Здесь находятся различные выборки из массива статей в этом разделе.
?Подробнее
?Подробнее

Войны — статьи отсортированы по войнам, сперва идут войны с участием России, затем остальные.

Войска — рода и виды войск, отдельные воинские специальности даются в секциях Небо, Суша, Море. В секции Иное находится всё, не вошедшее в предыдущие три. Выборки из всех книг сайта тут: Войска.

Темы — статьи сгруппированы по некторым темам. Темы для всех книг сайта тут: Темы.

Партизаны и диверсанты
// Неправда Виктора Суворова - 2. — М.: Яуза, Эксмо, 2008.

Предвоенная подготовка партизанской войны в СССР

О том, что перед войной в приграничных областях СССР происходила подготовка партизанской войны, специалисты знали давно — первым об этом поведал полковник И.Г. Старинов еще в 1964 году. Однако вплоть до начала 90-х годов особого общественного внимания этот исторический сюжет не привлекал. Положение изменилось после выхода скандальной книги Виктора Суворова (В.Б. Резуна) «Ледокол», в котором о подготовке партизанской войны рассказывалось кратко, но захватывающе.

«Западные районы Советского Союза самой природой созданы для того, чтобы вести тут партизанскую борьбу на коммуникациях агрессора, который пойдет на восток. Создал ли Сталин легкие подвижные отряды, оставил ли их в лесах на случай германского нападения? Да, Сталин создал такие отряды. Они были созданы еще в 20-х годах. В одной только Белоруссии в мирное время существовало шесть партизанских отрядов численностью по 300-500 человек каждый. Небольшая численность не должна смущать. Отряды комплектовались только командирами, организаторами и специалистами. Каждый партизанский отряд мирного времени — своего рода ядро, вокруг которого в самом начале войны создается мощное формирование численностью в несколько тысяч человек.[305]

Для партизанских формирований в мирное время в непроходимых лесах и на островках среди бескрайних болот были созданы тайные базы. В мирное время были построены подземные убежища, госпитали, склады, подземные мастерские для производства боеприпасов и вооружения. В одной только Белоруссии для возможной партизанской войны в подземные тайники было заложено вооружения, боеприпасов и снаряжения для 50 000 партизан.

Для подготовки партизанских лидеров, организаторов и инструкторов были созданы тайные школы. Секретные научно-исследовательские центры разрабатывали специальные средства партизанской войны, особое снаряжение, вооружение, средства связи. Партизаны регулярно проходили сборы, причем в качестве противника обычно выступали дивизии ОСНАЗ НКВД.

Помимо партизанских формирований, готовились небольшие подпольные группы, которые в случае агрессии не уходили в леса, но оставались в городах и селах с задачей «входить в доверие к противнику» и «оказывать ему содействие», а войдя в доверие…

Такая же работа проводилась не только в Белоруссии, но на Украине, в Крыму, в Ленинградской области и в других районах. Помимо деятельности тайной полиции, точно такую же работу параллельно, но совершенно независимо от НКВД вела советская военная разведка: оборудовались тайные базы, убежища, секретные квартиры и явки, готовились линии конспиративной связи и делалось многое, многое другое.[306] Советская военная разведка имела свои собственные тайные школы, своих организаторов и инструкторов.

Помимо НКВД и военной разведки, коммунистическая партия готовила некоторых своих лидеров в западных районах страны к переходу на нелегальное положение в случае захвата территорий противником. Коммунисты имели давние криминальные традиции, умели хранить свои тайны. Традиции подпольной деятельности в 20-х и 30-х годах были сохранены, и партийные организации в случае необходимости могли вновь превратиться в глубоко законспирированные центры тайной борьбы.

Не забудем, что партизанские отряды создавались в т. н. зоне смерти — в советской полосе обеспечения, где при отходе советских войск все мосты должны быть взорваны, тоннели завалены, железнодорожные узлы приведены в полную негодность, стрелочные переходы и даже рельсы и телефонный кабель — эвакуированы. Партизанам оставалось только не допустить восстановления уже разрушенных объектов. Партизаны были почти неуязвимы, ибо партизанские лидеры знали проходы в гигантских минных полях, а противник этого не знал; партизанам не составляло труда в случае необходимости уйти от любого преследования в минированные леса и болота, куда противнику не было ходу».

Рассказ о подготовке партизанской войне понадобился Резуну в качестве доказательства агрессивных планов советского руководства. Ключевые тезисы были следующими:[307]

1. Созданная в предвоенное время система партизанской войны с высокой степенью эффективности обеспечивала безопасность СССР.

