Последняя ночь перед войной

Сталин работал в основном вечером и ночью и ложился спать лишь под утро. Так было и в ночь с 20 на 21 июня 1941 г., когда, попрощавшись с группой ведущих работников оборонной промышленности и завершив другие дела, Сталин уехал на свою ближнюю дачу в Кунцево. Донесения, которые Сталин получал из Генерального штаба, от пограничников и моряков, от военной и политической разведки, из дипломатических источников и даже из германского посольства в Москве были очень тревожны, однако в Кремле и даже в Наркомате обороны царило относительное спокойствие: Сталин был уверен в том, что Германия не будет вести войну на двух фронтах, у него имелись на этот счет заверения от самого Гитлера. К тому же разведчики уже много раз ошибались, передавая в Москву не только не точную, но и заведомо ложную информацию — все немецкие службы дезинформации работали весной 1941 г. на полную мощность. Мнение Сталина никто не решался тогда оспорить.

В советских войсках близ западной границы проводились обычные учения и спортивные соревнования. Тысячи самолетов на военных аэродромах и тысячи танков и автомашин не были даже замаскированы, хотя немецкие военные самолеты почти ежедневно летали над советской территорией. В приграничных военных округах только в конце дня 19 июня был получен приказ Наркома обороны маршала СССР С.К. Тимошенко и начальника генерального штаба Красной Армии генерала армии г.К. Жукова — провести в срок до 1 июля маскировку аэродромов «под цвет окружающей местности» и рассредоточить скопившиеся на этих аэродромах самолеты, Военным округам предлагалось лишь к 15 июля провести мероприятия по маскировке складов, мастерских и парков1. Узнав о том, что командующий Прибалтийского Особого военного округа генерал-полковник Ф.И. Кузнецов отдал распоряжение о приведении в боевую готовность систем ПВО, а это означало затемнение в городах по всей Прибалтике, г.К. Жуков направил в штаб округа приказ — отменить введенную здесь в ПВО повышенную боевую готовность, так как эти действия «наносят ущерб промышленности, вызывают различные толки и нервируют общественность» 2. Сходные указания получили также генерал-полковник М.П. Кирпонос и генерал армии Д.Г. Павлов, командовавшие Киевским и Западным Особыми военными округами. «Сохраняйте спокойствие и не паникуйте», — говорил им по телефонам военной связи Тимошенко.

К утру 21 июня 1941 г. германские войска, а частично и войска союзников фашистской Германии, заканчивали выдвижение на исходные позиции для наступления на всем протяжении советско-германской границы. Солдаты получили трехдневный сухой паек, танки и самолеты были заправлены горючим и стояли наготове. Огромная и хорошо вооруженная армия, имевшая почти двухлетний опыт военных действий в Европе, заканчивала последние приготовления, чтобы на рассвете следующего дня перейти границу Советского Союза. Германское командование завершило продолжавшееся более 6 месяцев развертывание своих основных сил, создав на важнейших направлениях группировки войск, превосходившие наши войска на этих направлениях в четыре-пять раз.

Немецкое командование намеревалось и на этот раз использовать стратегию и тактику молниеносной войны: в резерве оставалось лишь 20–30 дивизий. Вводимый в действие план «Барбаросса» был рассчитан на разгром Красной Армии в западных округах страны в течение двух-трех недель. При этом основные силы нашей армии предполагалось уничтожить западнее линии Днепр, Западная Двина, не допустив их отхода в глубь страны, чего не смог сделать когда-то Наполеон. К исходу трех месяцев немецкие войска должны были выйти к Северному Кавказу, к Донецкому бассейну и в Центральный промышленный район, захватив Киев, Москву и Ленинград. Война должна была закончиться решающей победой Германии еще до наступления холодов. Готовился удар невиданной ранее силы. Вместе с разного рода вспомогательными частями, а также с войсками Румынии, Венгрии и Финляндии у границ СССР было сосредоточено более 5 миллионов солдат, тысячи танков и самолетов, десятки тысяч полевых орудий.

Советский Союз располагал в своих западных военных округах армией в 190 дивизий с личным составом около 3 млн. человек. По общей численности танков и самолетов Красная Армия даже превосходила здесь Германию и ее союзников, но уступала им по числу орудий и минометов. Красная Армия не имела на Западе достаточно сил для проведения каких-либо крупных наступательных операций, но у нее было достаточно сил для организации эффективной обороны. Однако советские дивизии не были приведены в состояние боевой готовности и не ждали нападения.

Генерал-полковник г. Гудериан, который командовал нацеленной на Минск 2-й танковой группой, наблюдавший в бинокль за советской территорией, был поражен: ничто не свидетельствовало о том, что Красная Армия чем-то обеспокоена. Позднее он вспоминал:

«20 и 21 июня я находился в передовых частях моих корпусов, проверяя их готовность к наступлению. Тщательное наблюдение за русскими убеждало меня в том, что они ничего не подозревают о наших намерениях. Во дворе крепости Брест, который просматривался с наших наблюдательных пунктов, под звуки оркестра они проводили развод караулов. Береговые укрепления вдоль Западного Буга не были заняты русскими войсками. Перспектива сохранения внезапности была настолько велика, что возник вопрос: а стоит ли при таких обстоятельствах проводить артиллерийскую подготовку?» 3.

Главным недостатком Красной Армии была не численность дивизий или малое число танков и самолетов самых новых типов, а дефицит опытных командных кадров на всех уровнях выше батальонного звена. Страшная волна репрессий, которая обрушилась в 1937–1938 гг. на командные кадры Красной Армии и Военно-Морского флота, опустошила ряды советских военачальников особенно старшего и среднего уровня. Командиры рот стали командовать у нас полками, командиры полков командовали армиями, командиры дивизий — фронтами. Большая часть новых командиров не проходила обучения в военных академиях, а многие даже не прошли военных училищ. Германскую группу армий «Север» возглавлял генерал-фельдмаршал В.Ф. фон Лееб, группой армий «Центр» командовал генерал-фельдмаршал Ф. фон Бок, во главе группы армий «Юг» стоял генерал-фельдмаршал г. фон Рундштедт. Все они окончили немецкие военные академии еще до первой мировой войны и отличились в военных действиях 1939–1940 гг. в Польше и Франции, в которых они также командовали группами армий. Им противостояли с советской стороны генералы Ф.И. Кузнецов, Д.Г. Павлов и М.П. Кирпонос. Все они отличились в советско-финской войне 1939–1940 гг., но тогда они командовали дивизиями, и у них не было опыта по командованию крупными соединениями. Именно это обстоятельство было решающим для Гитлера, когда он принимал решение о подготовке войны против СССР.

Как показал на Нюренбергском процессе генерал-фельдмаршал В. Кейтель, который был в 1940–1941 гг. одним из главных авторов плана «Барбаросса» и ближайшим военным советником Гитлера, многие немецкие генералы предостерегали Гитлера от нападения на СССР, считая, что Красная Армия — очень сильный противник. Однако Гитлер отверг эти сомнения. «Первоклассный состав высших советских военных кадров, — заявил Гитлер своим генералам, — истреблен Сталиным в 1937 году. Таким образом необходимые умы в подрастающей смене еще пока отсутствуют». 9 января 1941 г., выступая на совещании высших нацистских генералов по поводу подготовки войны против СССР, Гитлер снова заявил: «У них нет сегодня хороших полководцев»4.

В мае 1941 г. Сталин в дополнение к посту Генерального секретаря ЦК ВКП(б) занял пост Председателя Совета Народных Комиссаров СССР. В.М. Молотов остался наркомом иностранных дел и первым заместителем Председателя Совнаркома. В Кремле в том же здании Сената, где был служебный кабинет Сталина, для него была оборудована и большая новая квартира. Сталин мог принимать здесь и иностранных гостей, но никогда не ночевал. Сюда пришли в 5 часов дня некоторые из членов и кандидатов в члены Политбюро: Молотов, Микоян, Маленков, Берия, Вознесенский. «В субботу 21 июня, вечером, мы, члены Политбюро, были у Сталина на квартире. — писал в воспоминаниях А.И. Микоян. — Обменивались мнениями. Обстановка была напряженной. Сталин по-прежнему уверял, что Гитлер не начнет войны»5. Но настроения в Генеральном штабе в эти часы уже начали меняться: на немецкой стороне происходили почти открытые перемещения войск, а германские самолеты непрерывно появлялись над советской территорией. Сталин попросил Молотова вызвать в Кремль германского посла графа Ф. фон Шуленбурга для объяснений.

