«Моя военная специальность — строитель», — писал о себе генерал армии Александр Николаевич Комаровский. На первый взгляд есть в этих словах что-то противоречивое. Война всегда связана с разрушениями, а строитель по самой сути своей — творец, созидатель. Но если вдуматься, то противоречия здесь нет. Необходимость защиты советской социалистической Родины, обеспечения условий для строительства нового общества — коммунизма вынуждает людей самых мирных профессий свои знания и талант направлять на службу делам военным, обеспечивающим оборону страны. Раскрывая тайны природы для блага мирной жизни, физики и химики вынуждены заниматься созданием грозного оружия. Облегчая человеческий труд, делая его все более могущественным, конструкторы и инженеры в то же время создают разнообразную военную технику.

Так сложилась и жизнь Александра Николаевича Комаровского. Как инженер-строитель, руководитель крупных строек, как теоретик строительного дела Александр Николаевич многое сделал для счастливой мирной жизни советских людей, для выполнения планов экономического развития нашей Родины. Вместе с тем как советский военачальник генерал армии Комаровский внес большой вклад в достижение нашей победы в Великой Отечественной войне, сыграл важную роль в укреплении обороны, военного могущества Советского социалистического государства.

Александр Николаевич Комаровский родился 20 мая 1906 года в Петербурге. Его отец, инженер-строитель Николай Александрович Комаровский, незадолго до первой мировой войны перебрался вместе с семьей в город Череповец, где работал на строительстве шлюзов и плотин Мариинской [196] водной системы. После падения самодержавия Временное правительство назначило его начальником Москворецко-Окского округа водных путей сообщения.

В Москву добирались водным путем. Плыли по Верхней Волге, неширокой извилистой Москве-реке. Для одиннадцатилетнего Александра это было увлекательнейшее путешествие. Но его тревожило настроение взрослых. Они с волнением говорили о событиях в Петрограде, загадочно звучали слова «революция...», «большевики», «народные комиссары...». Растерянность взрослых передавалась мальчику; было ощущение, что плывут они не в Москву, а в какую-то таинственную и потому пугающую неизвестность.

В Москве семья Комаровских поселилась на Никитском бульваре. И уже на следующий день слово «революция» стало для Александра не каким-то отвлеченным, таинственным понятием. Начались ожесточенные бои руководимых большевиками красногвардейцев и революционных солдат с силами контрреволюции, выступившими против провозглашенной в Петрограде Советской власти. Недалеко от Никитских ворот у Арбатской площади бои приобрели особенно упорный характер. Поперек бульвара были сооружены баррикады, на крышах некоторых домов установлены пулеметы. Здесь в течение пяти дней большевики вышибали из здания Александровского юнкерского училища яростно сопротивлявшихся офицеров и юнкеров.

Когда сопротивление контрреволюции было сломлено и в городе установился революционный порядок, до Александра через разговоры взрослых дошел смысл происшедших событий: победила народная социалистическая революция, власть перешла в руки Советов. Отец одобрительно отнесся к революции. Однако его, как и приходивших к нему коллег, волновало собственное будущее.

— Большевики не скоро за дела возьмутся, да нужны ли мы им будем? Нас же они больше к буржуям относят, — обеспокоенно говорил кто-то из отцовых знакомых.

— Я слышал другое, — отвечал Николай Александрович. — Нас называют «пролетариями умственного труда». Пышно немного, но правильно. Наша братия — инженеры тоже трудящиеся, а не собственники какие-то. Думаю, что все образуется. Только вот когда?

Вопреки сомнениям все образовалось довольно быстро. В первый же месяц установления Советской власти [197] Н. А. Комаровский был утвержден начальником Москворецко-Окского округа водных путей сообщения.

Определилось и положение Александра. Он был принят в опытно-показательную школу имени Фритьофа Нансена. Это была своеобразная школа. Ее директор А. С. Барков и многие преподаватели одновременно были профессорами Московского университета, учебная программа в школе была сосредоточена на точных науках, в частности, на математике и физике.

— Главное: надо научиться мыслить самостоятельно, уметь обобщать и анализировать материал, — часто говорил ученикам Барков. Он широко практиковал подготовку и чтение рефератов старшеклассниками. Однажды и Александр Комаровский прочитал свой первый доклад «Есть ли жизнь на Марсе?».

Направленность программы школы, сильный преподавательский состав, творческий метод обучения принесли замечательные плоды: многие одноклассники Александра, как и он сам, впоследствии стали инженерами и учеными.

Учиться было тяжело. Недостаток самого элементарного, прежде всего продуктов питания, ощущался в каждой семье. Чтобы помочь родителям, ученики старших классов нанимались счищать снег с крыш, колоть дрова, работали подмастерьями в различных частных мастерских. Было досадно тратить на это время, но каждый раз, когда Александр приносил заработанные таким образом деньги, он испытывал чувство гордости. Отец ободрял: «В трудностях есть свои резоны — они характер вырабатывают».

В 1922 году Александр окончил школу. Вопроса «кем быть?», встающего перед молодыми людьми, когда они вступают на самостоятельный жизненный путь, для него не было. Александр с детства мечтал быть инженером-строителем. Со временем мечта стала глубоко обдуманным, выношенным решением. И в том, что так произошло, конечно же, немалую роль играл пример его отца. Николай Александрович страстно желал, чтобы сын пошел по его стопам, и умело направлял пытливый ум сына. Часто брал его на стройки, показывал, что могут делать умелые человеческие руки, в сочетании со знаниями и талантом инженера. Юноша воочию видел и великий смысл, и романтику, и трудности профессии строителя. Родная семья, пример и помощь отца стали для него первой строительной школой, где он, помимо пусть несистематизированных, [198] но солидных знаний, получил главное, без чего нельзя делать ни одно дело, — любовь к избранной профессии. Окончив школу, Александр подал документы в Московский институт инженеров транспорта (МИИТ) на строительное отделение водного факультета. За результаты экзаменов он особо не волновался, так как основательно к ним подготовился, но ему еще не было 18 лет, и это тревожило.

— По возрасту немного не дотягивает, однако знания проявил преотличные. Рекомендую принять, — сказал председатель экзаменационной комиссии, и Александр Комаровский стал студентом МИИТа.

Вечером того же дня по случаю поступления Александра в вуз в семье был праздничный ужин. Николай Александрович размечтался:

— Верь мне, твое время — это время колоссального строительства. Посмотри: Каширскую строим, Шатурскую строим! А сколько еще намечено! Ни одному из нас, старых инженеров, и в голову не приходил такой грандиозный план, как ГОЭЛРО. Поработаешь, сын, всласть, от души.

Вспоминая позже эти слова отца, Александр Николаевич каждый раз улыбался: ведь уже к концу 1935 года план ГОЭЛРО по выработке электроэнергии был перевыполнен почти в четыре раза!

А тогда за праздничным ужином Александр с удовлетворением подумал: «Как изменились отец и его друзья — старые инженеры. В 1917 году они настороженно, выжидательно относились к Советской власти, а теперь горой за нее, хотя материально живут скудно, хуже, чем до революции».

Позже в связи с каким-то поводом он поделился с отцом этой мыслью.

— Видишь ли, Александр, — ответил Николай Александрович, — истинно сказано: не хлебом единым жив человек. Да, материально я и мои коллеги жили лучше. Но нынешние трудности понятны, они преодолимы. Зато какой простор для работы, для большой полезной работы! Как инженер-гидростроитель я все время думаю о плане ГОЭЛРО. Такой план можно только в государственном масштабе разработать и осуществить. Советская власть именно такое государство. Вдумайся, как Ленин определил: ГОЭЛРО — вторая программа партии! Ленин — великий человек. За эту его программу каждый истинный [199] инженер обе руки подымет. А руки эти истосковались по настоящей работе. Да и в политической программе Ленина и его партии мы начинаем разбираться и главное уже понимаем: создается общество, где властелином будет труд. А мы, инженерия, люди труда. Кому же нам служить, как не этому властелину?

Разговор состоялся вечером. А утром 22 января 1924 года по всему миру разнеслась горестная весть: Ленин умер! На всю жизнь остались в памяти Александра студеные, полные народной скорби январские дни, костры на улицах и, казалось, бесконечные людские потоки, устремленные к Колонному залу Дома Союзов. Прошел мимо гроба Ильича и Александр. Впившись глазами в восковое лицо вождя, он, как и каждый тогда, думал: «Как же теперь жить, что мы будем делать без Ленина?» Навсегда запомнились Александру Комаровскому и надрывные, леденящие душу торжественные траурные гудки заводов, фабрик и паровозов в день похорон Владимира Ильича Ленина.

Ленина не стало, но бессмертными были его идеи, остались созданные им партия и Советское государство. «Его больше нет среди нас, — говорилось в правительственном сообщении, — но его дело останется незыблемым...» Неизгладимое впечатление произвело на Александра то, как сплотилась страна в едином, общенародном стремлении довести дело Ленина до конца. Позже это впечатление он вновь и вновь остро переживал, слушая стихи Владимира Маяковского: «Стала величайшим коммунистом-организатором даже сама Ильичева смерть!»

Да, дело Ленина жило. Во всех сферах жизни закладывался фундамент социалистического общества. Творческий подъем ощущался и в МИИТе. Студенты стремились получить как можно больше знаний, лучше овладеть избранными специальностями. Понимали свою ответственность профессора, преподаватели: ведь они готовили первые кадры новой советской технической интеллигенции, которой предстояло воплотить в жизнь ленинские идеи индустриализации страны. Они смело привлекали студентов к проводимой на кафедрах научно-исследовательской работе, прежде всего к той, которая была связана с насущными потребностями промышленности, энергетики и транспорта. Для расширения технических интересов и знаний студентов практиковалось чтение последними докладов на темы, не предусматривавшиеся учебной программой. [200]

Несколько таких докладов сделал и Александр. Он с увлечением работал в созданном при кафедре гидротехнических сооружений «Водном кабинете» и в образованной несколько позже гидротехнической лаборатории. Тогда в стране почти не было специализированных научно-исследовательских институтов, и их нынешние функции в значительной мере возлагались на кафедры вузов. На кафедре гидротехнических сооружений МИИТа выполнялись исследования по заданиям различных гидростроительных организаций. Участие в научной деятельности кафедры гидротехнических сооружений явилось для Александра Комаровского большой школой научно-исследовательской работы. Здесь почти не делалось скидки на то, что он всего лишь студент: результаты исследования нужны были производству.

Другой, не менее важной школой была производственная практика. Александр Николаевич впоследствии писал:

«И были мы не просто практикантами-наблюдателями. Каждый из нас назначался на определенную должность с четко очерченвыми обязанностями и нес полную ответственность за темпы и качество работы. Мне, в частности, пришлось сначала быть старшим рабочим по заготовке свай и шпунтов. Потом — техником по забивке их паровыми копрами и по бетонированию фундамента (флютбета) плотины. Надо ли говорить, как это утверждало нас в собственных глазах!»

В феврале 1928 года Александр Николаевич окончил МИИТ, получив звание инженера путей сообщения. Его дипломный проект «Донская лестница шлюзов Волго-Донского канала» был расценен как серьезная научная работа. Председатель квалификационной комиссии — начальник управления водных путей сообщения НКПС, крупнейший в то время гидротехник К. Н. Акулов наложил на проекте резолюцию: «Оставить проект в фундаментальной библиотеке института». Это была наивысшая оценка, выше пятерки.

Прямо на экзаменационной комиссии Александру Николаевичу было предложено остаться аспирантом института. «Вы уже почти сложившийся ученый», — сказал Акулов.

Конечно, было лестно услышать такое мнение о себе. Но у молодого инженера был свой обдуманный план. Пример благополучных молодых людей, прошедших путь студент — аспирант — доцент, его не прельщал. Уже [201] став маститым инженером-строителем и ученым, Александр Николаевич не уставал повторять слушателям военных академий и студентам вузов, что такой путь не формирует ни ученого, ни тем более практика. И такой преподаватель мало чему может научить.

На семейном совете без колебаний было решено: три-четыре года заняться проектированием, чтобы закрепить полученные теоретические знания, а затем пойти на производство,

— Да и как может быть иначе, сын! — радостно суетился Николай Александрович. — Второй год Днепровская ГЭС строится! Смотри, опоздаешь! — И уже серьезно Комаровский-старший сказал: — Не опоздаешь. Теперь для строителя самое время начинается. А времени нужно соответствовать. Тогда от тебя и прок будет.

Свой трудовой путь Александр Николаевич начал в московском проектном бюро Свирьстроя, разрабатывавшем согласно плану ГОЭЛРО части крупного гидротехнического узла на реке Свирь, затем он работал в Водоканалпроекте, а вскоре стал заведующим гидробюро треста Гидротехстрой ВСНХ СССР. Здесь молодой инженер постигал то, без чего, как он полагал, нельзя стать подлинным инженером-строителем, — приобретал опыт проектирования строительных объектов.

Уже в первые годы после окончания института Александр Николаевич стал обобщать опыт — свой и коллег, придирчиво анализировать его, обдумывать нерешенные проблемы. В итоге четырехлетней работы он написал три крупные монографии по почти не освещенным в то время вопросам воздействия льда на гидротехнические сооружения. Довольный успехами сына, Николай Александрович шутил: «Ты уже который год все свободное время готовишь мороженое!»

В дальнейшем обобщать накопленный опыт, анализировать просчеты и ошибки, обдумывать пути более эффективного решения назревших проблем строительного производства и делиться всем этим со своими коллегами через книги и статьи стало для Александра Николаевича насущной потребностью. Ей он посвящал большую часть своего досуга: писал во время отпусков, по вечерам, в поездах и самолетах, во время командировок.

15 июня 1931 года Пленум ЦК ВКП(б) принял постановление о строительстве канала Москва — Волга. Вчитываясь в текст, Александр Николаевич радовался, испытывая [202] одновременно и чувство зависти. Радовался тому, что наконец сбудется мечта, которая разными людьми вынашивалась уже многие столетия. Он знал, что еще в 1674 году появилось предложение соединить искусственным водным путем Верхнюю Волгу с Москвой-рекой, множество проектов такого рода было при Петре I, а в 1825 году начались даже работы по сооружению канала, безуспешно длившиеся почти 25 лет. Понимал он и огромное значение канала. Понимал и завидовал тем, кто его будет строить. А когда он узнал, что начальником строительства канала назначен всегда отличавший подающего надежды студента Комаровского бывший заведующий кафедрой гидротехнических сооружений МИИТа профессор Александр Иванович Фридман, то мелькнула надежда: «А вдруг!»

И «вдруг» произошло. Александра Николаевича пригласил Фридман. Беседа была короткой. Александр Иванович хорошо знал своего бывшего ученика, видел в нем еще не раскрывшийся, но для него уже несомненный талант инженера-строителя, способного со временем стать умелым руководителем ответственных участков крупной стройки. В начале ноября 1931 года Александр Николаевич Комаровский был назначен начальником гидротехнического сектора проектного управления строительства канала Москва — Волга.