2. После начала Второй мировой войны эта система была уничтожена: «партизанские отряды распущены, оружие, боеприпасы, взрывчатка — изъяты, тайные убежища и хранилища — засыпаны землей, партизанские базы — опустошены».

3. Кадры, оставшиеся после расформирования партизанских отрядов, направлялись «в подразделения воздушно-десантных войск, которые именно в этот момент вдруг начали бурный рост; в карательные формирования ОСНАЗ НКВД; в небольшие тайные группы, которые с некой целью собирали на границах Германии и ее союзников, или же перебрасывали через границу еще до начала боевых действий».

Вывод из этих тезисов Резун делает понятный: советское руководство уничтожило созданную в предвоенное время систему партизанской войны потому, что эта система могла использоваться исключительно для обороны. А Сталину, пишет Резун, нужны были не партизаны, а диверсанты, действующие на чужой территории.

Концепция, что и говорить, красивая, однако с реальностью имеющая мало общего. Давайте разберемся, что имело место на самом деле.

I. Прелюдия: 1921-1927 годы

Начало «работы по линии «Д» — именно так в предвоенной период именовались мероприятия по подготовке к ведению партизанской войны — традиционно[308] относят к началу 20-х гг. и связывают с именем М.В. Фрунзе. В напечатанной в июне 1921 г. в журнале «Армия и революция» статье «Единая военная доктрина и Красная Армия» Фрунзе писал, что «второе средство борьбы с техническими преимуществами армии противника мы видим в подготовке ведения партизанской войны на территории возможных театров военных действий. Если государство уделит этому достаточно серьезное внимание, если подготовка этой «малой войны» будет производиться систематически и планомерно, то этим путем можно будет создать для армий противника такую обстановку, в которой они окажутся бессильными перед сравнительно плохо вооруженным, но полным инициативы, смелым и решительным противником.

Но обязательным условием плодотворности этой идей «малой войны», повторяю, является заблаговременная разработка ее плана и создания всех данных, обеспечивающих успех ее широкого развития. Поэтому одной из задач нашего Генерального штаба должна стать разработка идеи «малой войны» в ее применении к нашим будущим войнам с противником, стоящим выше нас».

В будущей войне с ее маневренными операциями, развивал свою мысль Фрунзе в докладе на совещании командного и комиссарского состава войск Украины и Крыма и флота Черного и Азовского морей 1 марта 1922, «крупная роль будет принадлежать… партизанским действиям, для чего надо организовать и подготовить их проведение в самом широком масштабе, а отдельные группы войск планомерно и систематически воспитывать в духе подготовки к этим действиям».[309]

Однако о реальной подготовке в тот момент не могло быть и речи. Первая половина 20-х гг. была временем, когда советская власть вплотную столкнулась с т.н. политическим бандитизмом, а по сути — антисоветскими партизанскими выступлениями, постепенно вырождающимися, приобретающими уголовную направленность, но оттого не менее опасными. На X съезде РКП(б) Ленин говорил: «Мы оказываемся втянутыми в новую форму войны, новый вид ее, которые можно объединить словом «бандитизм», — и вплоть, в лучшем случае, до 1925 года советской власти приходилось вести с этим бандитизмом жестокую борьбу. Мыслимо ли в это время готовить партизанские кадры, которые при неудачном стечении обстоятельств могли этот бандитизм усугубить? Конечно же, нет. Потому-то и были отвергнуты в свое время предложения Л.Д. Троцкого о милиционной армии: власть должна была иметь более надежную, регулярную опору.

Впрочем, и отказываться от партизанства как эффективного метода военных действий советское руководство не собиралось. В 1924 на Разведывательное управление Штаба РККА кроме непосредственно разведывательных задач была возложена «организация в зависимости от международного положения активной разведки в тылу противника». Активной разведкой в терминологии того времени обозначалась разведывательно-диверсионная деятельность. После окончания Гражданской войны на территории западных областей Польши действовали советские партизанские формирования (1921-1926 гг.); в Румынии, Болгарии, Черногории (1923-1924 гг.) и в Германии при активной поддержке и помощи советских специалистов создавались партизанско-повстанческие отряды.[310] Это отдельный и интересный вопрос, который, однако, не имеет прямого отношения к нашей теме. Закончилось все в 1925 г., когда существование таких отрядов стало политически нецелесообразным. Тогда, в феврале 1925 г. В.В. Куйбышев представил в Политбюро проект постановления по вопросу об активной разведке, в котором, в частности предлагал следующее: «На нашей зоне организуются строго законспирированные небольшие группы с необходимым вооружением. В случае занятия нашей территории противником их задача — дезорганизация вражеского тыла и партизанская война. Проведение всего вышеизложенного возложить на РВСР с докладом в Партбюро». Это предложение само по себе свидетельствует о том, что, по крайней мере, к началу 1925 г. никаких партизанских формирований на границах СССР не существовало. Однако и после доклада Куйбышева ситуация не изменилась.

