В связи с капитуляцией Франции в июне 1940 г. международное положение СССР осложнилось. В Берлине начали разрабатываться планы нападения на нашу страну. Германские войска стали постепенно перебрасываться с Запада на Восток, ближе к советским границам. С осени 1940 г. Гитлер и в политическом плане занялся подготовкой исходных позиций для нападения на СССР в странах Восточной Европы.
Главной внешнеполитической задачей СССР в условиях начавшейся в сентябре 1939 г. второй мировой войны явилось обеспечение безопасности. Было принято немало мер для упрочения стратегических позиций СССР у западных границ страны. Пока германские войска были заняты на Западе, Гитлер мирился с этим, хотя и понимал, против кого направлены эти меры. Но с осени 1940 г. политическое противоборство двух стран обострилось.
Наиболее острая дипломатическая дуэль произошла во время переговоров Председателя Совета Народных Комиссаров и наркома иностранных дел СССР В.М. Молотова с германским рейхсканцлером А. Гитлером и министром иностранных дел Германии И. Риббентропом в Берлине 12–13 ноября 1940 г. С тех пор эти переговоры привлекали внимание многих историков и публицистов. Прежде всего занимающихся проблемами внешней политики фашистской Германии.
В нашей стране особое внимание этой проблеме уделяется с 90-х годов. В журнале «Международная жизнь» в 1991 г. были опубликованы переводы немецких записей берлинских переговоров, а также ряд телеграмм, которыми обменялись во время переговоров И.В. Сталин и В.М. Молотов1. В 1993 г. в журнале «Новая и новейшая история» последовала публикация записей этих переговоров, сделанных переводчиками Молотова2. В 1995 г. в этом журнале появилась публикация «Директивы И.В. Сталина В.М. Молотову перед поездкой в Берлин в ноябре 1940 г.»3. Там же был напечатан документальный очерк Л.А. Безыменского «Визит В.М. Молотова в Берлин в ноябре 1940 г. в свете новых документов»4, содержащий анализ этих директив и хода их выполнения.
Из всех этих материалов наглядно видна сложность проблемы, возможные различия в интерпретации указанных документов, да и событий того времени вообще. Поэтому представляется полезным привести по этой проблеме еще и другие важные документы, высказать некоторые свои суждения.
Во-первых, вполне естественно, что о визите Молотова в Берлин пишут, как правило, специалисты по истории Германии. Но получается, что визит рассматривается исключительно в плане отношений между Германией и СССР. Если же рассматривать поездку Молотова в Берлин в более широком контексте общих внешнеполитических проблем СССР кануна Великой Отечественной войны, то многое выглядит иначе. Ведь главное для советского правительства заключалось в обеспечении безопасности страны. Если не учитывать этого обстоятельства, то картина получается искаженной.
Во-вторых, для Л.А. Безыменского главным было опубликование и анализ указанных директив. В конце своего очерка он отмечает, что пока изложение проблемы доведено не до конца, так как нет материалов обсуждения итогов поездки Молотова в Берлин в Политбюро ЦК ВКП(б). Но исследователь не исключал того, что будет обнаружен документальный след этого обсуждения. Теперь появилась возможность восполнить этот пробел.
В-третьих, существовала логическая неувязка в отношении двух фактов, считавшихся бесспорными: 1) Германия, Италия и Япония заключили между собой в сентябре 1940 г. тройственный пакт (военный союз), направленный против СССР, Англии, США, а также ряда других стран; 2) Гитлер и Риббентроп предложили в Берлине Молотову, чтобы СССР присоединился к тройственному пакту. Но, оказывается, второй факт, как далее будет показано, не подтверждается. Поэтому желательно уточнить, что именно они предлагали и чего предлагать не собирались.
Переходя непосредственно к освещению проблемы, которой посвящен очерк, необходимо коснуться конкретной международной обстановки накануне визита Молотова в Берлин.
Осенью 1940 г. резко активизировалась деятельность германской дипломатии на Балканах, т.е. вблизи западных границ СССР.
В результате первой мировой войны Румыния при поддержке Антанты присоединила Трансильванию, входившую ранее в состав Австро-Венгрии, и Южную Добруджу, принадлежавшую Болгарии. В условиях, когда Германия, разгромив Францию, нанесла окончательный удар по остаткам Версальской системы заключенных после первой мировой войны мирных договоров, Венгрия и Болгария стали добиваться ревизии своих границ с Румынией. Венгрия развернула даже энергичную подготовку к нападению на Румынию с целью захвата Трансильвании. Это немало встревожило Германию, в частности, потому, что в случае начала военных действий могли быть нарушены поставки ей румынской нефти. Война между балканскими странами беспокоила также Италию. Германскими и итальянскими представителями была выработана новая линия границы между Венгрией и Румынией. 30 августа 1940 г. Риббентроп и министр иностранных дел Италии Г. Чиано, пригласив в Вену представителей Венгрии и Румынии, вынесли там «арбитражное решение», согласно которому северная часть Трансильвании присоединялась к Венгрии. Это решение вошло в историю как «второй Венский арбитраж». Одновременно Германия и Италия дали Румынии гарантии неприкосновенности ее новых границ.
В тот же день Риббентроп направил послу в Москве Ф. Шуленбургу телеграмму с указанием передать Молотову содержащуюся в ней информацию о Венском арбитраже. Риббентроп, полагая, что эта акция может вызвать в Москве обеспокоенность, попытался как-то сгладить ситуацию5.
Выслушав 31 августа Шуленбурга, Молотов не стал скрывать своего недовольства. Он заявил, что германское правительство нарушило статью III советско-германского договора о ненападении от 23 августа 1939 г., в которой говорится о консультациях по вопросам, интересующим обе стороны. Вопреки договору Германия поставила СССР перед свершившимся фактом, информировав только после происшедших событий. Молотов напомнил также данные Германией во второй половине июня 1940 г. заверения в том, что балканские вопросы будут решаться с участием СССР6.
Согласно полученным из Берлина указаниям, 9 сентября Шуленбург передал Молотову заявление, в котором оправдывались действия Германии. Прочитав его, Молотов констатировал, что точка зрения советского правительства «расходится» с позицией Германии. Он подчеркнул, что со стороны Германии «имеет место нелояльное отношение к обязательству» и что он с точкой зрения германского правительства «не может никоим образом согласиться». При этом он выразил особое недовольство предоставлением Румынии гарантий7, так как они были направлены и против СССР.
Этот случай показал, что Германия переставала считаться с СССР при определении своей политики по балканским проблемам. Советское правительство реагировало на это прямым обвинением Германии в нарушении имеющихся соглашений. Это означало, что в отношениях между двумя странами обозначились противоречия и осложнения. Чувствовалось это, в частности, по характеру высказываний печати двух стран.
