В российской исторической литературе последнего десятилетия, посвящённой проблемам начального этапа Второй мировой войны, отчётливо проявились две тенденции. С одной стороны, стремление ряда историков к радикальному переосмыслению основных концептуальных положений, выработанных советской историографией в предыдущие десятилетия привело к появлению «ревизионистского» направления в отечественной исторической науке, основными тезисом которого стало утверждение о тотальной сфальсифицированности всей советской военной историографии и необходимости революционного «переосмысления» её основных положений как единственного средства приближения к «правде истории». С другой стороны, значительное число историков не видит оснований для отказа от всего наработанного. Это не означает догматического следования прежним подходам и игнорирования документов, ставших известными исследователям в последние годы. Просто в большинстве случаев эти документы удаётся интерпретировать в соответствии с прежними представлениями. Академик А.О.Чубарьян в предисловии к сборнику «Война и политика» отмечает: «Поразительно, что очень часто публикации, казалось бы, неопровержимых документов не изменяют позиций сторонников различных взглядов, а наоборот, дают стимулы для продолжения старых споров»1.

Советская историография исходила из того, что главной целью СССР в 30—е годы было не допустить возникновения новой мировой войны и втягивания в неё в той или иной форме Советского Союза. Этой стратегической установке были подчинены все конкретные внешнеполитические шаги руководства страны в предвоенные годы. Важнейшее изменение, произошедшее в историографии с конца 80—х годов, заключается в отказе от этой исходной установки и пересмотре взгляда на роль СССР и других великих держав в международных отношениях. Англия, Франция, Польша, США и другие страны перестали рассматриваться в качестве полноценных субъектов мировой политики. Во многих современных сочинениях эти государства предстают в виде неких статистов, второстепенного фактора, представляют своего рода «страдающую» сторону в предвоенных событиях. Роль же реально действующих субъектов отдаётся Германии и СССР. Если в советской историографии в качестве «жертвы обстоятельств» выступал Советский Союз, то теперь в этой роли оказались «демократические» страны, зажатые между «тоталитарными хищниками» — Германией и СССР. Такая позиция в предельном, доведенном до абсурда виде представлена в книге В.Резуна (Суворова) «Ледокол», где И.В.Сталин нарисован сверхъестественно могущественным и гениальным злодеем, вокруг замыслов и действий которого вертится весь мир.

Соответствующим образом интерпретируются и документальные свидетельства. Д.Г.Наджафов, например, видит в речи И.В.Сталина на ХVIII съезде ВКП(б) приглашение Гитлера к переговорам, рассуждая при этом следующим образом: «Сталин подчеркнул..., что СССР стоит "за мир и укрепление деловых связей со всеми странами", но при одном единственном условии: если они "не попытаются нарушить, прямо или косвенно, интересы целостности и неприкосновенности границ Советского государства". Адресовано это было, конечно, не Англии и Франции, а Германии, от которой только и могла исходить потенциальная угроза Советскому Союзу»2. Историк, как видим, убеждён не только в том, что от Англии и Франции нельзя было ждать неожиданностей, но и считает также, что для Сталина в 1939 г. это было очевидно. Эта убеждённость и заставляет его толковать документ соответствующим образом.

Подчеркнём, что суть произошедших в историографии изменений состоит не только (и не столько) в том, что сталинскому руководству теперь приписываются разные интенции, вплоть до стремления к мировому господству. Речь идет о наличии связи между этими интенциями и меха-низмом принятия решений по всем наиболее существенным вопросам предвоенной политики. В какой мере действия советского руководства представляли собой реакцию на складывающиеся помимо его воли обстоятельства, а в какой были обусловлены идеологическими и иными предпочтениями И.В.Сталина и его окружения — вот основной вопрос. Начиная с конца 80—х годов ситуация в отечественной историографии постепенно изменялась в сторону признания СССР наряду с Германией главным действующим субъектом мировой политики накануне и в начале Второй мировой войны. Одновременно, при попытках выяснения мотивов советского руководства в ходе принятия внешнеполитических решений происходил отказ от ссылок на заинтересованность СССР в сохранении мира в Европе — исследователи предпочитают ныне говорить об «имперской традиции» в сталинской внешней политике, «амбициях», «теории о желательности столкнуть между собой капиталистические державы», о «старых имперских идеях», якобы разделяемых И.В.Сталиным, его личных симпатиях и антипатиях.

Очевидно, основной пункт разногласий в новейшей историографии — вопрос о целях советской внешней политики. Учитывая характер существовавшего тогда в стране политического режима, историки, по существу, спорят о мотивах поведения Сталина. Однако, реконструкция последних представляет собой почти неразрешимую проблему. В этом следует видеть причину того, что появление новых документальных материалов чаще всего не изменяет позиции сторонников различных концепций: им удаётся интерпретировать новые документы в соответствии со своими взглядами.

Вопрос о советском военно-стратегическом планировании перед войной — один из важнейших, так как он тесно связан с целым комплексом проблем, и, прежде всего, с оценкой обоснованности внешнеполитических и военно-стратегических решений руководителей нашего государства. Насколько предпринимаемые ими действия соответствовали реальной обстановке и — главное — не в них ли заключается одна из основных причин трагедии начального этапа войны?

В отечественной историографии основательно был изучен процесс подготовки Германии к нападению на СССР, были опубликованы документы германского Генштаба. О соответствующих планах советского руководства было известно намного меньше.

Чрезвычайно скупо освёщен этот вопрос в фундаментальных трудах — «Истории Великой Отечественной войны» и «Истории второй мировой войны». В первом томе «Истории Великой Отечественной войны» без ссылок на какие-либо источники сообщается, что на случай возможной войны СССР имел план «обороны западных государственных границ», который «возлагал на войска приграничных округов задачу при нападении врага отразить его удары, прикрыть мобилизацию, стратегическое сосредоточение и развертывание главных сил Красной Армии»3. Недостатком плана отражения агрессии, пишут авторы тома, являлось предположение о невозможности внезапного нападения противника — решительному наступлению будет предшествовать либо объявление войны, либо фактическое начало войны приграничными силами, что даст советским войскам время для развёртывания на оборонительных позициях4. Характеризуя готовность войск к отражению агрессии, авторы видят основную причину постигших Красную Армию поражений в непра-вильном определении срока нападения и нерешительности руководства в приведении войск в боевую готовность: «...Считалось, что война в ближайшее время не начнется». Недостатки, имевшиеся в подготовке к войне, «не смогли бы решающим образом повлиять на состояние обороны, если бы войска своевременно развернулись и подготовились к отражению немецко-фашистского нападения. Но Советские войска так и не получили приказа о заблаговременном развертывании своих сил и занятии оборонительных рубежей вдоль западных границ СССР»5. Вот практически все, что имеется в «Истории Великой Отечественной войны» о советском предвоенном планировании.

