Вероломный удар фашистской Германии по СССР уже свершившийся исторический факт, но о совершенной Гитлером агрессии мало кто вспоминает. Зато с удивительным рвением ищут признаки виновности Советского Союза — жертвы агрессии. Абсурдность подобных усилий, казалось бы, очевидна. И в области науки, научной историографии им нет объяснения. Его надо искать в недрах определенной политики, из которых и извлекаются время от времени, но всегда отнюдь не случайно всякого рода домыслы и сплетни о второй мировой войне, в т.ч. о подготовке упреждающего удара со стороны СССР.
В связи с этим остановлюсь на трех вопросах.
Первый. На чем основана версия о якобы готовившемся советском упреждающем ударе в 1941 г.?
Как известно, эту версию для оправдания германской агрессии придумали Гитлер и Геббельс. Ни Резун, ни Данилов или Соколов, ни другие позднейшие ее приверженцы ничего нового к ней не добавили, а только пересказывают на разные лады всю ту же старую гитлеровскую сказку. Она, по сути, равноценна лжи о нападении поляков на немецкую радиостанцию 31 августа 1939 г.
Ни один историк, исследовавший события 1941 г., ни одного доказательства, подтверждавшего бы гитлеровскую версию, не привел и не может привести. Ссылаются обычно на высказывания руководителей СССР о мировой революции, расширении сферы социализма. Выдаются за агрессивные намерения и все, что делалось в нашей стране для укрепления обороны. А то, что пишут и говорят Резун и его единомышленники, сплошь построено на фальсификации исторических фактов, искажении смысла отдельных высказываний в расчете на неосведомленных людей. Судите сами. Например, в книге «Ледокол» делается ссылка на книгу генерала Иванова «Начальный период войны». Резун приводит следующую выдержку из нее: «Немецко-фашистскому командованию буквально в последние две недели удалось упредить наши войска». Автор «Ледокола» зацепился за слово «упредить». Но в упомянутой книге речь идет о том, что немецко-фашистские войска упредили советские войска в приведении их в боевую готовность, в завершении развертывания для занятия обороны. А не об упреждении перехода в наступление. Но Резун все переиначивает на свой лад. Далее генерал. Иванов пишет: «И.В. Сталин, стремясь оттянуть военное столкновение с гитлеровской Германией, не давал согласия на приведение приграничных округов в боевую готовность, считая, что этот шаг может быть использован фашистскими правителями как предлог для войны». Резун все это благополучно опускает.
Точно также он цитирует английского военного историка Лиддел-Гарта, сознательно «не замечая» следующие его слова, которые опровергают утверждения автора «Ледокола»: «Своих генералов Гитлер пичкал сообщениями, будто русские готовятся к нападению, которое необходимо срочно упредить. После перехода границы немецкие генералы убедились, как далеки были русские от агрессивных намерений и поняли, что фюрер их обманул». Это же совершенно противоположное тому, о чем пишет Резун. Таким же образом искажены высказывания маршала Василевского и других авторов.
Но более всего обличает Резуна «ссылка» и на 6 и 7–й тома сочинений Сталина, где ничего нет из того, что приводится в «Ледоколе»: явный расчет на то, что абсолютное большинство читателей не доберется до первоисточников. Обо всем этом не раз уже говорилось.
Но вот Резун в интервью «МК» (29 апреля 2000 г.) вновь ссылается на воспоминания маршала Рокоссовского, где описывается, как он, будучи командиром 9–го мехкорпуса, в начале войны вскрыл «красный пакет» и, как говорит Резун, «о том, что нужно делать, если на нас нападут, там не было ни слова.... И если в нем не говорится не об обороне, тогда — о чем...» И делается вывод: «о нападении». Нетрудно заметить, какая здесь примитивная натяжка. Открываю мемуары Рокоссовского «Солдатский долг» (изд.1997, стр. 32–33), читаю: «В пакете имелась директива, в которой указывалось о немедленном приведении корпуса в боевую готовность и выступлении в направлении Ровно, Луцк и далее». И это все? Да. Однако никакой странности в том нет. По-настоящему грамотный в военном отношении человек понимает, что корпусу, находящемуся в резерве, невозможно заранее определить конкретную боевую задачу. Он должен выдвинуться в определенный район, где ему в зависимости от обстановки уточняется задача: нанести контрудар или занять оборону.
