В 1896 году в Нижнем Новгороде проходила всемирно известная ежегодная ярмарка, среди тысяч экспонатов и стендов которой скромно притулился в уголке граверных дел мастер Свердлов Михаил Израилевич. Так уж вышло, что именно к нему подошел уже достаточно популярный тогда писатель Максим Горький, чтобы заказать визитки. Слово за слово, и мужчины познакомились. Более того, стали приятелями: Горький временами охотно гостил в небольшом доме на Большой Почтовой в Нижнем, где проживали Свердловы — глава семьи, его жена Елизавета и четверо детей — Зиновий, Яков, Вениамин и Софья.

Нижний Новгород, мастеровой и торговый, в начале ХХ века дышал, как и многие российские города дурманящим сознание воздухом неизбежных крупных перемен: все чаще бастовали рабочие, все жестче на это реагировала власть. Молодых парней, оставшихся без матери, умершей в 1900 году от чахотки, при вечно занятом отце, дежурство на «шухере» во время маевок и перепечатывание прокламаций и воззваний интересовало куда больше, нежели посещение учебных заведений. Впрочем, они умудрялись совмещать и то и другое.

Проникнувшись особой симпатией к Зиновию, старшему сыну Михаила Свердлова, Горький нередко дает ему различные поручения, а тот с горящими глазами слушает страстные монологи писателя, отвечая на его глубочайшие по смыслу вопросы хоть и наивно, но удивительно правильно и искренне. Примерно тогда же между братьями начались разногласия по политическим мотивам, постепенно переросшие в ссору, — Зиновий становится ярым приверженцем демократического строя, а Яков, уже член РСДРП, ратует за социалистическое будущее своего отечества.

В 1901 году после ряда выступлений рабочих по Нижнему прокатилась волна арестов, под которую попал даже Горький. Степан Гаврилович Петров, известный в нашей литературе как Скиталец, в своей повести «Метеор», рассказывающей об этих событиях, именно с Зиновия списал персонаж рыжего студента, который в последний момент успел уничтожить часть запрещенных записок Горького. Так это было или нет, но Горький очень симпатизировал парню, ласково называя его Зинкой. Уважение же последнего к писателю было безмерным.

Вряд ли есть резон вспоминать, как сложилась дальнейшая судьба Якова Свердлова, видного деятеля партии большевиков в Советской России — об этом написано немало. Вениамин, средний брат, побывав в ссылке, эмигрировал в Америку, где основал собственный банк, а в 1918 году вернулся в Россию. Будучи беспартийным, но тем не менее братом одного из вождей пролетариата, был назначен министром путей сообщения в первом советском правительстве. В дальнейшем, в 1937 году, был арестован органами внутренних дел, приговорен к 10 годам заключения и пропал без следа в сталинских лагерях.

В апреле 1902 года Горького отправляют в ссылку в Арзамас, куда он приглашает для работы в своей библиотеке Зиновия Свердлова. В августе того же года писатель завершает пьесу «На дне», и поэтому к нему приезжает видный театральный деятель Владимир Иванович Немирович-Данченко. Здесь же, в доме писателя, пьесу ставят, и Зиновию достается роль Васьки Пепла, которую он исполняет так, что известный режиссер тут же предлагает ему перебраться в Москву, чтобы попробовать свои силы на «большой сцене». И даже, заручившись поддержкой Шаляпина, начинает хлопотать о зачислении Свердлова на драматические курсы. Но тут в дело вмешалось законодательство, согласно которому лицам неправославного вероисповедания в Москве жить запрещалось.

Cпасая положение, Горький решает усыновить Зиновия: дать ему свою фамилию — Пешков и окрестить в православную веру. В светских архивах так и не удалось обнаружить источника, подтверждающего юридический факт усыновления писателем Зиновия Свердлова. Однако в метрической книге местной Троицкой церкви есть соответствующая запись о том, что мещанин иудейской веры Ешуа Золомон Мовшев Свердлов принял православное крещение под именем Зиновия Пешкова. Узнав об этом, отец, Михаил Израилевич, как уверяет в своих воспоминаниях Борис Бажанов, секретарь Иосифа Сталина, проклял Зиновия и буквально ликовал, когда с Первой мировой войны Пешков вернулся без правой руки, узрев в этом проявление кары божьей. К слову, не следует, пожалуй, принимать за чистую монету все, что писал в своих мемуарах Б. Бажанов, ибо многие знавшие Михаила Свердлова подчеркивали как раз его веротерпимость. Не говоря уже о том, что он и сам был женат на русской и, стало быть, наверняка православной женщине.