В «Истории второй мировой войны» этому вопросу посвящена отдельная глава в томе III6. Ссылаясь на мемуары Г.К.Жукова и А.М.Василевского7, авторы тома пишут о существовании «планов обороны», которые «уточнялись и дополнялись» Генштабом. Стратегическое развертывание войск первоначально было произведено в ПрибОВО и ЗапОВО от Балтийского моря до Полесья, затем наиболее опасным было признано Юго-Западное направление (Львов — Киев) и в конце 1940 года произведена соответствующая перегруппировка.

Упоминаются «Соображения об основах стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза на Западе и на Востоке на 1940—1941 годы», правда без указания каких-либо дат. «Соображениями» предусмат-ривалось, что военные действия начнутся «с отражения нападения крупных сил противника... Стрелковые войска первого эшелона армий прикрытия и укрепленных районов приграничных округов совместно с пограничниками должны были сдержать первый натиск, а механизированные корпуса вместе со стрелковыми дивизиями второго эшелона при поддержке авиации нанести мощные контрудары и создать благоприятные условия для перехода советских войск в решительное наступление»8. На основе этих «Соображений» развернулась разработка Мобилизационного плана (МП-41), утвержденного в феврале 1941 года. Согласно МП-41, пишут авторы тома, в 1941 году намечалось развернуть подготовку кадров с таким расчётом, «чтобы к концу года можно было решить проблему укомплектования частей командирами взводов и рот». Десять страниц посвящено декабрьскому 1940 года совещанию высшего командного состава Красной Армии.

В целом, говоря о советском предвоенном планировании, авторы «Истории второй мировой войны» видят его недостатки в допущении возможности проведения мобилизационного развёртывания уже после начала войны, в недостаточной разработке вопросов ведения стратегической обороны: «Своеобразие Советской концепции наступления состояло в том, что она исходила из идеи ответного удара по противнику. Эта идея отвечала природе и сущности Советского социалистического государства, ...не собиравшегося нападать на какое-либо государство. При этом признавалась исключительная важность захвата и удержания стратегической инициативы с начала военных действий. Однако эту проблему до конца решить не удалось, так как ее требовалось согласовать с идеей ответного удара, которая исходила, в сущности, из того, что в начале войны необходимо прибегнуть к обороне»9.

В отдельных монографиях, изданных в советский период, вопрос предвоенного планирования рассматривался не слишком глубоко. Так, В.А.Анфилов в монографии «Крушение похода Гитлера на Москву» начало советского военного планирования относит к осени 1940 г., когда создалась непосредственная угроза со стороны вероятных противников СССР — Германии и Японии. Наркомат обороны разработал «план обороны границ и разгрома вторгшегося врага», согласно которому предполагалось, что Германия сможет выставить до 170 дивизий, примерно 70 дивизий смогут выставить её сателлиты, около 50 дивизий выставит Япония. Основные силы Германия развернёт в Восточной Пруссии, чтобы нанести главный удар на Ригу, Каунас, далее на Минск. Вспомогательный удар ожидался из района Бреста на Барановичи, Минск. Одновременно с главным ударом считалось возможным наступление южнее Полесья в направлении Дубно, Броды. Вместе с тем, указывает Анфилов, Генеральный штаб не исключал возможности нанесения главного удара южнее Полесья в направлении на Киев. Но наиболее вероятным считался первый вариант. В сентябре 1940 г. Генеральный штаб и нарком обороны представили на рассмотрение Сталина соображения об основах стратегического развертывания. На утверждение было предложено два варианта «возможных ответных действий Советских Вооружённых Сил на агрессию с запада», из которых Сталин выбрал второй, предусматривавший развёртывание основных сил Красной Армии южнее Припяти. С конца 1940 г. «подготовка к ответному удару проводилась в соответствии со вторым вариантом. В него вносились некоторые коррективы на основании изменений обстановки на западных границах и вскрытия намерений немецко-фашистского командования. В соответствии с ними и в связи с изменением государственных границ весной 1941 г. он был переработан. Но этот документ, названный «План обороны государственной границы 1941 г.», был составлен с опозданием (весной 1941 г. — Ю.Н.). До военных советов приграничных округов его довели директивами лишь в начале мая»10. С этим планом мы и вступили в войну. Содержание плана В.А.Анфилов раскрывает следующим образом: войска приграничных округов должны были упорной обороной обеспечить отмобилизование, сосредоточение и развёртывание главных сил Красной Армии, завоевать господство в воздухе, задержать сосредоточение и нарушить развёртывание войск противника, создав условия для перехода в контрнаступление. «Содержание плана обороны, — пишет Анфилов, — в основном соответствовало официальным взглядам на начальный период, согласно которым войну начинают не полностью отмобилизованные и развернутые вооруженные силы, а лишь войска прикрытия.» На основании директив наркома обороны к 25 мая должны были быть составлены окружные планы обороны границ. Однако они были закончены лишь в июне11.

Из-за отсутствия документов по данному вопросу исследователи были вынуждены главным образом полагаться на воспоминания непосредственных участников событий — Г.К.Жукова, А.М.Василевского, К.М.Мерецкова. Г.К.Жуков в своих «Воспоминаниях...» пишет, что существовавший в 30—е годы оперативный план был переработан в соответствии с изменившейся обстановкой осенью 1940 года. Изначально в нём был заложен кардинальный просчёт, который не был исправлен при дальнейших изменениях плана: наиболее опасным стратегическим направлением было признано юго-западное — Украина, а не западное. «...Весной 1941 года (февраль — апрель) мы этот просчет полностью не исправили и не запланировали на западное направление большее количество сил», — пишет Г.К.Жуков. При этом основную ответственность за это он возлагает на Сталина: «И.В.Сталин для всех нас был высочайшим авторитетом, никто тогда и не думал сомневаться в его суждениях и оценках обстановки. Однако в прогнозе направления главного удара противника И.В.Сталин допустил ошибку»12.