Шуленбург явился по вызову. Молотов вручил ему заявление по поводу нарушения советской границы германскими самолетами. Он спросил также о причинах поспешного отъезда в Германию многих работников посольства. Почему в Германии не публикуются миролюбивые заявления Советского правительства и распространяется так много слухов о близкой войне между СССР и Германией? «Советское правительство не в состоянии понять, в чем заключается недовольство Германии в отношении СССР, если таковое имеется», — говорил Молотов. Шуленбург ответил, что вопросы Болотова имеют основание, но он не в состоянии на них ответить, так как Берлин его совершенно не информирует. Конечно, он сообщит в Берлин о беспокойстве Кремля. О разного рода слухах известно и Шуленбургу, но он не может дать им никакого объяснения6. Однако перед вызовом в Кремль Шуленбург руководил уничтожением в посольстве всех секретных бумаг — по срочному приказу, переданному ему лично по радио из Берлина. Это были не только слухи.

В то время, когда Молотов беседовал с германским послом, Тимошенко и Жуков получили из штаба Киевского военного округа первое сообщение о перебежчике: к пограничникам вышел немецкий фельдфебель, который утверждал, что он бывший коммунист и что немецкое наступление начнется рано утром 22 июня. Жуков немедленно доложил об этом Сталину. «Приезжайте с наркомом минут через 45 в Кремль», — сказал Сталин. Совещание с военными, на которое был вызван также маршал С.М. Буденный, началось около 9 часов вечера и продолжалось полтора часа. Результатом его стала директива № 1, оформленная как приказ Народного комиссара обороны. Войска предупреждались о возможности в течение дня 22 и 23 июня внезапного нападения немцев, которое «может начаться с провокационных действий». Войскам предписывалось находиться в полной боевой готовности, но «не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения». Передача этой директивы в штабе приграничных округов началась в зашифрованном виде после 11 часов вечера и закончилась, по свидетельству Жукова, в 00 часов 30 минут 22 июня. Однако в штабы армий, корпусов и дивизий директива № 1 пришла лишь к двум часам ночи или даже позже. Мало кто успел сделать что-либо существенное в оставшееся до начала войны время.

Проводив военных, Сталин вызвал к себе в кабинет еще одного из заместителей Председателя СНК наркома внутренних дел и генерального комиссара государственной безопасности Л.П. Берию. Тот доложил последние данные разведки. Один из самых ценных советских агентов г. Кегель, работавший в германском посольстве в Москве, сообщал, что во дворе посольства в Леонтьевском переулке немцы жгут документы — столб дыма был виден издалека, рождая мысли о пожаре.

Из Германии участники ставшей позднее знаменитой антифашистской организации «Красная капелла» продолжали собщать о скором начале войны с СССР — германское нападение, согласно этим сообщениям, должно произойти в промежутке между 22 и 25 июня 1941 г. Еще 16 июня, когда нарком госбезопасности В.Н. Меркулов докладывал данные разведки Сталину и Молотову, Сталин на тексте донесения «Старшины» — одного из руководителей «Красной капеллы» офицера люфтваффе X. Шульце-Бойзена, написал: «Это не источник, а дезинформатор», прибавив к этой резолюции грубое ругательство7.

Поэтому, докладывая новые сообщения, в одном из которых прямо говорилось: «Германия нападет на СССР 22 июня после 3 часов утра». Берия заметил, что считает эти сообщения дезинформацией. Берия ушел от Сталина в 11 часов вечера. Сталин еще часа два занимался разными делами, отдавая распоряжения по телефону, но около часа ночи уехал на дачу в Кунцево и лег спать. Крепко заснул и начальник охраны Сталина генерал Н. Власик. В Наркомате обороны Жуков и Тимошенко находились в кабинете наркома, принимая сообщения из округов. Никто не спал и в Наркомате Военно-Морского флота. Узнав о директиве № 1, нарком ВМФ Н.Г. Кузнецов не только направил соответствующие телеграммы командующим Северного, Балтийского и Черноморского флотов, но и по телефону отдал приказ: объявить на всех флотах «готовность №1». В повышенной боевой готовности или «готовности № 2» корабли и базы находились еще с 19 июня.

Иная обстановка царила вечером и ночью 21 и 22 июня в имперской канцелярии в Берлине. Все было уже решено, все генералы были на своих постах, все приказы отданы. В войска был передан пароль «Дортмунд». Название этого германского города было избрано как сигнал для пуска в ход гигантской военной машины, самой большой из всех, которые когда-либо создавались в мире.

Большую часть времени вечером 21 июня Гитлер провел в обществе Геббельса. Гитлер знал, что Геббельс ведет подробные и постоянные записи о всех своих встречах и разговорах с фюрером. Эти записи сохранились и были опубликованы.

«Нападение на Россию начинается в 3.30 ночи, — писал Геббельс в своем дневнике. — Фюрер предпринимает небольшую прогулку на автомобиле. Он выглядит совершенно переутомленным. Он подготовил новое обращение к народу, которое намного превосходит другое — к солдатам. Итак, наступление начинается в 3.30. 160 укомплектованных дивизий. Линия наступления протяженностью в 3 тысячи километров. Самое крупное во всем мире сосредоточение войск. По мере того, как приближается час решения, фюрер все более освобождается от давившего на него страшного бремени. Он просто оттаивает. Кажется, что с него спадает вся усталость. Мы прогуливаемся три часа туда-сюда по его салону. Я вновь могу бросить взгляд в его внутренний мир. Нам не остается ничего много, как нападать. Сталин должен пасть. Дуче введен в курс дела. После колебаний время зачтения воззвания назначено на 5.30. К этому времени фюрер будет знать, как идет наступление, и об этом должен узнать народ и весь мир. Наши приготовления закончились. Сделано все, что вообще можно было сделать. А теперь решить все должно военное счастье» 8.

Первый день войны

Официальной датой и временем начала Отечественной войны в советских учебниках назывались обычно 4 часа утра 22 июня. Однако первые бомбы упали на Севастополь в 3 часа 15 минут, и две минуты спустя Нарком ВМФ сообщил об этом Тимошенко. К Сталину Н. Кузнецов не смог дозвониться; у него были номера телефонов Кремля, но не было связи с дачей Сталина. В 3 часа 15 минут на некоторых участках советско-германской границы начался и обстрел советских позиций. В 3 часа 30 минут артиллерийский обстрел велся почти на всем протяжении границы, а бомбы падали почти на все крупные города Украины, Белоруссии и Прибалтики и на советские военные аэродромы. Донесения об этом шли в Наркомат обороны. Вот как описывал позднее события этой ночи Жуков:

«Нарком приказал мне звонить И.В. Сталину. Звоню. К телефону никто не подходит. Звоню непрерывно. Наконец слышу сонный голос генерала Власика, начальника управления охраны.

— Кто говорит?

— Начальник Генштаба Жуков. Прошу срочно соединить меня с товарищем Сталиным.

— Что? Сейчас? — изумился начальник охраны. — Товарищ Сталин спит.

— Будите немедля: немцы бомбят наши города, началась война. Несколько мгновений длится молчание. Наконец в трубке глухо ответили.

— Подождите.

Минуты через три к аппарату подошел И.В. Сталин. Я доложил обстановку и просил разрешения начать ответные боевые действия. И.В. Сталин молчит. Слышу лишь его тяжелое дыхание.

— Вы меня поняли? Опять молчание.

— Будут ли указания? — настаиваю я. Наконец, как будто очнувшись, И.В. Сталин спросил:

— Где нарком?

— Говорит по ВЧ с Киевским округом.

— Поезжайте с Тимошенко в Кремль. Скажите Поскребышеву, чтобы он вызывал всех членов Политбюро»9.

Заседание Политбюро началось в 5 часов 45 минут утра и продолжалось более 3-х часов. Из членов и кандидатов в члены Политбюро здесь были с самого начала Молотов и Берия. Позднее подошли разбуженные среди ночи Микоян, Каганович, Ворошилов и Маленков. Присутствовали также начальник Главного политического управления РККА Л.З. Мехлис и Генеральный прокурор СССР А.Я. Вышинский. По свидетельству Жукова, Сталин был бледен и сидел за столом, держа в руке не набитую табаком трубку. Жуков и Тимошенко доложили обстановку. Сталин неожиданно спросил:

«Не провокация ли это немецких генералов?

— Немцы бомбят наши города на Украине, в Белоруссии и Прибалтике. Какая это провокация? — ответил Тимошенко.

— Если нужно организовать провокацию, то немецкие генералы бомбят и свои города, — сказал Сталин и, подумав немного, продолжал:

— Гитлер наверняка не знает об этом. Надо срочно позвонить в германское посольство»10.