Уместно заметить, что в октябре 1903 года в арзамаскую Троицкую церковь пришел императорский указ об исправлении записи в метрической книге: было велено вернуть Пешкову фамилию Свердлов. Но Зинка был уже в Москве, в школе МХАТ, среди учащихся которых он быстро завоевал популярность, так как именно через него Федор Шаляпин передавал студентам билеты в ложу 4-го яруса Большого театра на свои концерты. Станиславский же, режиссер пьесы «На дне», доверил ему в спектакле роль Меланхолика и даже привлек его к участию в «Мещанине».

Однако, судя по частной переписке, Пешков довольно быстро разочаровался в романтике театральной жизни. К тому же, в 1904 году его должны были призвать в армию и отправить на Русско-японскую войну, что абсолютно не входило в планы Зиновия. Тем паче что ему, так и не закончившему 4-й класс гимназии, пришлось бы служить в нижних чинах. Возможно, это не единственная причина, по которой он решил уехать из России, но факт остается фактом — Пешков эмигрировал в Швецию. Причем до сих пор неведомо, каким образом — то ли официально, по загранпаспорту, сделанному Горьким, то ли нелегально, через Финляндию.

Из Швеции Зиновий перебрался в Америку, где некоторое время метался между Канадой и США в поисках лучшей доли. Депрессия, которую он испытывал в последние месяцы пребывания в России, на чужбине только усилилась. Да и жилось ему не сладко — катастрофически не хватало средств. Не исключено, что отчасти поэтому он начал, что называется, «баловаться пером» — писал рассказы и отправлял их Горькому. Один из них, «Без работы», писатель опубликовал. По утверждению М.А. Пархомовского, биографа Зиновия, последний в письме к своему второму отцу так характеризует Америку: «Нет гармонии разнообразия типов, нет общности интересов и характеров. Всеми руководят требования желудка. Еще много станций надо проехать этим людям Нового света, чтобы обрести свой путь, чтобы стать народом и выработать национальную идею и путь к культуре и духовному величию».

В марте 1906 года Горький едет в турне по Америке, где его встречают весьма восторженно. Зиновий, к тому времени уже выучивший английский, находится при нем в качестве переводчика. Написав «Мать», Горький уезжает из Америки в Италию, в Неаполь, а Зиновий — в Новую Зеландию, о которой грезил еще в детстве. Там он работает крючником в столичном порту, в Веллингтоне, продолжая писать рассказы. Примерно через год он перебирается под «отцовское» крыло на Капри, на виллу Спинолла, где ведет бухгалтерию писателя и является его связующей нитью с местной публикой — к ломаному английскому добавляются не менее ломаные французский и итальянский, что значительно упрощает жизнь «немому» Горькому. «Спинолла» тех дней — место паломничества многих выдающихся соотечественников писателя. Здесь бывали Ленин, Дзержинский, Луначарский, Бунин, Новиков-Прибой, Саша Черный, Коцюбинский, Пятницкий, Вересаев, Репин и многие другие. Но, как шутил Пятницкий, издатель пролетарского писателя: «В этом водовороте людей и солнца у Горького было только два друга: попугай и Зинка».

В 1910 году Зиновий знакомится с Лидой, дочерью казака — полковника Петра Бураго, полностью соответствующей его идеалу женщины. За исключением разве что роста, и это вполне понятно, ибо сам Пешков был, мягко говоря, невысок — 1 м 62 см. Уже через день после знакомства он сделал ей предложение, через три они сыграли пышную свадьбу, на которой гулял весь остров. Когда у четы Пешковых родилась дочка Лиза, Зиновий решает вернуться в Америку. В Канаде он находит себе работу в библиотеке профессора Мэйворома, в университете Торонто, получая весьма скромную зарплату. Кроме того, бес попутал Зиновия вложить свои небольшие сбережения в покупку земли у черта на куличках — где-то в болотах Африки. Итог плачевен — он становится жертвой проходимцев и возвращается в Европу, где устраивается секретарем к Амфитеатрову…

Когда началась Первая мировая, Зиновию шел 30-й год, и, кроме двухлетней дочки, он не нажил ровным счетом ничего. Вычеркнув из памяти родную семью Свердловых, Зинка не разделял взглядов приемного отца на существующий строй, не имел своего дома, стабильной работы и достаточного жалованья. Нужно было срочно что-то менять в жизни. И он пошел на войну. Но поскольку путь в Россию ему был заказан, отправился во французский Марсель, причем всего лишь с сотней лир в кармане. Там он наплел с три короба приемной комиссии о своем боевом опыте и был определен в пехотный полк в Ницце. Его знание языков и опыт организационной работы — практически в одиночку Зиновий каталогизирует огромную полковую почту — приводят командование в восторг. Блестящая военная карьера уже рисовалась ему в мечтах, да на сей раз в судьбу Пешкова вмешалось французское законодательство: был принят вердикт, по которому единственным подразделением, где могли служить иноземцы, стал Иностранный легион, куда его и направили.