Вообще в обращении с первоисточниками допускается много вольностей, порою дело доходит просто до литературного баловства. Занимательные книги пишет, например, Игорь Бунич. В ряде случаев он ссылается на некие документы, но не указывает, откуда они взяты. А без этого трудно судить о достоверности исторических фактов. Тем более когда доверие к автору подрывается сведениями и утверждениями, несостоятельность и ошибочность которых очевидна даже без сверки с архивами. Так, Бунич пишет об «операции «Гроза», которой просто не существовало, и поэтому Сталин не мог ее 16 мая 1941 г. утверждать. «Грозой» был назван условный сигнал для введения в действие плана мобилизации.
Далее говорится, что «15 мая Жуков представил Сталину проект Указа о дополнительном призыве в армию 800 тыс. запасных под видом учебных сборов...» На самом деле решение по этому вопросу было принято еще 8 марта 1941 г. А такие «подробности», как наступление танковой дивизии 14–го мехкорпуса на Демблин (с. 560) (в действительности дивизия выходила из Бреста в назначенный район сосредоточения) или то, что Телегин был начальником штаба Жукова (с. 563), даже неловко опровергать. Хорошо известно, что генерал Константин Телегин был членом военных советов ряда фронтов, в том числе 1–го Белорусского в 1945 г., когда им командовал Жуков. Могут сказать, что это «мелочи», но они рассыпаны по всей книге Бунича, именно на их основе делаются обобщающие выводы, неадекватно отражающие ход и исход войны.
Некоторые «мелочи» носят далеко не безобидный характер и у других авторов. В частности, Эдвард Радзинский ссылается на Полевой устав 1939 г. и приводит выдержку: «Красная Армия будет самой нападающей из всех когда-либо нападавших армий». Но отбрасывает одну существенную деталь. Ведь полная цитата начиналась бы со слов: «Если враг навяжет нам войну, Рабоче-крестьянская Красная Армия будет...» Согласитесь, читатель, это далеко не одно и то же. Казалось бы, зачем такие корректировки? А затем, что обязательно нужно доказать: готовилось советское нападение, сорванное германским упреждающим ударом.
Второй вопрос. Нужен ли был Гитлеру повод для нападения на СССР и какими были действительные планы фашистской Германии?
Историк Данилов пишет: «Конечно же не может быть и речи о виновности СССР в развязывании войны с Германией, тем более Второй мировой войны. Однако у Гитлера был повод преподнести свою агрессию против нашей Родины как превентивные меры на якобы готовившуюся агрессию против Германии» ("«НВО» # 2, 1998 г.).
При этом Данилов, некоторые другие исследователи не замечают, что даже упоминание о каких-то «поводах» чаще всего используется для того, чтобы оправдать фашистскую Германию и обвинить Советский Союз.
В действительности все документы, исторические факты и логика развития событий того времени полностью опровергают утверждения о том, что гитлеровцы были вынуждены начать войну, убедительно свидетельствуя о их несостоятельности и надуманности.
Во-первых, Гитлер и военное командование Германии не ждали никакого нападения со стороны СССР. Гитлер на секретном совещании в узком кругу руководящего состава вермахта 14 августа 1939 г. заявлял, что «Россия не собирается таскать каштаны из огня для Англии и уклонится от войны». На совещании 22 июля 1940 г. он опять подтверждает, что «русские не хотят войны». 31 июля 1940 г. фюрер впервые официально сообщил высшему генералитету о своем замысле развязать войну против Советского Союза. В этот день генерал Гальдер, начальник генштаба германских сухопутных войск, записывает первые исходные данные о плане нападения: «Начало (военной кампании) — май 1941 года. Продолжительность операции — 5 месяцев. Было бы лучше начать в этом году, однако это не подходит, так как осуществить операцию надо одним ударом. Цель — уничтожение жизненной силы России». И далее Гальдер в своих дневниках многократно замечает, что «Россия сделает все, чтобы избежать войны», подчеркивает отсутствие подготовки к наступлению со стороны Красной Армии. В оценке обстановки по плану «Барбаросса» немецкое командование исходило из того, что Красная Армия будет обороняться. В германской директиве по стратегическому развертыванию от 31 января 1941 г. сказано: «Вероятно, что Россия, используя частично усиленные полевые укрепления на новой и старой государственной границе, а также многочисленные удобные для обороны выгодные рубежи, примет главное сражение в районе западнее Днепра и Двины... При неблагоприятном течении сражений, которые следует ожидать к югу и к северу от Припятских болот, русские попытаются задержать наступление немецких войск на рубеже Днепр, Двина».