В связи с новыми задачами, которые поставил перед собой Берлин после разгрома Франции, германская дипломатия стала добиваться заключения военного союза Германии, Италии и Японии. Германо-итальянский союз («Стальной пакт») был подписан еще в мае 1939 г. Поэтому главное внимание Берлин уделял теперь проблеме союза с Японией. Переговоры начались в июне 1940 г. В Германии планировалось использовать этот союз как против Англии, так и против СССР. Одновременно в Берлине рассчитывали, что союз трех держав будет удерживать США от вступления в войну на стороне Англии.
Стремилась к заключению союза трех держав и Япония. В результате разгрома Германией Франции и Голландии оказались «бесхозными» Французский Индокитай и Голландская Индия (Индонезия). В Токио решили заполнить образовавшийся «вакуум силы», т.е. прибрать их к рукам. Чтобы предотвратить вмешательство США, и сочли необходимым заключить союз с Германией и Италией. На случай, если все же начнется война с США, Япония хотела заручиться их поддержкой и помощью.
27 сентября 1940 г. в Берлине состоялось подписание тройственного пакта. В нем говорилось: «Япония признает и уважает руководящую роль Германии и Италии в установлении нового порядка в Европе» (статья 1); «Германия и Италия признают и уважают руководящую роль Японии в установлении нового порядка в Велико-азиатском пространстве» (статья 2). Если же одна из трех стран подвергнется нападению какой-либо державы, то они будут помогать друг другу «всеми политическими, экономическими и военными средствами» (статья 3)8.
При подготовке текста пакта Берлин проявлял заинтересованность в том, чтобы в то время он не мог рассматриваться как направленный против СССР. В договоре было сказано: «Германия, Италия и Япония заявляют, что данное соглашение не затрагивает политического статуса, существующего в настоящее время между каждой из трех договаривающихся сторон и Советской Россией» (статья 5)9.
Подписанием тройственного пакта был создан военный союз Германии, Италии и Японии, стремившихся к установлению мирового господства. Он представлял огромную опасность для многих стран, включая и СССР10. В Москве были осведомлены о действительных планах трех держав, так что статья 5 договора ввести в заблуждение не могла.
Чтобы в какой-то степени ослабить опасения советского правительства, Риббентроп заранее дал германскому поверенному в делах в Москве В. Типпельскирху (посол Шуленбург находился в Берлине) указание вечером 26 сентября кратко информировать Молотова о предстоявшем подписании тройственного пакта11. Типпельскирх передал Молотову соответствующую информацию, утверждая, что пакт имеет своей целью предотвратить вступление в войну США. Он не затрагивает-де отношений трех держав с СССР, советско-германские договоры 1939 г. остаются в силе. Такое заявление не могло ослабить опасений советского правительства.
Снова ссылаясь на статью III советско-германского договора о ненападении (относительно консультаций), Молотов заявил о заинтересованности в получении более обстоятельной информации о пакте. При этом он процитировал также статью IV советско-германского договора, в которой говорилось, что СССР и Германия обязуются не участвовать в группировках держав, прямо или косвенно направленных против одной из них.
Тут Типпельскирх согласно указаниям из Берлина сообщил Молотову, что Риббентроп намерен направить в ближайшее время письмо Сталину, в котором будет содержаться и приглашение Молотову посетить Берлин12.
В Москве понимали, какая угроза нависла бы над СССР, если одновременно с нападением Германии с запада против нашей страны выступили бы Япония с востока, Италия с юга, да и еще некоторые их союзники. Советско-германские отношения продолжали осложняться.
Об озабоченности Москвы свидетельствовал и тот факт, что Молотов поднял в этой беседе вопрос о появлении германских войск в Финляндии. Нарком сослался на пресс-конференцию в министерстве иностранных дел Германии 25 сентября 1940 г., на которой сообщалось о подписании германо-финляндского соглашения о транзите германских войск в Норвегию через Финляндию. Он сказал, что такой договор «затрагивает интересы» СССР и что он хочет получить текст договора и информацию о его целях. Нарком сослался также на появившиеся сведения о высадке 24 сентября германских войск в финляндском порту Васа13.
Получив новые указания Риббентропа, Типпельскирх 4 октября заверил Молотова, что тройственный пакт не затрагивает СССР, о чем специально сказано в статье 5 пакта. Что касается транзита германских войск через Финляндию, то в зачитанном Типпельскирхом заявлении утверждалось, что это «чисто военно-технический транспортный вопрос, не имеющий политического значения». Аналогичное соглашение Германия имеет также с Швецией. Молотов напомнил, что между СССР и Германией имеется соглашение, по которому «Финляндия относится к сфере интересов Советского Союза»14.
Германские войска в Северной Норвегии усиливались для того, чтобы впоследствии принять участие в нападении на СССР. Германия намеревалась привлечь к участию в этом нападении также Финляндию, да и использовать ее территорию как плацдарм для вторжения в СССР. Появление германских войск в Финляндии было еще одним узлом обострявшихся между СССР и Германией противоречий.
Продолжала осложняться обстановка и на юго-западных границах СССР. 10 октября по указанию из Берлина Типпельскирх информировал Молотова о том, что румынское правительство обратилось к Германии с просьбой направить в Румынию для обучения румынской армии германскую военную миссию с некоторыми германскими учебными частями15. Это сообщение было сделано в связи с тем, что в английской прессе появились сведения о прибытии в Румынию германских войск.
В действительности же дело обстояло иначе. Еще 20 сентября высшие германские военные органы приняли решение, что целью посылки германских войск в Румынию будет указываться помощь в организации и обучении ее войск. Действительными же целями, которые считалось необходимым хранить в строжайшей тайне, являются: обеспечение защиты румынских нефтепромыслов; укрепление румынских войск для использования их в интересах Германии; подготовка совместных действий германских и румынских войск на случай войны с СССР16.
В письме в НКИД от 20 октября 1940 г. по вопросу о прибытии германских войск в Румынию советский полпред в Бухаресте А.И. Лаврентьев, по существу, раскрыл суть этих планов. Он констатировал, что Германия стремится подвинуться к Черному морю и одновременно осуществить в Румынии целый ряд военных мероприятий «для борьбы с Советским Союзом»17.
Сообщения о том, что Германия готовится к нападению на СССР, все чаще стали поступать в Кремль и от советской разведки. Согласно справке НКВД от 6 ноября 1940 г., против СССР было сосредоточено свыше 85 германских дивизий, т.е. более одной трети всех германских войск. От советских разведчиков поступили сообщения о том, что «примерно через шесть месяцев Германия начнет войну против Советского Союза»18. Были получены также сведения, что заявления немцев о том, что все их действия направлены на разгром Великобритании, являются целенаправленной дезинформацией.