А.М.Василевский наиболее подробно рассказывает о событиях осени 1940—го года. «...С середины апреля 1940 г. я включился в ответственную работу Генерального штаба, — пишет А.М.Василевский, — работу над планом по отражению возможной агрессии. ...Генштаб к тому времени завершал его разработку для представления на утверждение в ЦК партии»13. Этот проект докладывался членам правительства в сентябре 1940 г. — его представляли С.К.Тимошенко, К.М.Мерецков и Н.Ф.Ватутин. А.М.Василевский и А.Ф.Анисов ждали в комнате секретариата И.В.Сталина14. После обсуждения, по словам А.М.Василевского, К.М.Мерецков сообщил, что Сталин не согласился с предложенным Генштабом вариантом развёртывания и поручил Генштабу переработать план. Эту работу намеревались завершить к 15 декабря, с тем чтобы с 1 января 1941 г. штабы округов могли приступить к разработке окружных планов. Таким образом, согласно свидетельству А.М.Василевского, окончательный вариант оперативного плана был разработан «в течение осени и зимы 1940 года», хотя в феврале — апреле 1941 года в него были внесены некоторые коррективы15.

Говоря о причинах постигших Красную Армию летом 1941 года поражений, А.М.Василевский в целом положительно оценивает разработанный Генеральным штабом план, хотя и признаёт ошибку в допущении развёртывания после начала военных действий: «...Фашистская Германия с ее полностью отмобилизованной и уже воюющей армией ставилась в отношении сроков, необходимых для ее сосредоточения и развертывания против нас в те же условия, что и наши Вооруженные Силы». Однако, по мнению А.М.Василевского, это не сыграло бы существенной роли, если бы план своевременно был приведён в действие16.

Подобным же образом, ссылаясь на свидетельство К.М.Мерецкова, характеризует ситуацию С.М.Штеменко. Он утверждает, что 5—го октября 1940 года подготовленный Генштабом план был доложен С.К.Тимошенко и К.М.Мерецковым И.В.Сталину. План исходил из того, что Красной Армии удастся силами войск приграничных округов отбить нападение врага, не допустив при этом его прорыва на нашу территорию, а затем перейти в наступление. В оперативном плане, пишет Штеменко, «правильно решался вопрос о вероятном противнике и направлении его действий». Сталин же высказал мнение, что Германия нанесёт основной удар в расчёте на овладение Украиной и потребовал произвести соответствующую перегруппировку войск. С.К.Тимошенко и С.М.Мерецков возражать не стали17.

К сожалению, сам К.М.Мерецков в своих воспоминаниях сообщает ещё меньше, лишь в одном месте упоминая «план обороны государственной границы», разработанный весной 1941, который «определял проведение мобилизации и развертывания... в случае войны»18. Лишь вскользь говорит он о документе, разработанном в Генеральном штабе, называя его «оперативной запиской», причём из его рассказа получается, что об утверждении Сталиным этого документа, доложенного осенью, он узнал только после декабрьского совещания высшего комсостава, когда вновь был назначен заместителем Наркома обороны. О содержании «оперативной записки» К.М.Мерецков не сообщает ничего19.

Наиболее подробно картина советского предвоенного планирования воссоздана в воспоминаниях маршала М.В.Захарова. Мемуары были подготовлены к печати в 1969 году, однако не увидели свет при жизни автора. Только через двадцать лет Военным издательством книга была опубликована и сразу же привлекла внимание историков, так как содержала множество отсутствовавших в других работах подробностей о работе Генерального штаба накануне войны. Так, значительное внимание маршал Захаров уделяет декабрьскому 1940 г. совещанию высшего командного состава Красной Армии и состоявшимся по его окончании военно-стратегическим играм на картах, подробно характеризует все этапы работы над «Соображениями по плану стратегического развёртывания Красной Армии», которая велась с лета 1940 года20.

Отдельно следует остановиться на том, что было известно до недавнего времени о декабрьском 1940 г. совещании высшего командного состава Красной Армии и оперативно-стратегических играх на картах. Материалы совещания были засекречены, для служебного пользования публиковалась только заключительная речь Наркома Обороны С.К.Тимошенко21. Особенно скудной была информация о содержании игр. Авторы «Истории второй мировой войны» лишь сообщают, что «под руководством наркома обороны была проведена большая стратегическая игра, разбор которой состоялся в Кремле в присутствии И.В.Сталина и других членов Политбюро ЦК ВКП(б)»22. Г.К.Жуков и А.М.Василевский, вспоминая о событиях конца 40—го — начала 41—го года, утверждали, что целью проведения игр было «проверить реальность и целесообразность основных положений плана прикрытия и действий войск в начальный период войны»23. Впервые в открытой печати сведения об участниках и замыслах операций сторон появились в воспоминаниях М.В. Захарова, который тоже утверждал, что игры проводились для «отработки некоторых вопросов, связанных с действиями войск в начальный период войны»24.