Первоочередной задачей проектировщиков был выбор наиболее целесообразной с народнохозяйственной точки зрения и экономической схемы и трассы будущего канала. Ее изучали и по карте и на местности. Вместе с другими проектировщиками Александр Николаевич побывал на Верхней Волге, обследовал многие участки Москвы-реки. Вспомнились детские впечатления, когда он плыл по этим местам из Череповца в Москву. Мог ли он тогда предположить, что вернется сюда инженером-гидростроителем, одним из преобразователей этого края, создателей величественного сооружения — канала Москва — Волга!

Окончательный вариант проекта канала был рассмотрен и утвержден ЦК ВКП(б) и СНК СССР. Сразу же широким фронтом развернулись изыскательские, проектные и первые строительные работы. Комаровский упорно рвался «на передовую» — непосредственно на строительство, и в апреле 1934 года в результате настоятельных просьб он был назначен заместителем начальника работ [203] Южного (Московского) района, а в мае 1934 года начальником Центрального района канала Москва — Волга. Нужно было проявить разносторонние знания, большие организаторские способности, чтобы заслужить такое доверие. Ведь каждый район строительства канала являлся сам по себе значительным объектом. Достаточно сказать, что гидросооружения одного только Южного района по масштабам превосходили такую крупную стройку, как Волховстрой.

Строительство велось быстрыми темпами, круглосуточно. Рабочий день Комаровского начинался в 6 — 7 часов и заканчивался зачастую поздно вечером. Нередко приходилось оставаться на строительных объектах и в ночное время. Бывало, одолевала усталость, требовала своего молодость. Кого не тронут слова самого Комаровского, когда он, уже седым генералом, писал о том далеком времени: «Ведь было-то мне всего двадцать семь лет, хотелось и песен и улыбок».

Но именно в бесчисленных делах и производственных заботах Александр Николаевич видел главную радость своей жизни. Он часто вспоминал слова отца: «Поработаешь, сын, всласть, от души». Действительно, несмотря на трудности, работалось всласть. Радостно было видеть, как быстро воплощалось в реальность и прочно становилось на века то, что всего лишь год-два назад было на чертежах проектировщиков. И не менее отрадно было ощущать себя членом многотысячного коллектива энтузиастов, воодушевленного стремлением отлично выполнить ответственное задание партии и правительства.

Как и всякое другое большое дело, строительство канала Москва — Волга было для его участников не только технической, профессиональной, но и большой политической школой. На стройке велась активная политико-массовая работа. Беспартийный инженер Комаровский был ее непременным участником. По заданиям парторганизации он проводил беседы с рабочими, выступал на собраниях и митингах.

В феврале 1937 года Александр Николаевич Комаровский был принят в ряды Коммунистической партии. Его особенно тронуло, как тепло говорили о нем на собрании рабочие-коммунисты. Ведь, чего греха таить, в горячке строительных будней он бывал и резок, и требователен к рабочим, не всегда мог удовлетворить их насущные нужды. Оказалось, рабочие все понимали правильно, видели, [204] что их инженер и себя не щадит, всего отдает стройке.

К строительству канала Москва — Волга было приковано внимание всей страны, всего мира. Докучали иностранные корреспонденты. Те из них, которые представляли реакционные буржуазные газеты, никак не могли поверить, что работы на канале ведутся с применением разнообразной строительной техники и что почти вся эта техника своя, отечественная, созданная советскими конструкторами и на советских заводах. Ведь на Волховстрое и Днепрострое строительные механизмы в основном были зарубежного происхождения. Александру Николаевичу приходилось все это объяснять и показывать. В зарубежной печати появлялись статьи, признававшие технический прогресс в советском машиностроении.

Бывали и гости, появление которых волновало всех строителей и на всю жизнь оставалось в их памяти. В один из августовских дней 1934 года на строительство приехал Алексей Максимович Горький. Его все интересовало. Подробно расспрашивал о быте рабочих. Кто-то выкрикнул: «Все хорошо, даже отлично!» Алексей Максимович улыбнулся:

— Знаю, что значит это «хорошо и даже отлично». Понимаю: тяжело. А вот то, что вы вопреки всем трудностям творите такое великое дело и при этом бодры, жизнерадостны — это действительно хорошо и даже отлично.

В Дмитрове, в клубе строителей, состоялась встреча ударников производства с великим пролетарским писателем. Алексей Максимович взволнованно, проникновенно говорил:

— Это строительство — великая школа, в которой вы проходите науку по изменению облика нашей Родины в самые короткие сроки, каких не знали до сих пор у нас в России.

В 1936 году Комаровскому пришлось показывать шлюз и насосную станцию Маршалу Советского Союза В. К. Блюхеру. Все участники беседы обратили внимание на широкую эрудицию Василия Константиновича в вопросах, выходящих за пределы его сугубо военной компетенции. Александр Николаевич нашел удобный повод сказать Блюхеру об этом.

— А вы не спешите устанавливать грань между мирным и военным, — ответил Василий Константинович. — Может статься, что ваша мирная профессия станет самой [205] раздвоенной. Посмотрите, что за рубежом творится. Японской военщине мы по зубам дали. Но это пока эпизод. Долго ли продлится это «пока»? Гитлер в открытую большую войну готовит и не скрывает, что будет воевать с Советским Союзом. Мы всегда должны быть готовы к отражению империалистической агрессии. Ваш канал нужен и для этого. Он умножает экономическое могущество нашей страны. А экономика — материальный фундамент мощи нашей армии и флота. Как видите, вы и сейчас не отделены от того, что называете сугубо военным.

22 апреля 1937 года Комаровский с группой инженеров проверял готовность шлюза № 4. Вдруг из-за поворота показалась вереница легковых автомобилей. Подъехав к верхней голове шлюза, они остановились. Из машин вышли Сталин и другие руководители партии и правительства. Комаровский подбежал к Сталину и почти по-военному коротко и четко доложил обстановку.

Когда гости осмотрели узел и, как чувствовалось, собирались уже уезжать, Комаровский обратился к Сталину:

— Товарищ Сталин, просим осмотреть другой узел, здесь рядом, у третьего шлюза. Там с некоторых архитектурно оформленных сооружений уже сняты леса.

— Ну что же, придется уступить строителям, — сказал Сталин.

Когда гости осматривали сооружение, был открыт сегментный затвор, и вода затопила камеру шлюза. Сталина заинтересовало оборудование канала, особенно уже смонтированные крупнейшие в то время в мире насосы.

— Свои, отечественные, — с удовлетворением сказал он своим спутникам. — Молодцы наши конструкторы, научились делать сами. И, как видите, крупнейшие в мире. Придет время, у нас еще будут учиться. Гидростроение в нашей стране имеет большие перспективы.

Затем Сталин спросил:

— Где сейчас находится в канале волжская вода?

— Здесь, — ответил Комаровский, — уже подошла к нижней голове шлюза № 3.

Сразу же все пошли к нижней голове шлюза посмотреть на волжскую воду.

Уже направляясь к машине, Сталин сказал кому-то из своих спутников:

— Сколько бы мы могли еще построить, если бы не капиталистическое окружение. И во всем торопиться надо. Иначе сомнут. [206]

К маю 1937 года канал Москва — Волга со всеми его разнообразными сооружениями был сдан в эксплуатацию. Правительственная комиссия приняла его с высокой оценкой. В день замечательного праздника трудящихся — 1 мая 1937 года по каналу прошли первые волжские пароходы.

Огромная работа была выполнена в рекордно короткий срок — за 4 года и 8 месяцев. Важнейшие же сооружения были построены в два — два с половиной года. Это был подлинный массовый трудовой подвиг строителей, навечно вошедший в летопись великих свершений советского народа.

2 мая 1937 года к причалу Химкинского речного вокзала подошла флотилия белоснежных теплоходов. Они доставили в столицу делегацию строителей канала. Комаровскому было поручено выступить от имени инженерно-технических работников на состоявшемся тут же в порту митинге. Трибуной был балкон речного вокзала.

Говорил Александр Николаевич взволнованно, от торжественности момента и сознания свершенного глаза застилали слезы. Закончил он свою речь словами:

— Мы молоды и полны сил. Большинство из нас пришли на эту гигантскую стройку прямо со школьной скамьи. Многие из инженеров и техников, создавших канал, еще в комсомольском возрасте. Мы с гордостью рапортуем нашей великой Родине, что грандиозный канал, все его замечательные сооружения и механизмы построены без иностранной помощи.

А вечером правительство дало банкет в честь строителей канала. В залах ресторана и всего речного вокзала были накрыты праздничные столы, до утра произносились здравицы, речи, пелись песни.

В становлении каждого человека бывают этапы, которые навсегда определяют всю его жизнь, раскрывают все его возможности. Все дальнейшее исходит от этого этапа — и то, каким станет человек, и что он сделает. Для Комаровского таким этапом явилось участие в строительстве канала Москва — Волга. Здесь он прошел огромную производственную и политическую школу, раскрывшую в нем качества незаурядного организатора крупномасштабных строительных работ, разносторонний инженерный талант. Здесь закалилась его воля, здесь научился он очень сложному делу — искусству руководить людьми. Отсюда пошло то, что в дальнейшем всегда отличало [207] деятельность Комаровского: четкость и оперативность в труде, доброжелательность и уважительность к подчиненным и товарищам по работе.

С окончанием строительства Комаровский был назначен начальником и главным инженером управления канала Москва — Волга. Когда он несколько освоился с новой для него работой эксплуатационника, последовало неожиданное приглашение в Наркомат обороны. Там Комаровского попросили проконсультировать строительство оборонного объекта. Затем его пригласили вновь, и вскоре Комаровский, если бы у него спросили, не смог бы точно сказать, что у него больше занимало времени и сил — руководство каналом или консультации строительства оборонных объектов. Возвращаясь с одной из консультаций, Комаровский мысленно представил расходы на оборонные объекты, которые консультировал, и ужаснулся. «Сколько на эти средства добра можно построить!), — с досадой подумал он. Тут же вспомнились слова Сталина о капиталистическом окружении. Он даже повторил про себя: «И во всем нужно торопиться. Иначе сомнут».

В Наркомате обороны были довольны помощью Комаровского. Ему вновь поручили принять участие в проектировании и строительстве ряда оборонных объектов. Эта его деятельность приобрела еще больший размах, когда Комаровский, назначенный заместителем начальника строительства Куйбышевского гидроузла, переехал в Куйбышев.

— Опять едете очередной удар по капиталистическому окружению наносить, — шутил начальник строительства С. Я. Жук, когда Комаровский выезжал в очередную командировку по заданию Наркомата обороны.

Деятельность Комаровского как военного инженера — консультирование, проектирование, строительство оборонных объектов — высоко оценивалась командованием. В 1938 году ему было присвоено звание военного инженера первого ранга, а вскоре бригвоенинженера.

Примеряя только что сшитую военную форму, которую, впрочем, пока носить было не нужно, Комаровский усмехнулся: «Вот я и генерал». В памяти всплыли слова Блюхера: «Может статься, что ваша мирная профессия станет самой развоенной».

В мае 1939 года, когда Комаровскому только что исполнилось 32 года, он был назначен заместителем наркома Морского Флота СССР по строительству и механизации [208] портов, а также морскому дноуглубительному флоту. Однако сосредоточиться на этой работе ему не удалось. Было очевидно, что в складывавшейся международной обстановке нужен прежде всего большой Военно-Морской Флот. Его создание шло успешно. В строй вступали все новые боевые корабли. Насущной задачей стало срочное сооружение новых и модернизация старых военно-морских баз. По представлению Наркомата Военно-Морского Флота ЦК ВКП(б) и СНК СССР утвердили программу строительства военно-морских баз на Балтийском, Северном, Черноморском и Тихоокеанском флотах. Для реализации этой программы при Наркомате по строительству было образовано специализированное главное управление — Главспецгидрострой — во главе с заместителем наркома. Решением от 5 декабря 1939 года СНК СССР назначил на эту должность Александра Николаевича Комаровского.

Сосредоточенным, внутренне собранным вышел Комаровский из здания ЦК ВКП(б), куда был приглашен на беседу перед назначением на должность начальника Главспецгидростроя. Хотя весь тон газет и радио, все сведения, с которыми он так или иначе сталкивался, свидетельствовали о том, что огненный вал второй мировой войны катится к советским границам, Александр Николаевич не предполагал, что угроза военного нападения на СССР так очевидна. Чего-либо конкретного ему в ЦК ВКП(б) не сказали. Но весь характер и содержание беседы, задачи, которые выдвигались перед новым главком, и, главное, настойчивое требование «как можно быстрее закончить изыскания и широким фронтом развернуть сооружение объектов», говорили сами за себя.

Вскоре Комаровского принял нарком Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецов. В кабинете наркома находились начальник Главного морского штаба Л. Н. Галлер и заместитель наркома Г. И. Левченко. Нарком представил Комаровскому присутствовавших и, знакомя его с Левченко, сказал:

— Гордей Иванович мой заместитель по базовому строительству. Ваш непосредственный заказчик.

Нарком рассказал о ближайших пополнениях Военно-Морского Флота новыми боевыми кораблями, которым становилось «тесно» из-за отсутствия новых и недостаточной емкости существующих военно-морских баз.

— Средств на строительство выделено много, а времени [209] в обрез, и каков этот обрез, мы не знаем, — размышлял вслух нарком и, переходя к делу, сказал: — Пока мы имеем только решения, где зафиксированы районы базирования флота, а это еще не конкретные точки на карте и тем более на месте. А у вас, товарищ Комаровский, насколько я знаю, и главк еще не создан, тоже пока есть одно лишь постановление. Трудно, очень трудно.

— А где сейчас легко? — вставил Галлер.

— Нигде, конечно. Словом, надо работать, — продолжал нарком. — И темпы нужны даже более высокие, чем были у вас, товарищ Комаровский, на канале Москва — Волга.

Главспецгидрострой и Наркомат Военно-Морского Флота провели огромную и сложную работу по выбору мест расположения и проектирования военно-морских баз, доставке к этим местам строительных материалов. На Балтийском и Тихоокеанском флотах — там, где у границ СССР изготовились к войне фашистская Германия и милитаристская Япония, в широких масштабах были развернуты строительно-монтажные работы.

— Все готов сделать, чтобы помочь вам, — говорил нарком Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецов руководителям строительства. — Но повышайте темпы. Времени в обрез.

Однако судьба уже отсчитывала предел «обреза». Нападение фашистской Германии на СССР прервало строительство военно-морских баз, внесло коррективы во все планы и начинания советского народа. Началась новая страница в истории Советской страны, в жизни каждого ее гражданина.