Чтобы притупить бдительность Кремля, в Германии была задумана новая крупная акция по дезинформации. 13 октября Риббентроп отправил Сталину пространное письмо, в котором делал попытку «объяснить», а фактически как бы оправдать германские акции, вызвавшие в Москве большое беспокойство. В письме намекалось на возможность установления сотрудничества четырех держав — Германии, Италии, Японии и СССР. В нем содержалось приглашение о приезде в Берлин Молотова для нанесения ответного визита и обсуждения вопросов, интересующих обе стороны. После этого, писал Риббентроп, он был бы рад снова прибыть в Москву, чтобы «подвести итоги обмену мнениями»19.
Поскольку нередко пишут, что в этом письме германское правительство предлагало СССР присоединиться к тройственному пакту, необходимо отметить, что это не соответствует действительности. Чтобы убедиться в этом, необходимо прочитать текст письма более внимательно. О тройственном пакте в нем говорилось как о «военном союзе трех держав». О возможном присоединении СССР к этому военному союзу в письме нет ни слова. Что касается германо-советских отношений, то Риббентроп упомянул только о «политическом и экономическом сотрудничестве». Имея в виду также Италию и Японию, германский министр писал, что историческая задача четырех держав заключается в том, чтобы согласовать свою политику на продолжительное время. На деле же ни о каком сотрудничестве с СССР в Берлине не думали.
Поскольку Риббентроп осенью 1939 г. дважды прилетал в Москву, отклонять германское предложение было неудобно. Это вело бы к дальнейшему осложнению советско-германских отношений. Главное же, положение становилось настолько опасным, что было крайне важно разобраться в планах Гитлера. Молотову волей-неволей пришлось согласиться взять на себя эту нелегкую миссию. 21 октября Сталин в кратком ответном письме Риббентропу сообщил, что Молотов принимает приглашение.
О той обстановке, в которой должны были проходить переговоры, свидетельствует директива Гитлера о военных планах Германии, подписанная 12 ноября 1940 г., т.е. в день прибытия Молотова в Берлин. В ней говорилось: «Начинаются политические переговоры с целью выяснить позицию России на ближайшее время. Независимо от того, каким будет исход этих переговоров, следует продолжать приготовления для Востока, о которых отданы устные приказы»20.
Такая установка Берлина накладывала особый отпечаток на все переговоры. Гитлер и Риббентроп вели в ходе них двойную игру: имели в виду одно, а говорили совсем другое, даже противоположное. Они накопили уже огромный опыт подобной лжи и демагогии, ибо на этом строилась вся их политика.
Каковы были в то время основные военно-стратегические установки советского руководства, видно из документа «Соображения об основах стратегического развертывания Вооруженных сил Советского Союза на Западе и на Востоке на 1940–1941 годы», утвержденного 14 октября 1940 г. В нем содержался вывод о наиболее вероятных противниках в случае войны: «Советскому Союзу необходимо быть готовым к борьбе на два фронта: на Западе против Германии, поддержанной Италией, Венгрией, Румынией, Финляндией, и на Востоке — против Японии, как открытого противника или противника, занимающего позицию вооруженного нейтралитета, всегда могущего перейти в открытое столкновение»21.
Молотов имел в виду эти соображения, когда отправлялся на переговоры в Берлин.
В целом в связи с капитуляцией Франции и начавшейся в Германии разработкой планов нападения на СССР положение нашей страны становилось более сложным. Но непростым было и положение Германии. Да, она оккупировала многие страны Европы, разгромила Францию. Но ее планы одержать сразу же победу и над Великобританией, заставить ее капитулировать провалились. В Берлине нелегко было снова решиться на войну на два фронта, после того как она уже потерпела в аналогичных условиях катастрофическое поражение в первой мировой войне. И решение о нападении на СССР действительно оказалось для Германии, как это показали дальнейшие события, роковым.
А как оценивало положение советское руководство? Пока Великобритания продолжала сражаться, оказывать сопротивление Германии, можно было надеяться, даже рассчитывать, что немцы не решатся напасть на СССР. К тому же Япония уже повернула направление своей агрессии на юг, а Советскому Союзу предложила подписать договор о нейтралитете. А это означало, что в какой-то степени ослабла опасность удара с тыла в случае германской агрессии. Кроме этого, 22 октября британский посол в Москве С. Криппс передал советскому правительству предложение, направленное на установление сотрудничества против агрессоров. А это означало, что в случае войны с Германией СССР при благоприятном стечении обстоятельств мог бы иметь союзников.
Поэтому Молотов, отправляясь в Берлин, отнюдь не считал, что он должен будет вести переговоры «с позиций слабости», а не силы. Но и обострять отношения с Германией было нежелательно. Как Криппс 10 октября телеграфировал в Лондон, он «более чем когда-либо уверен, что советское правительство против «оси» и Японии», но в настоящее время вынуждено стремиться к тому, чтобы оставаться вне войны22.
До этого в Берлин приезжали руководители ряда стран. Как правило, они заранее были готовы на соглашение на условиях капитуляции. На этот раз дело обстояло иначе. Молотов собирался вести переговоры как равный с равным. Он намеревался, как и до этого в беседах с Шуленбургом, твердо отстаивать интересы СССР.
Перед отъездом Молотова в Берлин были утверждены директивы о его позиции в ходе переговоров. В упомянутых публикациях Л.А. Безыменского высказывается предположение, что директивы были продиктованы ему Сталиным. Но представляется, что теми же материалами, на которые он ссылается, это предположение ставится под сомнение. Документ лежит в деле, в котором находятся проекты различных документов, написанных собственноручно Молотовым. Поэтому встает вопрос: не является ли и этот документ проектом, написанным самим Молотовым? По своей форме он похож не на настоящие директивы, а всего лишь на набросок директив. А по содержанию он настолько конкретный (14 пунктов и 12 подпунктов), что никто, кроме Молотова, даже сам Сталин, их перечислить не мог бы. Как видно из архива Молотова, ему как наркому иностранных дел пришлось заниматься каждым из этих конкретных вопросов. Он и только он мог держать их в голове. Кроме того, только он мог написать в наброске, в пункте 11, слова: «держаться вначале в рамках моего ответа Татекаве» (т.е. японскому послу). Вряд ли Сталин мог продиктовать слова: «сказать в духе обмена мнений на даче Ст.» Молотов же вполне мог это сделать.
