Потом их могут быть десятки или сотни, порой значительно более ответственных, трудных, рискованных. Но боевое крещение остается в памяти навсегда, особенно если свершилось оно в такой битве, как Курская, над легендарной Прохоровкой, где встретились в небывалом сражении стальные танковые лавины, а дымное небо над полем боя казалось нашпигованным разящим свинцом.

Именно сюда, в эту огненную круговерть, вел группу «илов» командир штурмового полка майор Д. К. Рымшин. Ведомым одного из звеньев впервые летел в бой младший лейтенант Василий Андрианов, лишь несколько суток назад прибывший в часть из летной школы.

В другой обстановке полетал бы новичок на задания попроще, присмотрелся к действиям бывалых воздушных бойцов, прислушался к их советам. Постепенно и втянулся бы в напряженный боевой ритм, освоил тактические приемы, укрепил волю, развил глазомер. В сущности вот так, бережно, хотя без излишних сантиментов и затяжек, вводили во фронтовых частях в строй молодых летчиков, членов экипажей.

Но с Андриановым вышло иначе. Его, как положено, «погоняли» по теории, проверили технику пилотирования одиночно и в строю. Убедились, что летает младший лейтенант, как говорят, добротно, в строю держится прочно, стрелять умеет. Да и меньше всего был похож молодой летчик на тех, кто нуждается в опеке: русоволосый богатырь — под стать своей могучей крылатой машине, он с первого взгляда располагал к себе, внушал доверие. Окончил аэроклуб. Затем школу младших авиаспециалистов. Летал стрелком на ТВ-3. Теперь вот освоил штурмовик... [41]

Словом, командир не испытывал никаких колебаний, когда включил Андрианова в боевой расчет и когда повел его в первый боевой вылет.

...Василий, поглядывая на машину командира звена, уверенно держит место в строю. Ровно гудит мощный двигатель; стрелки приборов замерли на нужных делениях. Все привычно, знакомо, как в тренировочном полете по маршруту.

Выше по сторонам снуют юркие истребители сопровождения, а под плоскостями бесконечной лентой бежит выжженная июльским солнцем, усеянная воронками, опаленная недавними боями земля. С каждым километром она все чернее; с каждой минутой все ощутимее в кабине терпкий запах гари. Значит, скоро и поле боя!

Нет, Андрианову только казалось, что все, «как всегда». Он не уловил нарастающего напряжения перед встречей с неведомым, слишком увлекся наблюдением за землей и нарушил одну из важных фронтовых летных заповедей — не отставать от строя. Не сразу до него дошел и смысл команды ведущего на разворот. Промешкал какие-то секунды, а группа уже сдвинулась влево, расстояние до нее резко увеличилось. Летчик энергично дослал сектор газа вперед до упора и положил машину в левый крен.

На развороте опытный командир сразу заметил отставший самолет и приказал замыкающему немедленно подтянуться. Но было уже поздно. Едва в наушниках шлемофона умолк голос ведущего, как воздушный стрелок торопливо доложил о приближении вражеских истребителей. Крупнокалиберный пулемет сухо загремел и тут же захлебнулся. В кабине что-то оглушительно грохнуло, острая боль полоснула летчику плечо, в лицо ударила удушливая струя воздуха, настоенного на парах перегретого масла.

Снова удар... Скрежет раздираемого металла... Самолет, словно споткнувшись, клюнул носом и начал заваливаться набок. Судорожно дернулся и замер тяжелый трехлопастый винт. Наступила гнетущая тишина...

Через помутневшее от масляной пленки остекление фонаря Андрианов увидел проскочившую рядом пару «мессершмиттов» — вероятно, матерых «охотников», расчетливо нанесших ему удар в спину, — и словно очнулся от оцепенения. Нет, он еще не повержен... Война для него не окончена. Он еще вернется в крылатый строй и предъявит врагу счет!

