Однажды командир эскадрильи капитан Буданов получил задание штурмовать железнодорожный эшелон. Самолеты появились над составом, когда он подходил к станции. К огню зенитных пулеметов, установленных на эшелоне, добавился еще огонь нескольких батарей, прикрывавших станцию. Гитлеровцы неистовствовали. Их пушки и крупнокалиберные пулеметы били не переставая.

— Лейтенант Гареев! Своим звеном подавите батареи противника! — приказал командир. — Я иду на эшелон!

— Понял, товарищ капитан! — ответил Гареев и устремился к ближайшей фашистской батарее.

Войдя в пике, летчики открыли шквальный огонь из пушек и пулеметов. Вниз полетели бомбы. Батарея замолчала. Но в стороне действовали еще две. Над эшелоном, рядом с атакующими штурмовиками, медленно таяли многочисленные облачка разрывов.

Зенитный огонь заставил оба звена Буданова отклониться от курса. «Нужно немедленно оказать помощь, — подумал Гареев. — Штурмовать батареи по очереди? Не годится! Пока будет молчать одна, откроет огонь другая. Кроме того, необходимо продержать вражеских зенитчиков под огнем до тех пор, пока не будет выполнено задание, пока не уйдет от цели командир эскадрильи. Это значит штурмовать непрерывно. Но тогда не хватит боеприпасов. Л что, если схитрить?»

Гареев приказал звену разделиться на пары и штурмовать, чередуя боевые заходы с холостыми. Хитрость удалась. Каждый [241] раз, когда самолеты с воем пикировали на батареи, фашисты бросались в укрытия и не успевали сделать ни одного выстрела. Не потеряв ни одного самолета, эскадрилья уходила домой, оставляя на станции разбитый, окутанный дымом и пламенем железнодорожный состав. В шлемофоне Гареева послышался голос командира эскадрильи:

— Молодец, Гареев! Всем экипажам — спасибо!

Сержант Кирьянов, стрелок Гареева, удивился, услышав, что его командир, человек неразговорчивый, не любивший выражать свои чувства вслух, на этот раз крикнул:

— Слышишь, Сашок? Это нам! Понял?

Буданов вспомнил, как настойчиво тренировал он молодого летчика, которому не хватало еще опыта, знаний. А теперь мастерству его мог позавидовать и сам командир.

Гареев испытывал большой душевный подъем. Он был горд сознанием выполненного долга, радовался успеху экипажей своего звена, всей эскадрильи, отлично выполнившей задание.

Станция уже скрылась за горизонтом. О ее местоположении можно было догадаться лишь по столбам черного дыма. Внизу сплошным зеленым ковром тянулись ровные, будто причесанные поля. Над эскадрильей в безоблачном небе кружились четыре сопровождавших ее истребителя.

«Сегодня им делать нечего», — подумал Гареев, но все же напомнил Кирьянову:

— Посматривай за воздухом!

— Так точно, товарищ лейтенант, смотрю, — ответил сержант и тут же добавил: — Внизу под нами еще два истребителя, должно быть, наши.

— Какие наши? Откуда? — лейтенант резко повернулся.

Почти на бреющем полете, пристроившись в хвост один к другому, стремительно неслись два самолета. Ведущий заходил в хвост Буданова. Сомнений быть не могло: фашисты! Еще несколько секунд — и случится непоправимое.

Спасти командира, во что бы то ни стало спасти! Как же помочь Буданову? Если бы Гареев был ближе, то, не задумываясь, заслонил бы собой командира. Но расстояние не позволяет сделать этого. А драгоценные секунды уходят. Гареев бросил быстрый взгляд по сторонам, посмотрел вверх. «Яки» безмятежно кружат над эскадрильей с большим превышением. Пока сообщишь им, будет поздно.

Поставить заградительный огонь? Рискованно. Фашист может увидеть трассы и успеет отвернуть. Тогда все потеряно. Да и дистанция еще велика. Остается единственный выход: догнать [242] врага. Конечно, с истребителем нечего и думать соревноваться в скорости. Но преимущество в высоте дает возможность, пикируя, перерезать курс противнику, подойти к нему на дистанцию действенного огня.