Из телеграммы Сталина Молотову, отправившемуся в Берлин, видно, что он не считал возможным «диктовать» ему директивы в одиночку. Сталин вносил этой телеграммой поправку в один из согласованных в Москве документов, специально оговорив, что делает это «от имени товарищей». Молотов же в своих телеграммах из Берлина упоминает «наше предварительное обсуждение в Москве», а также «принятое решение»23. А это наводит на мысль, что дело было не в «диктовке».
Представляется, что процесс подготовки к поездке Молотова в Берлин мог быть несколько иным. Молотов, естественно, не считал возможным отправляться в Берлин, заранее не согласовав своей позиции в предстоявших важнейших переговорах с другими членами Политбюро. Он «набросал» на бумаге основные проблемы, которые могли встать в ходе переговоров в Берлине, с кратким изложением позиции, которой он считал необходимым придерживаться по ним в переговорах. 9 ноября состоялось это обсуждение, на котором Молотов по этому наброску изложил свое мнение. По-видимому, предложения его были одобрены, после чего Молотов написал: «Некот. дир-вы к Берл. поездке». Все это тоже только предположения, но их необходимо изложить, чтобы версия Л.А. Безыменского — ввиду отсутствия возражений — не вошла в историографию как бесспорная истина.
В наброске Молотова предусматривались две главные цели поездки. Во-первых, «разузнать действительные намерения» Германии, Италии и Японии в создании «Новой Европы» и «Великого Восточноазиатского пространства», о которых упоминалось в письме Риббентропа от 13 октября. Во-вторых, учитывая слова Риббентропа о разграничении сфер интересов, Молотов считал необходимым добиваться чтобы не были ущемлены интересы СССР, прежде всего в плане обеспечения безопасности страны. Никакие соглашения подписывать в Берлине не намечалось.
Молотов стремился к тому, чтобы сферой интересов СССР были признаны Финляндия (вывод германских войск), нижнее течение Дуная и Болгария, т.е. чтобы Германия не претендовала на эти страны и районы. Он намеревался заявить о заинтересованности СССР в том, как будут урегулированы вопросы о будущем Турции, Румынии, Венгрии и Ирана, а также в сохранении нейтралитета Швеции. В случае благоприятного хода переговоров предусматривалось сделать предложение об опубликовании декларации СССР, Германии, Италии и Японии, в которой содержался бы призыв к восстановлению мира.
Переходя к освещению переговоров Молотова в Берлине, необходимо прежде всего сказать об источниках, на основе которых они излагаются. Высказывания Молотова приводятся по записям переговоров, которые были сделаны его переводчиками В.Н. Павловым и В.М. Бережковым. Сказанное Гитлером и Риббентропом в записях Павлова и Бережкова местами изложено в сокращенном виде, встречаются и некоторые неточности в переводе. Поэтому они приводятся по записям, сделанным переводчиками немецкой стороны — Г. Хильгером и П. Шмидтом. Представляют интерес также воспоминания присутствовавших на беседах переводчиков.
Переговоры носили настолько неординарный характер, что необходимо кратко остановиться на той обстановке, в которой они проходили. Она хорошо освещена в воспоминаниях Шмидта. Он отмечал торжественную встречу Председателя СНК и министра иностранных дел СССР Молотова на берлинском вокзале, шикарные банкеты, на которых присутствовали чуть ли не все высшие чины Германии. Риббентроп был в ходе визита предельно любезен. Гитлер также вел себя весьма корректно.
Советскую делегацию Шмидт характеризует как «людей с серьезными лицами». О Молотове он писал: «Этот коренастый, среднего роста русский с живыми глазами за старомодным пенсне все время напоминал мне профессора математики. Причем не только внешне. И в аргументации Молотова, и в его манере говорить присутствовали математическая точность и безукоризненная логика». Широковещательные пустые речи Риббентропа, а затем и Гитлера он выслушивал с ухмылкой. А иногда делал даже слегка иронические высказывания по поводу их не в меру хвалебных заявлений, например о том, что Англия уже побеждена24.
Поскольку один из высших руководителей СССР впервые встречался с Гитлером, представляет интерес и то, как он его характеризовал. Вот что Молотов сказал в одной из бесед с Ф. Чуевым: «Гитлер... Внешне ничего такого особенного не было, что бросалось бы в глаза... Но очень самодовольный, можно сказать, самовлюбленный человек. Конечно, не такой, каким его изображают в книгах и кинофильмах. Там бьют на внешнюю сторону, показывают его сумасшедшим, маньяком, а это не так. Он был очень умен, но ограничен и туп в силу самовлюбленности и нелепости своей изначальной идеи. Однако со мной он не психовал... Со мной Гитлер был очень корректный»25.
Переговоры начались 12 ноября с беседы Молотова и Риббентропа. Нарком выразил надежду, что сможет ознакомиться со взглядами германского правительства о международном положении, особенно о советско-германских отношениях26.
Риббентроп начал свои высказывания (сверхдлинные) с утверждения, что «Англия разбита и теперь только вопрос времени, когда она окончательно признает свое поражение». Он подчеркивал, что Германия сейчас, после разгрома Франции, чрезвычайно сильна. Она осуществляет круглосуточные бомбардировки Англии, огромные потери наносят ей германские подводные лодки. Если Англия все же не прекратит сопротивления в результате этих ударов, то Германия «перейдет к массированному наступлению и тем самым окончательно повергнет Англию».
А после разгрома Англии, после окончания войны в целом, продолжал Риббентроп, во всем мире, в том числе во владениях Британской империи, должны произойти большие изменения. В связи с этим было бы желательно попытаться «определить сферы интересов России, Германии, Италии и Японии». Все они могли бы ориентироваться на юг. Именно таковы намерения Японии. Германия направит свою экспансию в Центральную Африку, Италия — в Северную и Восточную Африку. «Не стоит ли России, — поставил вопрос Риббентроп, — искать естественный и настолько важный для нее выход к открытому морю также на юге... Не может ли быть найден для России выход к морю в направлении Персидского залива и Аравийского моря?».
Если советскому правительству эти мысли покажутся поддающимися реализации, сказал Риббентроп, то он был бы готов «сам поехать в Москву и обсудить их лично со Сталиным». Может быть, было бы полезным присутствие там также министров иностранных дел Италии и Японии27.
Молотов, не высказывая своего отношения к изложенным Риббентропом далеко идущим планам, отметил, что по ряду поднятых рейхсминистром вопросов потребуются дальнейшие разъяснения. Он упомянул в этой связи «новый порядок» в Европе, «Великое Восточноазиатское пространство» и др.28
Германский историк Ф. Фабри отмечает, что эти замечания, касающиеся самой сути дела, заставили Риббентропа «вернуться на землю»29.