На звонок из Кремля в посольстве ответили, что сам посол просит принять его для срочного сообщения. Молотов вышел, чтобы принять Шуленбурга в своем кабинете, расположенном близко от кабинета Сталина. Как раз в это время первый заместитель начальника Генштаба генерал-лейтенант Н.Ф. Ватутин сообщил Жукову о том, что немецкие сухопутные войска после сильного артиллерийского огня перешли границу на ряде участков северо-западного и западного направлений и стали развивать наступление. Жуков и Тимошенко доложили об этом Сталину и просили разрешения дать войскам приказ — немедленно организовать ответные действия и нанести контрудары по противнику. «Подождем возвращения Молотова», — ответил Сталин. Он продолжал еще на что-то надеяться.

Шуленбург появился в кабинете Молотова в Кремле после 6 часов утра, хотя в немецких документах начало этой встречи было помечено временем 5.30 утра. Германский посол заявил, что ему поручено передать Советскому правительству ноту следующего содержания: «Ввиду нетерпимой далее угрозы, создавшейся для германской восточной границы вследствие массированной концентрации и подготовки всех вооруженных сил Красной Армии, Германское правительство считает себя вынужденным немедленно принять военные контрмеры». Письменный текст ноты, подписанной Риббентропом, был весьма пространным и содержал перечисление множества якобы допущенных Советским Союзом нарушений договора о ненападении и договора о дружбе от 23 августа и 28 сентября 1939 года. Молотов даже не сразу понял, о чем идет речь, и спросил: «Что означает эта нота?» Шуленбург ответил, что, по его мнению, это начало войны. Молотов пытался спорить, доказывать, что СССР не нарушал никаких соглашений с Германией. Но и Шуленбург был явно расстроен и подавлен выпавшей на его долю миссией, давая понять своему собеседнику, что считает действия своего правительства неоправданными и неожиданными. «Для чего же Германия заключила пакт о ненападении, когда так легко его порвала?» — задал Молотов риторический вопрос, завершая встречу11. Посол и нарком расстались «не без обычного в таких случаях рукопожатия».

Вернувшись в кабинет Сталина, Молотов принес всем дурную весть: «Германское правительство объявило нам войну». По свидетельству Жукова, Сталин молча опустился на стул и глубоко задумался. Все остальные также молчали. Наступила долгая и тягостная пауза. Ее нарушил Жуков, предлагая немедленно обрушиться на противника всеми имеющимися в приграничных округах силами. Выслушав предложения военных, Сталин велел дать новую директиву, запретив, однако, войскам, за исключением авиации, нарушать германскую границу. Он все еще надеялся как-то остановить начавшееся вторжение.

Директива № 2 была подписана Тимошенко, Жуковым и Маленковым в 7 часов 15 минут утра. Однако в армии и корпуса, уже подвергшиеся нападению агрессора. она стала поступать лишь после 9 или даже 10 часов утра. Но кто и как мог ее выполнить? Эта директива требовала: «Мощными ударами бомбардировочной и штурмовой авиации уничтожить авиацию на аэродромах противника и разбомбить основные группировки его наземных войск». Предлагалось также разбомбить порты Кенигсберг и Мемель.

Но в воздухе уже господствовала германская авиация, а более тысячи советских самолетов были уже уничтожены на своих аэродромах. Значительная часть военных аэродромов в западных округах была выведена из строя. Немецкие летчики сбили в первый же день войны и многие бомбардировщики, которые были подняты в воздух с бомбами на борту, но без необходимого сопровождения их истребителями. Несколько десятков самолетов потеряла 22 июня и германская авиация, но эти потери были несопоставимы с потерями советских ВВС. Атакам с воздуха подвергались и советские танковые и моторизованные войска, которые не были даже замаскированы. Вспоминая первый день войны, немецкий летчик г.У. Рудель позднее писал:

«К вечеру первого дня я уже совершил четыре вылета к линии фронта между Гродно и Волковысском. Русские пригнали сюда огромные массы танков и грузовых автомашин. Мы бомбим танки, зенитную артиллерию и склады боеприпасов. Грузовики и танки стоят друг за другом почти без интервалов, часто тремя параллельными колоннами. Я не могу много думать, атакуя эту неподвижную цель. Теперь все это превратится в море обломков»12.

Получив директиву № 2 и не зная, что делать в ответ на непрерывные налеты германской авиации, командующий ВВС Западного Особого военного округа генерал И.И. Копец застрелился. И это было не единственное генеральское самоубийство в первый день войны. Директива № 2 предписывала войскам «обрушиться всеми силами на вражеские силы и уничтожить их в районах, где они нарушили советскую границу». Но тут же говорилось: «Впредь, до особого распоряжения, наземными войсками границу не переходить» 13. Однако в эти же часы советские войска уже начали отступать от границы, и далеко не везде это отступление происходило в относительном порядке.

Утром 22 июня 1941 года Сталин подписал много постановлений и принял много решений. Была образована Ставка Главного командования во главе с Тимошенко. В ее состав вошли Жуков, Ворошилов, Кузнецов, Буденный и Молотов. Сталин также был назван членом ставки, но всем было ясно, что именно он является ее фактическим руководителем. Ни Тимошенко, ни Жуков не могли принять ни одного важного решения, не получив на это одобрения Сталина. По предложению Сталина Президиум Верховного Совета СССР принял Указ о проведении мобилизации в стране. Западные округа были преобразованы во фронты.

Однако страна еще не знала о начавшейся войне. Народный комиссар ВМФ адмирал Кузнецов позднее вспоминал:

«Около 10 часов утра 22 июня я поехал в Кремль. Решил лично доложить обстановку. Москва безмятежно отдыхала. Как всегда в выходные дни, в центре было малолюдно, редкие прохожие выглядели празднично. Лишь проносились отдельные машины, пугая пешеходов тревожными гудками. Столица еще не знала, что на границах полыхает пожар войны и передовые части ведут тяжелые бои. В Кремле все выглядело, как в обычный выходной день. Часовой у Боровицких ворот, подтянутый и щеголеватый, взял под козырек и, как всегда, заглянул в машину. Немного сбавив скорость, мы въехали в Кремль. Я внимательно смотрел по сторонам — ничто не говорило о тревоге. Кругом было тихо и пустынно» 14.

Официальное заявление о войне сделал, как известно, в 12 часов дня В.М. Молотов «по поручению Советского правительства и его главы товарища Сталина». По свидетельству как Молотова, так и Микояна, члены Политбюро предлагали выступить с обращением к народу самому Сталину, но он к этому еще не был готов. Текст заявления, прозвучавший по радио, был подготовлен всеми членами Политбюро. Именно в этом заявлении начавшаяся война была впервые названа «отечественной». Все запомнили навсегда последние слова речи Молотова: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами».

Сообщения с фронтов, которые поступали и после 12 часов, были неутешительны, и это вызывало все большее раздражение Сталина. Он плохо знал генералов, которые в эти часы командовали войсками. Поэтому сразу же после образования Ставки Сталин предложил направить в качестве ее представителей маршалов Б.М. Шапошникова и Г.И. Кулика — на Западный фронт, а Жукова — на Юго-Западный фронт. «Наши командующие фронтами — пояснил Сталин Жукову. — не имеют достаточного опыта в руководстве боевыми действиями войск и, видимо, несколько растерялись». Жуков был удивлен. «А кто же будет осуществлять руководство Генеральным штабом в такой сложной обстановке?» — спросил он. «Не теряйте времени, — с раздражением ответил Сталин. — Мы тут как-нибудь обойдемся. Оставьте за себя Ватутина»15

Жуков вылетел в Киев на самолете, и часа через три он уже был в ЦК КП(б)У, где его встречал Н.С. Хрущев, которого Сталин уже предупредил о приезде Жукова.

Сталин поручил Хрущеву сопровождать Жукова в поездке к командующему Юго-Западным фронтом М.П, Кирпоносу. Эта поездка из Киева в Тернополь на автомобиле заняла несколько часов, в течение которых Жуков не знал, что творится на фронтах16. А дела там шли хуже и хуже. Положение дел на Юго-Западном фронте складывалось плохо, но оно еще не казалось катастрофическим. Германское командование, вопреки ожиданиям Сталина, наносило свой главный удар не на юге. Хуже обстояли дела в Прибалтике, но и здесь потери советских войск еще не были особенно велики. Однако на Западном фронте, где наносился главный удар, положение было уже близко к катастрофе.