Практически ничего не было известно о ходе и результатах игр. Г.К.Жуков в своих «Воспоминаниях...» ограничился следующим замечанием: «Игра изобиловала драматическими моментами для восточной стороны. Они оказались во многом схожими с теми, которые возникли после 22 июня 1941 года, когда на Советский Союз напала фашистская Германия...»25. К.М.Симонов, вспоминая о своих встречах с Г.К.Жуковым, привёл такие слова маршала: «...Я, командуя «синими», развил операцию именно на тех направлениях, на которых потом развивали операцию немцы. Наносил свои главные удары там, где они их потом наносили. Группировки сложились примерно так, как потом они сложились во время войны. ...Руководство игрой искусственно замедляло темп продвижения «синих», придерживало его. Но «синие» на восьмые сутки продвинулись до района Барановичей...»26 В.А.Анфилов в своих книгах, изданных в 70—е — 80—е годы, без ссылок на документы рассказывает об одной игре, которая была проведена после декабрьского совещания, в первой половине января 1941 г. Замысел игры предполагал отработку одного из возможных вариантов агрессии против СССР: «восточные», которыми командовал Д.Г.Павлов (нач. штаба В.Е.Климовских), должны были отразить наступление «западных», которыми командовал Г.К.Жуков (нач. штаба М.А.Пуркаев), севернее Полесья. Однако, пишет В.А.Анфилов, «западным» удалось разгромить гродненскую и белостокскую группировки «восточных» и выйти в район Лиды; только после вмешательства руководства игрой и дачи дополнительных вводных задача, поставленная перед «восточными», была решена27. В двух последних монографиях В.А.Анфилова, изданных уже в 90—е годы, эта версия о содержании игр воспроизводится без существенных изменений, за исключением указания, что игр было две. Более того, автор счёл возможным включить собственное воспоминание, аналогичное симоновскому. Ссылаясь на свою беседу с Г.К.Жуковым в середине 60—х гг., он пишет, что в ходе 1—й игры, целью которой являлась проверка плана прикрытия на западном направлении, «синие» нанесли «три мощных удара по сходящимся направлениям», прорвали укрепрайоны и, разгромив сувалкскую и белостокскую группировки «красных», вышли к Лиде. «Изобразив эти удары на рукописи моей будущей книги «Бессмертный подвиг», — пишет В.А.Анфилов, — маршал Жуков сказал, что «эта игра явилась генеральной репетицией начала Великой Отечественной войны. К сожалению, из уроков ее не сделали должных выводов ни Павлов, ни мы с Тимошенко, ни Сталин»28. Отметим, что эта версия оказалась привлекательной для пишущих о войне авторов и была использована в работах Н.Н.Яковлева, Д.А.Волкогонова, а также некоторых других историков29 и даже была обыграна в одном из последних отечественных фильмов о войне — художественно-документальной ленте Ю.Н.Озерова «Великий полководец маршал Г.К.Жуков», где в одной из сцен главный герой укоряет Д.Г.Павлова за то, что тот не сделал выводов из итогов оперативно-стратегической игры. «Я же показал тебе, как это может быть!» — восклицает на экране Жуков. Единственное свидетельство, в какой-то мере противоречащее всем цитированным выше, принадлежит М.И.Казакову, одному из участников 1—й игры, утверждавшему в своих изданных в 1971 г. воспоминаниях, что наступающей стороной в ходе этой игры были «восточные», которым по условиям игр и отдавалось превосходство в силах и средствах30.

Обобщая сказанное, в целом можно утверждать, что вопросы советского предвоенного планирования освещались в отечественной литературе чрезвычайно скупо. Историкам в значительной мере приходилось пользоваться мемуарами видных советских военачальников, причём, чаще всего информацию, содержащуюся в них, нельзя было проверить по документам. Соответственно, уровень научной разработанности данной проблемы был невысоким. Это было вызвано недоступностью для историков важнейших документов предвоенной поры. Рассекречивание в конце 80—х — начале 90—х годов многих архивных фондов повлекло за собой активизацию научных исследований и позволило историкам сделать шаг вперед в изучении вопроса.

В 1991—1993 годах в «Военно-историческом журнале», журнале «Новая и новейшая история» были опубликованы некоторые важнейшие документы советского Генштаба, датируемые осенью 1940 — весной 1941 года, значительно расширявшие представления историков о подготовке СССР к войне. Это четыре варианта стратегического развёртывания Вооруженных Сил СССР, а также Приказ Наркома обороны СССР от 14 мая 1941 года командующему войсками Прибалтийского особого военного округа и план прикрытия территории Прибалтийского ОВО на период мобилизации от 2 июня 1941 г., разработанный в соответствии с этим приказом31. Дальнейшее расширение источниковой базы произошло в середине 90—х гг., когда Ю.А.Горьков и Ю.Н.Сёмин опубликовали ещё несколько документов: директивы НКО командованию округов, директиву КОВО командующему 12—й армией, приказ штаба 12—й армии командованию 13—го стрелкового корпуса, и т.д.32 Наконец, целый ряд документов впервые появился в фундаментальной публикации под названием «1941 год», осуществлённой в 1998 году под научной редакцией В.П.Наумова33.

Первыми публикаторами оперативных планов отмечено, что все они имеют почти одинаковую структуру: а) Военно-политическая обстановка; б) Состояние вооружённых сил вероятных противников; в) Намерения и вероятные планы вероятных противников; г) Основы стратегического развёртывания Вооружённых Сил СССР; д) Основы стратегического развёртывания Вооружённых Сил СССР на Западе. Все четыре документа имеют самый высокий гриф секретности: «Особо важно», «Совершенно секретно» и составлены в единственном экземпляре заместителем начальника оперативного управления Генштаба генерал-майором А.М.Василевским. Написаны от руки. Под каждым из них обозначены подписи Наркома обороны СССР и начальника Генерального штаба, но сами подписи, за исключением варианта от 18 сентября 1940 года, отсутствуют. Нет также и каких-либо отметок о том, были ли эти документы рассмотрены высшим политическим руководством и какие по ним были приняты решения.

Самые ранние по времени составления два документа относятся к осени 1940 года. Название дано их первым публикатором полковником Е.И.Зюзиным условно по описи архива: «Соображения об основах стратегического развертывания Вооруженных Сил СССР на Западе и на Востоке на 1940 и 1941 годы»34. Так как под одним из них обозначена подпись Б.М. Шапошникова, можно сделать вывод, что разработан он был до 15 августа 1940 года, когда Б.М.Шапошников был снят с поста начальника Генштаба35. Публикация первого документа в «Военно-историческом журнале» содержит серьёзный недостаток: пропущенные листы (из 37 листов документа опубликованы листы 1—14, а также 37) начинаются в месте перечисления войск, развёртываемых в составе 8—й армии Северо-Западного фронта, пропуск части текста никак не обозначен, лист 37 начинается также с перечисления войск, только развёртываемых на Востоке. В результате механической стыковки двух перечней получается, что в составе восьмой армии предполагается развернуть «лишних» 4 мотострелковые дивизии, 2 танковые дивизии, 8 танковых бригад, 47 полков авиации и т.д. Второй документ подписан С.К.Тимошенко и К.А.Мерецковым и на нём проставлена дата — 18 сентября 1940 года. В его публикациях также имеются расхождения: в частности, в одном случае в составе 12—й армии Юго-Западного фронта обозначен 2—й мехкорпус, в другом — 2 мехкорпуса и 1 танковая бригада, по-разному обозначен и номер документа36.