В свой полк Василий Андрианов добирался где на попутных автомашинах, где пешком. Всю неблизкую дорогу перебирал он [42] в памяти каждую деталь злополучного «боевого крещения», принятого им еще до выхода в первую атаку, еще до первого выстрела по врагу. Но чаще всего вспоминал он посадку истерзанной машины на поле, гулкие удары бронированного корпуса о высушенную до гранитной твердости землю, а потом... Потом — изрешеченное свинцом тело воздушного стрелка сержанта Смирнова в обрамлении покореженного, обожженного металла. Такое ни забыть, ни простить нельзя...

Госпиталя избежать не удалось. Но как ни мучительно тянулись там дни «принудительного отдыха», они не прошли впустую. На смену эмоциям пришли трезвый анализ, строгая оценка действий, твердая решимость настойчиво учиться воевать, постоянно искать ключи к победе. Навещавшие Андрианова однополчане, бывалые фронтовики, помогали молодому летчику разобраться в его ошибках, познать тонкости летно-тактического мастерства.

—  «Ильюшин-2» — оружие многоцелевое и уникальное по своим боевым возможностям, — говорил командир звена Алексей Керцев. — Это и крылатая артиллерийская батарея, и бомбардировщик, и истребитель. Выходит, что нашему брату-штурмовику нужны как бы три диплома: летный, штурманский, стрелковый — и все с отличием, ибо нам ничего нельзя знать и делать наполовину или даже на девять десятых. Ведь это штурмовики атакуют врага с бреющего полета под огнем из всех видов оружия; это мы, сопровождая свои войска, выжигаем противника буквально под ногами наступающих передовых частей, когда непростительны, а подчас и преступны даже малейшие ошибки, неточности в расчетах...

Когда Василий появился на самолетной стоянке, где его ждал новенький ИЛ-2, он был уже иным: посуровел, внутренне собрался, сосредоточился. Больше слушал, чем говорил; больше тренировался в кабине, чем отдыхал в тени под крылом.

А боевая страда продолжалась. Советские войска, обескровив противника в преднамеренном оборонительном сражении на Курской дуге, успешно развивали контрнаступление, неудержимо продвигались на запад. Боевая активность нашей авиации возрастала с каждым днем. И почти «ежедневно, а то и по нескольку раз в день вслед за ведущим поднимал во фронтовое небо свой самолет молодой летчик. Вылет за вылетом, бой за боем. Рос боевой счет 667-го штурмового авиаполка. Но теперь в нем был и его, Андрианова, вклад; теперь знал он, чем отличаются настоящие вражеские танки от фанерных макетов на полигоне, как выглядят сквозь призму прицела эти изрыгающие [43] огонь серо-зеленые коробки, а главное — как полыхают они, прожженные кумулятивными противотанковыми бомбами.

В двадцатых числах июля 1943 года соединения Воронежского и Степного фронтов вышли на рубеж, который занимали до начала оборонительного сражения. Под угрозой прорыва советских войск на Белгородско-Харьковском направлении враг начал перебрасывать сюда подкрепления из глубины обороны и снятые с других участков фронта. Дезорганизовать перевозки противника, не дать ему сосредоточить, развернуть резервы — такую задачу поставило перед авиаторами командование.

Разведка донесла: на железнодорожном узле Белгород скопилось множество вражеских эшелонов. Короткая подготовка — и вот уже группа из двенадцати «ильюшиных» во главе с лейтенантом Покорным смыкается над полевым аэродромом в плотный строй и направляется по заданному курсу. Линию фронта проскочили на малой высоте и большой скорости, не дав противнику прийти в себя, организовать зенитный заслон. Но чем ближе цель, тем чаще вспухали в белесом от зноя небе брызжущие горячим металлом бурые шапки разрывов.

Враг встретил шквалом огня. Лейтенант Покорный выделил часть сил для подавления зенитной артиллерии, а ударную группу крутым разворотом на большой высоте вывел на железнодорожный узел. О том, что первая серия бомб легла точно, Андрианов узнал при заходе на повторную атаку: там, где только что струились лишь жидкие дымки из паровозных труб, теперь расползалось, клубясь, бесформенное черное облако, по пристанционным путям в панике метались немецкие солдаты и офицеры.

Новый бомбовый удар — и новые очаги пожаров, гулкие, упруго бьющие по самолету ударной волной взрывы боеприпасов... Бомбы израсходованы. Но есть еще пушки, крупнокалиберные пулеметы. И штурмовики устремляются в третью атаку.