Все эти высказывания германского министра не могли не насторожить Молотова — они исходили из того, что Великобритания уже «разбита». На самом же деле планы Германии осуществить осенью 1940 г. высадку на Британские острова провалились, и Англия выстояла. Поэтому изложенные Риббентропом планы послевоенного раздела сфер интересов, прежде всего за счет Британской империи, были не более чем мечтами. Но все обстояло хуже: это была прямая провокация — правда, не очень умная, — чтобы втравить СССР в войну с Англией.
В тот же день состоялась встреча Молотова с Гитлером. Германский канцлер, как и Риббентроп, начал с длинной речи, занявшей почти все время, отведенное на беседу. Тут уже встает вопрос: не произносились ли эти речи им и Риббентропом только для того, чтобы не оставалось времени для переговоров по существу? Гитлер заявил, что стремится-де к мирному сотрудничеству двух стран, причем «на длительное время». Повторяя слова Риббентропа, он сказал, что на Западе «военные операции в основном завершены». Как только улучшатся погодные условия, «Германия нанесет мощный и решающий удар по Англии».
Гитлер говорил, что «возникает большая комбинация стран», к которым он относил, кроме Германии, Италии и Японии, также СССР, Францию и Испанию. Все эти страны должны «определить между собой свои сферы интересов». В тех районах, где преимущественные интересы имеет Россия, они будут учитываться.
«Создать такую комбинацию стран, конечно, очень трудно», заметил Гитлер, но заблаговременно обдумать эту проблему следует. Он, таким образом, фактически делал оговорку, что это — планы будущего, а не сегодняшнего дня.
Гитлер утверждал, что действия Германии в некоторых странах Европы не затрагивают интересов России. В Румынии немцы заинтересованы только в поставках нефти и, «как только наступит мир, немецкие войска сразу покинут Румынию»30. А согласие вывести войска из Румынии не в ближайшее же время, а в неопределенном будущем было на деле отказом это сделать.
Молотов после нескольких общих замечаний сразу же перешел к конкретным вопросам, которые следовало обсудить. Он упомянул о тройственном пакте, о Финляндии, Румынии, Болгарии, Турции и Черном море31. Все это имело огромное значение для обеспечения безопасности СССР.
Однако Гитлер, сославшись на возможность объявления воздушной тревоги, предложил перенести дальнейшие переговоры на завтра.
Получив информацию об этих беседах, Сталин утром следующего дня телеграфировал Молотову о Черном море: «Дело не только в выходе из Черного моря, а главным образом во входе в Черное море, который всегда использовался Англией и другими государствами для нападения на берега СССР. Все события от Крымской войны прошлого века и до высадки иностранных войск в Крым и Одессу в 1918 и 1919 гг. говорят о том, что безопасность причерноморских районов СССР нельзя считать обеспеченной без урегулирования вопроса о проливах. Поэтому заинтересованность СССР в Черном море есть вопрос обороны берегов СССР и обеспечения его безопасности»32. Эта телеграмма лишний раз напоминала Молотову о том, что его главная цель в переговорах — укрепление безопасности СССР.
13 ноября переговоры с Гитлером были продолжены. Характер их изменился, длинных речей уже не было. Они проходили теперь в духе острых споров и упреков по многим аспектам.
Прежде всего разгорелась дискуссия относительно Финляндии. Молотов решительно настаивал на соблюдении Германией прошлогодних договоренностей о Финляндии. Он заявил: «В Финляндии не должно быть германских войск». К тому же в результате их появления правящие круги Финляндии проводят в отношении СССР «двойственную линию». Молотов подчеркнул, что выяснение этого вопроса является его «первой обязанностью»33.
Гитлер отметил заинтересованность Германии в переброске через территорию Финляндии немецких войск в Киркенес, т.е. Северную Норвегию. Но по ходу дискуссии он сказал, что транзит этих войск завершится-де на днях, а «дальнейшие перевозки осуществляться не будут». Гитлер настаивал на получении из Финляндии никеля и леса34.
Поскольку Молотов решительно возражал против присутствия в Финляндии германских войск, а Гитлер косвенно прибегал даже к угрозам, обсуждение этой темы сразу же накалило атмосферу переговоров35. «Ударом на удар следовали вопросы и ответы. Тон не был вспыльчивым, но дебаты велись с обеих сторон с резким ожесточением», — отметил переводчик Шмидт36. Подводя итоги обсуждения и стремясь смягчить обстановку, Риббентроп констатировал: «Фюрер заявил, что Финляндия остается в сфере интересов России, и Германия не будет иметь там войск»37. Но это было заведомо лживым заверением.
Гитлер предложил перейти лучше к «более важным проблемам». Подчеркнув решимость разгромить Англию, он сказал, что после победы над ней Британская мировая империя площадью в 40 млн. квадратных километров «может быть поделена как имущество банкрота». 45 млн. англичан до сих пор правили 600 млн. жителей Британской мировой империи. Этому должен быть положен конец. «В таких условиях открываются широчайшие перспективы, — сказал он. — В течение последующих недель в ходе совместных дипломатических переговоров с Россией они должны быть прояснены и определены формы русского участия в решении этой проблемы. Все государства, которые могут быть заинтересованы в имуществе банкрота, должны прекратить все конфликты между собой и заниматься лишь разделом Британской мировой империи. Это касается Германии, Франции, Италии, России и Японии»38.
Такая постановка вопроса означала, что Гитлер вел широковещательные разговоры о заманчивых перспективах, прежде всего с целью обострить отношения между СССР и Великобританией. Но он сам в этом плане никаких конкретных решений принимать не собирался, откладывая все на неопределенное будущее. Молотов в ответ ограничился всего несколькими общими словами. Никакой дискуссии по существу проблемы не было.
Воспользовавшись тем, что Гитлер упомянул о Черном море, Молотов перевел разговор на конкретные вопросы, связанные с Черным морем и проливами. «Молотов не дал ввести себя в заблуждение, — писал Шмидт. — Он предпочитал обсудить прежде всего вопросы, касающиеся Европы»39. Молотов отметил, что проливы не раз являлись «воротами для нападения на Россию». Он упомянул в этой связи Крымскую войну в середине XIX в. и события 1918–1919 гг. «Мы хотим одного, — сказал Молотов, — гарантировать себя от нападения через проливы. Этот вопрос СССР может решить с Турцией»40.
Однако такой аспект переговоров явно не устраивал Гитлера. Он хотел принять участие в решении вопроса о проливах, а фактически — урегулировать его в соответствии с собственными агрессивными планами, а это означало — в ущерб безопасности СССР.
Молотов стал говорить о Румынии. Он сказал, что «советское правительство выразило свое неудовольствие тем, что без консультаций с ним Германия и Италия гарантировали неприкосновенность румынской территории... Эти гарантии были направлены против интересов Советского Союза».