Экземпляр ещё одного из имеющихся в нашем распоряжении документов планирования датирован 11 марта 1941 года и носит название «Уточненный план стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза на Западе и на Востоке»37. Следует сказать, что этот вариант оперативного плана, к сожалению, и при первой публикации в «Военно-историческом журнале», и в книге «1941 год» приведён в сокращении.

До появления в 1998 году сборника «1941 год» единственным из полностью опубликованных планов развёртывания Красной Армии, имевшихся в распоряжении исследователей, был документ, поименованный при первой публикации «Соображения по плану стратегического развертывания вооруженных сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками»38. Исследователи не единодушны в датировке этого документа: составители сборника «1941 год» датируют его по надписям на прилагаемых картах и схемах «не ранее 15 мая». Ю.А.Горьковым же дата 15 мая проставлена непосредственно в шапке документа39. При первой публикации в «Военно-историческом журнале» В.Н.Киселёв датировал его 15—м мая, и из публикации также следует, что дата проставлена в заголовке к тексту: «Председателю Совета Народных Комиссаров от 15 мая 1941 г. Соображения...»40. Если же верить описанию, сделанному В.Д.Даниловым, первая страница «Соображений...» представляет собой бланк с угловым штампом Наркома обороны СССР, на котором помечено: «...мая 1941 года»41. Чтобы разрешить противоречие, возникшее, по-видимому, вследствие ошибки кого-то из исследователей, необходимо обратиться непосредственно к подлиннику документа. В тексте «Соображений...» имеются исправления, по поводу авторства которых также существуют разногласия: составители сборника «1941 год» считают, что они, предположительно, принадлежат Г.К.Жукову, Ю.А.Горьков полагает, что исправления сделаны рукой Н.Ф.Ватутина42. В журнальной публикации допущена, видимо, неточность: данные о войсках противника приводятся «по состоянию на 15 апреля», в то время как в других случаях — на 15 мая 1941 г43.

Помимо вышеперечисленных планов стратегического развертывания в распоряжении исследователей есть ещё ряд опубликованных документов: Акт передачи Наркомата Обороны44, «Записка наркома обороны СССР и начальника Генштаба Красной Армии в Политбюро ЦК ВКП(б) о про-ведении организационных мероприятий по военным округам» от 4 июля 1940 г.45, «Записка Наркома обороны СССР и начальника Генштаба Красной Армии в ЦК ВКП(б) о соображениях по развертыванию Вооруженных Сил Красной Армии на случай войны с Финляндией» от 18 сентября 1940 г.46, «Записка Начальника штаба КОВО по решению военного совета ЮЗФ по плану развертывания на 1940 год»47, некоторые директивы Наркома обороны и Генштаба командованию приграничных округов48, планы прикрытия, разработанные командованием приграничных округов к лету 1941 г.49, «Справка о развертывании Вооруженных Сил СССР на случай войны на Западе» от 13 июня 1941 г.50 и некоторые другие.

Получение доступа к этим до недавнего времени совершенно секретным документам, публикация их, пусть и частичная51, на страницах научных журналов предоставили возможность значительно детализировать представления о предвоенном планировании советской стороны, уточнить и даже подвергнуть сомнению многие положения, принятые в советской исторической науке. Современными исследователями окончательно отброшен тезис о внезапности нападения для высшего политического и военного руководства страны: к войне готовились, её ждали. Вместе с тем, по-новому встали вопросы, касающиеся степени готовности нашей страны к войне, правильности конкретных шагов советского руководства в формировании этой готовности и ответственности за тяжёлые поражения первых месяцев войны. В работах В.А.Анфилова, М.А.Гареева, Ю.А.Горькова, Г.Городецкого, П.Н.Бобылёва, других историков, вышедших в последние годы, вопросы подготовки нашей страны к войне рассмотрены уже с учётом недавно рассекреченных документов52.

Ю.А.Горьков, изучивший составлявшиеся с 1924 г. советским Генштабом оперативные документы, сообщает, что последний перед осенью 1940 года план на случай войны был составлен в 1938 году53. Очевидно, что изменение внешнеполитической обстановки, расширение территории СССР, увеличение количества военных округов в 1939—1940 гг. должны были повлечь за собой переработку, либо составление нового варианта плана. Однако, принимая в мае 1940 года Наркомат Обороны, С.К.Тимошенко в «Акте приема» заявил: «К моменту приема и сдачи Наркомата обороны оперативного плана войны не было, не разработаны и отсутствуют оперативные планы, как общий, так и частные. Генштаб не имеет данных о состоянии прикрытия границ. Решения военных советов округов, армий и флота по этому вопросу Генштабу неизвестны»54. «Акт приема Наркомата обороны», рассекреченный в числе многих других документов в конце 80—х — начале 90—х гг., свидетельствует против А.М.Василевского, вспоминавшего, как уже отмечалось, что уже в середине апреля 1940 года Генштаб завершал работу над планом. К этому свидетельству А.М.Василевского, по-видимому, восходят утверждения некоторых историков о том, что основы нового оперативного плана были разработаны Генштабом «к лету» 1940 г.55 Следует учесть, что если работа над планом и велась весной-летом 1940 г., то включение Прибалтики и Бессарабии в состав Советского Союза обязательно должно было в значительной мере обесценить эту работу и повлечь за собой очередное изменение. Поскольку под разработанным в этот период документом обозначена подпись Б.М.Шапошникова, можно считать, что работа над ним велась в июле и была завершена не позднее 15 августа, когда Б.М.Шапошников был снят с поста начальника Генштаба.