Сосредоточенный на эвакуации строителей и техники из Прибалтики, Комаровский в первый момент не сразу понял смысл поручаемого ему задания, когда он по срочному вызову оказался в кабинете наркома по строительству С. 3. Гинзбурга.

— Вам поручается руководить работой восстановительных бригад нашего наркомата в столице, — сказал Гинзбург. — В правительстве это дело рассматривается очень серьезно, и мне предложено возложить его на вас. Правда, первый налет фашистской авиации на Москву оказался блефом. Но кто знает, что будет в дальнейшем.

Нарком показал выдержки из фашистской печати и [210] радиопередач о подготовке «тотального разгрома Москвы бомбардировкой с воздуха», ознакомил Александра Николаевича со сведениями о концентрации весьма значительной бомбардировочной авиации противника на аэродромах, нацеленных на Москву.

— Мы должны быть готовы ко всему, — сказал он. — И какими бы бомбардировки ни были, столица должна работать четко.

Через несколько дней Комаровский доложил наркому, что восстановительные бригады созданы, оснащены техникой и готовы к выполнению поставленных перед ними задач.

Однако вопреки хвастливым угрозам фашистской пропаганды, Москва явилась единственной столицей в Европе, где тотальные налеты фашистской авиации оказались фактически безрезультатными. Они не достигли цели благодаря мощной противовоздушной обороне, мужеству и мастерству советских летчиков-истребителей и артиллеристов-зенитчиков. Деятельность восстановительных бригад свелась лишь к ликвидации отдельных завалов.

Между тем обстановка на фронтах все более усложнялась. Обрушив на Советскую страну удар невиданной силы, фашистские войска стремились реализовать достигнутые успехи, не считаясь с огромными потерями, упорно рвались в глубь советской территории.

В начале августа 1941 года Комаровскому позвонил Гинзбург.

— На вас имеет виды военное командование, — сказал нарком. — Свяжитесь с Генеральным штабом.

Нарком сказал, с кем конкретно надо связаться, и, не удержавшись, признался: «Боюсь, что нам придется расстаться. Вы же бригвоенинженер, а сейчас, увы, война. В Наркомат обороны явитесь в форме».

Действительно, «виды» военного ведомства на Комаровского были самые прямые. 5 августа 1941 года Комаровский был назначен начальником пятого управления оборонительных работ, на которое было возложено строительство оборонительных рубежей для Южного и Юго-Западного фронтов. В Генеральном штабе ему разъяснили: общая протяженность рубежей — свыше тысячи километров. К работам нужно приступать немедленно. Положение на Южном и Юго-Западном фронтах очень тяжелое. Враг подошел к Киеву, продолжает наступление в направлении Днепропетровска и Запорожья. Ставка приказала [211] армейскому командованию создать линию обороны по Днепру от Киева до Херсона. В тыловых районах этой линии создание рубежа обороны возлагается на пятое управление оборонительных работ.

Чувствуя себя несколько ошеломленным заданием, Комаровский все же вникал во все, что ему говорилось. А потом, уже ночью, еще раз осмыслив всю глубину ответственности, колоссальный объем по сути новой и не во всем ясной для него деятельности, он понял: сейчас миллионы людей должны взять на себя и повышенную ответственность, и суметь делать то, что им мало знакомо.

На следующее же утро Комаровский приступил к своим новым обязанностям. Он обошел необходимые службы в Главном военно-инженерном управлении Наркомата обороны, соответствующие управления Наркомата по строительству, побывал в ЦК ВКП(б). Вопросы везде решались четко, по-военному. Поскольку Комаровский оставался заместителем наркома по строительству, то он, как ему сказали в ЦК ВКП(б), мог использовать кадры и технику строительных организаций наркомата, находившиеся на юге, прежде всего в районах Донбасса и Харькова. На места — в обкомы партии и командованию фронтов ЦК ВКП(б) дал указания о всяческом содействии пятому управлению оборонительных работ. Для оперативного решения всех вопросов на местах Комаровскому был вручен специальный мандат Государственного Комитета Обороны.

В Наркомате обороны учли и отсутствие у инженерно-технических работников управления теоретической подготовки и опыта в фортификационном строительстве. В качестве представителя и консультанта по полевым оборонительным сооружениям Главного военно-инженерного управления Наркомата обороны к нему был прикреплен высококвалифицированный фортификатор доцент Военно-инженерной академии имени В. В. Куйбышева бригвоенинженер В. Ф. Шперк.

По решению Генерального штаба руководство пятым управлением оборонительных работ дислоцировалось в Харькове, куда Комаровский вместе со Шперком и небольшой группой сотрудников вылетел 25 августа 1941 года. Город жил суровой прифронтовой жизнью, почти непрерывно подвергаясь бомбардировкам вражеской авиации.

Комаровскому и его сотрудникам одновременно пришлось [212] решать множество сложнейших задач. Никаких предварительно разработанных проектов оборонительных рубежей, естественно, не было. Ведь до нападения фашистов на СССР никто не мог и предположить, что война будет вестись на советской территории, да еще в такой глубине! В обычное время одни изыскательские работы на местности при самых высоких темпах потребовали бы многих месяцев. Не было и квалифицированных кадров для проведения проектировочных работ. Да и строительные кадры по своей подготовке были не на высоте. Их ядро составляли инженерно-технические работники строительно-монтажных управлений Наркомата по строительству. Они замечательно трудились в мирное время, но строительство фортификационных сооружений для них, как и для самого Комаровского, было делом новым.

Комаровский и его ближайшие помощники учились на ходу. Функции Шперка как консультанта расширились до необозримых пределов. Он консультировал и проекты рубежей, и помогал инженерам управления осваивать фортификационное дело. Работали в тесном контакте с инженерными службами фронтов. И дело шло. Составлялись и докладывались начальникам штабов и командующим войсками Южного и Юго-Западного фронтов проекты оборонительных рубежей, одновременно на места направлялись строительные коллективы, которые сразу же приступали к работам. Армейское командование придавало им военно-строительные батальоны, местные партийные, советские и комсомольские органы мобилизовывали на строительство оборонительных рубежей население.

Разносторонняя и высокая инженерная эрудиция Комаровского, его способность быстро осваивать новое дело сказывались во всем. «В моих консультациях вы больше не нуждаетесь, — сказал ему как-то Шперк. — Если бы все произошло не у меня на глазах, я бы не поверил, что за столь короткое время можно так глубоко вникнуть в премудрости фортификации. Ваши доклады, а особенно предложения на Военных советах фронтов производят впечатление, будто вы профессиональный фортификатор».

Шперк, конечно, мог только догадываться, чего стоило Комаровскому достичь этого. Но в том-то и состоял его талант, что, что-либо освоив, он тут же искал и находил пути наиболее полезного приложения новых знаний к практическому делу. Он вносил различные предложения [213] Военным советам фронтов относительно того, как упростить элементы оборонительных сооружений, не снижая качества, как лучше использовать условия местности, чтобы уменьшить объем строительных работ, а значит, и ускорить сооружение оборонительных рубежей. Эти предложения всегда были обоснованы, конкретны и неотразимы точностью расчета. Шперк каждый раз поражался простоте и оригинальности найденных Комаровским решений.

Напряженно учась, Комаровский тут же использовал приобретенные знания на практике. Этого он требовал и от подчиненных, особенно от руководителей на участках оборонительных работ. На коротких совещаниях, когда выезжал на места, Александр Николаевич постоянно напоминал инженерно-техническим работникам об их ответственности. «Обстановка на фронтах крайне тяжелая и опасная, — говорил он. — Враг вот-вот может выйти к рубежам. Дорог каждый час: мы просто не имеем права рассчитывать на дополнительные инструкции и указания. Задание в общем плане ясно. Думайте, дерзайте, предлагайте, мы всегда поможем, но делайте, делайте все быстрее».

Многое, очень многое не удовлетворяло Комаровского во время поездок на места. Как инженер он, конечно, понимал, сколь неимоверны трудности, с которыми приходилось сталкиваться внезапно ставшими фортификаторами строителям и монтажникам. Но он стремился «выжать» из себя и подчиненных все возможное и невозможное. Таково было веление времени — грозное, не прощающее ошибок и промедления.

— Будем учить людей на ходу, на практике, — сказал Комаровский Шперку после одной из поездок на строительство. — Наши установки и инструкции одновременно должны быть учебными пособиями.

С непосредственным участием Комаровского штаб управления составлял и направлял на места детальнейшие наставления по рекогносцировке конкретных участков оборонительных рубежей, типовые проекты и решения отдельных узлов оборонительных сооружений с подробными пояснениями и рекомендациями. Широко практиковалась комплексная проверка организации и хода строительства отдельных рубежей. По итогам проверки составляли подробные документы, которые направляли для руководства на все строительные участки.

Об успехах в этих документах не говорилось — указывались лишь ошибки и недостатки, меры к их устранению. [214] Чтобы представить характер этих документов, целесообразно привести некоторые выдержки из них.

«Часто огневые сооружения возводятся на выраженных местных предметах — вершинах холмов, курганах, заметных издали и зачастую нанесенных на карты. Такие сооружения будут легко разбиты артиллерией противника и войсками заниматься не будут».

«На ровной местности возводятся сооружения с высокими насыпями, сразу выдающими местонахождение огневой точки, становящейся легкой жертвой артиллерии противника».

«На некоторых участках... огневые сооружения располагаются чрезвычайно кучно.., благодаря чему противник имеет возможность расстреливать их, не меняя прицела, в силу естественного рассеивания снарядов».

Эти и другие аналогичные документы делились как бы на две части. В одной, практической, части указывалось, в чем заключается та или иная ошибка, во второй, учебной, как ее называл Комаровский, на конкретных примерах раскрывались принципы искусства фортификации.

Подобные технические директивы, действенный повседневный контроль за их выполнением способствовали быстрому освоению инженерно-техническими работниками необходимых знаний, позволили избежать многих ошибок и создать в дальнейшем линию обороны, в целом соответствующую заданиям военного командования и законам фортификационного дела.

Однажды Комаровского вызвали по ВЧ из Генерального штаба.

— Вы назначены заместителем начальника Главного управления оборонительного строительства Наркомата обороны, сокращенно ГУОС, — пророкотал густой бас на другом конце провода.

— Что это значит конкретно? — спросил Комаровский.

— Пока ничего, — ответил бас. — Учтено, что у вашего управления по сравнению с другими самый большой объем и фронт работ. И весу для контактов с местным начальством у вас больше будет.

Возвращаясь в управление, Комаровский недоумевал: «О каком еще моем весе они там пекутся? Само дело весит, и как еще, все это понимают». В голове как бы разом предстало все сделанное. Да разве мог бы коллектив пятого управления оборонительных работ один, без разносторонней [215] помощи отовсюду в такое короткое время и такими темпами развернуть колоссальные работы на тысячекилометровом фронте! Все начальство буквально печется о нуждах фронта. Это ведь не просто лозунг «Все для фронта, все для победы!». Всевозможные ресурсы Харьковской области по указанию первого секретаря Харьковского обкома партии А. А. Епишева мобилизованы на нужды строительства оборонительных рубежей. «Работать нужно, чем упорнее будем работать, тем больше веса будет у нас, если он действительно нужен», — подытожил свои мысли Комаровский.

Напряженность работы на строительстве оборонительных рубежей интенсивно нарастала. И все же командование фронтов подгоняло, настойчивые требования ускорить работы шли из Москвы.

— Тяжело войскам, очень тяжело, — говорил Комаровскому Епишев. — Противник хорошо моторизован и потому мобилен. Нашим войскам не за что зацепиться, кругом ровная степь, естественных препятствий нет. Я знаю, командование большие надежды возлагает на оборонительные рубежи.

Чтобы успевать везде, Комаровский сменил автомашину на «трудягу войны» — самолет У-2. Теперь вместе с Шперком и другими ближайшими сотрудниками он умудрялся в течение дня побывать на многих участках огромного «строительного фронта», что позволяло своевременно выправлять неизбежные поначалу ошибки, оперативно влиять на ход работ. Однажды на самолет напал «мессершмитт». Пытаясь быстро приземлиться, летчик не рассчитал и почти швырнул У-2 на землю. Хрупкий самолетик получил серьезные повреждения. Пассажиры, как говорится в таких случаях, «отделались испугом». Комаровский был ранен в ногу.

Враг все ближе подходил к строящимся рубежам. Убедившись, что советское командование не имеет возможности обеспечить их противовоздушной обороной, гитлеровцы ежедневно высылали на рубежи по нескольку самолетов. Безбоязненно в одиночку летали они над линией строительства, обстреливали ее из пулеметов, иногда бомбили, а чаще проносились над строителями бреющим полетом. Видимо, фашисты считали, что они и так сумеют сорвать работы. Положение сложилось тяжелое. Производительность труда строителей в дневное время снизилась, и упущенное наверстывали ночные смены. Но, разгадав [216] тактику врага, строители приспособились работать и днем. Они уходили в укрытия только когда самолет нацеливался прямо на них, а многие и в этих случаях продолжали работать.

Однажды Комаровский случайно подслушал разговор.

— Вы почему не ушли в укрытие? — распекал инженер кого-то из рабочих.

— Работы много.

— Но ведь самолет пронесся прямо над вами. Вас же могло убить.

— Нет, не убило бы. Он только пугает, а я не пугаюсь.

Дальше Комаровский слушать не стал. Что мог он сделать, когда и укрытий настоящих на строительстве почти не было.

«Непугавшийся» рабочий, конечно, преуменьшал опасность. Потери от вражеских воздушных налетов росли с каждым днем. В ряде мест противник находился в непосредственной близости к рубежам. В верхней (по течению Днепра) части рубежа одно из строительных подразделений было захвачено прорвавшимися гитлеровцами. На станции Алексеевка фашистские самолеты разбомбили эшелоны с прибывшими на строительство студентами Харьковского медицинского института.

Были и курьезные, если можно к тем обстоятельствам применить это слово, случаи. Движимые искренним стремлением помочь важному делу, различные организации направляли на рубежи экскаваторы с оставляемых строек. Для строителей оборонительных рубежей эти машины стали обузой, так как они были малоподвижны — сгрузить и доставить их на места стоило большого труда, а главное, работали они на дизельном топливе, которое достать было невозможно. Гитлеровцы же, просматривая местность с воздуха, видимо, принимали экскаваторы за тяжелые орудия или не понимали, что это такое. Поэтому они каждый раз ожесточенно бомбили места, где обнаруживали экскаваторы.

Комаровский разослал во все места телеграммы с просьбой прекратить отгрузку на рубежи ненужных в конкретных условиях механизмов. Кое-где его стали за это упрекать в антимеханизаторских настроениях.