И уже вскоре он оказался на передовой, где за отличия в боях под Реймсом Зиновию присвоили звание капрала, назначив командиром отделения 2-го пехотного полка. Послания Пешкова того периода пестрят неподдельным оптимизмом и веселостью повествования, несмотря на всю тяжесть описываемых событий. В мае 1915 года военный атташе России во Франции граф Игнатьев докладывал в Петроград о действиях 2-го полка легиона: «Как полковое, так и высшее начальство отзываются с высокой похвалой о храбрости наших волонтеров, которые без различия национальностей сражались в последних упорных боях, где потеряли более половины своего состава». Именно эти «последние упорные бои» и стоили Зинке правой руки…

В июле 1915 года в «Киевской мысли» был опубликован очерк А.В. Луначарского, будущего наркома просвещения, в котором он приводит рассказ Пешкова о том драматичном эпизоде: «Это было шикарное утро: когда начался артналет, то воздух ревел, а со стороны неприятельских траншей фонтаном разлетались деревья, земля, люди, камни. Капитан мне крикнул:

— Не прекрасно ли это, Пешков?

— Да, мой капитан, это как извержение Везувия.

Солнце освещало поле золотом, на поле разворачивалась грандиозная картина ада. По команде мы выскакиваем из своих окопов. Я вместе со своим отделением бегу вперед, по нам оживают немецкие пулеметы, и вдруг моя рука падает как плеть, что-то меня толкает, и я лечу на землю. Нет сил встать… Кое-как достал нож, разрезал ремни и постарался ими стянуть правую руку». И все же Зиновий сам, хотя и в полуобморочном состоянии, умудрился добрести до перевязочного пункта, а оттуда до железнодорожной станции, где тайком проник в свободное купе санитарного поезда. В пути не обошлось без приключений, но, так или иначе, он добрался до Парижа, в пригороде которого располагался американский госпиталь. Позднее Зиновий писал: «При осмотре одна из сестер, высокая блондинка в ослепительно белом халате, сдирая с меня грязь, по-английски сказала: «Ну, этот умрет». Я посмотрел на нее и сказал «А может быть, еще не совсем?». Боже мой, что с ней сделалось!»

Мужество и сила духа Пешкова поражали всех. Никто ни разу не видел его в печали и унынии, напротив, едва поднявшись, он перезнакомился со всеми тяжелоранеными и постоянно подбадривал их. 28 августа маршал Жаффр подписал приказ о награждении капрала Пешкова Военным крестом с пальмовой ветвью. На торжественной церемонии во Дворе чести Дома инвалидов Зиновию также вручили именное оружие, после чего он уехал в отпуск.

Горький прислал ему предельно сухое и короткое письмо, упрекая в недопустимой глупости и не понимая, во имя чего его сын полез в пекло, бросив семью и едва не сложив голову. А вскоре Пешков получил и еще одно послание — от жены: Лида сообщила о своем решении уйти от него, поскольку полагала, что Зиновий больше не в состоянии прокормить свою семью. В отчаянии Пешков вознамерился немедленно уехать в Россию и уйти в монастырь. Единственное, что его остановило — понимание того, что на родине его ждут только кандалы и каторга. И тогда он вернулся на службу, практически сразу получив звание лейтенанта. В мае 1917 года Зиновий, уже капитан и кавалер ордена Почетного легиона, направлен в Россию в качестве представителя военной миссии Франции при Временном правительстве. Разумеется, гостит у Горького, встречается с Яковом, но в основном посещает театры и иные культурные места, где местный бомонд приходит в легкое замешательство, услышав характерное нижегородское «оканье» от французского однорукого офицера. Когда Керенский выезжает на фронт, Зиновий сопровождает его и прямо говорит о вакханалии в русской армии, откровенно симпатизируя сначала Деникину, а затем Корнилову.