План этот не был утвержден Наркомом обороны СССР и неизвестно, был ли он доложен И.В.Сталину и В.М.Молотову. Причиной этого, по мнению Ю.А.Горькова, было несогласие Наркома Обороны (в журнальной публикации у Ю.А.Горькова ошибочно названа фамилия К.Е.Ворошилова) с оценкой Северо-Западного направления как главнейшего и сосредоточением основных сил Красной Армии, в соответствии с этим, севернее Полесья56. В.А.Анфилов, а вслед за ним, по-видимому, и составители сборника «1941 год» называют дату — 16 августа, когда состоялось заседание Главного Военного Совета, где было решено внести в документ изменения, «касающиеся предполагавшегося направления главных ударов противника и соответственно направлений операций РККА»57. П.Н.Бобылёв сообщил, однако, что заседание Главного Военного Совета от 16 августа было посвящено рассмотрению «Схемы мобилизационного развертывания», и никаких решений относительно «Соображений...» на нём принято не было, о чём свидетельствует сохранившийся протокол заседания58.

Переработанный план помечен 18—м сентября и скреплён подписями С.К.Тимошенко и К.А.Мерецкова, что, видимо, дало основание М.В.Захарову в своих мемуарах, а вслед за ним и некоторым историкам утверждать: план докладывался Сталину и Молотову непосредственно 18 сентября59. Между тем «Журнал записи лиц, принятых И.В.Сталиным» свидетельствует, что С.К.Тимошенко и К.А.Мерецков в сентябре были у Сталина только один раз — 16 числа60. Поэтому, на наш взгляд, правы те авторы, кто называет 16 сентября как дату, когда С.К.Тимошенко и К.А.Мерецков были с докладом у Сталина61; тогда имеющийся в нашем распоряжении документ, датированный 18 сентября, следует считать уже переработанным в соответствии с его указаниями (если они были) вариантом. Указания эти касались, очевидно, и разработки отдельного плана развёртывания войск против Финляндии — соответствующий документ также датирован 18 сентября62.

Ю.А.Горьков и некоторые другие авторы, считают, что оперативный план от 18—го сентября 1940 года был рассмотрен И.В.Сталиным и В.М.Молотовым 5—го октября и, после того как были учтены сделанные ими замечания, утверждён 14—го октября63. Этому есть прямое документальное подтверждение — «Записка наркома обороны и начальника Генштаба», адресованная Сталину и Молотову, начинающаяся со слов: «Докладываю на Ваше утверждение основные выводы из Ваших указаний, данных 5 октября при рассмотрении планов стратегического развертывания Вооруженных Сил СССР на 1941 год»64. Пунктами № 2 и № 5 «Записки» основным вариантом признавался тот, согласно которому главные силы Красной Армии должны были быть развёрнуты в составе Юго-Западного фронта. Вместе с тем, считалось необходимым иметь и разработанный «северный» вариант.

Историки и мемуаристы, рассказывая о процессе работы над планом оперативного развёртывания, сводят содержание имевшихся среди участников разногласий к вопросу об определении направления главного удара немецких войск. В первом варианте «Соображений...», разработанном под руководством Б.М.Шапошникова, предполагалось, что немцы развернут основные силы к северу от реки Сан, однако осенью в ходе работы над планом главное изменение, внесённое в результате непосредственного вмешательства И.В.Сталина, касалось как раз этого пункта: «Учитывая мнение, что основная угроза исходит из района южнее Варшавы в направлении на Киев, И.В.Сталин дал указание усилить войска Юго-Западного фронта», — пишет Ю.А.Горьков65. Основанием для этого служат мемуары Г.К.Жукова и ссылки других военачальников на свидетельство К.А.Мерецкова (хотя сам К.А.Мерецков, как мы видели, в своих воспоминаниях обошёл этот вопрос стороной). «И.В.Сталин был убежден, — писал, в частности, Г.К.Жуков, — что гитлеровцы в войне с Советским Союзом будут стремиться в первую очередь овладеть Украиной, Донецким бассейном, чтобы лишить нашу страну важнейших экономических районов и захватить украинский хлеб, донецкий уголь, а затем и кавказскую нефть…»66. Эта версия закрепилась в историографии в 60—е — 70—е гг.: например, авторы исследования «Начальный период войны (по опыту первых кампаний и операций второй мировой войны)», изданного в 1974 г., ссылаясь на мемуары А.М.Василевского, относят принятие этого решения к сентябрю 1940 года, объясняя его «ошибочным мнением», чуть ли не личной прихотью И.В.Сталина67. Есть примеры этому и в новейшей литературе. Говоря о причинах произошедшей после 22 июня катастрофы, А.Н.Мерцалов обвиняет Сталина в «произвольной отмене» плана Генерального штаба, «в целом безошибочно определявшего направление главного удара вермахта»68. А.А.Печёнкин, также ссылаясь на мемуары А.М.Василевского, пишет: «Сталин заявил, что немцы нанесут главный удар не в центре советско-германского фронта, а на юго-западе, чтобы прежде всего захватить наиболее богатые сырьевые, промышленные и сельскохозяйственные районы Украины, а затем — нефть Кавказа. Генштабу поручалось переработать план, предусмотрев сосредоточение главной группировки советских войск на юго-западе. /.../ Этот документ почти полностью повторял августовский вариант Шапошникова в части оценки намерений Германии, но предусматривал существенное изменение группировки советских войск»69. Л.А.Безыменский, пытаясь проиллюстрировать якобы имевшее место нежелание «диктатора» считаться при принятии решений с данными разведки, из которых он выбирал «только то, что представлялось ему нужным для обоснования уже сложившейся у него концепции», подчёркивает: когда И.В.Сталин предложил внести в план изменения относительно направления возможного главного удара вермахта, то сделал это вовсе не на базе данных и выводов разведки, а по собственному волевому решению70.