Хоть и мало воевал еще Андрианов, но у него уже была своя привязанность — воздушная стрельба. Конечно, авиабомбы очень эффективны, особенно эта миниатюрная, несолидная на первый взгляд, противотанковая новинка — ПТАБ. Но пока бомбы долетят до цели, подожгут ее, весь изведешься: попал или нет? Да и не всегда поймешь, твои ли бомбы или соседа по строю накрыли цель? А знать это нужно не столько ради престижа, сколько для дальнейшего боевого совершенствования, учета и устранения ошибок. Другое дело — пушки и пулеметы: сразу видно, куда врезались цветные трассы. А глаз у Василия оказался верным, рука — твердой. Вот и сейчас, бросив самолет [44] в пике, чуть сощурив зоркие глаза, ловит он в светящуюся сетку прицела набегающие, растущие вагоны, платформы.

Пора! Сухо загремели пушки. Огненные пунктиры вырвались из крыльев штурмовика и вспороли крышу одного из «пульманов». Хорошо! Теперь ручку чуть на себя и длинной очередью прошить весь эшелон, повредить железнодорожное полотно, выходные стрелки...

Атака окончена. Палец отпускает гашетку, и в тот же миг самолет сильно встряхивает, бросает в сторону. Это ударная волна — на станции что-то взорвалось. Теперь пойдет полыхать!

Так учился воевать и побеждать летчик-штурмовик Андрианов. Нелегко давалась эта наука. Огнем и кровью писались строки боевой летописи каждого подразделения, каждой авиационной части. При штурмовке вражеского аэродрома героически погиб первый фронтовой наставник Василия Алексей Керцев. Тяжело переживал Андрианов эту утрату, никак не мог смириться с мыслью о неизбежности жертв в беспощадной битве с врагом. Самому ему не раз приходилось прорываться к целям сквозь огненную метель, где никто не застрахован от шального снаряда, возвращаться с десятками пробоин в самолете. Но потерять Керцева... И снова воскресал недавний эпизод, который сделал двух летчиков боевыми побратимами.

Группа наших штурмовиков нанесла удар по колонне пехоты и техники противника на марше. Андрианов летел ведомым в звене Керцева, четко повторяя все маневры командира, метко разил врага. Несколько боевых вылетов, вдумчивых разборов их результатов, целенаправленных тренажей и конкретных рекомендаций командира звена заметно сказались на его летном «почерке», позволили уже достаточно уверенно ориентироваться в воздушной и наземной обстановке. В круговерти атак Василий выбрал момент, чтобы мельком осмотреть воздушное пространство, и невольно похолодел: сзади сверху на самолет Керцева пикировал «мессершмитт». Еще мгновение — и он откроет огонь!

Дальнейшее произошло словно само по себе: Василий рванул на себя ручку управления и закрыл своим самолетом машину командира, принимая удар на себя. Однако фашист, не ожидавший такого маневра, шарахнулся в сторону. Андрианов не видел, что у «мессера» был напарник. Он понял это только тогда, когда дробно загремели по броне и остеклению фонаря осколки снарядов, а кабину заполнил знакомый тошнотворный запах горелого моторного масла. [45]

С огромным трудом перетянул тогда Андрианов почти неуправляемый штурмовик через линию фронта и посадил его в расположении своих войск. Только на вторые сутки вернулся летчик на свой аэродром и здесь узнал, что повредивший его машину «мессер» не ушел безнаказанным: он нерасчетливо проскочил вперед и был «срезан» пушечным огнем одного из наших штурмовиков. Незабываемой была и встреча с Алексеем Керцевым. А теперь вот его не стало...

Нет, Василий не согнулся, не опустил руки перед жестокой действительностью. «Если гибнет боевой друг, — говорил он однополчанам, — то каждый из нас должен сражаться за двоих, наносить врагу максимальный урон, бить его беспощадно до полной победы». И слово свое летчик держал твердо. С каждым боевым вылетом крепла его репутация как умелого и бесстрашного воздушного бойца, на которого можно смело положиться, которому можно доверить выполнение любого задания. Так и должно быть — ведь на войне человек весь на виду, здесь, как нигде, объективна оценка его возможностей, дел, поступков. И, как нигде, щедро воздается по заслугам.