Командующий этим фронтом генерал Д.Г. Павлов уже в первые часы войны утратил нити управления войсками. Он провел вечер 21 июня на спектакле гастролировавшего в Минске Московского Художественного театра. Получив директиву № 1, он прибыл на командный пункт фронта. Сообщения, имевшиеся уже в штабе фронта, были крайне тревожными, однако на доклад об этом наркому Тимошенко тот ответил: «Вы будьте поспокойнее и не паникуйте». Война застала Павлова и подчиненные ему войска врасплох. Тимошенко сказал Павлову в 4 часа утра: «Действуйте так, как подсказывает обстановка». Но обстановка менялась каждый час, и контролировать ее Павлов уже не мог. На Минском направлении обозначился крупный прорыв фронта. Когда утром 22 июня Сталин звонил в штаб Западного фронта, желая лично разобраться в делах, ему отвечали, что генерал Павлов «уехал в войска» и связи с ним нет. Прибывшие в Минск во второй половине дня маршалы Шапошников и Кулик также не смогли овладеть ситуацией на Западном фронте.

После двух часов дня Сталин снова вызвал к себе Тимошенко, Ватутина и Кузнецова. Однако Наркомат обороны и Генеральный штаб не имели ясной информации о ходе разворачивавшегося на западных рубежах страны гигантского сражения. Не сознавал характера и масштаба нависших над страной угроз и сам Сталин.

Результатом двухчасового совещания стала пространная и отредактированная лично Сталиным директива № 3 с требованием о переходе советских войск в контрнаступление с целью разгрома агрессора и выхода Красной Армии на его территорию. И Северо-Западному, и Западному, и Юго-Западному фронтам приказывалось нанести «мощные концентрические удары», «мощные контрудары во фланг и тыл противника» и к исходу 24 июня уничтожить главные группировки противника. На этот раз Сталин сказал, что он разрешает войскам переходить границу и вести действия, «не считаясь с границей».

Эта директива была отправлена в войска около 9 часов вечера. Еще позже о директиве № 3 узнал от своего заместителя генерал-лейтенанта Н.Ф. Ватутина появившийся в Тернополе г. Жуков. Он был тем более удивлен, так как под директивой стояли не только подписи Тимошенко и Маленкова, но и самого Жукова. «Но мы еще не знаем, — заметил он звонившему из Москвы Ватутину, — где и какими силами противник наносит удары. Не лучше ли до утра разобраться в том, что происходит на фронте, и тогда уже принять готовое решение». Ватутин сказал, что он разделяет точку зрения Жукова, но все уже решено. Директива одобрена Сталиным, который приказал поставить на ней и подпись Жукова. Тому не оставалось ничего другого, как подчиниться приказу и передать соответствующие распоряжения командующему и начальнику штаба Юго-Западного фронта, что вызвало у них множество возражений. Если директивы № 1 и № 2 вызвали удивление у многих генералов приграничных округов, то директива № 3 вызвала недоумение и раздражение в большинстве штабов западных фронтов. Войска этих фронтов оказались под мощными ударами армий противника и далеко не везде были в состоянии организовать прочную оборону. А от них требовали перехода в наступление. Позднее г. Жуков комментировал эту директиву весьма сдержанно:

«Ставя задачу на контрнаступление. Ставка Главного Командования не знала реальной обстановки, сложившейся к исходу 22 июня. Не знало действительного положения дел и командование фронтов. В своем решении Главное Командование исходило не из анализа реальной обстановки и обоснованных расчетов, а из интуиции и стремления к активности без учета возможностей войск, чего ни в коем случае нельзя делать в ответственные моменты вооруженной борьбы. Предпринятые контрудары в большинстве своем были организованы крайне плохо, без надлежащего взаимодействия, а потому и не достигли цели» 17.

Сталин спал в ночь на 22 июня не более двух часов и находился в Кремле в первый день войны уже больше 12 часов. Он ничего не ел и выпил за день только стакан крепкого чая. Попрощавшись с военными, Сталин вызвал к себе на 20 минут Берия, который и в этот день был его последним собеседником18.

После нескольких телефонных разговоров Сталин подписал и просмотрел разного рода документы и около 6 часов вечера уехал на свою дачу в Кунцево и лег отдохнуть. Только в кабинете Наркома обороны был прямой телефон к Сталину, но Тимошенко и Ватутин решили его в тот вечер больше не беспокоить. В 1943–1945 гг. Сталин многие военные дела решал не в Кремле, а на даче, вызывая сюда членов Политбюро, ГКО, других военачальников и наркомов. В своей новой кремлевской квартире Сталин позднее принимал даже У. Черчилля.

После войны Сталин вызывал как членов Политбюро, так и военачальников на свои южные дачи, где он проводил большую часть зимы и часть осени. Но в первые дни и месяцы войны Сталин еще не решался и не думал о превращении своих дач в центр власти, а тем более в центр военного командования. Поэтому в те часы, которые Сталин проводил на даче, решение многих, даже самых срочных дел откладывалось до появления Сталина в Кремле, Все это создавало дополнительные трудности для командования, так как германские войска проводили свои атаки только в самое светлое время суток и отдыхали после наступления темноты. С 6 часов вечера 22 июня до 3 часов ночи 23 июня Сталина в Кремле не было.

Гитлер и Черчилль в первый день войны

В Берлине в имперской канцелярии первый день войны прошел совсем иначе, чем в Кремле и в Москве. Уже первые донесения с фронтов свидетельствовали о крупных успехах германского оружия. По радио непрерывно звучали фанфары. В Берлине не спали в ночь на 22 июня очень многие, а Гитлер не спал уже вторую ночь подряд. В 6 часов утра в министерство иностранных дел к Риббентропу были приглашены на пресс-конференцию иностранные корреспонденты. Но в это же время Геббельс объявил по радио о выступлении фюрера.

«Германский народ, национал-социалисты, — заявлял Гитлер в своей Декларации. — После тяжелых размышлений, когда, я был вынужден молчать в течение долгих месяцев, наконец наступил момент, когда я могу говорить с полной откровенностью. Москва предательски нарушила условия, которые составляли предмет нашего договора о дружбе. Сейчас приблизительно 160 русских дивизий находятся на нашей границе, В течение ряда недель непрерывные нарушения этой границы. Ночью 18 июня русские патрули снова проникли на германскую территорию и были оттеснены лишь после продолжительной перестрелки.

Теперь наступил час, когда нам необходимо выступить против иудейско-англосаксонских поджигателей войны и их помощников, а также евреев из московского большевистского центра. От Восточной Пруссии до Карпат располагаются формирования германского восточного фронта. Осуществляется концентрация войск, которая по своим масштабам и по своему территориальному охвату является величайшей, какая когда-либо имела место в мире. Принимая на себя тяжелые обстоятельства, я служу делу мира в этом районе, обеспечивая безопасность Европы и защиту всех стран Европейского континента. Сегодня я решил передать судьбу государства и нашего народа в руки наших солдат. Да поможет нам Бог в этой важнейшей борьбе!»19

Именно от этой декларации Гитлера, не содержавшей ничего, кроме смеси расистской демагогии и грубой лжи, берут начало многие более поздние фальсификации событий 1941 г., в частности и работы В. Суворова (Резуна).

Днем 22 июня сообщения о первых боях и первых победах, о трофеях и взятии в плен многих тысяч красноармейцев поступали в ставку Гитлера со всех фронтов. Начальник Генерального штаба сухопутных сил Германии генерал-полковник Гальдер, который вел ежедневные записи о событиях и встречах, отмечал:

«Наступление германских войск застало противника врасплох. Боевые порядки противника в тактическом отношении не были приспособлены к обороне. Его войска в приграничной полосе были разбросаны на обширной территории и привязаны к районам своего расквартирования. Охрана самой границы была слабой»20.

Ближе к вечеру Гитлер также решил отдохнуть, предварительно отдав распоряжение о переезде на следующий день в новую специально оборудованную ставку в Восточной Пруссии — поближе к фронту.

На Британских островах сообщение о начале германского вторжения в Россию было получено рано утром 22 июня. Еще в пятницу 20 июня вечером премьер-министр У. Черчилль перебрался в летнюю загородную резиденцию главы прави-тельства — в Чекерс, находившуюся примерно в часе езды от Лондона. Черчилль был уверен в скором начале германо-советской войны. И Черчилль, и президент Соединенных Штатов Ф. Рузвельт сходились в том, что в этой войне Великобритания и США должны будут помогать России. «Если бы Гитлер вторгся в ад, — заметил в одной из бесед британский премьер, — я, как минимум, дал бы в Палате общин хороший отзыв о Сатане».