О том, что в практическом смысле ничего не произошло, мы можем судить по тому, как были использованы кадры «эвакуированных» из Польши «разведупровских боевых групп». Их командиры С.А. Ваупшасов, К.П. Орловский, И. Романчук и С. Макаревич были направлены в столицу для обучения в Комвузе национальных меньшинств народов Запада. Как вспоминал впоследствии С.А. Ваупшасов, «стипендия нам полагалась 18 рублей на брата. Дело в том, что прожить на эти деньги, если нет ни родственников, ни заработка, было трудно. […] ЦК партии направил меня в Резинотрест на должность начальника хозяйственного отдела с окладом 125 рублей в месяц. Но мои товарищи настаивали на том, чтобы я не бросал мысли[311] об учебе и поступил на вечерний рабфак имени Покровского. Я так и сделал». Право же, начальник хозотдела Резинотреста — дивная должность для партизана с опытом Ваупшасова.

Резко ухудшившаяся к 1927 году международная обстановка (апофеозом которой стал разрыв дипотношений с Великобританией) заставила советское руководство по-новому взглянуть на проблему обороны. Выяснилось, что Красная Армия не просто не готова к современной войне. Начальник Штаба РККА Тухачевский: «Наших скудных мобилизационных запасов едва хватит на первый период войны. В дальнейшем наше положение будет ухудшаться (особенно в условиях блокады)». Промышленность была не в состоянии обеспечить заявки наркомата по военным и морским делам даже в том явно недостаточном размере, в котором те были подготовлены. Не вызывало оптимизма и настроение населения, относящегося к советской власти достаточно оппозиционно. Выводы были сделаны, и Политбюро ЦК ВКП(б) в постановлении от 27 июня 1927 г. поручило А.И. Рыкову «поставить вопрос о немедленной разработке в наркоматах (каждому по своей линии) мероприятий, способствующих поднятию обороноспособности страны».

Мероприятий было много, и, по-видимому, одним из них была подготовка к ведению партизанских действий в случае вторжения противника. Вторжения Польши или Румынии при поддержке ведущих капиталистических держав действительно опасались, и опасались очень серьезно. На XV съезде ВКП(б) в декабре 1927 г. нарком обороны Ворошилов говорил,[312] что «сейчас уже стало ходячей истиной положение о том, что на человечество с неотвратимой неизбежностью надвигается новая мировая бойня. Поэтому при построении пятилетнего плана мы обязаны исходить из необходимости готовиться к обороне».

В 1927 году был создан ОСОАВИАХИМ, который, кроме своих основных задач, активно использовался для подготовки к партизанской борьбе (как он использовался, мы увидим позже); проводились и некоторые другие подготовительные мероприятия. На том же XV съезде ВКП(б) об этом говорил Л. Каганович: «Я недавно объехал 10 пограничных округов и должен без преувеличения сказать, что массы настроены твердо, они готовы сделать все для укрепления и обороны нашей страны. Поскольку мы не знаем и не можем знать, когда именно, в какой срок, в какой день будет война, мы должны подготовку масс населения вести не в ударном порядком, а развернуть огромную систематическую работу… Мы должны воспитывать многомиллионные массы так, чтобы каждый день эти массы были готовы к обороне Советского Союза».

Но все эти мероприятия были именно подготовительными или подсобными — реальная работа по линии «Д» началась примерно в конце 1928 — начале 1929 гг.

II. Подготовка к партизанской войне: 1929-1934 годы

Кадры советских диверсантов набирались по нескольким направлениям. Во-первых, мобилизовывались бывшие бойцы и командиры «разведупровских[313] боевых групп», действовавших в середине 20-х гг. на территории Польши. Теперь опыт этих партизан понадобился вновь. С.А. Ваупшасов вспоминал: «[в 1927 г.] я опять был призван в ряды Красной Армии, продолжал образование в военном училище и в конце 1929 года вернулся в Белоруссию».

«В диверсанты» направляли также слушателей Высшей пограншколы ОГПУ. Вспоминает А. К. Спрогис: «В начале 1930 года небольшая группа слушателей Высшей пограничной школы (ВПШ) ОГПУ (в том числе и я) была вызвана в особый отдел центра, где имела соответствующий разговор с руководящими лицами. […] Из нашей группы были отобраны 30 человек, в том числе и я. После прохождения месячных специальных курсов нас направили в три пограничных округа — Ленинградский, Украинский и Белорусский для организации и подготовки диверсионно-партизанской работы».