25 декабря 1943 года старший летчик Василий Иванович Андрианов был назначен командиром звена.

Со смешанным чувством выслушал младший лейтенант приказ об этом, объявленный ему командиром части подполковником Рымшиным. И пожалуй, лишь для него самого новость оказалась неожиданной. В полку давно уже обратили внимание на летчика, в котором органически сочетались отчаянная храбрость с расчетливостью в бою, физическая сила с личной скромностью, твердость убеждений с доброжелательностью к людям. Он уже многое постиг за несколько фронтовых месяцев. На его личном боевом счету — десятки боевых вылетов, уничтоженные танки и автомашины, орудия и железнодорожные вагоны, огневые точки и пехота врага, десяток воздушных боев с «мессерами» и «фокке-вульфами»...

Убедительным свидетельством боевой зрелости офицера были и поблескивавшие на груди золотом и эмалью два ордена Красного Знамени и Отечественной войны. Конечно, двадцатитрехлетний летчик был счастлив и горд, когда вручали ему высокие награды и благодарили за мужество и мастерство. Но стать командиром звена! Справится ли он?

Андрианов знал, как тщательно подбирает командование ведущих групп, какое это ответственное и трудное дело. Но ведь и почетное! И разве ничего не перенял он у своих наставников — Рымшина, Лопатина, Керцева? [46]

— Справитесь! — коротко ответил командир полка еж высказанные Василием сомнения. — Будут затруднения — поможем. Но полагаю, что у вас даже с избытком данных для исполнения новых обязанностей. Поэтому и летчиков даю молодых, пусть с азов перенимают ваш боевой почерк.

Очень скоро Андрианов убедился, что опасения его все же были не напрасными. Это выяснилось сразу, как только повел он своих ведомых на первую для них штурмовку. Не сформировалось еще из трех экипажей звено, спаянное единой волей; в воздухе младшие лейтенанты Анатолий Бескровный и Николай Черных словно забыли все, чему он их учил.

— Атаковали цель кто во что горазд, — строго выговаривал командир подчиненным на разборе полета. — Ни дистанций, ни интервалов, ни высоты не выдерживали, «мессеров» не заметили, и, не будь настороже мой стрелок, летать бы вам на решете с нулевой подъемной силой.

Заметив, что молодые офицеры и без того подавлены, командир смягчился. Быть может, вспомнился ему в ту минуту и собственный первый боевой вылет.

— Ладно, — сменил он тон. — Если совсем откровенно, то я доволен, что не дрогнули под огнем. Значит, со временем научитесь воевать. Отдых пока отменяется. Продолжим занятия по тактике, будем отрабатывать групповую слетанность, добиваться монолитной слаженности.

Методистами не рождаются. Не был им и Василий Андрианов. С курсантской скамьи учили его летать, готовили к защите Родины. Что же касается командирских навыков, знания методики, педагогики, психологии, то пока все это состояло из общих понятий, усвоенных на лекциях в летной школе, собственных наблюдений, советов опытных командиров да книжных рецептов. И если все же сумел он подчинить своей воле ведомых, создать боеспособное звено, то потому, что сам был неутомим в учебе, наблюдателен, настойчив, а главное — в совершенстве владел самым эффективным методическим приемом — личным примером, высоким профессиональным мастерством. В мирные дни на это, вероятно, потребовались бы годы. Но на фронте иной ритм жизни и темп роста бойцов.