Подобная оценка возможных действий Красной Армии содержится во многих донесениях германского посла и военного атташе в Москве. В частности, 7 июня 1941 г. посол сообщал в Берлин, что все наблюдения подтверждают: Сталин и Молотов делают все, чтобы избежать конфликта с Германией.
Об этом же говорится накануне войны в разведсводке # 5 от 13 июня 1941 г. (за неделю до начала агрессии) генштаба сухопутных войск Германии:... «со стороны русских... как и прежде ожидаются оборонительные действия».
Причем разведсводка носит совсекретный характер и составляется для реальной оценки обстановки, а не для пропаганды и введения в заблуждение общественного мнения. В ней никогда никто не будет писать, что противник собирается обороняться, если он в действительности планирует наступать.
Во-вторых, Гитлер отлично знал о неготовности СССР к войне летом 1941 г., учитывал, что в дальнейшем условия для нападения становились все менее благоприятными. Если бы он в самом деле был убежден, что Советский Союз изготовился для превентивного удара по германским войскам, он, видимо, не решился бы предпринимать агрессию.
Профессор Боннского университета Ханс-Адольф Якобсен «из многочисленных архивных материалов и из личных бесед с самим Гальдером... вынес убеждение, что Гитлер вовсе не исходил из того, что русские окажут немцам любезность, напав первыми».
Германский посол в Москве Шуленбург в беседе с Гитлером говорил: «Я не могу поверить, что Россия когда-либо нападет на Германию». Согласившись с этим, Гитлер, по словам Шуленбурга, выразил недовольство тем, что Советский Союз невозможно даже «спровоцировать на нападение».
Гальдер в своем дневнике 22 марта 1941 г. записал: «Я не верю в вероятность инициативы со стороны русских». В таком же духе высказывался и генерал-фельдмаршал фон Рундштедт».
Немецкий историк Иоганес Цукерторт справедливо отмечал, что «гитлеровская выдумка о превентивной войне преследовала две цели: во-первых, придать нападению на Советский Союз хоть какую-то видимость морального оправдания, во-вторых, спекулируя на антикоммунизме, попытаться привлечь на свою сторону западные державы к качестве союзников для разбойничьего похода на Восток». К аналогичному выводу пришел и такой основательный историк, как Городецкий в своей книге «Миф «Ледокола».
Все эти обстоятельства, внимательное изучение дневников Гальдера, Геббельса и других документов показывают, что гитлеровское руководство шаг за шагом целеустремленно готовило агрессию против нашей страны, не ожидая какого-либо нападения с ее стороны.
Как бы ни вел себя Советский Союз, что бы он ни делал, нападение против него все равно бы состоялось. И никаких «поводов», на которые ссылаются Резун или Данилов, Гитлеру не требовалось. План «Барбаросса» был разработан еще в 1940 г. Обратите внимание: бесповоротное решение об агрессии принято Гитлером задолго до того, как состоялось выступление Сталина (5 мая 1941 г.) или началась переброска советских войск на Запад. И менять свое решение он не собирался.
Третий вопрос. Какими были планы советского командования, готовило ли оно упреждающий удар по Германии?
Главная военно-политическая цель советского руководства состояла в том, чтобы любой ценой избежать войны или хотя бы оттянуть ее начало до 1942 г., выиграть тем самым время и завершить подготовку страны и вооруженных сил к обороне. В случае агрессии фашистской Германии на СССР стратегическим планом предусматривалось вначале силами армий прикрытия отразить нападение противника, обеспечить развертывание главных сил и затем переходить в решительное наступление.
С 1925–го по 1940 г. в Штабе РККА (Генштабе) было разработано (переработано) 15 вариантов различных стратегических планов и ни в одном из них не предусматривалось нападение на какую-либо страну. И только в «Соображениях по стратегическому развертыванию», подготовленных Жуковым к 15 мая 1941 г., предусматривалось упреждающим ударом Юго-Западного и части сил Западного фронтов сорвать развертывание и переход в наступление немецко-фашистских войск.