Наконец, из комсостава частей Красной Армии к подготовке партизан привлекались специалисты по различным отраслям деятельности. Одним из этих специалистов стал офицер-подрывник Илья Григорьевич Старинов, впоследствии — крупнейший теоретик партизанской войны. Старинов оставил по этому вопросу весьма подробные воспоминания, которые нет необходимости повторять.

Подготовка кадров велась дорожно-транспортными и территориальными органами ОГПУ, армейскими Особыми отделами и Разведуправлением Наркомата обороны. Органы ОГПУ вели преимущественно подготовку диверсионных групп и диверсантов-одиночек для подпольно-партизанских действий; органы Разведупра, напротив, сосредотачивались на подготовке[314] партизанских формирований и организаторских групп, «которые могли бы действовать на незнакомой им территории» (советским руководством предполагались не только оборонительные, но и наступательные партизанские действия).

В популярной советской литературе о специальных школах ОГПУ и Разведупра если и упоминали, то словно о клубах по интересам. «В одном из городков Западного военного округа возникли некие курсы под кодовым названием «база». По поручению командования Артур Спрогис лично отбирает для «базы» добровольцев из молодежи. Под руководством Спрогиса они без отрыва от производства учатся методам ведения партизанской войны, изучают специальную литературу о работе иностранных спецслужб, способах внедрения вражеской агентуры в различные учреждения, учебные центры, военные объекты и вражеские части. В качестве преподавателей привлекают бывших партизан и ветеранов Гражданской войны».

На самом деле все было организовано гораздо более серьезно.

Обучение партизан и диверсантов было организовано следующим образом. На Украине разведотдел штаба УВО вел подготовку партизанских кадров в Киевской спецшколе, располагавшейся в Святошине, и в ее филиале в Одессе; кроме того, производились сборы по сплачиванию отрядов и групп непосредственно на местах. Спецшкола в Святошине подчинялась непосредственно командующему УВО. Для посторонних школа была учебным пунктом ОСОАВИАХИМа. Одновременно в ней обучалось от 30 до 35 человек. ГПУ УССР имело специальную школу в Харькове[315] на Холодной горе и ее филиал в Купянске; ДТО Юго-Западных железных дорог ОГПУ имел два небольших учебных пункта в Киеве, где велась подготовка малых диверсионных групп и диверсантов-одиночек. Численность одновременно обучаемых в учебном пункте М.К. Кочегарова обычно составляла от 8 до 12 человек, в пункте И.Я. Лисицына — 5-6 человек. В Белорусском военном округе для организации подготовки к партизанской войне при особом отделе ГПУ БССР существовала специальная школа, возглавляемая А.К. Спрогисом; по линии военной разведки подготовка проводилась разведотделом штаба округа, который так же, по-видимому, имел учебные пункты.

Наконец, школа по подготовке диверсантов существовала при Особой группе Я. Серебрянского (ОГПУ — НКВД), специализировавшаяся на подготовке диверсантов для закордонной работы в случае войны, и при исполнительном комитете Коминтерна (школа К. Сверчевского). Последняя, по словам И.Г. Старинова, «имела исключительную репутацию в подготовке для проведения партизанских операций в других странах».

Следует упомянуть также об использовании ОСОАВИАХИМа в проводившейся подготовке. Исследователь В. Степаков обращает внимание на резолюцию 1-й Всекарельской партизанской конференции 1930 г. в Петрозаводске, в которой значится: «Усилить работу и расширить организацию на местах кружков ОСОА-ВИАХИМа и РОКК, обеспечить их работу необходимым руководством и пособиями, признать необходимым участие в этих кружках всех бывших красных партизан и участников Гражданской войны.[316]

Конференция обращается с призывом ко всем указанным товарищам вступить в кружки обороны, вовлекая в них трудящееся население… Конференция просит Территориальное управление принять меры к организации переподготовки бывших красных партизан… Конференция считает необходимым… изучить опыты операций партизанских отрядов в период 1918-1920 гг. и на основе этого дать соответствующие руководящие указания руководителям кружков обороны на местах». Эта резолюция дает достаточно ясное представление о направлениях работы кружков ОСОАВИАХИМа.

Окончившие курсы ОСОАВИАХИМа и показавшие по всем данным свою пригодность к партизанской борьбе вербовались в партизаны и зачислялись в спецшколы, где изучали уже исключительно специальные дисциплины.