В следующее мгновение самолет Гареева ринулся вниз. Расстояние быстро сокращалось. Фашистский летчик, внимание которого было приковано к самолету командира эскадрильи, не заметил опасности.

Главное — не промахнуться, выйти в атаку, как говорится, по ниточке. Огромным напряжением сил Гареев выровнял штурмовик, ловя в прицел вражеский истребитель.

Пора! Летчик нажал на гашетку. Весь подавшись вперед, Гареев не отрывал взгляда от вражеской машины. Еще мгновение — и тонкая паутина трасс коснулась острого носа истребителя. Вспыхнуло пламя, истребитель дернулся, и тотчас же взрыв разбросал в стороны объятые пламенем обломки. Гареев облегченно вздохнул. Затем плавно, как на учебных занятиях, набрал высоту и занял свое место в строю.

Сзади «яки» уже преследовали второго фашиста. Самолет командира эскадрильи шел прежним курсом как ни в чем не бывало. «Не может быть, чтобы не заметил», — подумал Гареев. Но вот в наушниках шлемофона зашуршало, раздалось потрескивание.

— Гареев! Ты слышишь меня, Гареев? Спасибо за выручку! Благодарю за отличную службу!

Буданов говорил спокойно, но в голосе его чувствовалась особая теплота.

С тех пор прошло немало времени. Но тот боевой вылет, когда Гареев получил две благодарности от командира, он помнит до сих пор.

...Шел последний день 1943 года. Полетов не предвиделось, и весь личный состав полка с утра готовился к встрече Нового года. Летчики, стрелки, оружейники, техники чистились, брились, мылись в бане. К обеду все в приподнятом настроении собрались в столовой.

И вдруг команда всему летному составу срочно явиться на аэродром. Их уже ждал заместитель командира полка подполковник Ф. В. Тюленев.

— Получены сведения, что на аэродроме противника приземлились два авиационных полка, бомбардировщики Ю-88 и истребители «хейнкель-111». Сейчас у них там суматоха, устанавливают машины; охрана, вероятно, еще не организована как следует. Да и Новый год немцы тоже, надо полагать, собираются [243] встречать. В самый раз по ним и ударить. Успеть надо до темноты...

Полк летел в полном составе, тремя группами. Первая «работала» по истребителям, вторая — по бомбардировщикам, а третья должна была подавить зенитные батареи и затем переключиться на бомбардировщики. Звено лейтенанта Мусы Гареева входило в третью группу, которую возглавлял командир эскадрильи капитан Федор Анисов.

Линию фронта пересекли спокойно. А вот и аэродром. Выпавший с неделю назад снег растаял, и камуфлированные гитлеровские самолеты сидели на его большом прямоугольнике, как огромные белые птицы на черном поле. Лучшего и не придумаешь.

Началась атака. Один за другим входили штурмовики в крутое пике, устремляясь к целям. Внизу рвались снаряды и бомбы, комьями взлетала вверх земля, горели вражеские машины. А когда штурмовики вышли из пикирования и с разворотом набрали высоту, настала очередь стрелков. Свинцовым огнем из пулеметов они поливали белые, пятнистые самолеты, заставляли в страхе разбегаться суетившихся на аэродроме фашистов.

Гареев шел в паре с лейтенантом Виктором Протчевым, прикрывавшим его сзади. Они давно летали вместе и прекрасно понимали друг друга. Как только Гареев «отработал», на зенитку немедленно обрушил свой удар Протчев.

Эскадрилья капитана Анисова уходила последней. В шлемофоне прозвучал знакомый голос командира полка, поздравлявшего все экипажи с отличным выполнением задания. Гареев с удовлетворением оглянулся назад, где на быстро удалявшемся аэродроме множеством огненно-дымных костров пылали вражеские самолеты.

— Двадцать три! — громко произнес стрелок Саша Кирьянов. — Неплохо поработали!

— Фрицам новогодний «подарок»... — Гареев не успел договорить.