— Не обращайте внимания, — утешал его Шперк. — Требуйте прекратить отгрузку нам экскаваторов. А те, что прислали, погибли не напрасно. Не одну сотню бомб [217] сбросили на них фашисты. Трудно представить, что было бы, если бы эти тонны на наши объекты обрушились.

Менее чем за два месяца в невероятно тяжелых условиях строители смогли все же выполнить значительную часть работ по устройству систем противотанковых и противопехотных препятствий. Однако враг, во многом превосходивший советские войска, продвигался быстро, и необходимость в завершении строительства оборонительного рубежа на ряде участков вообще отпала. Усилия строителей были сконцентрированы на сооружении оборонительных объектов на подступах к Харькову и Сталине. Укрепления у Харькова были построены полностью и сыграли определенную роль в изматывании противника. Опираясь на них, советские войска нанесли врагу большие потери в живой силе и технике.

Харьков, как известно, был оставлен советскими войсками по приказу Ставки Верховного Главнокомандования в связи с общей обстановкой на фронте. Пятое управление оборонительных работ до последнего дня находилось в городе: фашистские войска входили в Харьков с одной стороны, а управление со всем своим имуществом в это же время покидало его с другой. Перед коллективом управления было поставлено новое задание — строительство оборонительных рубежей по рекам Дон и Медведица. Иными словами, уже тогда стали приниматься меры для обороны подступов к Сталинграду.

В начале ноября 1941 года Комаровский был вызван в Наркомат обороны. Лететь пришлось на бомбардировщике, согнувшись, сидя в его переднем холодном отсеке. Холод не отвлекал от горестных мыслей. Хотя и чувствовалось, что гитлеровский блицкриг с самого начала войны стал давать осечки, обстановка на фронтах все же повсюду складывалась в пользу противника. Горестные мысли вызывало и новое задание: строить оборонительные рубежи под Сталинградом! Это же глубокий тыл! Позже, когда на ход войны можно было посмотреть с расстояния времени, Комаровского восхитила предусмотрительность Ставки Верховного Главнокомандования, во всем объеме понимавшей, с каким сильным противником страна имела дело и не исключавшей возможности дальнейшего проникновения вражеских войск в глубь советской территории, видевшей, что война приобретет затяжной характер, и делавшей из всего этого необходимые практические выводы. Но тогда, осенью 1941 года, решение командования строить [218] оборонительные рубежи, казалось бы, в самом глубоком тылу вызвало удручающие чувства. Они не колебали ни уверенности в победе, ни стремления отдать для ее достижения все силы. Они скорее были отражением происходящего в головах людей переосмысливания своего подхода к войне, неизбежным следствием расставания с привычными представлениями о том, что агрессор далеко на советскую землю не продвинется и будет скоро разгромлен. Крушение этих представлений, естественно, вызывало горечь, удручало.

«Черт возьми! Ни минуты нельзя быть без дела! — сердился на свое состояние Александр Николаевич. — Когда работаешь, думаешь только о деле, тогда легче, тогда не лезет в душу эта надсадная тоска».

Москва оказалась по-военному суровой и подтянутой. Во всем: и в образцовом уличном порядке, и в пересекающих улицы противотанковых заграждениях, и в деловито обучающихся строю и приемам рукопашного боя подразделениях ополченцев, и в спокойных, сосредоточенных лицах москвичей, и во многом другом явственно проявлялась собранная воедино непреклонная воля всего народа не отдать Москву на поругание врагу, сокрушить его под стенами столицы.

Оказалось, что Комаровский был вызван для отработки схемы новых рубежей обороны, которые предстояло сооружать пятому управлению оборонительных работ. Указания теперь давались более конкретные, чем когда он направлялся на Южный и Юго-Западный фронты, и это с удовлетворением отметил про себя Александр Николаевич. И хоть неприятно кольнуло в сердце, когда он узнал, что гитлеровцы в ряде мест непосредственно угрожают выйти к родному ему каналу Москва — Волга, вся обстановка в Москве, деловитость в Генеральном штабе дали ему дополнительный заряд энергии и бодрости. Да и предстоящая работа его не так волновала, как в первый раз. Строить нужно было то, что уже строили: противотанковые рвы, эскарпы и контрэскарпы, доты и дзоты, командные и наблюдательные пункты, окопы и ходы сообщения. «В общем работа теперь знакомая. Коллектив управления имеет необходимый опыт. Остальное приложится», — размышлял Александр Николаевич на пути к аэродрому.

До Сталинграда Комаровский долетел попутным самолетом. Выяснив, как размещаются подходившие первые подразделения пятого управления оборонительных работ, [219] он сразу же направился в обком партии, к его первому секретарю А. С. Чуянову, одновременно и председателю городского комитета обороны Сталинграда.

Чуянов кратко познакомил его с функциями городского комитета обороны.

— Теперь, — сказал он, — одной из основных задач комитета будет оказание всемерной помощи строительству оборонительных рубежей. Обращайтесь ко мне в любое время суток.

Вместе с другими руководящими работниками обкома партии Чуянов и Комаровский по карте внимательно «обследовали» намеченные рубежи. Беседа оказалась очень полезной. Превосходно знавшие местность руководители обкома партии дали много ценных советов, позволивших внести коррективы в проекты расположения ряда рубежей.

Встречи с Чуяновым происходили почти каждый день. Однажды Чуянов позвонил Комаровскому и попросил срочно заехать к нему.

— Здравствуйте, товарищ командарм, — улыбаясь, приветствовал Чуянов Александра Николаевича и тут же пояснил: «Недавно разговаривал с Москвой. Сказали, что ваше управление переформировывается в 5-ю саперную армию и вы назначены ее командующим».

В тот же день Комаровскому позвонили из Генерального штаба. Сообщение Чуянова подтвердилось. Было добавлено также, что бригинженер Комаровский остается заместителем начальника ГУОС (переименованного в дальнейшем в Главоборонстрой НКО СССР).

Новость очень обрадовала Александра Николаевича. Ведь, помимо всех других забот, ему приходилось решать вопросы, связанные с разнородностью подчиненных ему людей: одни были гражданскими, другие — военными. Теперь все становилось в удобные для руководства, строго военные рамки. Прибавилось и помощников. Особенно рад был Александр Николаевич образованию политотдела в армии и введению должности члена Военного совета. Греха таить было нечего, политработа среди строителей велась не на том уровне, какой требовался в тех условиях. Выручали высокая политическая сознательность и патриотизм рабочих и инженерно-технических работников.

Членом Военного совета был назначен опытный и энергичный политработник бригадный комиссар И. А. Григоренко, много сделавший для укрепления дисциплины и [220] организованности в армии, в выполнении задач по строительству сталинградских рубежей обороны.

Все оборонительные рубежи, которые предстояло возвести 5-й саперной армии, были разделены на участки. Соответственно им образовывались военно-полевые строительства. Война диктовала свои законы. Строители выходили на работу сразу же, как только прибывали на места. Крайне неблагоприятные погодные условия резко усугубляли трудности. Стояли тридцатиградусные морозы со жгучими ветрами и метелями. В почти плоских сталинградских степях такая погода оказалась подлинным бичом для строителей. Автомашины с продовольствием и всем необходимым для строительства и жизни с трудом пробирались по заметенным пургой дорогам. Первостепенной задачей стала борьба с обмораживанием людей, для чего на заводах было изъято большое количество технического вазелина.

Но особенно сильно влияла погода на сами работы. Замерзшая земля была твердой как гранит. Ее не брали никакие инструменты и механизмы. Оставалось одно: взрывать. 23 ноября 1941 года Комаровский подписал приказ по 5-й саперной армии, согласно которому в каждой саперной бригаде создавались группы подрывников из расчета пять человек на батальон. В каждой саперной бригаде из числа командного состава назначался ответственный руководитель подрывных работ.

В подрывники были отобраны наиболее смелые, имевшие хорошую для того времени общеобразовательную подготовку красноармейцы. В течение пяти-семи дней они проходили обучение и направлялись на работы.

Всю зиму 5-я саперная армия «вгрызалась» в замороженную неподатливую сталинградскую землю. Внешне строящиеся рубежи напоминали передовую линию фронта в разгар ожесточенной артиллерийской дуэли. На всем их протяжении происходили взрывы, в воздух вздымались окаменелые глыбы земли. Там, где взрывами снимался верхний промерзший слой, к работам сразу же приступали экскаваторы. Значительный объем работ производился вручную. Вместе с солдатами отважно трудились жители Сталинграда и окрестных селений, вышедшие на оборонительные работы по призыву областного комитета партии.

На этот раз рекогносцировка и строительство рубежей, несмотря на суровые погодные условия, начались более организованно и, что особенно радовало Комаровского, [221] профессионально грамотно. Этому способствовал не только накопленный инженерно-техническими работниками опыт на строительстве южных рубежей, но и утвержденные в конце 1941 года начальником Генерального штаба Маршалом Советского Союза Б. М. Шапошниковым указания по строительству батальонных районов в зимних условиях на полевых укрепленных оборонительных рубежах.

Производство оборудования для рубежей было развернуто на сталинградских предприятиях и находилось под постоянным контролем обкома партии и комитета обороны Сталинграда. Вместе — командование 5-й саперной армии и заводские конструкторские бюро искали пути и способы ускорить производство оборудования. Творческий поиск нередко давал весьма значительные результаты. Как-то в беседе с Чуяновым Комаровский посетовал на трудоемкость сооружения дотов из монолитного железобетона:

— Но дело не только в трудоемкости. Морозы и ветры дикие. Все вот думаю: как с бетоном быть? Возить его из города нельзя — застынет. Передвижных бетономешалок у нас нет. Топлива для обогрева тепляков тоже нет. Досок для опалубки мало. Может статься, что монолитный железобетон мы вообще не сможем применять.

— Мда! Серьезный оборот принимает дело, — вдумавшись в слова Комаровского, заволновался Чуянов. — Надо тревогу бить, просить Москву о помощи.

— Москву все сейчас просят, а она не дойная корова. Что она сейчас может дать? Самим нужно что-то придумать. У меня есть идея. Думаю, стоящая. Вот посмотрите. — Комаровский вынул из портфеля чертежи и пододвинул их Чуянову. — Уверен, что доты и многие другие сооружения можно из подготовленных заранее на заводах деталей собирать. Подсчитывал, обойдется все дешевле и быстрее. И по прочности, на мой взгляд, такие сооружения будут не хуже, чем из монолитного бетона.

Вдумавшись в записи Комаровского, Чуянов загорелся.

— А что? — воскликнул он. — Попытка не пытка. Давайте еще раз обмозгуем, проверим все, и, может быть, получится. Порадуем Москву.

Чуянов выделил опытных инженеров, которые совместно с военными строителями под руководством Комаровского взялись за опыты. Результаты подробно протоколировали. Комаровский хоть и не был по образованию фортификатором, [222] но знал: сборных дотов нигде никогда не делали, и поэтому волновался, сам следил за всем. По сути, это было новое слово в фортификационном строительстве. Волновался и Чуянов. Глубоко вникнув в доводы Комаровского, он понял, что в настоящих условиях сооружения из монолитного бетона не построить. Но война не считалась с условиями: оборонительные рубежи должны были быть созданы! В новаторском предложении Комаровского секретарь обкома партии видел единственную реальную возможность решить задачу своими, местными силами.

Вскоре были разработаны наиболее оптимальные образцы железобетонных транспортабельных деталей. Собранные из них доты многократно подвергались испытаниям на поражаемость артиллерийским оружием. Каждый раз испытания давали замечательные результаты: сборные доты ни в чем не уступали монолитным.

— Что же, будем запускать в массовое производство? — спросил Чуянов, обрадованный итогами испытаний и приведенными Комаровским теперь уже конкретными подсчетами экономии времени.

— Надо, — твердо ответил Комаровский. — Время не ждет.

Задания на изготовление деталей были даны нескольким заводам, и вскоре по разработанным собственным проектам строители стали сооружать доты. О достигнутом успехе Комаровский сообщил в Москву. Оттуда последовало неожиданное телеграфное распоряжение: прекратить самовольство и строить доты только из монолитного железобетона. «Вот тебе и порадовали Москву», — досадовал Комаровский, прочитав распоряжение.

Конечно, понять это распоряжение было можно (мало ли что выдумают на местах!), но принять его ни командование 5-й саперной армии, ни Сталинградский обком партии никак не могли — слишком уж очевидны были преимущества нового способа сооружения дотов. Командование армии и обком партии написали по своим инстанциям аргументированные письма, в которых настаивали на осуществлении своих предложений.

В разгар конфликта в Сталинград прибыл Маршал Советского Союза Буденный, командированный Ставкой Верховного Главнокомандования для инспектирования строительства сталинградских рубежей обороны. Ознакомившись с доводами строителей и обкома партии, Семен [223] Михайлович позвонил в Генеральный штаб, но там уже во всем разобрались и одобрили инициативу командования 5-й саперной армии.

Вместе с Семеном Михайловичем в его зеленом «бьюике» с цепями на колесах Комаровский объехал все интересовавшие маршала объекты.

Рассматривая из машины раскинувшуюся вокруг бескрайнюю степь, Семен Михайлович задумчиво сказал:

— Вот ведь как техника войну меняет. Раньше, в гражданскую войну, степь способствовала тем, кто на коне. Так и говорили: «Ускакал в степь — ищи ветра в поле». А теперь куда на коне ускачешь? Самолеты найдут, разбомбят. Теперь хозяин в степи тот, у кого самолеты и танки. А если их мало, то строй препятствия, рубежи обороны. Столько саперных работ, как сейчас, я ни в первую мировую, ни в гражданскую войну не видел.

Сооружаемые рубежи обороны Семен Михайлович осматривал подробно, придирчиво, но остался доволен.

— Эко разрыли! — указал он на противотанковый ров. — Здесь, чтобы пройти, не танк, а прямо-таки землеходный дредноут нужен.

Перед отъездом из Сталинграда Семен Михайлович спросил:

— Ну а как осуществляется ваша инициатива?

В это время инициатива была уже облечена в четкие производственные задания коллективам ряда сталинградских предприятий. В дальнейшем Комаровскому с группой инженеров удалось улучшить конструкцию сборных дотов и почти вдвое сократить число составлявших ее элементов, значительно снизить расход цемента на их изготовление. Позже, когда были подведены общие итоги строительства оборонительных рубежей, выяснилось, что все это привело к снижению стоимости всех сборных дотов на 1,5 миллиона рублей и дало возможность из сэкономленного цемента соорудить дополнительно еще около 200 дотов.