Круг людей, причастных к работе по линии «Д» был очень узок; штатные преподаватели специальных школ зачастую читали лекции не только в школах, подведомственных «своей» спецслужбе, но и у «соседей». И.Г. Старинов, например, преподавал во всех специальных школах Украинского военного округа.

В 1931 году была издана монография ответственного работника Разведуправления Генштаба РККА М.А. Дробова «Малая война», наиболее адекватно отражающая взгляды того времени. Партизанство, по Дробову, напрямую зависит от классово-социальных предпосылок и вырастает в процессе постепенного углубления классовой борьбы. Однако несмотря на это «генеральные штабы армий еще в[317] мирное время… должны предпринять следующие действия:

1) наметить районы действий своих партизан по полосам (в тылу противника, на самом театре боевых действий, в приграничной полосе и в собственном тылу) с точной разработкой плана действий в каждом районе по периодам;

2) создать там нелегальную сеть партизанских ячеек со всеми необходимыми для будущей боевой работы организациями, обеспечив материальную базу;

3) подобрать кадры партизан и распределить их согласно плану;

4) вести подготовку будущих партизан в политическом, организационном и технико-боевом отношении;

5) наладить соответствующую подготовку в армии и флоте, в особенности среди командного состава, чтобы каждый знал существо партизанских действий и умел на практике как противодействовать им, так и осуществлять самостоятельные задачи, которые могут быть ему поставлены во время войны по руководству партизанами».

Именно в этих направлениях и шла работа по линии «Д». Вместе с тем в основу подготовки партизан и диверсантов в Украинском и Белорусском военных округах были положены разные принципы. На Украине партизанские отряды изначально создавались небольшими, но их было много; в Белоруссии тяготели к созданию крупных партизанских формирований и даже осуществляли специальные экспедиции для обобщения и изучения опыта партизанских действий в Сибири во время Гражданской войны (в такой экспедиции, например, участвовал А. К. Спрогис).[318]

В результате к 1933 г. на Украине было подготовлено и законспирировано более 50 диверсионных групп численностью от 2 до 6 человек каждая, имелось не менее 30 организаторских групп численностью до 12 человек, более 20 партизанских отрядов по 20 — 50 человек и более 20 диверсионно-разведывательных групп по 6-8 человек, способных действовать и за рубежом. В Белоруссии подготовили шесть партизанских отрядов (Минский, Борисовский, Слуцкий, Бобруйский, Мозырский, Полоцкий) численностью каждый от 300 до 500 человек, начальниками которых были назначены К.П. Орловский, С.А. Ваупшасов, В.З. Корж, А.М. Рабцевич. У каждого отряда имелся свой штаб в составе начальника отряда, его заместителя, заместителя по политчасти, начальника штаба, начальника разведки и помощника начальника отряда по снабжению; кроме того, в приграничных городах и на железнодорожных узлах были созданы и обучены подпольные диверсионные группы.

Численность специальных подразделений Ленинградского военного округа неизвестна; судя по всему, она была невелика; всего же по стране численность спецформирований можно определить тысяч в пять, да и то, скорее всего, с некоторым преувеличением. «Костяк» же кадровых (а не прошедших подготовку и потом надолго законсервированных) диверсантов был гораздо меньше; навскидку — полторы-две сотни человек. В этом нет ничего странного; как впоследствии заметил один полковник КГБ, «государство, которое смотрит вглубь и далеко, оно должно эти вопросы решать,[319] создавая лишь небольшой профессиональный костяк, с тем чтобы можно было наращивать мускулы и силы тогда, когда этого требует историческая обстановка».

Одновременно с подготовкой партизанских кадров и средств борьбы в IV Управлении Генштаба разрабатывались мобилизационные планы использования партизанских сил. И.Г. Старинов писал в одной из своих неопубликованных работ: «Цель действий партизанских формирований и диверсантов сводилась кратко к тому, чтобы затруднить оккупантам восстановление путей сообщения, которые должны были быть разрушенными при отходе. А в случае восстановления противником движения партизаны, широко применяя самодельные мины, должны были уничтожать воинские поезда и колонны противника на автомобильных дорогах, выводить из строя связь, а по мере накопления сил и опыта совершать налеты на вражеские штабы и склады».