— Товарищ командир! Протчев «валится».

У Гареева екнуло сердце. Он сделал вираж, повернул назад. Ведомый отстал и еле тянул, переваливаясь с крыла на крыло.

— Виктор! Что с тобой? — взывал Гареев, идя за подбитым самолетом, и наконец услышал знакомый голос, в котором чувствовалось отчаяние:

— Не слушаются рули, течет масло. Постараюсь сесть, да не знаю, лучше ли это... [244]

— Виктор, тяни, тяни, выбирай получше площадку садись. Выручим! Не ранен?

Вместе с двумя самолетами своего звена Гареев продолжал идти за подбитой машиной. Штурмовик Протчева уже шел над самой землей, и Гареев вздохнул с облегчением, когда увидел, что летчик благополучно посадил машину прямо на поле. Золотое солдатское правило: «Сам погибай, а товарища выручай» — было законом и для летчиков. Но как это лучше сделать? И удастся ли посадить машину на выпущенные шасси? Ведь сесть на живот сравнительно легко, а тут нужно не только сесть, но и, не медля ни минуты, сразу же взлететь. Значит, надо все взвесить и точно рассчитать.

Гареев снизился и сделал круг над подбитым самолетом. Справа неподалеку проходила железная дорога, слева — в километре — населенный пункт, оттуда уже выезжала грузовая машина с солдатами. Надо спешить.

Доложив командиру эскадрильи обстановку и получив «добро», Гареев стал заходить на посадку, приказав двум другим экипажам прикрыть его.

Самолет с ревом пронесся над землей. Гареев уже выпустил шасси, как вдруг перед глазами вырос овраг, которого он не заметил раньше. Пришлось чуть-чуть взять ручку на себя. Но этого было достаточно, чтобы проскочить точку приземления.

«Ах, черт, промазал!» И Гареев, взмыв ввысь, пошел на второй заход.

Но что это? Широко распластав крылья, тенью мелькнул штурмовик и, коснувшись колесами земли на противоположной стороне оврага, понесся, подпрыгивая, к машине Протчева. Вырулил почти к ее борту, и Гареев увидел, как на самолет взобрались Протчев и его стрелок.

— Молодец! — вслух произнес Гареев. — Кто же это?

Он посмотрел на стабилизатор машины. Там виднелась «пятерка». Значит, лейтенант Павлов.

— Опередил нас Павлов, Сашок! — не скрывая радости, сказал Гареев. — Что ж, давай пока погоняем грузовик.

И Гареев ринулся на автомашину, с которой немцы уже посылали вслед взлетавшему самолету автоматные очереди. Гареев пронесся над их головами.

— Ну-ка, Сашок, дай по ним!

Кирьянова не надо было просить. Нажав на гашетку, он прошил машину длинной очередью.

Гареев сделал еще один заход и поджег подбитый самолет Протчева. Чтобы не достался врагу. [245]

Весной 1944 года — к этому времени Гареев стал уже капитаном и командовал эскадрильей — штурмовой авиационный полк участвовал в боях по ликвидации никопольского плацдарма немцев на Днепре. Местность здесь, сильно пересеченная, изрытая глубокими оврагами, давала возможность гитлеровцам скрытно маневрировать живой силой и техникой. Утром наши наземные части отобьют у врага первые траншеи, а за ночь фашисты подтянут откуда-то танки, ударят... Так несколько дней переходили траншеи из рук в руки.

Командование терялось в догадках: где прячутся гитлеровские танки? В разведку включились штурмовики. Они вылетали на поиск парами, как на «свободную охоту». Одна пара вернется — другая поднимается в воздух. Настала очередь и эскадрильи капитана Гареева. Первыми должны были лететь сам командир и его ведомый — старший лейтенант Протчев.

Командир полка вызвал оба экипажа и поставил задачу:

— Тщательно осмотреть овраги в Золотой балке, — и он показал карандашом на карте, — чует мое сердце: где-то здесь эти проклятые танки.