Далее Молотов спросил, какова была бы позиция Германии, если бы СССР дал «гарантии Болгарии на таких же основаниях, как их дали Германия и Италия Румынии, причем с полным сохранением существующего в Болгарии внутреннего режима»41. Суть этой идеи заключалась прежде всего в том, чтобы противопоставить сотрудничеству Германии с Румынией сотрудничество СССР с Болгарией, а также преградить Германии путь к проливам. Гитлер, уклоняясь от прямого ответа, заметил, что ему необходимо сначала выяснить по этому вопросу позицию как Болгарии, так и Италии.
Поскольку стемнело, Гитлер снова сослался на опасность налетов английской авиации. На том беседа и закончилась, фактически на полуслове, без каких-либо решений, стремления к достижению которых Гитлер и не проявлял.
Сухие записи переговоров, однако, не отражают их конкретной обстановки. Переводчик Шмидт отмечал, что в этой беседе с Гитлером Молотов стал «очень активным. Он хотел знать то, что касается России, гораздо точнее, чем сказал ему Гитлер». Выслушав общие высказывания Гитлера, «он тут же перешел к конкретным вопросам. Он схватил быка за рога... Вопросы обрушивались на Гитлера один за другим. При мне никто из иностранцев с ним так не говорил»42. Шмидт отмечал, что, если бы кто-то другой заговорил с Гитлером подобным образом, фюрер вскочил бы с места и хлопнул дверью. Но тут Гитлер был «сама кротость и вежливость», говорил тоном чуть ли не извиняющимся43. Фабри писал, что заявления Молотова подействовали на Гитлера как «ушат холодной воды»44.
Поздно вечером 13 ноября состоялась заключительная беседа Молотова с Риббентропом. Ввиду налета английских бомбардировщиков на Берлин она проходила в бомбоубежище германского министра иностранных дел. Черчилль в воспоминаниях отмечал, что англичанам было известно о совещании в Берлине. «Хотя нас и не пригласили принять в нем участие, — писал Черчилль, — мы все же не хотели оставаться в стороне»45.
Риббентроп начал беседу с Молотовым с изложения, как он говорил, «приблизительных замыслов, которые, возможно, могут быть реализованы когда-нибудь в будущем». «В целом при этом, — продолжал Риббентроп, — речь идет о переходе к будущему сотрудничеству между государствами — членами пакта трех держав — Германией, Италией, Японией и Советским Союзом, причем ему представляется, что сначала должен быть найден путь к тому, чтобы совместно определить в общих чертах сферы интересов этих четырех государств». Он зачитал по бумаге свои «сырые мысли», как он их назвал, по этому вопросу. Предусматривалось подписание договора, в статье 1 которого говорилось бы о стремлении четырех держав к восстановлению мира.
Дополнительно к договору предлагалось заключить секретное соглашение, «закрепляющее основные направления территориальных устремлений четырех государств». Центр тяжести территориальных аспирации (т.е. устремлений) Германии, помимо пересмотра при заключении мира границ в Европе, сказал Риббентроп, лежит в Центральной Африке, Италии — в Северной и Северо-Восточной Африке, а японцев — южнее Японии и Маньчжурии. И далее: «Центр тяжести территориальных аспирации Советского Союза предположительно мог бы находиться на юге страны, в направлении Индийского океана».
Германский министр предложил также, чтобы Германия, Италия и СССР «оказали влияние на Турцию, влияние в духе устремлений трех государств»46.
Риббентроп заметил, что эти вопросы требуют тщательного анализа и поэтому он не ожидает ответа сразу же.
Молотов, дав понять, что немцы начинают делить шкуру неубитого медведя, точнее — британского льва, снова перешел к конкретным актуальным вопросам тех дней. Он подчеркнул необходимость обеспечения безопасности СССР в районе Черного моря и в этой связи важность предоставления Болгарии гарантий СССР, отметил заинтересованность в судьбах Венгрии и Румынии, выразил желание получить информацию относительно политики Германии в Югославии, Греции и Швеции, коснулся вопроса о режиме выхода из Балтийского моря47.
Особенно подробно Молотов остановился на проблемах Черного моря, их значении для обеспечения безопасности СССР. Поскольку из высказываний Риббентропа было видно, что он претендует на то, чтобы Германия и Италия играли в решении черноморских проблем чуть ли не большую роль, чем СССР, Молотов указал: «Германия не является черноморской державой», сказанное относится и к Италии.
Кратко и весьма уклончиво ответив на поставленные Молотовым вопросы, германский министр заверил, что по окончании войны германские войска будут выведены из Румынии. После этого он снова вернулся к «более крупным» проблемам, ожидая реакции на его «сырые мысли».
Наконец Молотов заявил, что относительно совместной работы СССР, Японии, Германии и Италии он отвечает «положительно», но надо договориться, так как «возникает ряд конкретных вопросов». Что касается разграничения сфер интересов, то Молотов заметил, что до сих пор такой вопрос Германией не ставился и «он является для советского правительства новым». Таким образом, нарком фактически отклонил его обсуждение. Он подчеркнул, что эти «большие вопросы завтрашнего дня» не следует отрывать от проблем сегодняшнего48.
Риббентроп предложил, чтобы дальнейший обмен мнениями по всем этим аспектам происходил через послов в Москве и Берлине. О своей очередной поездке в Москву он уже не говорил.
Если о дележе британского наследства Гитлер и Риббентроп распространялись весьма охотно, то по проблемам, касавшимся стран Восточной Европы, вести какие-либо переговоры и тем более договариваться они явно не хотели. Ведь это могло бы упрочить безопасность СССР, чего в Берлине не желали. Вывод можно было сделать только один: это предопределялось агрессивными планами Германии в отношении СССР.
При освещении историками и публицистами этой беседы иногда можно встретить утверждение, будто Риббентроп и в ней внес предложение о присоединении СССР к тройственному пакту. Но такие утверждения не соответствуют действительности. Некоторым странам германское правительство действительно предлагало присоединиться к этому военному союзу трех агрессивных держав, направленному как против Великобритании и США, так и против СССР, и они присоединялись. В протоколе, подписанном Германией, Италией, Японией и Венгрией, говорилось: «Венгрия присоединяется к тройственному пакту, заключенному 27 сентября 1940 г. в Берлине между Японией, Германией и Италией» (статья I)49.
В проекте же, переданном Риббентропом Молотову, таких слов нет. Статья 1 этого протокола гласила: «Согласно пакту трех держав от 27.09.40 года, Германия, Италия и Япония договорились всеми средствами противодействовать разрастанию войны во всемирный конфликт и сотрудничать для скорейшего восстановления мира во всем мире. При этом они обнародовали свою волю распространить сотрудничество на такие страны в других частях света, которые стремятся прилагать свои усилия в аналогичном направлении. Советский Союз объявляет о своей солидарности с этой целью и со своей стороны полон решимости политически сотрудничать с тремя державами в этом направлении»50.