Партизанские формирования и группы участвовали в общевойсковых учениях. Летом 1932 года под Москвой состоялись секретные учения — Бронницкие маневры, в которых принимали участие партизаны-парашютисты под командованием С.А. Ваупшасова, дивизия особого назначения ОГПУ, личный состав Высшей пограничной школы, академий и училищ Московского военного округа. Осенью того же года в Ленинградском военном округе состоялись наиболее крупные из проводившихся маневров, в которых участвовали отборные спецгруппы Ленинградского, Белорусского и Украинского военных округов — всего свыше 500 человек, вооруженных учебными гранатами, японскими карабинами и различными видами учебных мин.[320]

Однако эти учения оказались для партизан не очень удачными. «На маневрах и опытных учениях деятельность партизанских отрядов направлялась в основном по штабам противника, — писал в 1935 г. И.Г. Старинов. — Автор настоящего участвовал в качестве посредника при партизанских отрядах в [учениях и маневрах] 1931 и 1932 гг.; приходилось видеть, как партизанские отряды обрекались на гибель или бездействие. Попутно иногда по инициативе посредника и проводились отдельные диверсионные акты, но никто их во внимание не принимал».

Было бы неправильно считать, что подготовка к партизанской войне носила исключительно оборонительный характер; «закордонная» составляющая работы по линии «Д» была весьма значительной.

О закордонном направлении работы по линии «Д» однозначно свидетельствует текст написанного в 1935 году И.Г. Стариновым пособия «Тактики диверсий». Позволим себе обширную цитату:

«Диверсанты делятся на две категории — регулярных, которых мы можем оптимально подготавливать и снабжать, и зарубежных. Первая категория в свою очередь может быть подразделена следующим образом:

1) Специальные части (хотя бы отдельные батальоны; к сожалению их, кажется, нет).

2) Диверсанты из бывших партизан, прошедшие специальную подготовку и готовые быстро отмобилизоваться и перейти в тыл противника (здесь делалось очень мало, о чем в свое время много писалось по команде, подготовленные малочисленные части не мобилизованы).[321]

3) Специально подобранные, подготовленные и своевременно (еще в мирное время) переброшенные и легализованные на территории противника агенты, имеющие специальные задания по диверсионной деятельности в соответствующий момент.

Зарубежные диверсанты могут быть подразделены на:

1) специально вербуемых и подготавливаемых агентов;

2) дезертиров капиталистических армий;

3) диверсантов-повстанцев и

4) сознательных рабочих и трудящихся, ставших диверсантами и продолжающих работать в тылу на производстве.

Рассмотрим возможности каждой категории.

1. Специальные воинские части диверсантов. Это самая мобильная категория диверсантов, способных по заданию командования сорвать ту или иную операцию.

Части должны комплектоваться из самых надежных, проверенных людей. Люди, зачисленные в спецчасть, должны быть отличными стрелками, опытными водителями автомашин, парашютистами. Желательно, чтобы первый год обучения проходил непосредственно на границе, люди должны знать границу возможного противника. Подготовленные таким образом части могут быть выброшены мелкими подразделениями на территорию противника в любой момент как при помощи авиации, так и вошедшими в прорыв мотомехчастями и кавалерией.

Обученные технике и тактике диверсий, прекрасно снабженные и вооруженные, одетые в форму армии и полиции противника, будучи выброшенными на территорию противника, они могут выполнять задания по[322] производству крушения поездов, взрыву водокачек, поджогами, порче связи. Выполнив задания, они могут быть подобранными нашими самолетами или смогут прорваться сами на нашу сторону, захватив перевозочные средства вместе с пропусками. В большинстве случаев мелкие диверсионные подразделения должны будут оставаться продолжительное время в тылу противника, проводя разрушения тыла путем порчи связи, поджогов и руководства повстанческим движением.

Специальные части диверсантов — сильнейший удар по армии вторжения противника.

2. Диверсанты из бывших партизан и перешедших на нашу сторону членов братских компартий. При соответствующей подготовке и обеспечении быстрой мобилизации эта категория может выполнить ряд специальных заданий. Основная положительная сторона этой категории — прекрасное знание местности, иногда языка, и потому у нее имеются большие возможности возглавить и направить восставшие массы.

3. Диверсанты, переброшенные на территорию противника еще в мирное время, приобретают особую ценность потому, что они могут тщательно и детально изучить объекты своих будущих действий, а также (при благоприятных обстоятельствах) получить к ним доступ, поступив на работу, поселяясь поблизости и т.д. Кроме этого, они могут в мирное время изучить среду местных жителей, симпатизирующих нам, и в нужное время анонимно проинструктировать последних о простейших способах диверсий.

4. Специально вербуемые и подготавливаемые агенты, проживающие на территории противника. Весьма дорогая категория, требующая расхода валюты, но зато[323] способная выполнять такие задания, которые другие категории диверсантов выполнить не могут.