Видимость была хорошая, но метров с двухсот началась облачность. Ею-то и решил воспользоваться Гареев. Танки должны быть где-то неподалеку от переднего края, значит, надо их искать, летая параллельно линии фронта. Низкие облака помогут в нужный момент уйти от зенитного огня.

Самолеты приблизились к линии фронта и сразу подверглись зенитно-артиллерийскому обстрелу.

Гареев сделал «горку», вошел в облака, потом так же резко снизился, огляделся, а как только зенитки начали пристреливаться, снова взмыл вверх. Так и ныряли штурмовики вверх-вниз, будто катаясь по «американским горкам». Со стороны эти маневры казались безобидной игрой. На самом же деле они требовали высокого мастерства и слаженности обоих экипажей: при малейшей ошибке самолет Протчева мог врезаться в хвост ведущего.

Внизу показались овраги. Штурмовики снизились, взяли курс вдоль одного из них. Гареев заметил несколько автомашин, прикрытых маскировочными сетями, на отлогом скате — минометную батарею. Танков не видно. Справа и слева по разведчикам били «эрликоны», небо покрылось разрывами.

— Смотри как следует, — предупредил Гареев своего стрелка, — а на зенитки внимания не обращай.

Кирьянов промолчал. Легко сказать «не обращай», когда огненные трассы так и мелькают рядом и кажется, будто тебя насквозь прошивают. [246] Первый овраг разведчики миновали благополучно. Затем осмотрели два других. Ничего. Штурмовики набрали высоту.

— Что, домой пойдем? — невесело спросил Протчев.

— Погоди, домой успеем, — ответил Гареев. — Ты заметил, во втором и третьем оврагах зениток меньше, чем в первом? Значит, в первом они прикрывают что-то. Давай поглядим еще...

Штурмовики вернулись к первому оврагу. Увертываясь от зенитного огня, Гареев снизился и с креном на правое крыло пронесся вдоль оврага. Ничего. В конце оврага он снова развернулся. Накренившись теперь на левое крыло, экипаж осматривал левую, ближнюю к фронту сторону оврага.

Высокий обрыв его был покрыт пятнами бурой прошлогодней травы, редким кустарником, изрезан трещинами. По широкому дну шла наезженная грунтовая дорога.

— Товарищ капитан, — воскликнул Кирьянов, — вижу следы гусениц!

— Где? — встрепенулся Гареев.

— Вон на дороге, у поворота.

Гареев сделал совершенно немыслимый вираж и вышел из него почти над самой дорогой. Действительно, следы гусениц кончались там, где овраг круто поворачивал вправо, под прямым углом к фронту. Зенитки вели бешеный огонь. Над оврагом поднялась огненная завеса. Гареев, а за ним и Протчев снова набрали высоту. Затем экипажи еще раз осмотрели левую сторону оврага и наконец увидели то, что так долго искали. В кустарнике у дороги стоял танк, а позади него чернела квадратная ниша. Все ясно. Приглядевшись, Гареев и Кирьянов обнаружили в нижней части оврага, почти у дороги, темные, еле заметные квадратные пятна. Там, в нишах, гитлеровцы прятали свои машины.

Гареев доложил об этом по радио командиру полка. Вскоре с аэродрома поднялись эскадрильи штурмовиков.

— Эх, разведать-то разведали, — с сожалением проговорил Протчев, — а бомбить будут другие... Давай пройдемся хоть разок!

— Ни в коем случае, — отрезал Гареев. — Пусть думают, что мы ничего не нашли. А то еще спугнем. Вот пойдем домой — поищем что-нибудь.

Оба штурмовика взяли обратный курс и начали свободный поиск. Первой им на глаза попалась неуклюжая самоходная артиллерийская установка, одиноко двигавшаяся по дороге. [247]

Поджечь ее для Гареева было делом нетрудным. Но вот впереди показалась глубокая, широченная балка. Здесь, должно быть, на привал остановилась колонна немецких автомашин с пехотой. Слегка покачав крыльями — сигнал Протчеву, чтобы тот шел за ним, — Гареев отдал ручку от себя. Уже с первого захода несколько машин загорелось, а фашисты бросились врассыпную. Штурмовики пошли на второй заход, теперь с хвоста колонны. Гареев так увлекся, что летел уже в самой балке. И в этот момент справа и слева ударили вражеские пулеметы. Кирьянов пытался отбиться, но его пулемет вдруг заело. Не выдержав, крикнул:

— Куда ты лезешь, командир?! Прошьют!

