительную или отрицательную роль сыграл этот отвод. Одни утверждали, что, если бы Юго-Западный фронт не отошел за Днепр, немцы бы ни за что не решились наступать на Москву, имея на фланге гигантский «украинский балкон». Другие говорили о том, что, если бы не снятые с Юго-Западного фронта войска, Москва бы пала уже в первых числах августа. За этот эпизод также было подвергнуто жесткой критике немецкое командование. Командующий группой армий «Юг» был обвинен в преступном бездействии, позволившем советскому командованию вывести в резерв несколько армий. Считалось, что настойчивое преследование и немедленный ввод в бой танковых дивизий могли привести к окружению и разгрому отступающих армий Юго-Западного фронта. Вместо этого Рундштедт ждал санкции Верховного командования на передачу ему III танкового корпуса, формально перешедшего в подчинение ОКН. Из-за этого танковый корпус Маккензена вступил в бой с большим опозданием и сумел лишь пощипать советские арьергарды.

Тем временем немецкое командование готовилось к последнему броску на «шверпункт» Восточного похода — Москву. К началу августа немецкие пехотные дивизии были подтянуты на рубеж, достигнутый танковыми соединениями 1-й танковой армии. Одновременно был выведен с Украины и перевезен по железной дороге в район Смоленска III танковый корпус. 1-я танковая группа Гота, проложившая путь к Луге и Новгороду пехотным дивизиям группы армий «Север», также была выведена в резерв. На московском направлении сосредотачивалась мощная ударная группировка, включавшая почти все танковые дивизии, имевшиеся в тот момент в распоряжении германского командования на Восточном фронте. Из резерва ОКН были выведены 2-я и 5-я танковые дивизии. Была также сформирована 4-я танковая группа, которую возглавил Э. Гепнер. Все эти мероприятия позволили немцам сформировать 4-ю танковую армию, основой для которой стал штаб 4-й полевой армии Клюге.

Операция несколько раз откладывалась в ожидании благоприятных погодных условий. Немецкое командование рассчитывало в полной мере использовать авиацию 2-го воздушного флота, усиленного перегруппировкой нескольких авиасоединений из 1-го и 4-го воздушных флотов на флангах советско-германского фронта. Для прикрытия готовящегося наступления на московском направлении группы армий «Север» и «Юг» начали частные операции под Новгородом и Гомелем. Эти выпады действительно дезориентировали советское командование. Несколько свежесформированных дивизий и противотанковых полков были переданы Северо-Западному и Юго-Западному фронтам.

Наконец, в яркий солнечный день 10 августа 1941 г. на фронте под Вязьмой загремела артиллерийская подготовка. Советское командование ожидало прямого удара на Москву вдоль шоссе Смоленск — Москва или же продолжения наступления в тыл Юго-Западному фронту. Однако вместо этого была взломана оборона войск Западного фронта к северу и югу от шоссе. На каждом из этих направлений была введена танковая армия. После прорыва обороны каждая из них разделилась надвое. По одной танковой группе устремилось на Москву, а две других двинулись на Вязьму, замыкая кольцо окружения за спиной армий Западного фронта. 12 августа Гитлер вышел на трибуну в берлинском Спортпаласе и бросил, выкрикнул толпе: «В эти часы на Восточном фронте происходят грандиозные события. Уже 48 часов ведется новая операция гигантских масштабов. Она приведет к окончательному уничтожению врага на Востоке!»

Москва была окружена через две недели после начала немецкого наступления. Однако еще долгие две недели на фронте стояла звенящая тишина. Изолировав советскую столицу, танковые группы остановились и стали ждать подхода пехоты полевых армий. Несмотря на все уговоры, Сталин остался в Москве. Он был подавлен гибелью сына и все еще надеялся, что удастся отстоять столицу. Когда начались уличные бои за город, Сталин лично руководил впоследствии ставшей легендарной контратакой у Белорусского вокзала. Здесь он и был убит шальной миной. Труп так и не опознали — немцы приняли невысокого рябого человека в френче за одного из многочисленных ополченцев. Несколько человек из ближайшего окружения советского вождя сумели ночью покинуть горящий город на спрятанном в одном из московских парков «Дугласе». Именно от них стало известно, что произошло со Сталиным.

Катастрофа с потерей столицы и гибелью вождя вызвала разброд и шатание в партийной верхушке. Произошла попытка государственного переворота. Путчисты стремились заключить новый «брестский мир». Однако путч соглашателей был безжалостно подавлен. Новым генеральным секретарем стал Вячеслав Молотов. Он произнес речь, в которой прозвучали слова: «Мы никогда не сдадимся…»