Инженерный талант Комаровского проявлялся все ярче, выражаясь в постоянном поиске новых, более эффективных способов строительства оборонительных рубежей и их объектов. Идея создания сборных дотов и ее реализация были первым шагом. Обстоятельно изучив местность, Комаровский нашел, что во многих случаях целесообразнее вместо дотов устанавливать бронеколпаки. [224] Делясь своими соображениями с Чуяновым, Комаровский говорил:

— Преимущества здесь очевидны. Бронеколпак весит 300–350, а железобетонный дот 1150 килограммов. Значит, выигрываем на транспорте, а он у нас не ахти силен. А главное, сэкономим цемент, щебенку и песок. Здесь намечается явный дефицит, а мы с вами решили дополнительно построить более сотни железобетонных дотов. Металл же в Сталинграде есть. Пойдут лом и отходы предприятий.

— Голосую обеими руками! — воскликнул Чуянов. — Вы меня сборными дотами покорили. Я верю в вас.

Наладив производство бронеколпаков, Комаровский со своими помощниками разработал металлическую конструкцию укрытия для станкового пулемета. Она весила 650–750 килограммов вместо 2,7 тонны веса железобетонной конструкции. Одновременно по составленным ими чертежам было развернуто производство металлических наблюдательных пунктов и сборных железобетонных противоосколочных огневых точек. Металлические конструкции изготовлялись на заводе «Красный Октябрь» из производственных отходов и лома.

Теперь, когда новая идея получила признание, Комаровский организовал строгий контроль за тем, чтобы заготовляемые детали точно соответствовали разработанным образцам: только при этом условии принцип сборности при сооружении дотов и других однотипных объектов мог оправдать себя, способствовать повышению производительности труда и сокращению сроков работ на строительстве оборонительных рубежей. И, наоборот, малейшее отклонение от стандарта нарушило бы сборку, привело бы к резкому снижению качества объектов. Борьба за качество строительства оборонительных сооружений была поставлена во главу угла воспитательной работы среди строителей и рабочих сталинградских предприятий, выполнявших заказы оборонной стройки. Людям разъяснялось, что качество их работы — это главное, оно во многом определяет живучесть и возможности оборонительных сооружений в боевой обстановке, и от него в не малой степени будет зависеть жизнь гарнизонов этих сооружений.

Контроль за качеством продукции для оборонительных сооружении по указанию Чуянова постоянно был в центре внимания заводских партийных организаций. Отделы технического контроля предприятий тщательно выбраковывали [225] детали, имевшие даже малейшие изъяны. Столь же придирчиво принимали продукцию строители. В итоге на строительные объекты поступали абсолютно стандартные детали, что позволяло вести сборочные работы ритмично и высокими темпами.

Эффективность инженерного новаторства Комаровского и его сотрудников умножилась высокой ответственностью военных строителей и трудящихся Сталинграда: во многих случаях работы на рубежах опережали установленные графиком сроки, оборудование для рубежей изготовлялось раньше плановых установок и, как правило, при высоком качестве.

Огромный политический и трудовой подъем строителей вызвала весть о разгроме немецко-фашистских войск под Москвой. Строители обнимали друг друга, бросали вверх шапки, пускались в пляс.

Проезжая вместе с членом Военного совета армии Григоренко мимо одной из веселящихся групп строителей, Комаровский услышал:

— Без нашего брата-сапера ничего бы там не вышло. Под Москвой знаешь какие рубежи были построены! Комаровский. улыбаясь, спросил Григоренко:

— Слышите, какой задавака?

— Слышу, — ответил Григоренко. — А ведь этот задавака хоть и преувеличил роль оборонительных сооружений в битве под Москвой, но подал мне важную идею. Нужно провести во всех подразделениях беседы о роли оборонительных рубежей в разгроме фашистов под Москвой, связать их с нашими задачами. А насчет задаваки вы напрасно. Это гордость за свое дело проявляется. И это мне также нужно учесть в работе. Сейчас ведь у бойцов какое мнение о себе? Вроде бы по сравнению с пехотой, не говоря уже о танкистах или артиллеристах, они второго сорта. Этот солдат мне, политработнику, наглядный урок преподал. Нужно развивать у личного состава гордость за свою принадлежность к военно-строительным частям, вырабатывать военно-строительные традиции.

— Это называется учиться у масс? — пошутил Комаровский и сам ответил: — Нередко мы, руководители, сами задаваками оказываемся. Люди у нас умные, смекалистые, инициативные. Поучиться у них всегда полезно.

— Вот именно, — сказал Григоренко, и оба углубились в свои думы.

Мысли Комаровского были в Москве: «Как-то там канал? [226] Испоганено, порушено, наверное, многое». Позже он узнал, что зимой 1941 года по каналу Москва — Волга проходила линия фронта. На берегу Истринского водохранилища гитлеровцы создали сильные укрепления и упорно сопротивлялись во время контрнаступления советских войск под Москвой. Тогда командующий 16-й армией К. К. Рокоссовский образовал две подвижные группы во главе с Ф. Т. Ремизовым и М. Е. Катуковым. 11 декабря была освобождена Истра, а 12 декабря подвижные группы обошли водохранилище с севера и юга и вынудили противника очистить его берега.

В середине января 1942 года строительство сталинградских и донских рубежей обороны было завершено в полном объеме и в соответствии с плановыми заданиями. Как измерить, как оценить проделанный титанический труд! Вот лишь некоторые показатели. Всего под Сталинградом и по реке Дон было построено 2752 километра оборонительных рубежей, в том числе 1860 километров противотанковых рвов, сотни дотов, дзотов и других объектов. В сооружении рубежей приняла участие огромная армия строителей — около 200 тысяч человек.

Объезжая вместе с Чуяновым и Григоренко построенные рубежи, Комаровский всматривался в лица бойцов своей армии — обветренные, многие со следами обморожений. По всему чувствовалось, что люди бесконечно устали, но старались выглядеть бодрыми, подтянутыми. Командиры четко подавали команды, кратко, как и должно, докладывали. Во всем был виден порядок, дисциплина.

— Да, вы не только рубежи построили, — восхищался Чуянов. — Вы воинское объединение создали. Вспомните, как выглядело ваше воинство, когда приехало сюда. Одни штатские, другие военные, почти все небритые, ходили гурьбой. А теперь! Организованное по всем правилам войско.

Комаровскому были дороги и те — небритые штатские и военные. Он знал, что им пришлось перенести на юге и что они сделали там. Но его радовала происшедшая в людях перемена. «Вросли в войну, — размышлял он, — и живут теперь по ее законам. С такими и горы свернуть можно. Так вот и весь народ врастает в войну, теперь его не сокрушит никакая сила».

Отвечая Чуянову, Комаровский [227] сказал:

— А это уже заслуга Григоренко, результат развернутой им партийно-политической работы.

Видимо, занятый теми же мыслями, что и Комаровский, Григоренко ответил не сразу.

— Конечно, политработа — дело важное, очень важное, — сказал он. — Столь действенной она оказалась еще и потому, что велась на благодатной почве. Люди поняли, что воевать нужно серьезно, упорно и долго, что победа будет достигнута только коллективными усилиями всех и каждого. Может, это на первый взгляд покажется парадоксальным, но я давно уже убедился, что чем ответственней обстановка, тем активнее наши люди. И это закономерно. Люди в такой обстановке отбрасывают все наносное, на первый план выдвигаются и умножаются их патриотизм, сознательность.

— Эх, друзья, все это так, — прервал Комаровский Григоренко. — Людям же от того, что мы ими любуемся, легче не станет. Вот что: организуем всем баню, дадим неделю отдыха, кинофильмы нужно доставить в каждое подразделение. Затем, пока не получим новое задание, организуем учебу.

Комаровский имел все основания быть довольным итогами строительства сталинградских оборонительных рубежей. И не только потому, что оно было по всем показателям выполнено и перевыполнено. Его радовало, что в ходе строительства было найдено немало оригинальных инженерных решений, ускоряющих работы и удешевляющих стоимость оборонительных объектов, а главное, улучшивших их качество. Особенно он гордился разработкой и успешным внедрением в практику строительства дотов и других крупномасштабных сооружений из сборного железобетона, что явилось, по сути, новым и чрезвычайно перспективным делом. Как инженер, он понимал, что сборный железобетон имеет большое будущее как в фортификационном деле, так и в строительстве промышленных объектов. В редкие минуты досуга он мечтал, как лучше использовать полученный опыт потом, после войны. Но это «потом» пока еще было далеким. Теперь же нужно было думать прежде всего о войне.

Александр Николаевич считал, что, освоив искусство строительства фортификационных сооружений, он нашел свое место на войне — то место, где он может быть, как ему казалось, наиболее полезным фронту. Чувство гордости вызывали действительно ставшая сплоченным воинским [228] объединением 5-я саперная армия, ее командиры, инженеры и техники, выросшие в подлинных мастеров фортификационного дела.

Учитывая опыт, накопленный на строительстве оборонительных рубежей на Украине и под Сталинградом, Комаровский в конце докладной записки в Ставку Верховного Главнокомандования об итогах проделанной работы указал, что 5-я саперная армия готова к выполнению новых заданий по оказанию помощи войскам, действующим на фронте.

Но в Москве лучше были видны наиболее насущные потребности фронта. 22 января 1942 года Государственный Комитет Обороны принял решение:

«Поручить бригинженеру Комаровскому — ком. 5-й СА, людей, освободившихся на оборонительном рубеже Сталинградской области (строительных организаций Наркомстроя) в составе: инженеров и техников — 400 чел., мастеров и квалифицированных рабочих — 6 тысяч чел., вместе с автотранспортом и строймеханизмами направить на Бакалстрой».

Это означало, что 5-я саперная армия расформировывалась, а ее коллектив должен был стать ядром коллектива Бакалстроя. Решение ГКО сообщил Комаровскому начальник Генерального штаба Маршал Советского Союза Б. М. Шапошников. В письме маршала содержалось категорическое требование как можно скорее перевозить личный состав и грузы к новому месту работы.

Трудно было пережить столь крутой поворот судьбы. Сознание сверлила мысль: «С фронта в глубокий тыл! Достойно ли это?» Но постановление ГКО нужно было выполнять. Присланное из Москвы расписание транспортировки людей и грузов на Урал было даже для военного времени крайне сжатым, и Комаровский. подавляя свои чувства, с головой ушел в организацию перевозок.

В Москве, куда он заехал, чтобы ознакомиться подробнее с планами нового строительства, Комаровский был принят заместителем начальника Генерального штаба генерал-лейтенантом А. М. Василевским, интересовавшимся более подробными сведениями о сталинградских оборонительных рубежах. Разговор был располагающим, душевным, и Комаровский решился высказать свои горестные мысли.

— Наш коллектив, — сказал он, — приобрел большой опыт строительства оборонительных рубежей и мог бы [229] оказать большую помощь действующей армии. А нас вот в глубокий тыл отправляют.

— А вы что же, Александр Николаевич, полагаете, что мы всю войну обороняться будем? — вопросом на вопрос ответил Василевский. — Когда-то и в наступление переходить нужно. А для этого необходимо много военной техники. С качественными же сталями для ее изготовления у нас туго. Завод, который вы будете строить, должен дать эти стали — и как можно скорее. Оборонительные рубежи — это ваш вклад в оборону, качественные стали — в наступление наших войск. Думаю, что вам не нужно объяснять, что победа завоевывается не только на полях сражений, но и в цехах заводов. Чтобы вам яснее это стало, скажу, что вашу кандидатуру на пост начальника управления строительства этого гигантского завода, чрезвычайно нужного фронту, я подчеркиваю — именно фронту, выдвинуло не гражданское, а военное ведомство, конкретно Генеральный штаб.

Комаровский понимал и сам значение промышленности в войне, но такой разговор, какой у него получился с Василевским, морально был ему нужен, он окончательно успокоил его.

Бакалстрой! Это слово для Комаровского не было новым. Еще до войны, вращаясь среди руководящих кругов строительных ведомств, он знал, что на Урале на базе Бакальского рудного месторождения в начале 30-х годов было намечено соорудить завод качественных сталей. Но в 1935 году начатое строительство пришлось законсервировать. В августе 1940 года ЦК ВКП(б) и СНК СССР приняли решение с 1941 года возобновить работы по сооружению металлургического завода и пустить его первую очередь в 1944 году. Но началась война, и небольшой еще коллектив Бакалстроя был переброшен для выполнения срочных работ в Челябинске.

— По сути, все придется начинать с нуля, — разъяснили Комаровскому в ЦК ВКП(б). — И если по довоенному плану первую очередь завода намечалось пустить в 1944 году, то вы должны дать сталь не позже второй половины 1943 года. Для победы нужны металл, качественные стали, производство которых должно быть развернуто на будущем заводе. Потребитель будет рядом. Ведь Челябинск — крупный промышленный центр.

Работник ЦК, помедлив, решительно [230] добавил:

— На особую помощь не рассчитывайте. Обкому даны указания всемерно помогать вам. Но вы не один будете у него. Челябинская область перегружена эвакуированными предприятиями. Словом, считайте себя на фронте, находите решение сложных вопросов сами. В Сталинграде, как мы тут знаем, вы умели это делать. Но во всех случаях сталь должна быть в 1943 году.

В феврале — апреле 1942 года на место будущей стройки прибыла основная часть коллектива бывшей 5-й саперной армии. Это были высококвалифицированные кадры инженеров и техников, строителей и монтажников, люди, хорошо узнавшие, почем фунт лиха на строительстве оборонительных рубежей. С удовлетворением всматривался Александр Николаевич в их лица, обветренные, решительные, а многие и знакомые. С ними он готов был возглавить любую стройку, такие не подведут!

Но если трудности закалили людей, сделали их стойкими, упорными, то этого нельзя было сказать о технике — ее тяжелые испытания, как известно, укрепить не могут. Комаровский только сокрушенно покачивал головой, осматривая прибывавшие вместе с людьми изношенные машины, видавшие виды, обшарпанные, с вмятинами строительные механизмы. «И всем этим работать будем, — несколько подавленно отмечал он про себя. — Ничего другого не дадут, об этом ведь прямо сказали в Москве».

Времени на раскачку война не давала. Прибывавшие подразделения строителей сразу же включились в дело. Отсчет времени строительства металлургического завода под Челябинском велся с момента прибытия на место первых небольших подразделений военных строителей из 5-й саперной армии. Позже, 2 августа 1942 года, в соответствии с решением СНК СССР строительство получило новое название: вместо Бакалстрой стало называться Челябметаллургстрой и под этим наименованием яркой страницей вошло в летопись героического подвига тружеников советского тыла, воинов-строителей в годы Великой Отечественной войны.

Территория будущего завода общей площадью 1200 гектаров и вся округа на многие километры представляла характерную для Южного Урала лесостепь и была покрыта глубоким слоем снега. «Действительно все нужно начинать с нуля, — сказал Комаровский, осматривая с группой инженеров местность, и, поежившись от [231] пронизывающего холода, добавил: — Пожалуй, с абсолютного нуля».