Этот документ родился, видимо, под впечатлением речи Сталина 5 мая 1941 г. перед выпускниками военных академий. Он не подписан ни наркомом обороны, ни начальником Генштаба. Не был он одобрен и Сталиным. А все разговоры о том, что он скрытно осуществлялся, — досужие выдумки и не подтверждаются никакими документами. Достаточно напомнить, что все решения о частичной мобилизации, выдвижении резервных армий и другие были приняты до разработки «Соображений по стратегическому развертыванию».
Маршал Жуков в беседе с историком Виктором Анфиловым рассказывал, что когда он 17 мая 1941 г. доложил Сталину о подготовленных в Генштабе предложениях, вождь крайне болезненно отреагировал на это. «Вы что, хотите столкнуть нас с Германией?» — буквально прошипел он, услышав от начальника Генштаба предложение о нанесении упреждающего удара.
На одном из заседаний Политбюро Сталин упрекнул наркома обороны Тимошенко в том, что он слишком прямолинейно понял его речь 5 мая 1941 г., слишком буквально воспринял наступательный дух этого выступления. «Это я сказал для народа, — заметил Сталин, — надо же бдительность поднять. А вам надо понять, что Германия никогда не пойдет одна воевать». И добавил: «Если вы будете на границе дpaзнить немцев, и войска двигать без нашего разрешения, тогда головы полетят — имейте в виду». Об этом же Жуков и Тимошенко говорили и на разборе учения в Белорусском военном округе в 1955 г.
В фильме, показанном по НТВ 20 декабря 1999 г., демонстрировалась карта (якобы упреждающего удара) с направлением стрел через всю Европу.
Сегодня мы публикуем впервые карту, приложенную к записке Жукова от 15 мая 1941 г. Здесь очень мало общего с той, что увидели телезрители. На самом деле карта из телефильма отображает замысел оперативно-стратегической игры, проведенной в Генштабе в январе 1941 г., и взята из книги маршала Захарова «Накануне военных испытаний». Это не только явный подлог, но и элементарное военное невежество. На военных играх 1941 г. действия в начале войны вообще не отрабатывались. Обстановка создана на 15–й день гипотетического конфликта, когда «Западные» (германская армия), развязав агрессию, продвинулись на глубину до 100–150 км, а наши войска, перейдя в контрнаступление, восстановили положение. Иначе говоря, «война» уже шла, и ни о каких упреждающих ударах не могло быть и речи. Решения на наступательные действия по ходу игры по условно созданной учебной обстановке принимались, таким образом, уже как бы в разгар развернувшихся «сражений».
Если взвесить все политические и военно-стратегические обстоятельства того времени, можно сказать со всей определенностью: объективно упреждающий удар со стороны СССР в 1941 г. исключался. Почему?
Во-первых, не было политического решения на такие действия против Германии. Во всяком случае, никакого документального его подтверждения нет. Цитаты из высказываний Ленина 1915 или 1920 гг., последующих советских лидеров ничего не доказывают, ибо политические решения принимаются исходя не из громких лозунгов, а в соответствии с конкретной, сложившейся на данный момент обстановкой.
Уже одного этого обстоятельства достаточно для опровержения версии Геббельса-Резуна. Ибо без такого официального решения никто войну начать не мог. Некоторые историки говорят, что, мол, отсутствие документального подтверждения вызвано тем, что Сталин следов не оставлял. Но вы можете себе представить, чтобы целое государство вступало в войну без всяких утвержденных на самом высоком уровне документов, без распоряжений правительства? На основе чего проводить всеобщую мобилизацию в стране, перевод экономики на военное положение и многое другое? Почему-то для войны с Финляндией такое решение было. Принимались документы в правительстве и ЦК ВКП(б) на отмобилизование 800 тыс. резервистов, по другим крупным военным мероприятиям. А в большую войну с Германией СССР должен был вступать только по устному указанию Сталина? Думаю, что это просто несерьезно.
Политическое решение вступить в войну не принималось и по другой причине. Советское руководство не могло не понимать, что СССР и его Вооруженные силы, еще не готовы воевать. Экономика на военные рельсы не переведена. Производство новых образцов танков, самолетов и других видов вооружения только началось. Красная Армия находится в стадии коренной реорганизации. Советскому Союзу было крайне необходимо оттянуть конфронтацию хотя бы на один-два года, к чему всячески стремился Сталин.