Только тут Гареев опомнился; «горкой» вышел из балки.

На аэродроме командир полка, выслушав рапорт Гареева, внимательно осмотрел изрешеченные пулями самолеты, покачал головой:

— Впредь так рисковать запрещаю. Нам нужен живой летчик Гареев.

К 1945 году на счету у Мусы Гареева было уже свыше 200 боевых вылетов. Слава о бесстрашном летчике-штурмовике шла по всему фронту.

В феврале наши части ворвались в осиное гнездо германского фашизма — Восточную Пруссию. Гитлеровцы сопротивлялись здесь особенно упорно. Каждый метр земли приходилось брать с боем. Вся территория Восточной Пруссии представляла собой хорошо продуманную, организованную систему обороны. Расположенные близко друг от друга хутора, с прочными каменными зданиями, с подвальными помещениями, приспособленными для ведения перекрестного пулеметного и орудийного огня, надежно прикрывали подступы к крупным городам. Глубокие реки и каналы создавали дополнительные препятствия для наступающих. Повсюду были тщательно замаскированные мощные форты, доты и дзоты.

Поддерживая наступление наших наземных войск, действовал здесь и авиационный полк, в котором командовал эскадрильей майор Гареев. Летчики самоотверженно выполняли свой воинский долг. Они расчищали путь наступающим, разрушая вражеские укрепления, штурмуя гитлеровскую пехоту, уничтожая самоходки, танки и артиллерийские батареи противника. Не один фашистский ас нашел свой бесславный конец в воздушных схватках с гареевцами.

Летчики отлично овладели тактикой штурмовой авиации, техникой пилотирования, научились творчески применять способы [248] штурмовки вражеских объектов и ведения воздушного боя.

И в этом, конечно, была немалая заслуга их командира, который всегда находил время передать свой опыт подчиненным. Каждый летчик твердо знал свое место в строю, усвоил «почерк» командира, быстро и четко выполнял все его приказания. Гарееву не надо было повторять команду, как и куда разворачиваться, с каким креном. Стоило только бросить в эфир два-три слова, слегка качнуть крылом, указать направление, как все точно следовали за ним. Отличалась эскадрилья майора Гареева и особым умением, подойдя к цели правым или левым пеленгом, мгновенно перестроиться в круг, стремительно замкнуть его над целью.

Однажды в конце февраля, когда с Балтики дул сырой, промозглый ветер, нагоняя разлохмаченные тучи, Муса Гареев с ведомым Александром Кузиным и Виктор Протчев с ведомым Анатолием Заровняевым вылетели двумя парами на «свободную охоту». Углубившись на территорию противника, «охотники» обнаружили дальнобойную артиллерийскую батарею.

— Приготовиться! — скомандовал Гареев. — Иду в атаку! Следуя за командиром, самолеты парами пошли в пике и сбросили бомбы.

Гареев развернулся для второго захода. Но в этот момент стрелок Кирьянов крикнул:

— Вижу большую группу истребителей! Идут снизу!

К штурмовикам неслась четверка узких, с длинными тонкими фюзеляжами истребителей МЕ-109, а чуть в стороне и дальше виднелись еще четыре коротких тупорылых «фокке-вульфа-190».

— Делать «ножницы», уходить на свою территорию со снижением! — приказал Гареев.

«Ножницы» — хитрый и сложный противоистребительный маневр, родившийся в штурмовой авиации в годы войны. Каждая пара штурмовиков, идущая чуть уступом по отношению друг к другу (ведущий немного выше ведомого), начинала меняться местами. Скажем, если ведомый идет справа сзади, то он переходит низом налево, а ведущий — сверху вниз направо. Потом снова, но уже в обратном порядке. А поскольку маневр этот осуществляется с креном, оба штурмовика все время видят хвосты друг друга и прикрывают их.