В субботу 21 июня после позднего обеда Черчилль несколько часов прогуливался и беседовал с американским послом Виннантом и его женой, с британским министром иностранных дел лордом А. Иденом и его женой, с британским послом в Москве С. Криппсом и некоторыми другими. Уже после полуночи Черчилль отправился спать. Его не стали будить, когда пришло сообщение о нападении Германии на СССР. Своему личному секретарю Колвиллу Черчилль много раз говорил, что его никогда не следует будить ради чего-либо, кроме как вторжения нацистов в Англию. Однако известие о нападении Гитлера на СССР было первым, о чем он узнал около 8 часов утра 22 июня. Сделав ряд распоряжений, связанных с этой очень обрадовавшей британского премьера новостью, Черчилль с 11 часов утра стал составлять свою речь для Би-би-си. Он завершил эту работу всего за полчаса до выступления по радио. Черчилль не проводил по этому поводу никаких консультаций ни с военными, ни с военным кабинетом. Все было оговорено заранее, и не было никаких разногласий. Черчилль был выдающимся оратором, и его речь по радио 22 июня вошла не только в историю второй мировой войны, но и в историю ораторского искусства.

«На протяжении последних двадцати пяти лет, — говорил Черчилль, — никто не был таким упорным противником коммунизма, как я. Я не откажусь ни от одного слова, которое я когда-либо произнес о нем. Но все это бледнеет перед тем зрелищем, которое раскрывается перед нами теперь.

Прошлое, с его преступлениями, ошибками и трагедиями, отступает в сторону. Я вижу русских солдат, стоящих на пороге своей родной земли, охраняющих поля, которые их отцы возделывали с незапамятных времен. Я вижу их, стоящими на страже своих домов, в которых матери и жены молятся, — о безопасности своих любимых, о возвращении своего кормильца, своего защитника. Я вижу десять тысяч русских деревень, где средства к существованию с таким трудом выжимались из земли, где смеются девушки и играют дети.

Я вижу, как на все это надвигается в чудовищном натиске нацистская военная машина с ее ловкими специалистами, имеющими свежий опыт устрашения и связывания по рукам и ногам десятков стран. Позади всего этого пламени, позади всей этой бури я вижу небольшую группу злодеев, которые замышляют, организуют и обрушивают все эти слепящие ужасы на человечество...

Можете ли вы сомневаться, какова будет наша политика? Мы твердо решили уничтожить Гитлера и все следы нацистского режима. Мы никогда не вступим в переговоры, мы никогда не станем договариваться с Гитлером или с кем-либо из его шайки. Мы будем биться с ним на суше, мы будем биться с ним на море, мы будем биться с ним в воздухе — до тех пор, пока, с Божьей помощью, мы не избавим народы мира от его ярма.

Отсюда следует, что мы окажем России и русскому народу любую помощь, какую только сможем оказать. Вторжение Гитлера в Россию является не более как прелюдией к попытке вторжения на Британские острова. Опасность для России является опасностью для нас и опасностью для Соединенных Штатов, также как дело каждого русского, борющегося за свою землю и свой родной дом, является делом свободных людей и свободных народов во всех уголках земного шара»21.

Сталин никогда не верил Черчиллю, но странным образом поверил Гитлеру. Теперь Сталину пришлось менять свои оценки. Он внимательно прочел речь Черчилля и все донесения посольства и разведки из Лондона. Однако он велел опубликовать речь британского премьера лишь в самых кратких изложениях.

Первая неделя войны

К режиму дня Сталина приспосабливалась работа всего партийно-государственного аппарата СССР. Пока Сталин бодроствовал, все министры, секретари обкомов и горкомов, военные руководители находились на рабочих местах. Ночной телефонный звонок от Сталина был тогда делом обычным, хотя и пугающим. Но в первые дни войны режим работы Сталина изменился. Так, например, 23 июня Сталин приехал в Кремль в 3 часа ночи и сразу же вызвал к себе Молотова, Ворошилова, Тимошенко, Ватутина и Кузнецова. Еще через час к нему в кабинет прошел генерал-лейтенант П.Ф. Жигарев, который с апреля 1941 года возглавил Управление Военно-Воздушных сил в Наркомате обороны СССР.

Хороших новостей о боевых действиях на западных фронтах не было. К исходу дня 22 июня германские войска сумели продвинуться на Северо-Западе на 15–25 километров, создав угрозу Вильнюсу, Каунасу и Риге. Они подошли к городу и порту Лиепая (Либава), но не смогли взять его с марша. На Юго-Западном направлении фашистские войска продвинулись на 20–30 километров на Львовском направлении, обходя этот город с севера. Однако на Минском направлении танковые и моторизованные части противника продвинулись вперед на 50–60 километров и, не заботясь о положении на флангах, продолжали развивать наступление. Совещание с военными, в котором принял участие также Берия, продолжалось около трех часов. На этот раз Сталин не предлагал никаких новых директив и не отдавал никаких приказов. Общая установка для всех фронтов была проста — «драться до последнего». Сталин закрыл совещание в своем кабинете в 6 часов 25 минут утра, сделал ряд поручений до 6 часов вечера, почти ни с кем не общаясь.

Вернувшись в Кремль вечером 23 июня, Сталин первым вызвал к себе Жигарева, затем Молотова и Тимошенко. Всего на 20 минут к Сталину прошел первый заместитель Берия Меркулов. В 8 часов вечера к Сталину пришел Ворошилов, в 9 часов заместитель Председателя СНК Вознесенский, отвечавший за все дела в экономике. Молотов, Ворошилов и Вознесенский оставались в кабинете Сталина несколько часов, остальные приглашенные уходили через час или два, среди них были Каганович, член Политбюро и Нарком путей сообщения СССР, Мехлис, Ватутин и Кузнецов.

Сталин был в этот вечер одновременно раздражен и растерян, разгневан и подавлен. Ровно в полночь он вызвал к себе Берию. Их разговор продолжался около полутора часов. Среди других тем им пришлось обсудить и проблемы срочной эвакуации из Минска, Вильнюса, Риги и Львова всех государственных архивов, а также разного рода ценностей. 23 июня было решено создать Совет по эвакуации, в который вошел и Микоян, а также Косыгин, Шверник, Первухин и другие. Но этот Совет был озабочен в первую очередь эвакуацией населения, учреждений, военных грузов, промышленных предприятий. Проблемы тюрем, архивов, а также всего имущества НКВД должны были решать подчиненные. Сталин уехал в Кунцево около 2 часов ночи уже 24 июня и снова появился в своем кремлевском кабинете только через 14 часов.

Рабочий день Сталина 24 июня начался примерно в 4 часа дня с совещания хозяйственных руководителей страны. Кроме Вознесенского к Сталину были вызваны нарком тяжелого машиностроения Н.С. Казаков, нарком среднего машиностроения и танковой промышленности В.А. Малышев и его заместитель И.М. Зальцман. Позднее в Кремль был вызван и нарком авиационной промышленности А.И. Шахурин.

После разговора с руководителями военной экономики Сталин снова вызвал к себе Тимошенко, Ватутина и некоторых других военных и партийных руководителей. В этот вечер у Сталина появился член Политбюро и секретарь ЦК ВКП(б) А.А. Жданов, которому Сталин за несколько дней до начала войны разрешил отправиться в отпуск в Сочи. Вместе с Ждановым в Кремль прибыл и секретарь ЦК ВКП(б) А.С. Щербаков. Речь шла о подготовке ряда директив партийным организациям страны.

После 10 часов Сталин ненадолго покинул свой кабинет, вероятнее всего, он просто спустился к себе на квартиру отдохнуть и поужинать. Около часа ночи уже 25 июня Сталин вернулся в свой кабинет и провел еще одно заседание Политбюро с участием Тимошенко, Ватутина и Кузнецова. На полчаса к Сталину был вызван Нарком связи СССР И.Т. Пересыпкин. Заседание продолжалось больше 4 часов.

После 6 часов утра Сталин покинул Кремль и вернулся сюда лишь около 7 часов вечера 25 июня. Такой неустойчивый режим работы главы государства очень нервировал всех и мешал делу. Почти все наркомы, начальники военных ведомств, даже члены Политбюро спали, не раздеваясь, на диванах, а то и на стульях в своих кабинетах. Приходилось думать не только о все более тяжелом положении на фронтах, но и о все более плохом настроении Сталина. В письме писателю Василию Соколову, автору романа «Вторжение», это признавал и Жуков. «Сталин, — писал он. — ежечасно вмешивался в ход событий, в работу Главкома, по нескольку раз в день вызывал Главкома Тимошенко и меня в Кремль, страшно нервничал, бранился и всем этим только дезорганизовывал и без того недостаточно организованную работу Главного Командования в тяжелой обстановке»22.