Обстановка складывалась очень тяжелой. Сложными были организационные вопросы. Теперь Комаровскому вновь приходилось руководить смешанным коллективом, состоявшим из военнослужащих и гражданских работников. Нужно было организовать управление их деятельностью. Прежняя армейская структура была отменена, новая еще вырабатывалась. Особенно ощущалось отсутствие на строительстве партийно-политического органа. Давили хозяйственные заботы. Задачи со многими неизвестными возникали одна за другой. Где расселять людей? Из чего строить жилища, если кругом снежная пустыня? Где взять питьевую воду, если вода в единственной здесь реке Миасс пригодна только для технических целей?

Подобных вопросов было множество. Возникали и на первый взгляд совсем неожиданные. Как только начали прибывать первые эшелоны подразделений военных строителей, командирам стали поступать рапорты строителей об отправке их на фронт, сами командиры с тем же обращались к Комаровскому. Количество рапортов быстро перевалило за сотню. И в каждом обида: строили, мол, рубежи обороны, себя не щадили, работали днями и ночами, в зимние метели, под вражеской бомбежкой. За что же теперь в тыл направили? Мы на фронте полезнее.

Комаровский задумался, вспомнил свои собственные мысли и чувства, когда получил приказ возглавить Бакалстрой. Пусть другими словами, по-иному выраженные, но именно эти знакомые и понятные ему мысли и чувства волновали подателей рапортов. Поэтому Комаровский понимал: просто отказать — это значит обидеть людей в самом главном, ведь просьба их священна — они просились на фронт и знали, что это значит. «Надо людям рассказать, зачем они здесь, — решил Комаровский, — рассказать, что даст будущий металлургический завод фронту и почему его нужно строить по-фронтовому. Поймут, должны понять».

Собрав совещание руководящего состава, Комаровский начал его резко:

— Зачем нас всех сюда направили, вы знаете. Не нужно вам объяснять, как важно быстрее дать качественные стали танковым и другим военным заводам. Потому тем из вас, кто написал рапорт об отправке на [232] фронт, отвечаю сразу, на всех рапортах мною наложена резолюция: «Отказать». Впредь подобные рапорты я вообще читать не буду. Но то, что знаете вы, не знают рядовые строители. С ними говорить так, как я сейчас с вами говорю, нельзя. Нужно рассказать им о задачах строительства, сказать то, что мне в свое время сказали: «Строительство оборонительных; рубежей — это наш вклад в оборону, построим металлургический завод, дадим сталь — это будет наш вклад в наступление советских войск». И еще вот что: без прикрас, не скрывая ничего, разъяснять людям, какие трудности всем нам нужно преодолеть здесь. Все это прошу сделать как можно скорее, для чего провести специальные собрания строителей по подразделениям.

Комаровский не ошибся. Именно тяжелые условия, трудности, стоящие перед коллективом строителей, сознание того, что даст будущий металлургический завод фронту, оказали на строителей огромное мобилизующее воздействие. «Работать по-фронтовому, преодолевать трудности как на фронте, выполнять задания как боевые» — таков был общий смысл решений собраний строителей.

Этот случай отложил важный след в сознании Комаровского. Он вспомнил строительство канала Москва — Волга. За короткий срок тогда на строительные площадки были собраны многие тысячи инженеров, техников, рабочих. И нередко невозможно было удовлетворить их насущные нужды. Основная масса строителей канала, особенно в глубинных районах, жила хуже, чем жили инженерно-технические работники и рабочие других строек и предприятий. Но люди предпочитали эту худшую жизнь, мирились и с бараками, и с отсутствием клубов и парикмахерских, и с перебоями в подвозе продовольствия. Почему? Потому что каждый из них знал, что он делает, понимал значение своего труда, свое место в нем. Именно поэтому так стойки, так инициативны были люди и на строительстве оборонительных рубежей. Там также каждому был ясен смысл и значение его работы. «Политическая сознательность, патриотизм людей, — подытожил свои мысли Комаровский, — это великая сила, если придать ей конкретное содержание. Нужно, чтобы каждый строитель видел непосредственную связь своего труда с большими и важными задачами, стоящими перед всем коллективом». [233]

В дальнейшем как на Челябметаллургстрое, так и на других стройках отличительной чертой деятельности Комаровского как руководителя было стремление довести до сознания каждого работника конкретное значение его труда, добиться, чтобы все и каждый четко знали свое место и роль в общем деле. «Этим многое определяется, — говорил он руководителям строительных районов, участков и различных служб, — и дисциплина, и трудовое рвенье, и инициатива в работе».

Импонировало коллективу то обстоятельство, что строительство по своей структуре напоминало крупное воинское соединение. Во главе строительства стоял бриг-военинженер (Комаровского по старой привычке долго называли на стройке командармом), почти все важнейшие участки и объекты возглавлялись военными инженерами (Комаровский приказал всем командирам обязательно носить знаки различия). И обстановка на строительстве была поистине боевой. Положение «приказ — закон» являлось общим стилем работы, относившимся не только к военнослужащим, но и к вольнонаемным работникам.

Мобилизовывать людей на выполнение стоящих перед ними задач оказалось легче, чем решать, как выполнять эти задачи. Как бы воодушевлены и сознательны ни были люди, они не могли просто прийти в занесенную снегом степь и начать строить. Где-то надо и жить, нужна не только пища, но и прежде всего вода, которой вообще не было, наконец, нужно было иметь, чем и из чего строить.

Обстоятельно изучив обстановку, Комаровский и его помощники пришли к выводу, что начинать строительство с сооружения самого завода нельзя. Было решено первостепенной задачей считать (и на ее решение направить все силы) обеспечение строителей жильем, сооружение дорог и линий электропередачи, создание подсобной строительной базы. Только после этого можно было приступить к сооружению самого завода.

Хорошо знавший обстановку, первый секретарь Челябинского обкома партии Николай Семенович Патоличев одобрил решение руководства стройки.

Но не везде этот курс был понят правильно. В некоторых ведомствах полагали, что чем быстрее начнется строительство завода, тем скорее он даст металл. Клубок такого рода рассуждений, обрастая всяческими сомнениями [234] и необоснованными подсчетами, докатился до Наркомата черной металлургии. И однажды Комаровскому позвонил нарком Иван Федорович Тевосян. Без предисловия он резко спросил:

— Вы понимаете, что сталь будущего завода нужна в сорок третьем году?

— Понимаю.

— Понимаете, а завод намерены строить во вторую очередь?

— Да. Только при этом условии он вовремя вступит в строй. Иначе я снимаю с себя ответственность.

— Ответственность не брюки, которые каждый сам с себя снимает. Прошу срочно прислать обоснованный расчет.

Комаровский знал Тевосяна как вдумчивого, смелого на решения руководителя и, несмотря на резкий тон его разговора, был доволен оборотом дела. Он был уверен, что Тевосян, вникнув в суть дела, поймет сложившуюся обстановку и поддержит руководство строительства, что избавит от необходимости отвлекаться на объяснения в различных инстанциях в дальнейшем. И действительно, Тевосян не только согласился с представленными Комаровским расчетами, но и в дальнейшем оказывал строительству всемерную помощь.

Первой самой необходимой и неотложной была проблема жилья. Наряду с подразделениями бывшей 5-й саперной армии на строительство ежедневно приезжали вместе с домашним скарбом семьи командиров и вольнонаемных работников, находившиеся на Урале и в Сибири в эвакуации.

— Челябинск и без того по швам трещит. К нам десятки крупных предприятий эвакуировано, — сказал Комаровскому Патоличев. — Поэтому на большую помощь не рассчитывайте. Но на первый случай кое-что выжмем.

По указанию обкома партии облисполком выжимал все, что мог. Строителями и их семьями были уплотнены многие квартиры в Челябинске, все дома в расположенных невдалеке от будущего строительства поселках Першино, Казанцево, на хуторе Миасс. В распоряжение управления строительства облисполком передал пустовавшее здание дома отдыха «Каштук». С Соликамского домостроительного комбината стали поступать сборные двухэтажные дома и компактные общежития. Их монтировали, [235] работая круглосуточно, в три смены. Семейных кое-как удалось поселить.

Нужно было срочно обеспечить жильем располагавшиеся в палатках подразделения военных строителей и трудармейцев — военнообязанных, которых по разным причинам военкоматы не призывали в действующую армию и направляли на трудовой фронт.

В марте на строительстве было уже 30 тысяч рабочих.

Комаровский и его помощники долго ломали головы и наконец нашли выход. Впоследствии Комаровский назвал его «необычным для практики строительства». Из прибрежного ивняка (его, к счастью, оказалось у реки Миасс бесчисленное множество) плелись щиты, которые устанавливались на деревянных каркасах. Пространство между щитами забивалось талой глиной, ее добывали из-под двухметрового замерзшего грунта. Щиты составляли верхнюю половину жилищ, нижняя из одного слоя плетенок заземлялась. Леса было крайне мало. Поэтому он, и то только подтоварник, шел на каркас и пологие крыши. Сверху на крыши укладывался толь, затем шлак, на него слой мелко утрамбованной земли и дерн. Получались полуземлянки.

Строительство их было объявлено ударным делом. Сотни людей дни и ночи плели щиты, сооружали полуземлянки, оборудовали их крышами и печками. В таких же полуземлянках и щитовых казармах размещались штабы подразделений, столовые, медпункты, бани, прачечные. К концу 1942 года было построено 12 рабочих поселков общей площадью 40 тысяч квадратных метров.

Изыскивавший возможность чаще бывать на стройке, Патоличев, видя, как вырастает огромный земляночный город, не переставал удивляться:

— Сюда бы кинооператоров. Ведь потом не поверят, что так вот работали и жили.

— Пусть это будут наши «невидимые миру слезы», — сказал как-то Комаровский. — А кинооператоров пригласим снимать завод, когда его построим. Там тоже будет чему удивляться. Во всей Европе нет такого.

— А успеете?

— Тогда зачем все это, все муки этих людей? С такими все построим! Ни одной жалобы за все время. А ведь и голодные бывают. С подвозом то продуктов туго. Да и скучно порой.

— Скучно? [236]

— А что? Люди есть люди. К тому же здесь много молодых. Что видят они? Работу по 11–12 часов и топчан.

В один из приездов Патоличев сказал:

— Не могу вашим людям в глаза смотреть. Хоть бы просили что-нибудь. Так я сам выжал для стройки кинопередвижку. Это не ахти как...

— И ахти, и как, — перебил его обрадованный Комаровский. — Это то самое яичко, которое дорого к Христову дню.

Вскоре от одного поселка строителей к другому стала тарахтеть старая полуторка с кинопередвижкой. Фильмы были довоенные, всем знакомые, но смотрели их с удовольствием — вспоминалась мирная жизнь. И от этого острее ощущалось значение происходящего. Строго, в абсолютной тишине, прерываемой кашлем застуженных людей, смотрели строители фронтовую кинохронику. Дела на фронте снова складывались не в пользу советских войск, и, видя тяжелый ратный труд воинов, строители стремились подпереть их своим трудом. Думал ли кто-нибудь так или это было неосознанным чувством, по каждый раз после демонстрации фронтовой кинохроники люди работали еще неистовей.

В ходе строительства жилья решались и задачи обеспечения поселков питьевой водой и электроосвещением. Первым строителям пришлось растапливать снег, пользоваться образовавшимися в раннюю весеннюю пору временными естественными водоемами. Затем пробурили артезианские скважины (нередко до 60 метров), проложили от них водопроводную сеть. Электроэнергию вначале получали от передвижных электростанций, а затем соорудили линию электропередачи длиною в 7 километров и подстанцию с разводящей сетью.

«Вытащишь одну ногу, увязнет другая», — сказал про себя Комаровский, обдумывая, как успеть до наступления весны справиться со строительством дорог. Он знал, что уже в апреле в этих местах начинается интенсивное таяние снега и вода покрывает почти всю ровную поверхность. Земля становится сухой лишь к июню. Без дорог же нельзя было и думать о начале строительства. Комаровский вспомнил привезенный из-под Сталинграда автотранспорт и вздохнул: «По бездорожью развалится за несколько суток».

Проекты решения транспортной проблемы возникали [237] один за другим и каждый раз отвергались точной, проникновенной инженерной мыслью Комаровского. «Не то», «не то». Наконец, родилось «то». Просматривая материалы специалистов о состоянии грунта на строительной площадке и в ее окрестностях, Александр Николаевич обратил внимание, что всюду здесь залегают с частыми выходами на поверхность мощные пласты дресвы — разрушенной скальной породы, перемешанной с крупнозернистым песком. «Она-то нас и выручит», — обрадовался Комаровский. И тут же пригласил специалистов-дорожников. Те резюмировали: дресва — хороший материал для дорожных покрытий.

— Теперь, — сказал Комаровский дорожникам, — остается еще одна нерешенная задача: как построить железные дороги до наступления весенних паводков?

Тут же коллективно было принято смелое решение: железнодорожные пути укладывать на спланированной, но не досыпанной до проектной отметки поверхности. Полную отсыпку полотна и балластировку производить в процессе эксплуатации путей. В дальнейшем к концу 1942 года строительство имело 51 километр автомобильных и 64 километра железных дорог.

Весна была встречена строителями во всеоружии. На дорогах, покрытых дресвой, шустро, без поломок сновали изношенные, но хорошо отремонтированные автомашины. Оправдало себя и смелое решение о сооружении железнодорожных путей.

Одновременно интенсивно шло сооружение вспомогательных хозяйств строительства: центрального растворного узла, кирпичного завода, цеха металлоконструкций, деревообделочных и других предприятий. Здесь были свои трудности, свои нерешенные вопросы. И все они преодолевались и решались смелой инженерной мыслью и самоотверженностью строителей.

Весной 1942 года строительство было готово широким фронтом начать сооружение первой очереди металлургического завода. В мае, когда стала выходить своя многотиражная газета, на ее страницах были опубликованы стихи:

Да, [238] по-боевому, строго, по-фронтовому упорно строители превозмогали и злые зимние вьюги, и свирепый холод, и другие неимоверные трудности.

— Теперь легче будет? — спросил Комаровского Патоличев, довольный успехами строителей.

— Самое трудное только начинается, — ответил Комаровский. — Как представишь, что и в какие сроки нужно построить, — голова кружится.

Что же относилось к первой очереди завода? Это прежде всего электроплавильный цех из пяти печей, производительностью по 30 тысяч тонн стали в год каждая, и почти полукилометровый прокатный цех. По мощности в то время не было в Европе таких цехов. В первую очередь строительства завода входило также сооружение чугунолитейного, кузнечного, ремонтно-механического и деревообделочного цехов, завода огнеупоров. Необходимо было также построить плотину на реке Миасс с береговой насосной станцией, центральную компрессорную, ряд других объектов и все магистральные коммуникации. Одновременно закладывался город металлургов с таким расчетом, чтобы в год сдавать по 20–25 тысяч квадратных метров жилья.