Специально подготовленные агенты могут выполнить задание по поджогу и взрыву различного рода складов, заводов и электростанций. Для этого им вовсе не обязательно работать на том объекте, который должен быть уничтожен. Необходимо лишь знать объект и порядки, существующие на нем, знать его слабые и чувствительные места. Мы располагаем средствами, при помощи которых объекты могут быть выведены из строя путем подбрасывания зажигательных и взрывных снарядов в сырье, полуфабрикаты и т.д.

5. Дезертиры капиталистических армий могут быть привлечены к диверсионной работе путем сбрасывания в районы их расположения специальных инструкторов, летучек с описанием простых по выполнению диверсионных актов.

К этой же категории можно причислить и пленных, тщательно отобранных и подготовленных, затем перебрасываемых в тыл противника.

6. Диверсанты-повстанцы. Диверсия для повстанцев особенно необходима. «Революции придется современными средствами и современным военным искусством бороться против современных средств и военного искусства» (Энгельс).

Во время октябрьских боев 1934 г. в Испании рабочие располагали большим количеством В В, но использовали его крайне нерационально. Для остановки поездов с фашистскими отрядами они накладывали на рельсы шпалы. Значительно больший эффект получался, если поезда с фашистами пускались под откос с помощью замыкателей.[324] Сотни диверсий могли бы не допустить сосредоточения фашистских банд.

7. Диверсанты из трудящегося населения, работающие по нашему указанию и не прекращающие связи с производством, вполне вероятны. Для сообщения им наших установок и простых способов диверсий можно использовать листовки с самолетов и даже радио».

Как видим, советские диверсанты должны были вести свои действия на территории противника. Для того, чтобы зарубежные коммунисты могли вести партизанские действия, их обучали на специальных курсах ИККИ (т.н. школа Сверчевского); на территории других стран закладывались склады оружия. Новые образцы минно-взрывных средств испытывались не только на специальных полигонах, но и на территории возможного противника, в условиях, приближенных к боевым. Так, в 1931 году новый образец «спецтехники» был передан для испытаний агенту из Румынии. Испытания прошли успешно: намеченный румынский товарняк полетел под откос.

А 25 января 1934 года вышла директива начальника Штаба РККА № 1371 ее о формировании при каждой дивизии на западной границе специальных диверсионных подразделений — «саперно-маскировочных взводов» (СМВ), подчиненных начальнику разведки дивизии. Эти формирования были уже изначально предназначены для действий на территории противника; в сопредельных государствах для них закладывались тайные опорные базы (дополнительно к уже существовавшим).[325]

III. Свертывание подготовки к партизанской войне: 1934-1941

Постепенное свертывание системы партизанско-диверсионных подразделений началось уже в 1933- 1934 гг.

В 1933 г. И.Г. Старинов был переведен в центральный аппарат Разведупра. «Именно в столице я вдруг обнаружил, что подготовка к будущей партизанской борьбе не расширяется, а постепенно консервируется, — вспоминал он. — Попытки говорить на эту тему с начальником моего отдела Сахновской ни к чему не приводили. Она осаживала меня, заявляя, что суть дела теперь не в подготовке партизанских кадров, что их уже достаточно, а в организационном закреплении проделанной работы. Нерешенных организационных вопросов действительно накопилось множество. Но решали их не в нашем управлении».

Именно в это время (1934-1936) начал ясно прослеживаться отток кадров и отвечавших за работу по линии «Д» органов. Вспоминает А.К. Спрогис: «В результате неудобств, неувязок, нечуткого (если не сказать хуже) отношения руководителей… все представители этих отделений старались уйти с этой работы. В течение небольшого промежутка времени с этой работы ушло 75% состава, хотя пришли все на добровольных началах, охотно. […]

Я на этой работе остался до последнего момента, ибо верил в ее целесообразность, но в конце концов ушел, обещая себе вернуться к ней тогда, когда начнутся активные действия. Через три месяца я опять[326] вернулся на эту работу и уехал в страну «X», а по возвращении пишу эту докладную записку.

Ответить на вопрос, почему так происходит, в высшей степени трудно. Причина кроется в существующей обстановке, а также в отношении высшего руководящего состава к работникам этой отрасли. Отношение, которое трудно поддается критике, но в то же время имеет огромное значение. […] Наша работа стала считаться второстепенной. Наши работники использовались не по прямому назначению: производство обысков, арест, конвоирование арестованных, нагрузка дежурствами и т.д. и т.п. Это была система, продолжавшаяся из года в год. Нетрудно понять, что это отражалось в аттестации по присвоению званий.[…] До 1937 г. систематически из года в год уменьшались средства, отпускаемые на работу «Д». Она свертывалась».