Положение дел на фронте по итогам четырех дней боев было еще более тяжелым. чем на конец первого дня войны. Никто не докладывал Сталину об успехах. Германские войска заняли Гродно и Вильнюс, приблизились к Львову, Риге и Каунасу, форсировали Неман, обошли Белосток и уже приблизились к Минску. Сталин весь вечер 25 июня провел в Кремле, вызывая к себе все тех же людей. И Молотов, и Ворошилов провели в кабинете Сталина больше пяти часов и ушли только около двух часов ночи. Но что они могли сказать или сделать! Явно не владели ситуацией и военные: Тимошенко, Ватутин, Кузнецов. Для уточнения ситуации Сталин вызывал к себе в этот вечер полковника Соколова из Оперативного управления Генерального штаба, а также генерал-лейтенанта танковых войск и начальника автоброневого управления Наркомата обороны Я.Н. Федоренко. Последними в этот вечер — уже после полуночи — к Сталину были вызваны Вышинский, Берия и Вознесенский.

Совсем иную картину можно было наблюдать в новой ставке Гитлера в Восточной Пруссии, куда он перебрался с германским Генеральным штабом к вечеру 23 июня. За год здесь были построены в тайне от всех большие подземные железобетонные бункеры и необходимая инфраструктура. Именно в этой ставке, получившей наименование «Волчье логово», Гитлер не только работал, но и жил с небольшими перерывами до конца 1945 г. Ни советская разведка, ни разведки западных стран не смогли до конца войны установить точное местонахождение новой ставки Гитлера, и она не подвергалась бомбардировкам. Сравнительно недалеко в лесу находился штаб сухопутных сил во главе с Ф. Гальдером и штаб ВВС. Во главе германских Военно-Воздушных сил находился г. Геринг. В Берлине оставалось лишь главное командование германских Военно-Морских сил.

В «Волчьем логове» в первые дни войны царила атмосфера всеобщего ликования. Гитлер принимал доклады о невиданных успехах, об огромных потерях Красной Армии, о сотнях тысяч военнопленных, о разгроме или окружении десятков советских дивизий. Гитлер мало вмешивался в эти дни в военные дела и предавался мечтам о «Великой Германии». Он несколько раз повторял, что Россия должна быть уничтожена, а Москва и Ленинград — стерты с лица земли. Сходные настроения насаждались и в армии. Здесь в передовых частях можно было увидеть плакаты: «Русские должны умереть, чтобы мы могли жить».

Впрочем, оснований для ликования у Гитлера в те дни было немало. Немецкий военный историк К. Типпельскирх позднее писал:

«Наступление группы армий началось довольно многообещающе. Противник был захвачен врасплох и совершенно ошеломлен. На южном фланге все переправы через Буг остались неразрушенными и попали в руки немцев. Обе танковые группы после успешных прорывов пограничной обороны безостановочно продвигались на восток. 24 июня 2-я танковая группа достигла района Слонима, а 3-я танковая группа — района Вильнюса. За ними следовали 4-я и 9-я армии. Войска противника, находившиеся в районе Белостока, пытались отойти на Восток и вырваться из постепенно образовывающегося котла. Наступавшим танковым группам все же удалось задержать отход противника, пока кольцо окружения не замкнулось, 2-я танковая группа 27 июня достигла южной окраины Минска и встретилась там с 3-й танковой группой. Здесь постепенно создавался новый котел вокруг русских войск, оставшихся западнее Минска»23.

{26 июня 1941 г. Сталин приехал в Кремль около 12 часов дня и после беседы с Молотовым, Кагановичем, Маленковым, Ворошиловым и Буденным вызвал к себе Ватутина. Очередной доклад генерала не содержал ничего утешительного. Особенно тревожные известия приходили с Западного фронта. Здесь части 3-й и 10-й армий были окружены, а немецкие танковые колонны, замыкая кольцо, вышли из окраины Минска. Сталин сначала не поверил, решив, что Ватутин что-то путает. Однако скоро стало ясно, что Западный фронт фактически прорван на большом протяжении, и часть его войск окружена, а другая часть беспорядочно отступает к Западной Двине и Березине. Моторизованные части противника углубились на советскую территорию на глубину в 200 километров. Сталин принял решение вернуть в Москву Жукова. Казалось, что только Жуков знает, что нужно делать.

Связавшись с командным & пунктом в Тернополе, Сталин сказал: «На Западном фронте сложилась тяжелая обстановка. Противник подошел к Минску. Непонятно, что происходит с Павловым. Маршал Кулик неизвестно где. Маршал Шапошников заболел. Можете ли вы немедленно вылететь в Москву?»24

Поздно вечером Жуков прилетел в Москву и прямо с аэродрома направился в Кремль. «Сталин был не в лучшем состоянии». — писал позднее Жуков. Именно Жуков взял на себя в эти дни руководство Ставкой Главного Командования. Генерал Павлов был вызван в Москву и отстранен от командования фронтом. Через несколько дней он был арестован и вскоре расстрелян по приговору Военного трибунала. Командовать Западным фронтом было поручено С.К. Тимошенко. Восточнее Минска начала формироваться новая линия обороны. Однако в эти же дни стало известно о прорывах ударных групп противника на Юго-Западном фронте.

{27 июня Сталин прибыл в Кремль около 4-х часов дня и собрал Политбюро. В 9 часов 30 минут вечера Сталин собрал у себя военных, еще позже к нему были вызваны руководители оборонной промышленности. Уже ночью Сталин вызвал к себе начальника Главного разведывательного управления (ГРУ) генерала Ф.И. Голикова, Наркома ВМФ Кузнецова и Берию. Беседа с ними продолжалась больше часа, и только после 3 часов ночи Сталин покинул Кремль. На этот раз кремлевский кабинет Сталина пустовал особенно долго, хозяин вернулся сюда лишь после 7 часов вечера 28 июня. Он вызывал в этот вечер особенно много людей, его канцелярия зафиксировала больше 20 встреч, однако многие из них продолжались всего 10 минут или даже 5 минут. Среди посетителей Сталина в этот день были два летчика — П.Ф. Стефановский и С.П. Супрун. Подполковник, дважды Герой Советского Союза Супрун погиб в Белоруссии недалеко от Витебска всего через 7 дней после своей встречи в Кремле со Сталиным. Последними посетителями Сталина в этот вечер были Микоян и Берия. Сталин уехал в Кунцево около двух часов ночи в крайне плохом настроении.

Кризис

В секретном докладе на XX съезде КПСС Н.С. Хрущев говорил, что после первых крупных поражений на фронте Сталин впал в депрессию и отстранился от руководства военными действиями, уединившись на своей даче в Кунцево. Те же самые утверждения содержатся и в воспоминаниях Хрущева, полный текст которых был опубликован в 1998 г. Самого Хрущева не было в Москве в первые дни войны, но он ссылается на доверительные рассказы Маленкова и Берии. Сходные свидетельства содержатся в воспоминаниях Микояна, а также в одной из статей маршала А.А. Гречко25.

Кризис власти, связанный с неожиданным отказом Сталина от руководства страной и армией, нашел отражение и в художественной литературе. Даже такой вполне лояльный к Сталину писатель, как Александр Чаковский, писал в романе «Блокада» о событиях первых дней войны:

«Поздним вечером Сталин и несколько сопровождавших его членов Политбюро неожиданно появились в здании Наркомата обороны на улице Фрунзе. Входя в кабинет наркома, Сталин был уверен в себе и спокоен. Однако именно там, в центре военного руководства страны, он впервые со всей конкретностью ощутил масштабы надвигавшейся опасности. Танковые группы противника стремились клещами охватить Минск, и казалось, ничто не может противостоять их движению. Связь с нашими отступающими войсками была нарушена.

Обычно внешне спокойный, медлительный в разговорах и движениях Сталин на этот раз не мог сдерживаться. Он обрушился с гневными, обидными упреками на руководителей Наркомата и Генштаба. Потом, ни на кого не глядя, поникший, ссутулившийся вышел из здания, сел в машину и уехал в свой кунцевский дом.

Никто не знал, о чем думал Сталин в течение нескольких десятков часов. Его никто не видел. Он не появлялся в Кремле. Никто не слышал его голоса в телефонных трубках. Он никого не звал. И никто из тех, кто ожидал его вызова, не решался ехать к нему незваным. На членов Политбюро, руководителей Наркомата обороны. Генштаба и Политуправления армии, на наркомов сразу же обрушилось тысячи дел, связанных с осуществлением военных мероприятий в стране и на фронтах. Однако с утра и до глубокой ночи занятые этими делами, они не раз спрашивали себя: где же Сталин? Почему он молчит? Что он делал, о чем думал этот, казалось, всесильный и всезнающий человек в те долгие страшные часы? Об этом можно только гадать.» 26

Писатель Константин Симонов, который поддерживал тесные и добрые связи со многими генералами и маршалами, разделял версию о временном уходе Сталина от руководства делами в стране, но ссылался в этой связи на поведение Ивана Грозного, который неожиданно покинул Москву и царский трон после одного из конфликтов с боярами.