Керенский остался недоволен поведением Зиновия, и накануне Октябрьской революции Пешков покидает отечество, судя по всему, с тяжелым сердцем. По возвращении во Францию он удостаивается аудиенции у президента республики, которому совершенно объективно докладывает о тяжелом состоянии дел в России. Кстати, в это время к нему обращается его бывшая супруга, предлагая сойтись вновь, но он отказывает ей.

Постепенно задачи Пешкова начинают носить более узкий военно-дипломатический характер. Он появляется то в США, то в Сибири при штабе Колчака, который в сентябре 1919-го награждает «майора французской службы» орденом Св. Владимира 3-й степени, то в независимой тогда Грузии — в качестве советника представителя Франции. Там Зиновий знакомится с Соломеей Николаевной Андрониковой, одной из самых красивых женщин своего времени: их роман выглядит белой чайкой на общем мрачном фоне народной трагедии. А осенью 1920 года Пешков уже в Крыму, при штабе барона Врангеля, в последнем антибольшевистском оплоте. К слову, белогвардейцы ему не очень-то и доверяли, проводя аналогии с Яковом Свердловым, поэтому слухи об его расстреле можно было услышать по обе стороны окопов.

В 1921 году Пешков — общественный секретарь Международной комиссии помощи голодающим в России. Тогда же в Париже он знакомится с Алексеем Толстым и становится одним из организаторов движения в помощь русским школьникам. Благодаря своим связям, он привлек к этой деятельности девять правительств и семь национальных «Красных Крестов». Однако его неуемная и активная натура требует большего, и Зинка буквально заваливает начальство рапортами о переводе в полк. Капля камень точит, и однорукого Пешкова назначают командиром роты 1-го полка легиона, который дислоцировался в Африке. Спустя год, во время восстания племен рифов под руководством Абд Аль-Керима, он получает ранение в левую ногу. В госпитале Рабата его навещает маршал Илоте и вручает ему второй Военный крест с пальмовой ветвью. Здесь же Пешков пишет книгу «Иностранный легион», которая стала весьма популярной на Западе.

В последующие годы Зиновий довольно часто ездит в командировки в США: предполагается, что он занимался сбором разведывательной информации в интересах французского генштаба. Зимой 1933-го он женится на графине Комбетт, дочери автомагната, но этот брак вскоре распался. К слову, позднее его супругой стала некая испанская аристократка, однако этот брак оказался еще короче второго.

Еще в 1930 году в западной периодике появляются материалы о том, что брат майора французской армии — одно из первых лиц советской России и цареубийца Яков Свердлов. Эта информация негативно отразилась на карьере Зиновия, и усилиями довольно влиятельной русской эмиграции в Париже его опять перевели служить в Африку. Но он не опустил руки и по-прежнему ревностно выполнял свои обязанности, установив дружественные связи со всеми лидерами противоборствующих группировок ряда стран «черного континента». Из колеи его выбило другое событие: он узнал, что погиб его сводный брат, родной сын писателя — Максим Пешков, к которому Зиновий был очень привязан.

Его депрессию сумело развеять радостное известие из Италии — дочь Лиза, с которой он всегда поддерживал очень теплые отношения, родила ему внука — Сашу. Тогда же он получил приглашение из Голливуда принять участие в съемках фильма по его книге, и с головой уходит в работу над картиной и как сценарист, и как актер.

Радость премьеры омрачило сообщение о смерти Максима Горького… А.Горький и Е.Пешкова с детьми Максимом и Катей. 1903 г.

В 1940 году Зиновий в чине полковника командует батальоном в Марокко. Он уже достиг предельного для старшего офицера возраста службы и ждет отставки. А в это время разрозненные части французов тщетно пытаются отразить натиск африканского корпуса вермахта, и в июле лондонское радио передает легендарное обращение де Голля ко всем патриотично настроенным гражданам покоренной Франции не складывать оружие, а пробираться к нему в Англию для формирования полков. Стоит ли говорить, что Зиновий стал одним из первых нелегальных пассажиров теплохода, доставившего его на берега Туманного Альбиона. Шарль де Голль тепло встретил храброго однорукого полковника, о котором был немало наслышан. И вот уже отставка забыта, а Пешков назначается специальным послом, а затем и военным представителем штаба де Голля в Южной Африке. В 1943 году Зиновий Алексеевич, имея лишь начальное образование, полученное еще в царской России, становится генералом Франции. Вскоре его направляют в Китай послом к правительству Чан Кайши.