В данном случае некритическое следование мемуарной версии вносит путаницу: получается, что указания И.В.Сталина относительно наиболее угрожающего направления были Генштабом проигнорированы. Документы свидетельствуют: изменения, внесённые в план, практически не касались определения вероятных планов противника. И в первом варианте «Соображений...», и во втором — основным — «наиболее политически выгодным, а, следовательно, и наиболее вероятным» признавался вариант развёртывания основных сил Германии к северу от реки Сан с целью нанесения главного удара из Восточной Пруссии71. На самом деле, переработка плана коснулась раздела V, где излагались «Основы нашего стратегического развертывания». Если Б.М.Шапошников предлагал развернуть наиболее мощную группировку Красной Армии к северу от реки Сан, то в октябре, хоть и признавалось необходимым иметь разработанными оба варианта, основным был признан «южный». Видимо, советское командование руководствовалось при этом не столько представлениями о возможных действиях Германии, сколько соображениями о трудности ведения наступательных действий в Восточной Пруссии, а также очевидными стратегическим преимуществом, которое могло бы дать успешное наступление в южной Польше. Объяснять это решение только субъективными причинами — «просчётом» Сталина, в чью непогрешимость безгранично верило руководство Генштаба и Наркомата обороны — было бы значительным упрощением действительной ситуации. «Следует отметить, что советские военные специалисты, — указывает, например, Н.М.Раманичев, — давно считали юго-западное стратегическое направление наиболее выгодным для наступательных действий против Германии и ее союзников в Европе. Оно позволяло кратчайшим путем выйти во фланг основной группировки противника, которая при всех вариантах его действия могла быть сосредоточена в районе Люблина и к северу от него, т.е. в Центральной Польше и Восточной Пруссии. Удар на юго-западном направлении — из района южнее реки Припять на Краков и Бреслау (Вроцлав) позволял отсечь Германию от Балкан, а значит от основных ее союзников с их источниками нефти и продовольствия. Выход к Эльбе в ее верхнем течении, а потом поворот на север или северо-запад давал возможность не только изолировать от самой Германии основные силы немецких войск, развернутые в Восточной Пруссии и Польше, но и уничтожить их, что вынудило бы германское руководство капитулировать»72.

Содержание разногласий сводилось, таким образом, не к определению направления главного удара противника, а к вопросу: где самим наступать? Подтверждением этому стали рассекреченные материалы декабрьского совещания высшего командного состава Красной Армии, точнее — материалы проведённых после окончания совещания оперативно-стратегических игр на картах. Как уже отмечалось, в отечественной литературе до недавнего времени общепризнанной была точка зрения, что в ходе игр Генштабом проверялись оперативные планы, подготовленные на случай войны. Характер военных действий со стороны Красной Армии рисовался как оборонительный, причём ход первой игры, действие которой разворачивалось на Западном фронте, в основном предвосхитил действительное развитие событий после 22 июня 1941 г.73. Однако материалы декабрьского совещания рисуют иную картину. Задания на обе игры для противоборствующих сторон были составлены таким образом, что из них полностью исключались операции начального периода войны. Учебные цели игр были следующие: «1. Дать практику высшему командованию: а) В организации и планировании фронтовой и армейской операции /…/ б) В управлении операцией, организации и обеспечении взаимодействия вооруженных сил и родов войск и управлении тылом. 2. Проработать и усвоить основы современной наступательной операции фронта и армии /…/ 4. Ознакомиться с основами оборонительной операции…»74. По условиям игр, «Западные», напав на «Восточных», не завершая развёртывания, в первом случае продвинулись на 70—120 км от государственной границы, но, в результате контрудара «Восточных», были отброшены в исходное положение; при втором же варианте вторгшийся противник не только был отбит, но Юго-Западному фронту «Восточных» удалось даже продвинуться на его территорию. И из этого уже положения «Восточные» должны были осуществить наступательную операцию. Вопрос о том, как же удалось «Восточным» отбить нападение, остался организаторами игр обойдённым75. П.Н.Бобылёв, перу которого принадлежит несколько подробных статей, посвящённых ходу и содержанию игр76, отмечает: созданные на играх группировки соответствовали «Соображениям...» от 18 сентября 1940 г.77. Театром действий первой игры было северо-западное направление — Прибалтийский Особый военный округ и Восточная Пруссия. В ходе игры «Восточные» не только не выполнили поставленных перед ними задач по окружению и разгрому «Западных», но, как пишет Г.К.Жуков, «игра изобиловала драматическими моментами для восточной стороны»78. Наступление же, предпринятое «Восточными» в ходе второй игры — на Юго-Западном направлении — было более успешным. П.Н.Бобылёв непосредственно связал результаты игр с перенесением авторами мартовского варианта «Соображений...» центра тяжести советских военных усилий на юго-западное направление, считая, что основываясь на опыте именно этой игры составители плана заключили: «Развертывание главных сил Красной Армии на Западе с группировкой главных сил против Восточной Пруссии и на Варшавском направлении вызывает серьезные опасения в том, что борьба на этом фронте может привести к затяжным боям»79. Однако, как мы видели, эта переориентация произошла ещё в сентябре. В частности, аналогичная по смыслу формулировка содержалась уже в «Соображениях...» от 18 сентября. Отмечая сложные природные условия Восточной Пруссии, наличие в ней мощных укреплённых районов, что, естественно, должно было затруднить ведение наступательных действий, авторы плана делали вывод: «...возникают опасения, что борьба на этом фронте может привести к затяжным боям, свяжет наши главные силы и не даст нужного и быстрого эффекта, что в свою очередь сделает неизбежным и ускорит вступление Балканских стран в войну против нас»80.

Таким образом, результаты военно-стратегических игр лишь подтвердили правильность принятых осенью 1940 г. решений, заставили сделать окончательный выбор в пользу «южного» варианта развёртывания войск Красной Армии. Что касается вопроса о возможных планах Германии, то признание наиболее угрожающим юго-западного направления произошло не в сентябре-октябре 1940 г., а позднее: составители плана развёртывания КОВО, подготовленного в конце 1940 г., уже исходят из того, что наиболее вероятным вариантом действий противника будет нанесение ударов против Юго-Западного фронта с целью захвата Украины81. В документах Генштаба решительный выбор в пользу юго-западного направления был сделан в мартовском варианте «Соображений...», подготовленном уже под руководством Г.К.Жукова. Работа над ним велась, по словам самого Жукова, зимой-весной 1941 года82. Главное изменение, по сравнению с предыдущим вариантом, касалось определения места сосредоточения основной группировки немецких войск. Предполагалось, что Германия развернёт большинство своих сил на юго-востоке с тем, чтобы «ударом на Бердичев, Киев захватить Украину». Наступление на Юге будет сопровождаться вспомогательным ударом из Восточной Пруссии. Другой вариант считался менее вероятным, хотя и не исключался. Что касается стратегического развёртывания войск Красной Армии, то в мартовских «Соображениях...» делался выбор в пользу варианта, при котором основные силы сосредотачивались на Юго-западном фронте. Задачей их было разбить главные силы немцев в первый же период войны и отрезать Германию от балканских стран83.