Однако Жуков и Кузнецов отрицали эту версию, выражая в данном случае порицание не Сталину, а Хрущеву. Вопрос этот оставался непроясненным до середины 90-х годов, когда при разработке и изучении бывших архивов Политбюро, хранящихся ныне в Архиве Президента Российской Федерации, были обнаружены записи лиц, принятых Сталиным в 1924–1953 гг. Секретари Сталина пунктуально записывали в этих тетрадях — кто и в какой час с минутами вошел в кабинет Сталина, а также точное время выхода из кабинета. Далеко не всегда эти сведения совпадают с уже опубликованными мемуарами, но это чаще всего свидетельствует о неточности мемуаристов, а не канцелярии Сталина.

Некоторые неточности есть и в записях секретарей Сталина. В ряде случаев в первые дни войны они неточно указывали фамилии вызванных к Сталину генералов. Были случаи, когда некоторые из посетителей кабинета не указывались по фамилии, а обозначались знаком «X». Генерал КГБ Елисей Синицын обозначен в списках как Елисеев, под разными псевдонимами посещал Сталина и генерал КГБ П.А. Судоплатов. Однако записи секретарей Сталина 28 июня были точными; большая часть посетителей ушла от Сталина до 11 часов вечера, и только Берия и Микоян покинули кабинет Сталина около часа ночи.

{29 июня ни утром, ни вечером канцелярия Сталина не зарегистрировала ни одного посетителя. Никаких записей в журнале посетителей не было и 30 июня. Эти записи возобновились только 1 июля 1941 г.-и первыми посетителями кабинета Сталин 1 июля были Молотов, Микоян, Маленков, Берия, Тимошенко и Жуков. 29 июня Сталин в Кремль не приехал и никому не звонил ни утром, ни вечером. Не было его в Кремле и 30 июня. Молотов признавал этот факт, но пытался по-своему оправдать Сталина. «Да, конечно, — говорил Молотов много лет спустя своему постоянному собеседнику Феликсу Чуеву, — Сталин переживал тогда. Дня два-три он не показывался, на даче находился. Он переживал, безусловно, был немножко подавлен. Но всем было трудно, а ему особенно»27.

На самом деле это был кризис руководства. Наркому обороны СССР С. Тимошенко не подчинялись ни Военно-морской флот, ни пограничные войска, ни войска НКВД, ни железные дороги. Он не мог отдавать распоряжения местным партийным и советским организациям, совету по эвакуации, учреждениям связи и т.д. В условиях введенной при Сталине жесточайшей централизации только он один держал в своих руках все важнейшие нити управления страной и армией. Его тогда никто не мог заменить, и в его отсутствие управление государством не могло быть эффективным.

По многим источникам известно, что Государственный Комитет Обороны СССР был создан 30 июня, и во главе ГКО стоял Сталин. Однако решение о создании этого Комитета, как свидетельствовал Микоян, было принято не в Кремле, а на даче Сталина в Кунцево, куда с немалым страхом и сомнениями приехали вечером 30 июня 1941 г. члены Политбюро. Микоян вспоминал:

«Приехали на дачу к Сталину. Застали его в малой столовой, сидящим в кресле. Он вопросительно смотрит на нас и спрашивает: зачем пришли? Вид у него был спокойный, но какой-то странный, не менее странным был и заданный им вопрос. Ведь, по сути дела, он сам должен был нас созвать. Молотов от имени нас сказал, что нужно сконцентрировать власть, чтобы быстро все решалось, чтобы страну поставить на ноги. Во главе такого органа должен быть Сталин. Сталин посмотрел удивленно, никаких возражений не высказал. Хорошо, говорит. Тогда Берия сказал, что нужно назначить 5 членов Государственного комитета обороны. Вы, товарищ Сталин, будете во главе, затем Молотов, Ворошилов, Маленков и я (Берия). В тот же день было принято постановление о создании Государственного комитета обороны во главе со Сталиным, а 1 июля оно было опубликовано в газетах»28.

Конечно, Микоян многое очень упрощает в этом рассказе. Сам Сталин однажды сказал на одном из общих обедов, что ночь на 30 июня 1941 т. была для него самой тяжелой и памятной29.

Некоторые из апологетов Сталина утверждали позднее, что он закрылся на два дня в Кунцево для того, чтобы подготовить свое обращение к народу. О таком обращении Сталин, несомненно, думал еще раньше, и он продолжал лично составлять текст этого обращения 1 и 2 июля, когда он вернулся к руководству страной и армией уже в качестве Председателя Государственного Комитета Обороны СССР. Положение на фронтах в эти дни продолжало ухудшаться. Войска противника захватили уже Литву и Латвию, значительную часть Белоруссии. Военные действия велись уже в Карелии и в Молдавии. Германские части держали в своих руках уже такие крупные города как Львов, Минск, Ригу, Вильнюс, Каунас, а, главное, они продолжали свое наступление на восток.

Генерал Гальдер записывал в военном дневнике 3 июля 1941 года:

«Русская сухопутная армия разгромлена, и вряд ли при дальнейшем продвижении немецких войск на Восток русские смогут оказать наступлению немецкой армии серьезное сопротивление. Поэтому не будет преувеличением сказать, что кампания против России выиграна в течение всего 14 дней»30.

Так думали и многие германские генералы, так думал и Гитлер. Но 3 июля с большой речью по радио выступил молчавший до этого дня Сталин. Нет смысла здесь критически разбирать многочисленные положения этой речи, в которой Сталин попытался дать слишком простые ответы на вопросы о причинах поражения Красной Армии и потери огромных территорий. Советские люди услышали в речи Сталина главным образом то, что они тогда хотели услышать, и это выступление произвело тогда очень большое впечатление на граждан страны и на армию. Людей поразили уже первые фразы этой речи, совершенно необычные в устах Сталина: «Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои!»

Не только немецкие генералы, но и британские и американские военные эксперты были уверены тогда, в начале июля 1941 г., что Советский Союз сможет оказывать сопротивление германским полчищам еще не более одного месяца. Но настоящее сопротивление только начиналось. В 100–150 километрах восточнее линии фронта создавалась новая линия обороны. К обороне готовились Одесса и Киев. Смоленск и Ленинград. Войска, которые потерпели поражение в приграничных округах, составляли только половину кадрового состава Красной Армии. Всего за 10 дней после начала войны на военную службу были призваны более 5 миллионов человек. и многие из них уже служили в армии. Десятки тысяч заводов и фабрик переходили на изготовление военной продукции. Резервы страны и ее решимость вести борьбу с врагом были огромными, однако победа пришла к нам только через 4 года. Эта победа могла достаться нашей стране и нашему городу гораздо меньшей ценой, если бы не тяжелые поражения июня 1941 года, которые были связаны отнюдь не с одним лишь фактором внезапности фашистской агрессии.

Фальсификации

Всякая война сопровождается попытками обмануть противника, потоки дезинформации обычно предшествуют любой крупной военной операции, а объективному изучению истории той или иной войны сопутствуют, как правило, фальсификации разной степени извращенности. Бесчисленное количество фальсификаций сопровождает и изучение истории Великой Отечественной войны. Речь идет не об ошибках, неточностях или исторически оправданных версиях, догадках, которые требуют дальнейшего обсуждения и дискуссий. Дело идет о сознательных искажениях истины, о прямых выдумках.

Много разного рода выдумок было связано с темой тайных контактов, которые якобы постоянно осуществлялись между Сталиным и Гитлером, чуть ли не с 1934 г. Мне пришлось слышать утверждения о том, что Сталин и Гитлер лично встречались в 1935 г. на одном из кораблей на Черном море, а в 1940 г. такая тайная встреча проходила уже на Балтийском море.

С. Тарасов писал в июне 2001 г., что документы, обнаруженные московской газетой «Век» в историческом архиве Грузии, показывают, что граф Шуленбург был хорошо знаком со Сталиным еще по Тифлису, где Шуленбург работал до начала Первой мировой войны германским вице-консулом. Именно это обстоятельство, о котором знал Гитлер, сыграло важную роль при назначении в 1934 г. Шуленбурга послом в Москву. После 1939 г. Шуленбург и Молотов создали «специальный канал связи», используя который диктаторы двух стран поддерживали контакты друг с другом. При этом Сталин лично и конфиденциально не раз встречался с Шуленбургом, что и позволило Гитлеру обмануть Сталина в июне 1941 г.31 Не знаю, было ли до 1914 г. в Тифлисе германское вице-консульство. Но хорошо известно, что Сталин после 1907 г. не был ни в Тифлисе, ни в Грузии.