За время, проведенное в этой стране, Пешков, во-первых, расширил свои лингвистические познания, изучив китайский язык, во-вторых, подружился с самим Чан Кайши, что не помешало ему, благодаря феноменальным дипломатическим способностям, установить хорошие контакты и с Чжоу Эньлаем, вторым после Мао человеком в КПК. Он много работает, постоянно находясь в разъездах: Лаос, Камбоджа, Вьетнам, Индия… Причем не только консультирует тамошних представителей Франции, но и оказывает посильную помощь своим однополчанам по легиону — многие из них находят убежище в Китае. Вот так, в самой гуще событий, Зиновий и встречает Победу над Гитлером.

В марте 1946 года Пешкова назначают главой французской миссии союзного командования на Дальнем Востоке. Первым делом 62 — летний генерал с юношеской старательностью начинает изучать японский язык. Но, вероятно, не это было его основной заботой, поскольку именно за выполнение миссии в Стране восходящего солнца его наградили Большим крестом Почетного легиона. И только в начале 1950 года было удовлетворено его прошение об отставке.

Двухкомнатная парижская квартира, около полусотни наград разных государств и ведомств, русский ресторан «Новый», где, сидя за столиком, он с удовольствием слушал рассказы о Великой Отечественной войне России с фашизмом из уст ее участников — такова его жизнь в послевоенной Франции. Единственное, что не давало ему покоя — мысли о судьбах дорогих людей — Лизе и ее семье, о которых он ничего не знает с конца 1930-х годов. Вот что пишет о нем один из сотрудников французского МИДа: «Кризисы, которые тогда переживала Франция, задевали за живое великодушного и чувствительного человека, каким был Зиновий Пешков… Не называя Россию, он в разговорах мало-помалу начинал говорить о ней, о русской литературе, о Чехове, об отце и о прочих, прочих, прочих. Он искал и вновь находил в различных современных формах вечную Россию. Он верил в русского человека, в его жизненную силу, в его добродетель».

А в это время, на другом полюсе Земли, его дочь Елизавету в очередной раз отправили в ссылку. В 1950 году ее вызвали в Москву в кабинет самого Берии. Лаврентий Павлович не стал играть в прятки, а прямо предложил Лизе жизнь на Западе в обмен на достоверную информацию о делах отца. Но что она, не слышавшая о нем долгие годы, могла рассказать, даже если бы и очень захотела? Ей повезло — ее отпустили домой, а после ХХ съезда реабилитировали. Лиза вместе с сыном поселилась в городе, который больше всего напоминал ей Италию — в Сочи. Устроилась сначала медсестрой, потом библиотекарем в краеведческий музей, в котором проработала до самой пенсии.

В 1964 году кабинет Франции столкнулся с очень щепетильным вопросом: потеря колоний в Африке и Индокитае могла привести к серьезным ограничениям во внешней политике на Востоке. Особенно беспокоила обстановка в Китае. И Пешкова возвращают на службу: 80-летний Зиновий Алексеевич направляется чрезвычайным послом в КНР с четкими инструкциями — убедить Чан Кайши и одновременно ЦК компартии Китая в союзнических идеях Франции. Миссия была выполнена блестяще: генерал уже вернулся в Париж, когда Чан Кайши сообразил, как ловко его обвели вокруг пальца.

К счастью, эта поездка освещалась всеми центральными СМИ, в том числе и советскими. Вот так Елизавета, спустя несколько десятилетий, впервые услышала об отце по радио. Поразмыслив, она послала письмо до востребования на адрес одного из французских банков, в котором Зиновий ранее хранил сбережения. И получила более чем лаконичный ответ: «Где пропадаешь, почему молчишь?». Она молча плакала прямо у дверей в квартиру, уверенная в том, что советские спецслужбы не позволят ей не только повидаться, но даже переписываться с отцом…

А 27 ноября 1966 года Зиновия Алексеевича не стало. Все французские центральные газеты вышли с некрологом, написанным Луи Арагоном и Эльзой Триоле: «Ушел Солдат». В православной церквушке на улице Дарю архиепископ Собора святого Александра Невского Георгий и священник Николай Оболенский по православным канонам отслужили заупокойную панихиду по рабу Божьему Зиновию. На церемонии присутствовали высокопоставленные лица Франции и ряда других государств. Представителей Советского Союза не было. На кладбище Сен-Женевьев де Буа люди по сей день приносят цветы к памятнику со скромной надписью: «Зиновий Пешков. Легионер»…