Кроме того, Гитлер до последнего момента продолжал свою политическую игру, пытаясь склонить на свою сторону Англию, где имелись влиятельные прогерманские силы. Именно для контакта с ними был направлен туда Гесс в мае 1941 г. Комитет начальников штабов Великобритании «решил принять меры, которые позволили бы без промедления нанести из Мосула силами средних бомбардировщиков удары по нефтеочистительным заводам Баку».
Что последовало бы в такой обстановке за упреждающим ударом против Германии? Советский Союз предстал бы перед всем миром в качестве агрессора, и в той же Англии могли взять верх силы, выступающие за союз с Гитлером. Трудно предсказать и позицию США. Да и обстановка в то время была чрезвычайно сложной, противоречивой и не способствовала однозначным выводам. Это сейчас некоторые историки выкладывают перед собой только те данные, которые говорили о готовящемся нападении со стороны Германии. К сожалению, так поступили при отборе материалов для солидного сборника уникальных документов, изданного фондом «Демократия». На деле же в то время не меньше, а в некоторые периоды даже больше поступало донесений о том, что Германия предполагает направить свои первоочередные усилия против Англии или даже на Ближний Восток, и войны против СССР может и не быть.
Например, наш посол в Лондоне Майский после беседы 13 июня 1941 г. с Криппсом, послом Великобритании в СССР, который говорил ему о неизбежности войны Германии против СССР, тем не менее сообщил в Москву: «Вся картина... кажется мне более чем гипотетической... Я по-прежнему считаю германскую атаку по СССР очень маловероятной». Данные были самые разноречивые. Поступали сведения, в том числе и о датах возможной агрессии — 14, 21 мая, 15, 21 июня. Сроки проходили, а нападения не было. Все это вызывало сомнения.
Сталин больше всего опасался того, что малейшая неосторожность или провокация лишат его всяких шансов на оттяжку сроков начала войны.
Радзинский пишет, что «уже в марте 1941 года разведка представила ему (Сталину. — М.Г.) фактически весь план «Барбаросса». То же самое повторено в упомянутых телефильмах. Но такого документа не было, его нет и в сборнике документов международного фонда «Демократия».
Действительно, поступали донесения о том, что Гитлер принял решение о нападении на СССР. Но они, как правило, сопровождались выводом, что это может случиться после окончания войны с Англией. Обобщив ряд таких донесений, начальник ГРУ Голиков 20 марта 1941 г. в докладе Сталину сделал вывод: «Слухи и документы, говорящие о неизбежности весной этого года войны против СССР, необходимо расценивать как дезинформацию, исходящую от английской и даже может быть германской разведки».
Берия угрожал «стереть в лагерную пыль» авторов донесений о возможном нападении Германии и заверял вождя: «Я и мои люди, Иосиф Виссарионович, твердо помним Ваше мудрое предначертание: в 1941 г. Гитлер на нас не нападет».
Если от всего этого не абстрагироваться, получается совсем другая картина. Знай Сталин о плане «Барбаросса», о том, что Гитлер до окончания войны с Англией нападет на СССР, он мог бы занять более определенную позицию, по-другому оценивать поступающие разведдонесения. Кстати, в плане Генштаба от 11 марта 1941 г. отмечалось, что документальных данных о конкретных намерениях противника у советского военного командования нет. Со стороны гитлеровского командования проводилась изощренная дезинформация. Распространялась информация, что начиная с 15 мая начнется массированная переброска немецких войск от границ СССР на запад, что Гитлер готовится к личной встрече со Сталиным в июле. При таких обстоятельствах Сталин всячески избегал шагов, которые спровоцировали бы войну.
Во-вторых, для нанесения упреждающего удара необходима готовая, отмобилизованная и развернутая армия. Но, по изложенным выше соображениям, Сталин не хотел идти на полное мобилизационное и оперативное развертывание вооруженных сил. А без этого невозможно начинать войну.