Андрианов еще учил своих первых питомцев по-настоящему воевать, а в Москву уже ушло представление на присвоение ему звания Героя Советского Союза. В заключительной части этого документа было написано: «...отличный разведчик, бесстрашный летчик-штурмовик. Его каждый боевой вылет наносит врагу огромный урон в живой силе и технике». [47]

«Отличный разведчик»! Да, приходилось выполнять и разведывательные полеты. В одном из них, на Кишиневском направлении, возглавляемая Василием группа «илыошиных» вскрыла во всех деталях передний край оборонительной полосы противника по реке Бык. Это очень непросто — методично «утюжить воздух» над тщательно скрываемыми, а потому и особенно сильно прикрытыми зенитным огнем позициями вражеских войск. Надо собрать в кулак всю волю, чтобы не сорваться, не бросить машину в пике на все эти несчетные огневые точки, секущие трассами воздух вокруг самолета. Но воздушный разведчик не имеет права отвечать ударом на удар, он прокладывает путь к будущему успеху своих войск. На вражеские узлы сопротивления, артиллерийские батареи, пулеметные гнезда, куда сейчас бесстрастно смотрит лишь холодно поблескивающий объектив аэрофотоаппарата, нацелятся в установленный час сотни орудийных стволов, обрушатся бомбы; наше командование разгадает замыслы противника, определит направление главного удара, выделит силы и средства, необходимые для разгрома противостоящей группировки. Таково грозное оружие воздушного разведчика, когда молчит бортовое вооружение его самолета и плотно закрыты бомболюки.

Огневой сорок четвертый памятен для Василия Андрианова яркими событиями: в мае он стал членом великой партии коммунистов, в июле — удостоен высокого звания Героя Советского Союза. Чуть больше года минуло с того дня, как прибыл в действующую армию молодой выпускник летной школы. А теперь это был уже обстрелянный, закаленный воздушный боец, подлинный ас, искусный тактик. Многие в полку сверяли по Андрианову свое боевое мастерство, стремились летать и громить фашистов «по-андриановски». А это значило ежесекундно, днем и ночью, быть в готовности к вылету на любое задание, порой в такое ненастье, когда вражеские летчики даже не помышляли о запуске двигателей. Это значило — каждый раз выводить самолеты на цель точно по месту и времени, отбомбиться внезапно и без промаха, а потом, энергично и рационально маневрируя, расстрелять из всех стволов чуть ли не в упор самые важные объекты и исчезнуть за горизонтом раньше, чем появятся вызванные по радио вражеские истребители.

Иногда фашистам удавалось прорваться сквозь заслон истребителей прикрытия.

...17 августа гвардии старший лейтенант Андрианов вел шестерку «илов» на штурмовку скопления вражеских танков неподалеку от Мариамполя. Вот и заданный район. Танки тщательно [48] замаскированы; молчат, притаились и зенитки. Тем более что штурмовики как будто проходят мимо. Но ведущий уже разглядел десяток танков, колонну крытых грузовиков да еще и склад боеприпасов неподалеку.

Быстрая оценка обстановки. Команда ведомым на перестроение. Энергичная «горка». И вот уже с крутого разворота поочередно входят в пике краснозвездные машины. Вздрогнули, поползли в разные стороны вражеские танки, роняя с брони ненужную больше солому. Поздно! Под градом бомб заполыхал, завертелся на месте один танк, густо задымил и замер второй. Торопливо, взахлеб ударили автоматические зенитки, но и по ним прошелся огненный вихрь.

Повторный заход. На высоте 700 метров группу атакует пара МЕ-109. Атакует по знакомой схеме: разогнать до предела скорость, «клюнуть» с ходу и удрать. Но у шестерки «илов» 30 пушечных и пулеметных стволов, шесть пар зорких глаз и твердых рук. И когда штурмовики легли на обратный курс, внизу содрогался от взрывов бывший склад боеприпасов, догорали разбитые танки, автомашины и... два «мессера», завершившие свою последнюю атаку в земле.

Извилист на карте боевой путь части. Менялись наименования фронтов, номера воздушных армий, оперативные направления. Да и сам 667-й шап стал прославленным 141-м гвардейским штурмовым авиационным Сандомирским Краснознаменным ордена Кутузова полком. А славу ему принесли люди в гимнастерках с голубыми петлицами, бесстрашные воздушные бойцы за свободу и счастье Родины. Среди них и командир авиаэскадрильи Василий Андрианов.