Обе пары «илов» быстро удалялись к линии фронта. Вражеские истребители несколько раз пытались атаковать, но близко подходить боялись. [249] Четверка Гареева уже приближалась к переднему краю и гитлеровцы стали отставать, как вдруг один из «мессеров» отделился от остальных, вырвался вперед, обогнал наших штурмовиков и, развернувшись, пошел навстречу.

Гареев решил принять атаку. Выровняв самолет, зорко смотрел в прицел.

— Товарищ командир, отворачивайте, — послышался голос Протчева.

Но он уже не мог отказаться от боя. Со страшной скоростью неслись самолеты навстречу друг другу. Еще мгновение — и обе машины разлетятся от удара вдребезги... Теперь победа за тем, у кого крепче нервы, больше выдержки.

Гареев первым нажал на гашетку. И почти одновременно прорезали небо пулеметные и пушечные трассы вражеского истребителя. Однако у фашиста в последнюю секунду сдали нервы. Чтобы избежать столкновения, он резко поднял истребитель. Перед Гареевым мелькнуло темное брюхо самолета, но он все же успел еще раз нажать на гашетку.

— Сбили! Товарищ командир, сбили! — закричали Протчев и Заровняев.

Гареев перевел дыхание. Четверка шла уже над своей территорией, и зенитки надежно отсекли от нее группу истребителей противника.

На аэродроме «охотников» встретили все свободные от полетов летчики. Едва Гареев ступил на землю, как его окружили и с криком «ура» подняли на руки, начали качать.

— В чем дело? — недоумевал командир эскадрильи.

— Тебе присвоили звание Героя Советского Союза. Сегодня опубликован Указ. Кирьянов награжден вторым орденом Славы.

Апрель 1945 года... Он принес с собой солнечную, ясную погоду, волнующие запахи пробуждающейся природы и твердую уверенность в близкой победе. Восточнопрусская группировка гитлеровцев доживала последние дни. Но истекавший кровью фашистский зверь продолжал огрызаться.

В начале месяца был предпринят решительный штурм окруженных гитлеровских войск. Отгремела канонада двухчасовой артиллерийской подготовки. И вот на немецкие позиции ринулись советские танки и пехота. С ходу захватили траншеи и доты первой линии обороны. Однако вторая линия обороны встретила наступавших плотным огнем. Перед танками взметнулись фонтаны земли. Движение советских подразделений замедлилось, и пехота вынуждена была залечь.

На командном пункте за наступлением наших войск наблюдали командующий воздушной армией генерал-полковник авиации Т. Т. Хрюкин и главнокомандующий Военно-Воздушными Силами главный маршал авиации А. А. Новиков.

— Немедленно выслать на поле боя штурмовиков, — отдал по радио приказание генерал Хрюкин.

Через несколько минут над немецкими позициями повисла первая эскадрилья «илов». В одно мгновение она построилась в круг, и на землю посыпались бомбы, снаряды. Навстречу самолетам потянулись огненные струи трассирующих пуль. Небо покрылось густой сетью разрывов. Но штурмовики вновь и вновь чертили круги в небе, пронизывая облачка зенитных разрывов, все новые и новые десятки килограммов смертоносного груза обрушивались на врага. Наземный и зенитный огонь противника мало-помалу стихал. Советские танки опять устремились в атаку, за ними поднялись и цепи пехотинцев.

— Хорошо штурмовали! — восхищенно сказал главный маршал авиации и спросил: — Кто это?

— Герой Советского Союза Муса Гареев.

— Молодец!

...А эскадрилья, заправившись горючим и пополнив боекомплект, вылетела на штурмовку нового объекта. Ее вел в бой Муса Гайсинович Гареев, имя которого спустя несколько дней было названо в Указе Президиума Верховного Совета СССР в связи с вторичным присвоением ему звания Героя Советского Союза. [250]