Попытки командующих выдвинуть к госгранице хоть какие-то дополнительные силы жестко пресекались. Их объявляли паникерами, наказывали — и не только в партийном и служебном порядке. Так, командир артиллерийского полка 10–й армии 17 июня 1941 г. на партсобрании сказал: «Может быть, это наше последнее собрание в мирных условиях». Поскольку это противоречило сообщению ТАСС от 14 мая 1941 г., его обвинили в панических настроениях и на следующий день арестовали. 23 июня дело командира рассматривали в Смоленске, когда немцы уже бомбили город. Но что из того! Логика следователей была проста: раз было сообщение ТАСС, что нападения ждать не следует, то — бомбят, не бомбят — исходить надо именно из этого. Как отмечал Жуков: «... Введение в действие мероприятий, предусмотренных оперативным и мобилизационным планами, могло быть осуществлено только по особому решению правительства. Это особое решение последовало лишь в ночь на 22 июня 1941 года, да и то не полностью». Что значит «не полностью»? При рассмотрении подготовленной Генштабом директивы о приведении войск в боевую готовность Сталин вначале заметил: «Такую директиву давать преждевременно, может быть, вопрос еще уладится мирным путем. Надо дать короткую директиву, в которой указать, что нападение может начаться с провокационных действий немецких частей. Войска приграничных округов не должны поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений».
Даже в первые часы агрессии Сталин еще не терял надежды, что конфликт удастся погасить. Он, конечно, серьезно ошибался, но внутренне был уверен, что войны еще можно избежать.
В-третьих, не было утвержденного плана стратегического развертывания для нанесения упреждающего удара не только в Генштабе, но и в военных округах. Последние никаких задач на этот счет не получали (см. задачи фронтов к началу войны).
С 5 по 14 мая приграничным военным округам были направлены директивы Генштаба, где определены задачи по обороне госграницы. В них указывалось:
«а) Упорной обороной полевых укреплений по госгранице районов:
1) Не допустить вторжения как наземного, так и воздушного противника на территорию округа;
2) Прочно прикрыть отмобилизование, сосредоточение и развертывание войск округа».
Люди, не посвященные в вопросы оперативного планирования и их практической реализации, полагают, что стоит собраться и поговорить высшему руководству о тех или иных желательных, на их взгляд, способах действий армии — и сразу все это осуществится. Но после утверждения стратегического плана Генштаба для разработки соответствующих планов объединений, соединений и частей (с допуском ограниченного количества исполнителей) и практической организации их выполнения при самой интенсивной и напряженной работе требуется не менее 3–4 месяцев. Совершенно очевидно, что замысел действий, изложенный в докладной от 15 мая 1941 г., если бы он даже был утвержден, ни при каких обстоятельствах до конца 1941 г. не мог быть реализован на практике.
Версию о готовившемся упреждающем ударе с советской стороны некоторые авторы пытаются обосновать тем, что войска западных приграничных округов не располагались в оборонительной группировке, не были подготовлены и оборудованы в инженерном отношении оборонительные рубежи в глубине.
Уместен, конечно, вопрос: почему?
Это произошло не из-за того, что в начале войны не собирались обороняться вообще, а вследствие устарелых представлений о начальном периоде войны и характере оборонительных операций.
На оборону смотрели как на кратковременные военные действия, проводимые лишь частью войск с целью прикрытия отмобилизования и развертывания главных сил. Никто не предполагал, что для отражения уже изготовившихся для нападения войск противника потребуется глубокоэшелонированная оборона в стратегическом масштабе и длительные, напряженные оборонительные сражения с использованием всех имеющихся сил и средств. К сожалению, это не учли и в 1942 г. Только летом 1943 г. под Курском стратегическая оборона была организовала по-настоящему. Увлечение наступлением и недооценка обороны сыграла роковую роль в событиях 1941 г.
Больше всего удивляет наивность некоторых авторов, когда они по крупицам выискивают отдельные высказывания советских руководителей и на основе выступления Сталина 5 мая 1941 г. или заявления Жданова делают «сенсационные» открытия о их наступательных настроениях. Но не стоило предпринимать столь титанические усилия. Для тех, кто хочет знать, давно известно, что до войны вся советская военная доктрина была пропитана наступательным духом. Как уже отмечалось, в полевом уставе 1939 г., было сказано: если нам войну навяжут, Красная Армия будет самой нападающей из всех армий мира.
То, что до войны органы управления и войска учились в основном наступать, не оказалось напрасным. Именно успешные наступательные операции привели нас к победе. Но в 1941 г. планировалось наступать после отражения первых атак противника. Исходя из этого, части прикрытия должны были находиться в оборонительной, а основные силы — в наступательной группировке. Но, к сожалению, советские дивизии к началу войны вообще не были приведены в полную боевую готовность и не заняли предназначенных для них районов и рубежей.