Напомнив Патоличеву эти показатели, Комаровский сказал:

— Конечно, вся предшествующая работа вывела нас на финишную прямую. И если уместно это сравнение, то, значит, мы должны, как и полагается на финишной прямой, до конца напрячься, трудиться из последних сил. К финишу ведь вовремя поспевать надо. Тевосян все чаще телефонными звонками наведывается, ждет металл.

— Скоро и я нажимать буду, — пообещал Патоличев. — Значительная часть стали будущего завода пойдет заводам Челябинска и области. Они уже испытывают нехватку стали. А ведь ведутся работы по усилению их мощностей. Так что я понимаю Тевосяна, хотя и вижу, что Челябметаллургстрой делает все, чтобы вовремя прийти к финишу. Сейчас, как никогда, справедлива поговорка: «Конец венчает дело».

Применительно к новым задачам была усовершенствована структура руководства строительством. Во главе участков, занявших теперь ведущее положение, стали опытные специалисты, главным образом военные инженеры. [239]

Комаровский особенно был обрадован созданием на строительстве политического отдела. Отсутствие специального партийного органа, который обладал бы определенными правами и мог бы целиком сосредоточиться на партийно-политической работе на строительстве, ощущалось с самого начала. Тем более что значительная часть строителей и многие его участки целиком состояли из военнослужащих.

Какого-либо переходною периода от одного этапа строительства к другому на практике не было. Он ощущался лишь в сосредоточении основных усилий на новых участках работы, в нарастании темпов строительно-монтажных работ по всему строительному фронту.

На новом этапе строительства возникали и новые задачи, препятствия и, казалось бы, неразрешимые вопросы. В самый разгар работ на основных объектах вдруг выяснилось, что стройку ожидает «бензиновый голод». Горючее строго лимитировалось, и опережающий все лимиты размах перевозок на строительстве вынудил Комаровского обратиться к Патоличеву.

— На этот раз ничем помочь не могу, — ответил секретарь обкома. — Горючее все расписано до литра. Давайте обратимся в Москву. Речь в данном случае идет не о трудностях, а об угрозе срыва важнейшего задания ГКО. Дело архисерьезное. Тут SOS кричать надо. Иного выхода я не вижу.

— Это тоже не выход, — волновался Комаровский. — В случае положительного и оперативного решения вопроса горючее все равно поступит к нам не скоро. Ни в Челябинской области, ни где-либо рядом с ней оно не производится. А пока подвезут, строительство остановится.

— Может быть, пяток машин с газогенераторными установками возьмете? — сказал Патоличев, смущенный тем, что не мог оказать помощь стройке. — Простите, Александр Николаевич, глупость говорю.

Комаровский понимал, что и секретарь обкома партии не маг-волшебник, но был так расстроен, что, закончив разговор, досадливо сказал про себя: «Тоже подарочек, пять машин с газогенераторными установками». И вдруг догадка засверлила мозг: «Газогенераторы! Древесные чурки и другие лесоотходы — вот тебе и горючее». Во все концы стройки полетели указания соответствующим специалистам явиться к начальнику строительства. [240]

— Давайте помозгуем, — обратился он к собравшимся. — Секретарь обкома партии обещал дать пяток автомашин с газогенераторными установками. Это нас не спасает. Но ведь газогенераторы — не истребители. Может быть, сумеем сами изготовить газогенераторы и все наши машины переоборудовать под газогенераторное топливо.

Предложение оказалось реальнее, чем думал Комаровский. Специалисты не только поддержали его, но и в ближайшее время обещали дать конкретные предложения. Но там, где «пахло» технической мыслью, Комаровский не мог быть в стороне. Работа велась с его непосредственным участием. Вскоре была продумана технология изготовления газогенераторов собственными силами и в своих мастерских. Сами же и переоборудовали машины на газогенераторное топливо. И все это было сделано так, что практически строительство не останавливалось ни на один день.

— Не таитесь, Александр Николаевич, — шутил по телефону Патоличев. — Поделитесь секретом.

— А мы не таимся. Даже патент не требуем, — в топ собеседнику отмечал Комаровский. — Присылайте всех, кому наш опыт приглянулся.

Опыт действительно представлял большой общественный интерес, и Комаровский, выкроив время, написал статью «О массовом переводе автотранспорта на газогенераторное топливо», которая была опубликована в № 7 — 8 за 1943 год журнала «Строительная промышленность».

Призыв «Давайте помозгуем» нередко раздавался на совещаниях у начальника строительства. И творческая мысль инженеров, возбуждаемая и направляемая Комаровским, подчас давала возможность строительству выходить из сложных ситуаций, наращивать темпы работ, снижать их стоимость. «Обмозговывались» и возможности удовлетворения личных потребностей строителей. Из производственных отходов изготовлялась мебель различного назначения, металлическая посуда, репродукторы для радиотрансляционной сети. Лаборатория строительства выпускала даже некоторые медикаменты, например стрептоцид. На базе отходов деревообрабатывающей промышленности был построен цех производства гидролизных дрожжей. В определенной дозировке дрожжи добавлялись в супы, что являлось серьезным подспорьем в питании рабочих. [241]

«Мозговали» и на местах — в коллективах, сооружавших те или иные объекты, на подсобных предприятиях. Строительство, за небольшим исключением, не получало нового автотранспорта. В почти полукустарных мастерских было налажено производство большой номенклатуры автомобильных деталей. Поступавшее на строительство оборудование для главных объектов в основном было демонтировано на предприятиях западных районов страны и было некомплектным. Все недостающее — а нередко это были громоздкие и сложные детали — изготовлялось в этих же мастерских. Через много лет после войны Комаровский говорил, что теперь ему самому трудно поверить, как это все тогда удавалось делать в полукустарных мастерских. Но ведь делали же! Строительство нуждалось в большом количестве карбида и кислорода. О централизованных поставках в то время и думать не приходилось. При ремонтно-восстановительном заводе были смонтированы установки, и строительство в достатке обеспечивалось карбидом и кислородом. Там же, на ремонтно-восстановительном заводе, было организовано изготовление самых различных инструментов, производство роликов для электропроводки и даже гвоздей, реставрация электроламп и перемотка электромоторов.

С развертыванием строительно-монтажных работ увеличивалась потребность в квалифицированных кадрах каменщиков, плотников, арматурщиков, слесарей. Большинство же прибывавших на стройку трудармейцев не имело строительных квалификаций. «Учиться в ходе работы» — этот принцип, оправдавший себя на строительстве сталинградских оборонительных рубежей, лег в основу и подготовки кадров массовых профессий.

Широкий размах получило бригадное ученичество, прикрепление опытных рабочих к молодым. В итоге, строительство всегда располагало необходимыми кадрами рабочих — строителей разных квалификаций.

Важнейшее значение придавал Комаровский контролю за работой всех звеньев строительства. И раньше и в дальнейшем это был один из основных методов его руководства, один из «секретов» успеха его деятельности. «Как организовать контроль исполнения?» — к ответу на этот вопрос начальника управления Челябметаллургстроя должен был быть всегда готов каждый руководитель строительно-монтажных работ или подсобного предприятия. Способность организовать контроль рассматривалась [242] Комаровским как один из важнейших показателей при оценке деловых качеств инженерно-технических работников.

В масштабе строительства для постоянного и оперативного контроля была создана особая инспекция. Специальное положение, разработанное под руководством Комаровского, гласило, что особая инспекция существует на правах самостоятельного отдела, ее начальник непосредственно подчиняется начальнику управления строительства. Функции были сформулированы кратко:

«а) контроль и проверка исполнения издаваемых начальником управления строительства приказов;

б) выполнение особых заданий, полученных лично от начальника строительства;

в) наблюдение за ходом выполнения плана и графика работ;

г) контроль за санитарно-бытовыми условиями во всех подразделениях, за проведением в жизнь инструкций и положений, регламентирующих внутренний порядок и режим».

Благодаря особой инспекции Комаровский добивался своевременного и четкого выполнения своих приказов и распоряжений, всегда в деталях был осведомлен о ходе выполнения планов и соблюдении графика работ, знал, чем занимаются и как живут все подразделения строительства. Он своевременно узнавал о всех неполадках и недочетах, мог принять оперативные меры по их устранению и предупреждению. Деятельность особой инспекции была важна и для воспитания ответственности командиров производства. Каждый знал, что положение и ход дел на вверенном ему участке находится под неусыпным контролем, что любое его упущение сразу же подвергнется всестороннему анализу и немедленно станет известно начальнику управления строительством. Характеризуя роль особой инспекции, Комаровский впоследствии писал, что «была она весьма эффективна и способствовала правильному и своевременному сооружению большинства объектов».

С образованием политического отдела на строительстве была развернута широкая массово-политическая работа, все более действенным становилось социалистическое соревнование. Однажды, когда к Комаровскому «заглянул», как он любил называть свои поездки на строительство, Патоличев, секретарь положила перед начальником [243] управления строительством какую-то бумагу. Прочитав ее, Комаровский нахмурился.

— Что-нибудь случилось? — спросил Патоличев.

— Да. Флаг спустили.

— Что это значит?

— У нас установлено: на всех объектах, выполняющих суточный план, вывешивается красный флаг. Если план не выполняется, флаг немедленно снимается. Это ЧП. О каждом подъеме и спуске флага немедленно докладывается мне и в политотдел.

Извинившись, Комаровский вызвал главного инженера, приказал ему совместно с политотделом и особой инспекцией разобраться на месте в причинах спуска флага, принять необходимые меры и результаты доложить ему.

— Расскажите подробнее, — попросил заинтересованный Патоличев.

— Мы добиваемся подлинной действенности соревнования, — ответил Комаровский. — Стараемся, чтобы оно помогало выявлять и устранять недостатки и их причины. Ведь в невыполнении плана тем или иным объектом повинны разные люди и обстоятельства. Иногда флаг спускается не по вине соревнующихся. Скажем, не подвезли раствор или металлоконструкции оказались некомплектными. Иногда при рассмотрении причин спуска флага столько узких мест обнаруживается, что приходится многое перетрясать. Это один плюс. Второй вытекает из первого: за каждый поднятый или снятый флаг несут ответственность не только те, кто работает на данном объекте, а и те, кто обеспечивает их работу, вплоть до начальника управления строительством. И третий плюс: соревнующиеся понимают, что соревнование — не формальность и малейшая их нерадивость сразу же отзовется по всей цепи, сразу же становится известна мне и политотделу. Красные вымпелы установлены и для бригад, выполняющих нормы свыше 125 процентов. Тут тот же порядок: вымпел снят, сразу же звонок в управление строительством и в политотдел. Так что удержать вымпел не легче, чем его завоевать.

— Интересно, интересно. Как это вы додумались? — Патоличев сел поудобнее, рассказ Комаровского его увлек.

— Не я, а мы. Само родилось в процессе поиска.

— Поиска? И тут поиск? [244]

— Поиск во всем нужен. Сначала все делалось по стереотипу. Принимались обязательства, боролись за их выполнение, затем подводились итоги, мы награждали отличившихся, через некоторое время опять проверяли, хвалили лучших, стыдили отстающих.

— Что же не понравилось?

— Все. Всех тех трех плюсов, о которых я говорил, по сути, не было. Причины недостатков и их виновники выявлялись с запозданием, когда и меры подчас было поздно принимать, а это снижало ответственность обеспечивавших строительные коллективы различных служб. Да и сами передовики, бывало, успокаивались — флаг за ними до следующей проверки, если где что запускали, рассчитывали потом подогнать. При определенных условиях такое соревнование в пустой формализм может вылиться. Так, впрочем, и бывало: шуму много, плакаты везде развешаны, а соревнование буксует.

Патоличев объехал с Комаровским ряд объектов. На этот раз он интересовался главным образом организацией соревнования. Одного из рабочих Патоличев спросил:

— А кто флаг вам снимает, если план не выполняете?

— Сами.

— Как увидим, что план валится, так и снимаем, чтобы начальство срочно меры принимало.

— А если не снимете?

— Все равно скоро станет известно о невыполнении плана. Тогда стыда не оберешься за неспущенный флаг. Лучше уж самим его спустить.

— А кто поднимает флаг? Тоже сами?

— Нет. На это команда дается, когда у начальства на планерке итоги подобьют.

Патоличев уехал. А через несколько дней в политотделе работали инструкторы обкома партии для изучения, как им сказал Патоличев, «передового опыта организации социалистического соревнования в условиях скоростного строительного производства».

Количество переходит в качество. Пришло время, и этот непреложный жизненный закон, казалось, сразу изменил весь облик стройки. Ровно через девять месяцев после выгрузки первого эшелона военных строителей — 7 февраля 1943 года коллектив Челябметаллургстроя рапортовал Государственному Комитету Обороны о завершении [245] строительства и сдаче в эксплуатацию первой очереди металлургического гиганта. Даже в мирное время «на всем готовом» столь грандиозные работы в такой короткий срок не производились. Рапорт был опубликован в центральной печати. О замечательном свершении строителей узнала вся страна.

Коллектив Челябметаллургстроя, как и все советские люди, с затаенным вниманием следил за грандиозной Сталинградской битвой. Но у него были и свои особые причины волноваться за ее исход. Ведь костяк коллектива, начиная с начальника управления строительством, состоял из бойцов и командиров 5-й саперной армии, строившей сталинградские оборонительные рубежи. Развернувшаяся у берегов Волги битва была суровым экзаменом не только для защитников города-героя, но и для них — воинов 5-й саперной армии и ее боевого командарма бригвоенинженера Комаровского. Оборонительные рубежи под Сталинградом сыграли свою роль. Опираясь на них, советские войска не дали противнику возможности с ходу ворваться в город.

Когда радио принесло радостную весть о блистательной победе советских войск под Сталинградом, на строительстве прошли митинги. Выступая на одном из них, Комаровский сказал:

— В разгроме гитлеровских полчищ под Сталинградом есть доля героического труда воинов-строителей. Многие из них — создатели сталинградских оборонительных рубежей — трудятся в наших рядах. Недалеко то время, когда и наш нынешний труд также найдет отражение в победах советских войск.

В эти радостные для всех дни Комаровский появился среди строителей в новой генеральской форме — 22 февраля 1943 года ему было присвоено звание генерал-майора инженерно-технической службы. В связи с введением новых воинских званий надели погоны и офицеры — руководители различных служб строительства, и командиры строительных подразделений. И это усиливало торжественность переживаемых стройкой событий.

— Оказывается, под Челябинском целая армия расположилась, — сказал приехавший на стройку Патоличев. — У вас здесь и говорят, как на фронте — не строят, а берут: железную дорогу взята, цех взяли, ТЭЦ взяли.

— А что? — ответил, улыбаясь, Комаровский. — Война [246] сближает понятия. Говорили же в гражданскую войну: «Даешь Перекоп!», а потом стали говорить: «Даешь Днепрогэс!»