Невозможно не связать произошедшее изменение представлений Генштаба о наиболее вероятных действиях противника с поступавшими в Москву по всем каналам разведданными, поскольку в документах, докладывавшихся осенью 1940 — весной 1941 г. руководителями Разведуправления Генштаба, НКВД и НКГБ СССР И.В.Сталину и В.М.Молотову и содержавших предупреждения о готовящемся нападении, намерения Германии рисовались как захват Украины. Процитированное выше утверждение Л.А.Безыменского показывает слабое знакомство исследователя с материалами документальных сборников, упоминамых в его статье, в частности, «Секреты Гитлера на столе у Сталина». В подавляющем большинстве донесений разведки цели Германии в предстоящей войне против СССР представлялись как захват Украины и Кавказа (кампания по дезинформации, проводимая гитлеровцами, предусматривала внедрение именно такой версии)84. Представленные в первом томе сборника «1941 год» (за период с июня 1940 г. по март 1941 г. включительно) разведывательные материалы дают следующую картину: из общего числа отмеченных нами 31 документа, содержащего в той или иной форме информацию о целях Германии в предстоящей войне против СССР, в подавляющем большинстве эти цели рисуются как захват Украины, Украины и Кавказа (Баку), «южных районов СССР», создания «самостийной Украины» и т.п.85 Ещё в ряде случаев речь идет об отторжении Бессарабии и Молдавии (док. № 41), о нехватке продовольствия в Германии как причине, толкающей её к войне против Советского Союза, а также нужде рейха в угле и нефти (№№ 89, 103, 161, 268, 301, 321). Документы, содержащие информацию о военных планах Германии, говорят о «наступлении через Украину», ударе в направлении на Киев (№№ 204, 216, 240). В двух случаях упоминаются и другие варианты — Прибалтика и Западная Белоруссия (№№ 217, 320), но в качестве дополнения к «удару на Киев»). Кроме того, сводки о переброске немецких войск к границам СССР содержат сведения о том, что больше всего дивизий было сосредоточено против КОВО (№№ 60, 167). Добавим, что информация из совершенно разных источников содержит практически однотипные сведения: донесения из Берлина, Бухареста и Белграда, перехват телеграммы турецкого посольства в Москве, анонимное письмо в советское посольство в Берлине, сообщение о выступлении С.Криппса, пересказ высказываний Гальдера и т.д. Известный доклад Ф.И.Голикова от 20 марта, в который включены заслуживавшие наибольшего, на взгляд Разведупра, внимания донесения, отражает этот перекос в сторону южного направления (№ 327). И только в трёх донесениях (»Корсиканца» и «Альты») (№№ 158, 268, 289) содержится другая, более соответствующая истинным замыслам Германии информация.

Утверждения о «желании» И.В.Сталина86 получать информацию определённого содержания основаны, по-видимому, на мемуарных свидетельствах советских военачальников, не заинтересованных, очевидно, разделить ответственность за принятие тех или иных решений. Тем не менее, без анализа всего комплекса поступивших от разведслужб донесений преждевременно говорить о том, что И.В.Сталин имел все возможности сделать правильные выводы, но в силу «запрограмми-рованности» мышления не справился с этой задачей — а именно это и под-разумевается в некоторых публикациях, в частности, в работе Л.А.Безыменского. А.Н. и Л.А.Мерцаловы, не утруждая себя исследованием документов, смотрят на проблему ещё проще: для них все предвоенные просчёты советского руководства — свидетельство умственной неполноценности И.В.Сталина. «Объективные сведения поступали из самых разных источников от президентов до перебежчиков, этих подлинных героев этой еще не начавшейся войны, — утверждают они. — Однако мышление Сталина было не в состоянии сделать верные выводы из многообразной, обширной, часто противоречивой информации»87. Почему бы, однако, оттолкнувшись от уже опубликованных документов, не сделать вывод о том, что ожидание Сталиным и Генштабом (или только Сталиным, если доверять мемуарам) сосредоточения основной группировки сил Германии и нанесения главного удара в полосе Юго-Западного фронта соответствовало поступавшим разведданным? Во всяком случае, если кому-то из историков хочется считать Сталина настолько ограниченным в принятии решений «идеологической заданностью» или чем-нибудь иным и не способным адекватно оценивать поступавшую к нему информацию, всё же следовало бы, на наш взгляд, признать: опирался на данные разведки, он сделал бы именно те выводы, которые и следовало сделать, исходя из его представлений о характере внешнеполитической ситуации.

Наиболее оживлённая дискуссия в историографии последних лет развернулась вокруг последнего по времени составления варианта «Соображений...». Большинством исследователей он был интерпретирован как план превентивного (упреждающего) удара, предложение нанести который якобы было сделано Генштабом И.В.Сталину в мае 1941 г. «Генштаб предлагал нанести упреждающий удар, — пишет, например, П.Н.Бобылёв, — т.е. возложить на СССР инициативу в развязывании войны с Германией»88. Вопрос о правильности такой интерпретации был оттеснён на задний план тем обстоятельством, что ряд авторов использовали документ для попытки доказать намерение советского руководства совершить летом 1941 г. нападение на Германию в рамках широкой программы по «советизации Европы»89. Содержание развернувшейся дискуссии затемнялось используемой терминологией: сторонники ревизионистской концепции, говоря о подготовке Советским Союзом «упреждающего удара», употребляли это понятие как синоним нападения (агрессии), что затрудняло взаимопонимание участников дискуссии и, в конечном итоге, мешало решению конкретных вопросов: можно ли рассматривать «Соображения...» как действующий документ или И.В.Сталин отклонил предложение Генштаба, а, главное, не слишком ли поспешно некоторые исследователи согласились считать «Соображения...» тем планом, согласно которому предполагалось открыть военные действия войсками Красной Армии?