Если к тому же учесть, что после советско-финской войны было уволено из Красной Армии 686 тыс. человек, призванных из запаса, запрещено даже сбивать германские самолеты, нарушающие наше воздушное пространство, если, наконец, даже после того как агрессия против нашей страны началась, войскам отдается приказ отразить наступление противника, но госграницу не переходить, то ни о каком готовившемся советском нападении не могло быть и речи (стоит только вдуматься: готовить упреждающий удар и с началом войны требовать от войск — границу не переходить!).
Получалась довольно сложная и на первый взгляд противоречивая картина. С одной стороны, решительные наступательные заявления, с другой — постановка приграничным округам оборонительных задач, серьезные уступки фашистской Германии в последние месяцы перед войной (резкое увеличение поставок сырья и продовольствия Германии; безоговорочное принятие советской стороной 15 апреля всех немецких предложений по пограничным допросам; закрытие 9 мая в Москве диппредставительств стран, оккупированных Германией; публикация 14 мая сообщения ТАСС, опровергавшее возможность германского нападения, и многое другое). Или такое парадоксальное явление: резервные армии из глубины страны выдвигаются вперед, а дивизии первого эшелона остаются в городках, к границе не выходят и не занимают предназначенных им рубежей.
Сторона, которая собирается первой пойти в наступление, так поступать не может. Если бы Сталин действительно стремился к нанесению упреждающего удара, ему непременно нужно было достигнуть внезапности нападения, как это сделал Гитлер. Тогда не было надобности Сталину 5 мая 1941 г. заранее объявлять о своих наступательных намерениях.
Вместе с тем при цельном рассмотрении этих событий, внимательном анализе решений и действий сторон накануне войны во всей их сложности и противоречивости многие решения советского руководства если и нельзя оправдать, то можно понять. Сталин был уверен в том, что Гитлер, учитывая опыт Первой мировой войны, не станет воевать одновременно на два фронта, не решится начать войну против СССР, не разделавшись с Англией и Францией. Хотя после быстрого поражения англо-французских войск и капитуляции Франции летом 1940 г. второй фронт против Германии, по существу, перестал существовать, Сталин по-прежнему полагал, что Германии выгоднее, используя договор о ненападении с СССР, вначале покончить с Великобританией, а потом уже нападать на Советский Союз. Поэтому ему представлялось, что сосредоточение германских войск у наших границ осуществляется не для нападения, а с целью оказания давления на СССР, чтобы вынудить его пойти на уступки.
В свою очередь, и Сталин намеревался действовать аналогичным способом. Частичное отмобилизование 800 тыс. резервистов, выдвижение нескольких армий из глубины и многое другое было рассчитано не только на усиление группировок войск, но и на демонстрацию собственной военной мощи и сдерживание Гитлера.
Судя по опровержению, которое было дано TACС 9 мая 1941 г., можно предположить, что переброска резервных армий из глубины, которая даже не маскировалась, а напротив, как бы специально упоминалась в этом «опровержении», была больше политической, а не военной акцией с целью оказать сдерживающее действие на правящие верхи Германии.
Примечательно, что многие перебрасываемые дивизии отправлялись недоукомплектованными личным составом, техникой и материальными запасами, предполагалось это сделать в новых районах их сосредоточения. Потому что главная цель заключалась в имитации перегруппировки, а не в реальном наращивании усилий. В одной из бесед со своим окружением Сталин сослался на Чингисхана, излюбленным приемом которого было устрашение противника путем распространения слухов о неслыханной силе его армии.
Характерно, что на закрытых совещаниях, где речи произносились не для широкой аудитории и не для пропаганды, а по-деловому рассматривались вопросы состояния обороны страны, тон доклада начальника Генштаба и указаний Сталина был уже совсем другим. Жуков с большой обеспокоенностью докладывал, что большинство стрелковых дивизий укомплектованы личным составом на 40–60%, количество новой авиационной техники составляет 21%, новых танков — 15%. Многие танковые и механизированные дивизии вообще были укомплектованы танками на 15–20%. Говорилось, что для доукомплектования войск приграничных военных округов до штатов военного времени надо провести общую мобилизацию и в целом для приведения Вооруженных сил в боеспособное состояние нужно еще минимум 1,5–2 года.
В чем тогда смысл разработанных под руководством Жукова «Соображений» от 15 мая 1941 г.? Надо сказать, они отражают жуковский стратегический почерк: не отдавать инициативы противнику, упредить его и навязать ему свою волю. Прежде всего в любом Генштабе стратегическое планирование должно предусматривать различные варианты действий.