В. Юровицкий, член Международной академии информатизации и эксперт Государственной Думы, опубликовал в июне 2001 г. в «Литературной газете» статью «Готовился ли второй «Брестский мир» в 41 году?» Автор этой статьи утверждает, что Сталин, который боялся своего народа, крестьянства и армии, был страшно напуган полученным в Кремле еще в мае 1941 г. ультиматумом Гитлера. Но еще больше он боялся своей же собственной Красной Армии, которая после ужасов коллективизации и раскулачивания готова была повернуть штыки против самого Сталина. Поэтому Сталин решил принять ультиматум Гитлера и отдать Германии Прибалтику, а также большую часть Украины и Белоруссии. При этом с помощью Жукова, который был посвящен во все тайные замыслы вождя, Сталин сам организовал разгром Красной Армии на западных фронтах. Он рассчитывал заключить с Гитлером новый Брестский мир и сохранить свою власть над страной ценой «контролируемого поражения».

Эти планы и тайные соглашения не удавалось, однако, осуществить, ибо народ и армия поднялись на защиту Родины, опрокинув таким образом расчеты Гитлера и Сталина. Сталин, как оказалось, не знал хорошо своего народа и не верил в силу его патриотизма.Поэтому он не мог предвидеть тот небывалый в истории подвиг народного духа, который был главной причиной победы России и всех стран бывшего СССР в Великой Отечественной войне32.

В ином направлении развивал свои фальсификации Виктор Суворов. В книге «Ледокол», которая вышла в свет еще в 1990 г. и затем много раз переиздавалась массовыми тиражами в России и в десятке других стран, Суворов пытается доказать, что Сталин и Жуков полностью завершили к июню 1941 г. подготовку к нападению на Германию, которое должно было произойти 6 июля 1941 г.

Больше 150 дивизий Красной Армии должны были неожиданно атаковать немецкие и румынские войска и при поддержке тысяч танков и самолетов нанести им быстрое и сокрушительное поражение. Гитлер узнал об этом от своей разведки и предпринял 22 июня 1941 г. превентивное наступление. Поэтому подлинным агрессором в этой войне следует считать не Гитлера, а Сталина.

«Это Сталин помогал привести Гитлера к власти и сделать из Гитлера настоящий Ледокол Революции. Это Сталин толкал Ледокол Революции на Европу. Это Сталин снабжал Ледокол всем необходимым для победоносного движения вперед. Это Сталин закрывал глаза на все преступления нацистов и готовил советскую операцию «Гроза», чтобы разбить Гитлера и получить в свои руки всю Европу. Но Гитлер разгадал замысел Сталина. Вот почему вторая мировая война закончилась катастрофой для Сталина: ему досталось только пол-Европы и кое-что в Азии»33.

Книги В. Суворова и его концепции подвергались и в российской, и в зарубежной исторической печати достаточно резкой и убедительной критике. Их поддержали лишь немногие из немецких историков. Разного рода сознательных выдумок у этого автора так много, что нет смысла их даже перечислять. Хотелось бы сказать только об одной из них, которую почему-то многие из оппонентов Суворова-Резуна оставили без внимания,

Если верить этому бывшему разведчику-»перебежчику», кроме первого стратегического эшелона Красной Армии, в котором было около трех миллионов солдат и офицеров, и который был предназначен для вторжения на территорию противника, Сталин и Жуков сумели создать и тайный второй стратегический эшелон, который должен был вступить в бой в конце июля и обеспечить окончательный разгром фашистской Германии. Но это не простые, а особые войска — «черные» дивизии и корпуса, сформированные из заключенных сталинских лагерей и тюрем, из «лесорубов», сохранявших и в Красной Армии свою черную тюремную форму.

«Необычная черная форма, — писал В. Суворов, — преобладала во многих полках, дивизиях и корпусах второго стратегического эшелона, и поэтому их называли «черными». Они тайно выдвигались из Сибири и тайно отправлялись на запад. Из-за недостатка времени и обмундирования зэков отправляли на фронт в их одежде. В принципе разница невелика: те же кирзовые сапоги, что у солдата, зимой — та же шапка на рыбьем меху. в любой сезон бушлат, который от солдатского только тем и отличался, что темным цветом. Сталин предоставил зэкам возможность искупить свою вину и стать отважными бойцами до нападения Гитлера (выделено Суворовым).

Армии, специально приспособленные принять в свой состав зэков в качестве пушечного мяса, начали формироваться еще до того, как возник «план Барбаросса». Каждая армия второго стратегического эшелона создавалась специально в расчете на внезапное появление на западных границах. Они формировались в районе концлагерей: мужики там к порядку приучены, в быту неприхотливы и забрать их из лагерей легче, чем из деревень. Все они уже вместе собраны, в бригады организованы, а главное, если мужиков из деревень забирать, то без слухов о мобилизации и войне не обойтись. А Сталину все надо тихо, без слухов. Их можно было видеть потом и на фотографиях пленных — у каждого из них мощные мозолистые руки, бритый лоб и худоба на лице»-34.

Надо ли опровергать весь этот бред для российского читателя, хорошо знающего как жили, как питались, как работали и как выглядели заключенные в сталинских концлагерях в 1940–1941 гг.? Да, после неудач советско-финской войны 1939–1940 гг. Сталин распорядился освободить из лагеря несколько тысяч командиров Красной Армии, хотя и не высшего звена. Освобождалось и небольшое число рядовых заключенных, в том числе из бывших курсантов военных училищ. В 1942 г. стали призываться в армию и дети бывших «кулаков» из спецпоселений на Урале и в Сибири. Но никаких «черных» дивизий и корпусов в Красной Армии не было.

Грубыми фальсификациями занимались и продолжают заниматься не только противники, но и апологеты Сталина. Особенно много нелепых выдумок содержится в книге В.М. Жухрая «Роковой просчет Гитлера», изданной в 2000 г. в Москве. Этот автор решительно отрицает причастность Сталина к массовым репрессиям 1937–1938 гг. В этих репрессиях «повинен не Сталин, а враги народа — иностранные агенты, сумевшие пробраться на руководящие партийные посты и в органы государственной безопасности». К числу таких агентов В.М. Жухрай относит и Хрущева.

«Сталин был добрым и сердечным человеком, — утверждает В.М. Жухрай. — и он проявлял повседневную заботу о товарищах, с которыми ему приходилось сталкиваться по работе. Он жил на скромную заработную плату, никогда не допускал материальных злоупотреблений, берег народную копейку и, будучи руководителем Советского Союза, нередко сам испытывал денежные затруднения»35.

В.М. Жухрай даже не заметил публикацию в 1996 и 1998 гг. «Журнала регистрации лиц, принятых Сталиным в 1924–1953 гг.» Поэтому автор просто придумывает свою никем и ничем не подтверждаемую версию о тяжелом заболевании Сталина как раз в канун войны — 21 июня. У Сталина в этот вечер была якобы диагностирована тяжелейшая флегмонозная ангина, но он отказался от госпитализации и даже от врачебной помощи, отправив профессора Б.С. Преображенского домой и запретив ему что-либо говорить о посещении дачи в Кунцево.

«Утром 22 июня, — писал В.М. Жухрай, — больной Сталин, у которого температура держалась за сорок, временами впадавший в полузабытье, вел заседание в своем кремлевском кабинете. Выступать по радио с обращением к советскому народу в таком состоянии он не мог. Но никто не догадался о подлинном состоянии Сталина. Даже проницательный Жуков. Вернувшись в Кунцево, Сталин, не раздеваясь, на это не осталось сил. лег на диван и закрыл глаза. Силы оставили его, и он впал в забытье.

Трое суток — 23, 24 и 25 июня 1941 г. — Сталин пролежал пластом, никого не принимая. Есть он не мог из-за нарыва в горле. В эти дни, кто бы ни звонил, получал один и тот же ответ: «Товарищ Сталин занят и разговаривать с вами не может.» О болезни Сталина не знала даже его личная охрана. Эти несколько дней члены Политбюро Сталина не видели и, естественно. терялись в догадках» 36.

Только 26 июня все еще тяжело больной Сталин начал снова работать в своем кабинете. Сталин, по утверждению В.М. Жухрая, решил факт своей болезни сохранить в строжайшей тайне, чтобы не радовать врага и не деморализовать советский народ.

Подобного рода фальсификаций по поводу событий первых дней Великой Отечественной войны очень много, но и правдивых свидетельств и добросовестных исторических исследований на эти темы появляется все больше и больше. В любом случае, мы видим, что Отечественная война 1941–1945 гг. была самым тяжелым. но также и самым героическим событием истории России и Советского Союза.