Разница между этими двумя текстами очевидна. В первом случае речь прямо идет о присоединении Венгрии к тройственному пакту (она вместе с Германией напала в июне 1941 г. на СССР, а также участвовала в войне против Великобритании и США). Во втором же случае говорится о «политическом сотрудничестве» СССР с Германией, Италией и Японией «для скорейшего восстановления мира во всем мире». Разумеется, слова о том, что три державы стремились к восстановлению мира, — это чистая демагогия. Но все же Советскому Союзу предлагалось присоединение не к военному блоку, а совсем иное — заявить о готовности сотрудничать с Германией, Италией и Японией для восстановления мира. Это не одно и то же.
Суть в том, что ни Германия, ни Италия, ни Япония не имели в виду военный союз с СССР для войны против Великобритании и США; наоборот, тройственный союз был заключен ими, в частности, для совместной войны против СССР.
Главное тут все же не в том, что именно предлагали Гитлер и Риббентроп, а зачем они вообще делали такие предложения. А делались они, во-первых, в целях дезинформации СССР о действительных планах Германии в отношении СССР и, во-вторых, в целях осложнения отношений СССР с Великобританией путем организации «утечки» сведений о переговорах по этим вопросам.
Что же касается секретного соглашения об основных направлениях территориальных устремлений четырех держав, то и сам Риббентроп говорил об этом лишь как о «музыке будущего». Таким образом, предлагавшийся Риббентропом договор содержал бы не серьезные обязательства, а лишь, как говорят в таких случаях, заявления о намерениях. На самом же деле никакого соглашения с СССР Гитлер и Риббентроп заключить не собирались. Их предложения о договоре были чистейшей демагогией.
Интересно, как в Берлине подводили итоги переговоров. В узком кругу Гитлер признал безуспешность его усилий в переговорах. Он объяснял это «исключительно благоприятным» международным положением России51, так как Германия воевала, а Россия оставалась вне войны, сохраняла нейтралитет.
Чтобы понять, в чем Гитлер не преуспел, надо уточнить, какие цели он ставил перед собой. Как он сам говорил, его главная цель в переговорах заключалась в том, чтобы «привлечь Россию к участию в большой комбинации против Англии»52. Осуществить эту цель Гитлеру не удалось. Да он и сам к созданию такой комбинации не стремился.
Гитлер коснулся этой темы еще во время встречи с Муссолини 4 октября 1940 г.: «Встает вопрос, почему англичане, несмотря на свое безнадежное в военном отношении положение, все еще держатся. По его мнению, это связано с надеждой Великобритании на Америку и Россию... Фюрер высказался за то, что было бы полезно направить русских в сторону Индии или хотя бы Индийского океана, но добавляет, что он сомневается, удастся ли действительно побудить русских принять в этом направлении активные действия»53.
В Берлине рассчитывали, что визит Молотова даст германскому пропагандистскому аппарату возможность заявлять о сотрудничестве между Германией и СССР, с тем чтобы осложнить советско-английские отношения. Как визитом в июне 1940 г. в Москву Криппса Лондон намеревался «вбить клин» между СССР и Германией, так приглашением Молотова Берлин пытался «вбить клин» между СССР и Великобританией.
Берлин преследовал и другую цель, которая была главной. Начав подготовку к войне против СССР, в частности переброску своих войск с Запада на Восток, Гитлер стремился создать дымовую завесу вокруг своих дальнейших планов. Поэтому Гитлер и Риббентроп в ходе переговоров то и дело повторяли воинственные заявления в адрес Великобритании, особенно о подготовке решающего удара по ней весной 1941 г. Сосредоточение же германских войск в Румынии они пытались обосновать необходимостью предотвращения высадки английских войск в Греции. Но и эта дезинформация не могла иметь успеха.
Подводили итоги и германские военные круги. Там пришли к выводу, что «Молотов оказался крайне упорным и трудным партнером для переговоров, который не скрывал своего скептического отношения к надеждам Германии на победу». Отмечалось, что «переговоры не закончились открытым разладом, но и не принесли положительных результатов». Было решено, что русские не склонны дать себя «отвлечь на Восток»54.
Как оценил переговоры Молотов, а главное — какие выводы из них были сделаны в Кремле в результате его отчета о поездке? Вечером 15 ноября состоялось заседание Политбюро ВКП(б), на котором Молотов подробно доложил о переговорах. Присутствовал, в частности, управляющий делами СНК СССР Я.Е. Чадаев. Владея стенографией, он сделал во время заседания подробные записи. Зафиксированные им высказывания Молотова, по существу, совпадают с тем, что содержится в изложенных выше записях переговоров. Можно лишь добавить, что излагавшиеся Гитлером и Риббентропом планы определения сфер интересов четырех держав он охарактеризовал на заседании как «сумасбродные». Закончив доклад, Молотов сделал выводы: «Итак, встречи с Гитлером и Риббентропом ни к чему не привели... Покидая фашистскую Германию, все мы, члены советской делегации, были убеждены: затеянная по инициативе фашистской стороны встреча явилась лишь показной демонстрацией. Главные события лежат впереди. Сорвав попытку поставить СССР в условия, которые связывали бы нас на международной арене, изолировали бы от Запада и развязали бы действия Германии для заключения перемирия с Англией, наша делегация сделала максимум возможного. Общей для всех членов делегации явилась также уверенность в том, что неизбежность агрессии Германии неимоверно возросла, причем в недалеком будущем. Соответствующие выводы должны сделать из этого и наши Вооруженные Силы».
По ходу выступления Молотова Сталин несколько раз подавал реплики. Когда Молотов отметил, что он отклонил германское предложение о сотрудничестве с членами тройственного пакта, Сталин заявил: «И правильно!». Касаясь высказываний Гитлера об Иране, Сталин вставил: «Советский Союз не удастся поймать на эту удочку. Ведь это наш сосед, и с ним отношения должны быть очень теплыми, хорошими».
Подводя итоги обсуждения, Сталин сказал: «Гитлеровцы не связывали себя никакими нравственными нормами, правилами. У них все средства хороши для достижения поставленной цели. Главным принципом их политики является вероломство. Гитлер постоянно твердит о своем миролюбии. Он был связан договорами с Австрией, Польшей, Чехословакией, Бельгией и Голландией. И ни одному из них он не придал значения и не собирался соблюдать и при первой необходимости их нарушил. Такую же участь готовит Гитлер и договору с нами, но, заключив договор о ненападении с Германией, мы уже выиграли больше года для подготовки решительной и смертельной борьбы с гитлеризмом. Разумеется, мы не можем договор рассматривать основой создания надежной безопасности для нас. Гарантией создания прочного мира является укрепление наших вооруженных сил»55.