Ведущий! В штатных расписаниях нет такой должности. Но ведущие были, есть и будут всегда. Это они увлекают людей в бой, поднимают на подвиги, щедро делятся с ними знаниями, опытом, мастерством. Право быть ведущим лишает прав на ошибки, возлагает безоговорочную ответственность за успех каждого боевого вылета, за судьбу каждого подчиненного. Вот простая арифметика: с 28 августа 1944 по 29 апреля 1945 года эскадрилья, которую возглавил Андрианов, совершила 578 боевых самолето-вылетов, потеряв лишь два своих экипажа. Это очень высокий итог. Ведь на завершающем этапе войны враг сопротивлялся с отчаянием обреченного, чуть ли не зубами держался за каждую пядь земли, надеясь на чудо или пытаясь хотя бы отсрочить неминуемое возмездие. Каждый населенный пункт был превращен в узел сопротивления, каждый дом — в крепость. Штурмовикам приходилось пробиваться к целям [49] сквозь шквал огня. И ведущий должен был обладать незаурядным летно-тактическим мастерством, чтобы, выполнив боевое задание в таких условиях, привести группу на свой аэродром без потерь. Так, как это делал Герой Советского Союза гвардии капитан Василий Андрианов.

Вторую «Золотую Звезду» Андрианову вручили после победоносного завершения войны, когда вчерашние фронтовики еще привыкали к тишине, к чистому небу над головой, к новому, размеренному ритму службы. И это высочайшее признание боевых заслуг воина в мирные дни как бы напоминало о том, что в деле защиты Отчизны нет перерыва, что мир, завоеванный титаническими усилиями советского народа, надо беречь как зеницу ока.

Бойцы заслужили отдых. Но международная обстановка не располагала к благодушию, самоуспокоенности. Ведь были уже атомные грибы над Хиросимой и Нагасаки, приказ фельдмаршала Монтгомери о сборе трофейного оружия для использования против сил мира и прогресса, зловещая речь Черчилля в Фултоне... Империализм оставался империализмом, и Коммунистическая партия призывала к бдительности.

И снова над аэродромом стоит неумолчный гул авиационных двигателей, рвутся на полигоне бомбы, гремят пушечные очереди. Воины осваивают новую авиационную технику, ее боевое применение. Командир отличного подразделения Василий Андрианов поднимает в небо своих питомцев, ведет их на штурм высоких рубежей боевого мастерства. День за днем, ночь за ночью не спадает напряжение учебно-боевой подготовки. Постоянный творческий поиск нового требует мобилизации всех духовных и физических сил. Трудно, но иначе нельзя: ведь он ведущий!

И чем больше он знал и умел, тем больше росла потребность в новых знаниях и навыках, тем острее ощущал он настоятельную необходимость систематизировать, осмыслить до конца личный опыт, сверить его с опытом других авиационных командиров, вникнуть в перспективы развития военного дела вообще и авиации в частности.

Логика жизни привела Андрианова в Краснознаменную Военно-воздушную академию. Здесь за годы учебы он нашел ответы на интересующие его вопросы, освоил передовую методику летного обучения. Диплом с отличием — закономерный итог серьезного отношения к делу, которому посвятил жизнь, высокого чувства личной ответственности коммуниста и воина за выполнение своего партийного и служебного долга. Именно [50] в это время Андрианов почувствовал вкус к военной науке, ощутил потребность в разработке сложных вопросов боевого применения авиации, тактики ее действий в условиях современной войны. Вот почему несколько лет спустя вернулся Василий Иванович в Военно-воздушную академию, но уже не слушателем, а адъюнктом.

Вывший летчик-штурмовик, гроза фронтового неба, боевой командир, нашел свое второе призвание. Вот уже много лет он ведет большую преподавательскую и научную работу. Но не было приземления, последней посадки, прощания с небом. Полет продолжается. Он продолжается теми, кого учил он науке побеждать, теми, кто сегодня, переняв эстафету боевой славы из рук прославленного ветерана воздушных сражений за свободу и независимость Родины, зорко стоит на страже мирного труда строителей коммунизма.

А в тиши учебных аудиторий Военной Академии Генерального штаба слушатели внимательно следят за полетом творческой мысли дважды Героя Советского Союза генерал-майора авиации Василия Ивановича Андрианова, всей своей жизнью подтвердившего право на высокое звание — Ведущий. С большой буквы!