Применительно к обстановке 1941 г. такие действия советских Вооруженных сил могли потребоваться после начала германской операции по форсированию Ла-Манша. Несмотря на существовавшие разногласия, Советскому Союзу нельзя было допустить поражения Англии. В такой ситуации пришлось бы оказать ей помощь. Кстати, в ряде публикаций приводится директива Генштаба приграничным округам от 11 мая 1941 г. о готовности к наступлению в случае начала массированного вторжения немецких войск на Британские острова. Об этом говорил Тимошенко на учении в Белоруссии в 1957 г. Но подлинник этого документа в архивах пока не удается найти.
Возможно, Сталин мог бы воспользоваться стратегической идеей Жукова при некоторых других обстоятельствах развития событий через год или два, когда создались бы для этого более благоприятные международные и военно-стратегические условия. Например, в порядке выполнения союзнического долга, как это было при вступлении СССР в войну с Японией в 1945 г. Но это уже из области гипотетических предположений.
Иногда утверждают, что Сталин отверг предложение Жукова, поскольку никакого упреждающего удара не получалось, ибо германское командование к этому времени в основном завершило развертывание своих ударных группировок. Однако, если отвлечься от политической стороны дела и исходить лишь из оперативно-стратегических соображений, упреждающий удар до конца мая 1941 г. еще достигал своей цели. Тогда в Польше на подступах к нашим границам находились в основном только пехотные дивизии и ни одной танковой и моторизованной, не была полностью перебазирована боевая авиация. Кое-кто из историков полагает, что нападение на Германию в 1941 г. было единственным шансом сорвать фашистское вторжение.
Историков предостерегают от сослагательного наклонения. Но если подходить теоретически, исключительно с точки зрения извлечения уроков и брать только военную сторону дела, можно со всей определенностью сказать: перейди советские войска первыми в наступление, нанеся перед этим массированные авиационные и артиллерийские удары по аэродромам и сухопутным группировкам германской армии, то даже в случае неуспеха война шла бы для нас совсем по-другому. Наши войска были бы развернуты в боевые порядки и более организованно вступили бы в сражение, чем это случилось 22 июня 1941 г.
Однако идея Жукова — весьма привлекательная с точка зрения военно-стратегической — больше подходила для ситуации уже начавшейся войны и по изложенным выше политическим соображениям не могла быть осуществлена в реально сложившейся обстановке 1941 г.
И все-таки для извлечения уроков из прошлого вопрос: «А как же наиболее целесообразно надо было действовать советскому политическому руководству и командованию в обстановке, сложившейся накануне назревавшей войны?» — гипотетически правомерен.
Жуков и Василевский после войны пришли к выводу, что в середине июня 1941 г. уже наступил тот предел, когда далее откладывать принятие ряда срочных мер было уже нельзя. Приграничным военным округам следовало отдать распоряжение о приведении войск в полную боевую готовность и занятии назначенных оборонительных позиций, подготовить их к отражению наступления противника. Фашистское руководство в связи с этим, конечно, подняло бы шум. Да и реакция во всем мире была бы неоднозначной. Но поскольку наши войска, находясь в обороне, госграницу бы не переходили, мировая общественность в конце концов поняла бы, что мы не собираемся нападать, а готовимся защищаться. Тогда не удалась бы внезапная агрессия, а события развивались бы иначе.
Таким образом, в предвоенные годы советское руководство, с одной стороны, проделало огромную работа по укреплению обороны страны, с другой — ошибки в определении сроков начала войны, то обстоятельство, что армия не была своевременно приведена в боевую готовность к отражению агрессии, привели к тому, что в целом боевые возможности Вооруженных сил не были в полной мере реализованы. Это и явилось основной причиной неудач в 1941 г. Но фундамент обороны, заложенный до войны, самоотверженность народа и его воинов в конечном счете предопределили Победу 1945 г.
В истории нашей страны были разные страницы, в том числе и требующие сугубо критического рассмотрения. Как призывал один российский историк, неплохо бы более основательно вытрясти все исторические ковры. Может быть, это и надо сделать. Но необязательно всю пыль сыпать исключительно на свои головы. В связи с исполняющимся в этом году 55–летием окончания Второй мировой войны надо что-то оставить и для фашистов, развязавших эту войну, и тех, кто этому действительно способствовал.