О том, как в Москве оценили берлинские переговоры, свидетельствует и телеграмма, посланная 17 ноября Молотовым полпреду в Великобритании И.М. Майскому. В ней сообщалось, что никаких договоров в Берлине подписано не было и что это и не предполагалось. Дело ограничилось обменом мнениями. «Немцы и японцы, как видно, очень хотели бы толкнуть нас в сторону Персидского залива и Индии», писал Молотов, но советское руководство считает «такие советы со стороны Германии неуместными»56.
Накануне, т.е. 16 ноября, по этому поводу было опубликовано и сообщение ТАСС. Дело в том, что в газете «Нью-Йорк уорлд телеграф» было помещено сообщение, будто японский посол в Москве Е. Татекава предложил СССР «всю или часть Британской Индии, если Советский Союз присоединится к коалиции трех держав», а также сделал предложение «об уступке Восточной Сибири Японии». ТАСС было уполномочено заявить, что «это сообщение является нелепым и совершенно не соответствует действительности»57. Вряд ли можно сомневаться в том, что сообщение американской газеты было инспирировано немцами. Но НКИД воспользовался им в качестве повода, чтобы пресечь попытки спровоцировать конфликт между СССР и Великобританией.
Более подробная информация Майскому была послана в упомянутой телеграмме по вопросу о Турции, ибо она тоже могла понадобиться ему для того, чтобы разъяснить англичанам позицию СССР: «Как выяснилось из бесед, немцы хотят прибрать к рукам Турцию под видом гарантий ей безопасности на манер Румынии, а нам хотят смазать губы обещанием пересмотра конвенции в Монтрё в нашу пользу, причем предлагают нам помочь им в этом деле. Мы не дали на это согласия, так как считаем, что, во-первых, Турция должна остаться независимой и, во-вторых, режим в проливах может быть улучшен в результате наших переговоров с Турцией, но не за спиной Турции»58.
Общий итог, который сделали в Москве из поступавшей по самым различным каналам информации, как и из берлинских переговоров, был совершенно ясен: Германия готовится к нападению на СССР. К этому ведется подготовка и военная, и дипломатическая.
Международное положение СССР оказалось сложным. Приходилось считаться с нападением со стороны Германии. Во многих странах, в том числе в Великобритании и США, мечтали о войне между Германией и СССР. Исключение составляли, однако, в то время Италия и Япония, как бы парадоксально это ни казалось. Это было связано с тем, что для осуществления агрессивных планов Италии и Японии им требовалось, чтобы Германия сосредоточивала свои силы для скорейшей победы над Великобританией и не отвлекала их до достижения этой цели на войну с СССР.
Визит Молотова в Берлин стал серьезной проблемой в советско-английских отношениях. Как в Москве опасались англо-германского сотрудничества против СССР, так и в Лондоне испытывали опасения относительно возможности установления сотрудничества между Германией и СССР против Британской империи. Узнав о предстоявшем визите, англичане стали проявлять немалую озабоченность. Но вскоре же после возвращения Молотова в Москву они успокоились. Британское министерство иностранных дел телеграфировало послу в Москву Криппсу, что, по собранным им сведениям, итоги встречи были отрицательными и советское правительство желает сохранить свободу действий и избежать вовлечения его в слишком тесное сотрудничество с Германией. Оно не откликнулось на попытку Гитлера установить сотрудничество в акции против английских интересов на Ближнем и Среднем Востоке. Его политика на Балканах идет вразрез с планами Германии. Оно продолжает оказывать поддержку Китаю59. Великобритания о войне против СССР уже не думала, как это было в начале 1940 г. Напротив, свои надежды выжить в войне она в немалой степени связывала с нападением Германии на СССР и старалась приблизить день начала конфликта между ними.
До 1940 г. положение Советского Союза было относительно хорошим в связи с тем, что в результате ускоренного развития народного хозяйства и одновременно оборонительной мощи страны ни одно государство, включая и Германию, не могло решиться на войну с ним. В 1940 г. ситуация изменилась. Германия сколотила огромные вооруженные силы, хорошо организованные, обеспеченные новейшей военной техникой. На германскую армию работали военные заводы не только самой Германии, но также Чехословакии, Франции и ряда других стран Европы. За 1939–1940 гг. они накопили опыт ведения современной войны. Гитлер считал себя в состоянии разгромить СССР путем очередного блицкрига. В Москве искали выход из создавшегося положения. Надо бы отклонить явно провокационные предложения Гитлера. Но это могло только усугубить положение. Оставалось одно — пытаться по возможности оттягивать сроки нападения, хотя особых надежд на это не было. В Кремле было решено ответить Гитлеру и Риббентропу на их предложение, но в их же манере. Они говорили о сотрудничестве Германии, Италии, Японии и СССР, хотя к этому и не стремились. И Москва в ответ сообщила о готовности к такому сотрудничеству, хотя в действительности такого намерения не имела. Поэтому «согласие» было обставлено явно неприемлемыми для Германии условиями60.
25 ноября 1940 г. Молотов известил Шуленбурга, что СССР согласен принять в основном проект договора четырех держав об их «политическом сотрудничестве и экономической взаимопомощи», изложенный Риббентропом 13 ноября, но при следующих условиях:
1. Если германские войска будут немедленно выведены из Финляндии.
2. Если в ближайшие месяцы будет обеспечена безопасность СССР в проливах путем заключения пакта о взаимопомощи между СССР и Болгарией и создания военной и военно-морской базы СССР в районе Босфора и Дарданелл на началах долгосрочной аренды.
3. Если центром тяжести аспирации СССР будет признан район к югу от Батуми и Баку в общем направлении к Персидскому заливу.
4. Если Япония откажется от прав на концессии на уголь и нефть на Северном Сахалине61.
Как и можно было ожидать, этим четырехкратным «если» вопросу о договоре был положен конец. В Берлине поняли истинную суть такого «согласия». Германское правительство к этому больше не возвращалось.
После переговоров Молотова в Берлине политические проблемы в отношениях между СССР и Германией стали подниматься все реже, так как их обсуждение носило бы конфронтационный характер, а открыто обострять отношения ни та, ни другая сторона не хотели. Продолжалась упорная политическая борьба двух стран по многим аспектам, но борьба подспудная. Внешне же в отношениях между СССР и Германией постепенно наступила тишина. Опасная. Предгрозовая. В противостоянии Германии и СССР дипломаты отходили на второй план. Вперед выдвигались военные.