19 апреля после отладки оборудования и опытных плавок электроплавильный цех выдал первую эксплуатационную плавку. Производство качественных сталей для военной промышленности на гиганте металлургии — Челябинском металлургическом заводе началось. И вскоре отгрузка металла на танковые и другие предприятия оборонной промышленности стала делом обычным. Но отправка первых эшелонов была волнующим для всех строителей событием. «И сейчас встает комок в горле, — писал после войны Александр Николаевич, — когда вспоминаешь дни отгрузки первых эшелонов нашей челябинской стали на танковый завод, митинги в цехах, полные горячего патриотизма речи рабочих и инженеров, принятие новых обязательств».

Создание первой очереди такого предприятия, как Челябинский металлургический завод, и по современным масштабам — дело крупное. Нынешний молодой инженер-строитель, представив себе объемы строительства, изумится, узнав, что оно было осуществлено всего лишь за 9 месяцев! Что он почувствует, что передумает, если ему сказать, что такая крупная стройка, сработанная столь поразительными темпами, имела всего 480 почти износившихся грузовых автомашин, 32 паровоза и 300 вагонов, 15 экскаваторов общей емкостью около 14 кубических метров, 27 бетономешалок, 13 камнедробилок! Поверит ли он в такую, с позволения сказать, механизацию? И когда поверит, поймет: здесь в годы Великой Отечественной войны был совершен массовый подвиг строителей, охваченных неодолимым стремлением сделать все возможное и невозможное для победы.

Так это понималось и тогда, в суровые годы войны. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 29 апреля 1943 года большая группа работников Челябметаллургстроя была награждена орденами и медалями Родины. Этим же указом был удостоен ордена Ленина и Александр Николаевич Комаровский.

Коллектив Челябметаллургстроя отдавал делу победы не только свои силы, весь свой труд. В феврале 1943 года строители сдали в фонд обороны более 5 миллионов рублей, за что получили благодарность Председателя ГКО И. В. Сталина. В этом же месяце они торжественно [247] проводили на фронт подготовленный на строительстве из молодых рабочих лыжный батальон численностью 1750 человек.

С осени 1943 года начали сооружать вторую очередь завода и ряд вспомогательных предприятий. Работали соревнуясь: металлурги старались дать больше металла, строители досрочно сооружали объекты. Успехи и неудачи переживали вместе. Общей была радость металлургов, когда 12 ноября 1943 года на завод пришла телеграмма заместителя Председателя СНК СССР В. А. Малышева. В телеграмме говорилось:

«Коллектив Челябинского металлургического завода перевыполнил в октябре задание Государственного Комитета Обороны по поставке металла заводам танковой промышленности, чем обеспечил выполнение плана по производству танков и танковых моторов.

Надеюсь, что коллектив вашего завода и впредь будет обеспечивать металлом производство танков, столь необходимых в настоящее время нашей Родине для окончательного разгрома врага».

Общей была и радость, когда строители досрочно сдали в эксплуатацию ТЭЦ мощностью 25 тысяч киловатт, за что были удостоены благодарности Государственного Комитета Обороны, соорудили две доменные печи, объемом 930 кубических метров каждая, ввели в строй коксовую батарею, что также было отмечено благодарностью ГКО.

Ввод в действие в самый разгар Отечественной войны первой очереди Челябинского металлургическою завода помог стране получить значительные ресурсы качественных сталей. Так создавалось превосходство СССР над фашистской Германией в производстве военной техники.

Когда работы по сооружению второй очереди завода были налажены, Комаровского вызвали в Москву. В ЦК ВКП(б) расспросили обстоятельно об организации скоростного строительства Челябинского металлургического завода, попросили подробно охарактеризовать руководящий состав Челябметаллургстроя. И хотя Комаровский ждал нового поворота в своей судьбе, разговор закончился самым неожиданным для него образом.

— Принято решение ГКО в кратчайший срок соорудить мощный металлургический завод в Грузии, конкретно [248] в Рустави. Есть мнение строительство завода поручить.

— Мнение?

— Считайте — решение.

— А как же вторая очередь Челябинского завода?

— Продолжайте строить и одновременно развертывайте работы на новом месте.

Грустно было Александру Николаевичу расставаться со ставшей ему родной стройкой. Но это уже область личных чувств. Да и чувства противоречили сами себе: «Кому же, как не Челябметаллургстрою, поручить новое большое дело! — с гордостью думал Комаровский. — Производственный аппарат развит и слажен, стройка укомплектована высококвалифицированными кадрами. Все это, конечно, взвесили и учли в ЦК ВКП(б)».

Побывал Комаровский и у наркома тяжелой металлургии И. Ф. Тевосяна.

— Мне всегда импонировала, Александр Николаевич, ваша смелость в решении вопросов строительства Челябинского металлургического завода, — сказал нарком. — Можете меня в душе прошшнать, но задание, которое вы получили в ЦК, сделано не без моего участия.

Нарком подробно изложил замысел будущего строительства и в то же время в деталях расспросил о ходе работ по строительству второй очереди Челябинского мегаллургического завода. «Жадный какой!» — одобрительно подумал Комаровский. Ему нравилась напористость Тевосяна.

В мае настало время и Комаровскому расстаться с родным Челябметаллургстроем Назначенный начальником Закавказметаллургстроя, он выехал из Челябинска, но до места нового строительства не доехал. В Москве, куда он по пути заехал для решения неотложных для Закавказметаллургстроя вопросов, Комаровского пригласили в ЦК ВКП(б), затем в СНК. Оказалось, что он уже назначен на новую должность — начальником Главного управления промышленного строительства. Узнав о случившемся, ожидавшие Комаровского в Рустави друзья прислали ему в Москву шуточную поэму, которая заканчивалась словами: «Генерал пропал в дороге, мы и протягиваем ноги».

Но друзья, разумеется, «ноги не протянули», а, умудренные опытом Челябметаллургстроя, начали строить гигант металлургии в Закавказье. Не пропал для них и генерал. [249] В новой должности он многое сделал для Закавказметаллургстроя, за что в мае 1944 года был награжден орденом Ленина.

Главпромстрой! С этим крупным многоотраслевым строительно-монтажным главком связан важный этап многогранной, исключительно плодотворной деятельности Александра Николаевича Комаровского. Здесь в еще большей степени развернулся его выдающийся талант инженера-строителя, ученого и организатора крупномасштабного оборонного и промышленного строительства.

В завершающий год Великой Отечественной войны Главпромстрой под руководством Комаровского вел строительство крупных предприятий для нужд фронта и оборонной промышленности.

Перед самым концом войны Комаровский был вызван в СНК.

— Для вас война окончена, — сказали ему там. — Теперь ваша задача восстанавливать разрушенное, а главное, строить.

Главку поручались самые различные задания: восстановление разрушенных войной важных оборонных и народнохозяйственных объектов, в частности, Беломорско-Балтийского канала, торговых портов в Таллине и Риге.

В июле 1948 года на Главпромстрой было возложено сооружение на левом берегу Ангары в 55 километрах от Иркутска огромного промышленного комплекса по производству жидкого горючего и других производственных продуктов путем перегонки каменного угля. В ЦК ВКП(б) Комаровскому сказали: «Задание ответственное, работы предстоят огромные, но главк и вы лично не освобождаетесь от всех других работ, которые вы ведете».

Почти в это же время Комаровского вызвал заместитель Председателя Совета Министров и председатель Госплана СССР Н. А. Вознесенский и без предисловия оказал:

— Вам поручается организовать сооружение Московского государственного университета на Ленинских горах. Ваша кандидатура доложена товарищу Сталину и одобрена им. Только вот что: все другие возложенные на вас работы остаются за вами.

Комаровский улыбнулся.

— Почему вы улыбаетесь? — спросил Вознесенский. — Сколько хомутов надели вам на шею, а вы улыбаетесь. [250]

— Есть чему улыбаться, — ответил Комаровский. — Совсем недавно мне то же самое сказали в ЦК, когда поручали строительство комплекса на Ангаре.

— Знаю, — рассмеялся Вознесенский.

— А что касается хомутов, — продолжал Комаровский, — то их у вас не меньше. И каждый из них тяжелее моего. А ведь тянете. Должен и я тянуть.

— Должен, — уже серьезно сказал Вознесенский.

Усилия многотысячных коллективов строителей, творческий поиск ученых и инженеров, организаторская деятельность Комаровского и его помощников сделали свое дело. На Ангаре вырос крупный промышленный комплекс и город Ангарск. Дело старших поколений продолжила молодежь, устремившаяся по зову партии на освоение Сибири. Ее руками были приумножены результаты труда первых строителей. Ангарск стал известным всей стране городом юности.

Летом 1953 года Государственная комиссия с оценкой «отлично» приняла колоссальный комплекс зданий университета на Ленинских горах. С 1 сентября 1953 года во всех новых зданиях МГУ начались занятия.

Еще шло сооружение университета, а Комаровский был уже увлечен новыми заданиями, связанными со строительством первых предприятий и объектов атомной энергетики. К 1950 году после ряда экспериментов под непосредственным руководством академика И. В. Курчатова и Н. А. Доллежаля был разработан проект первой в мире атомной электростанции с энергетической мощностью 5 тысяч киловатт. Строительная площадка была выбрана вблизи станции Обнинская (теперь город Обнинск) Киевской железной дороги. На самой строительной площадке находилось единственное полуразрушенное здание, в котором в октябре 1941 года размещался штаб командующего Западным фронтом генерала армии Г. К. Жукова. Осматривая вместе с Комаровским площадку, Курчатов остановился у этого здания, заглянул внутрь его и после некоторой паузы сказал:

— Вдумайтесь, Александр Николаевич. Есть некий символический смысл в том, что именно здесь будет построена первая в мире атомная электростанция. Все, что мы сделаем сейчас, это результат нашей победы в Великой Отечественной войне. А победа началась отсюда — с разгрома фашистов под Москвой.

Через год после приема правительственной комиссией [251] новых зданий МГУ имени М. В. Ломоносова — 28 июня 1954 года в советской печати появилось сообщение:

«В настоящее время в Советском Союзе усилиями советских ученых и инженеров успешно завершена работа по проектированию и строительству первой промышленной электростанции на атомной энергии полезной мощностью 5 тысяч киловатт». Под руководством Комаровского были построены ускоритель элементарных частиц (синхроциклотрон) в Дубне, Серпуховский синхрофазотрон, крупнейший в мире кольцевой ускоритель протонов.

Размах и перспективы развития атомной энергетики в нашей стране потребовали широкой подготовки высококвалифицированных кадров инженеров-строителей и проектировщиков ядерных установок. В связи с этим в одном из старейших вузов страны была создана кафедра строительства ядерных и специальных сооружений. Руководителем кафедры по совместительству со многими другими обязанностями был назначен Комаровский. И здесь в научной и преподавательской деятельности ярко засветила еще одна грань таланта Александра Николаевича. Под его руководством ученые кафедры провели обстоятельные исследования по биологической защите и рациональной стойкости многих материалов, что дало возможность сделать ряд важных практических выводов, чрезвычайно нужных для строительства специальных сооружений.

Перу Комаровского принадлежит 19 крупных научно-технических работ и большое количество статей по различным вопросам организации и технологии производства. А такие капитальные труды, как «Строительство ядерных установок», «Строительные материалы для атомных реакторов», выдержали несколько изданий в СССР, были опубликованы за рубежом. Как ученый и преподаватель вуза, Комаровский отмечен ученой степенью доктора технических наук и званием профессора.

В послевоенное время большое промышленное строительство развернулось в социалистических странах Европы и Азии. Многие объекты проектировались и сооружались с непосредственной помощью Александра Николаевича Комаровского, щедро делившегося своими знаниями и опытом с инженерами и учеными братских стран.

Параллельно со всеми другими работами Комаров выполнял важные задания по проектированию и [252] строительству оборонных объектов. 22 февраля 1963 года ему было присвоено очередное воинское звание генерал-лейтенанта инженерно-технической службы. 16 июня 1965 года — генерал-полковника инженерно-технической службы.

В конце 1963 года Комаровский был назначен заместителем министра обороны СССР но строительству и расквартированию войск. Под его руководством было построено большое количество специальных, в том числе ряд уникальных сооружений, способствовавших повышению обороны Родины, подъему боевой готовности Советской Армии и Военно-Морского Флота. 2 ноября 1972 года Александру Николаевичу Комаровскому было присвоено воинское звание генерала армии. Это был первый в истории нашей страны случай присвоения военному инженеру звания «полного генерала».

Активное участие принимал Комаровский в общественно-политической жизни страны. Он избирался депутатом Верховных Советов РСФСР и СССР, делегатом XIX съезда КПСС.

На всех постах, куда партия ставила Александра Николаевича, его деятельность сочетала в себе глубокие теоретические знания с большими организаторскими способностями, с постоянным поиском, новаторским подходом к решению стоящих задач. На возглавлявшихся им стройках всегда применялись наиболее прогрессивные методы строительно-монтажных и всех других работ, способствовавшие быстрому и экономичному их осуществлению.

По определению академика С. Я. Жука — гидростроителя с мировым именем, Комаровский являлся выдающимся инженером своего времени. За образцовое выполнение заданий партии и правительства, достигнутые при этом выдающиеся результаты Александр Николаевич Комаровский удостоен звания Героя Социалистического Труда, Ленинской и Государственных премий. Его заслуги семь раз отмечались высшей наградой Родины — орденом Ленина, многими другими орденами и медалями.

19 ноября 1973 года после непродолжительной тяжелой болезни на 68-м году жизни Александр Николаевич Комаровский скончался. Похоронен он в Москве на Новодевичьем [253] кладбище. Постановлением Совета Министров СССР от 25 декабря имя А. Н. Комаровского присвоено Ленинградскому высшему военному инженерному Краснознаменному училищу.

В конце своей жизни Александр Николаевич Комаровский писал:

«Если бы собрать всего лишь по нескольку кадров от каждой крупной стройки в нашей стране, то получился бы увлекательный многосерийный фильм. О месте строителя в нашей стране, о том, как буквально на голом месте — в пустыне, в тундре или в тайге — по воле человека возникает жизнь, поднимаются корпуса предприятий, растут новые города...»

Эти слова можно отнести и к самому Александру Николаевичу Комаровскому. Если бы взять по нескольку кадров о каждом оборонительном рубеже, о каждом предприятии и объекте, построенном под руководством Комаровского, то получился бы замечательный фильм о выдающемся советском инженере-строителе, ученом и военачальнике, о его творческом дерзании, беззаветном служении делу и идеям Коммунистической партии. Память об Александре Николаевиче Комаровском запечатлена в построенных с его участием величественных каналах и гигантских заводах, городах и предприятиях атомной энергетики. Незабываем и его вклад в достижение победы в Великой Отечественной войне, в современное оборонное могущество нашей советской социалистической Родины.