«Кадровые» диверсанты вдруг резко вспоминают о своих смежных профессиях: в 1936 г. мы видим чекистов С.А. Ваупшасова и К.П. Орловского в системе ГУЛАГа, а военинженера И.Г. Старинова — на странной для него должности заместителя военного коменданта станции Ленинград-Московский.

Партизан перестали привлекать к общевойсковым учениям; резко сократили обучаемый контингент в специальных школах, некоторые из них были расформированы.

Вместе с тем следует заметить, что отказ от использования специальных действий во вражеском тылу вовсе не носил абсолютного характера.

Вплоть до Великой Отечественной войны в составе республиканских НКВД существовали отделы[327] по подготовке личного состава к партизанским действиям; в Разведуправлении существовало диверсионное спецотделение «А», впоследствии реорганизованное в отдел.

В начале сорокового года вопрос о партизанско-диверсионных подразделениях был поднят вновь. На совещании начальствующего состава РККА «по сбору опыта боевых действий против Финляндии» начальник диверсионного отдела «А» Разведупра полковник Мамсуров убеждал руководство страны: «Я опускаю остальные вопросы, по которым хотел говорить, но считаю необходимым остановиться на одном вопросе, который необходимо будет решать, потому что он долго тянется, это вопрос о создании специальных частей в нашей армии, в округах. Эти части я должен прямо назвать, что это диверсионно-партизанские отряды, поскольку они этим путем действовали. Опыт у нас в этом направлении есть». Но руководство страны решило, что создание таких диверсионных частей пока не является приоритетным — слишком много проблем, связанных с боеготовностью Красной Армии стояло на повестке дня.

В итоговой речи на этом совещании Сталин высказал свою точку зрения. Главный недостаток финской армии, говорил он, заключается в том, что она воспитана для обороны. «Я не могу назвать такую армию современной. На что она способна и чему завидовали отдельные товарищи? На небольшие выступления, на окружение с заходом в тыл, на завалы… Все эти завалы можно свести к фокусам. Фокус — хорошее дело — хитрость, смекалка и прочее. Но на фокусе прожить невозможно. Раз обманул — зашел в тыл, второй раз обманул, а в третий раз уже не обманешь. Не может армия отыграться на одних фокусах, она должна быть[328] армией настоящей. Если она этого не имеет, она неполноценна.

…Армия, которая воспитана не для наступления, а для пассивной обороны; армия, которая не имеет серьезной артиллерии; армия, которая не имеет хорошей авиации, хотя имеет все возможности для этого; армия, которая хорошо ведет партизанские наступления — заходит в тыл, завалы делает и все прочее — не могу я такую армию назвать армией».

Таким образом, было решено, что партизанские и диверсионные действия не являются приоритетными для РККА; не от них зависит ее боеспособность, а, следовательно, и обороноспособность страны. Это не означало, что от партизанства отказались; просто было решено, что это — дело хорошее, но третьестепенное.

Как замечает, белорусский историк А.К. Соловьев, «предполагалось, что основная масса руководителей партизанского движения при необходимости может готовиться в начале войны. На этот же период откладывались и основные мероприятия по организации партизанских штабов и непосредственный подбор и формирование ими партизанских групп и отрядов, в том числе подразделений специального назначения органов госбезопасности».

IV. «Пиши поболее, что басурман считать…»

Отдельным вопросом является вопрос о влиянии Великой чистки на работу по линии «Д». И.Г. Старинов (а за ним все остальные) считал, что «в 1937-1938 годах в результате необоснованных репрессий почти не[329] осталось хорошо подготовленных кадров партизан и диверсантов. Как стало позже известно, от репрессий погибло в десятки раз больше хорошо подготовленных партизанских командиров и специалистов, чем за всю Великую Отечественную войну. Партизанские кадры понесли невосполнимые потери. Были репрессированы все известные мне работники IV Управления Генштаба, ОГПУ, секретари обкомов, которые в начале тридцатых годов занимались подготовкой к партизанской войне, репрессированы командиры Красной Армии, имевшие специальную партизанскую подготовку. Например, погибли те, кого готовили для поступления на работу к врагу. Эти люди располагали заготовленными складами мин для паровозов; я не нашел после войны ни одного из них… Многие замечательные командиры, такие, как Медведев, Руднев, Прокопюк, были арестованы, но впоследствии отпущены. Это был страшный, невосполнимый удар по нашим партизанам. Уцелели в основном участники войны в Испании. Именно они встали во главе тех школ, которые впоследствии сформировали партизанские кадры Великой Отечественной». Эта точка зрения сейчас является общепринятой.

Вообще следует заметить, что в 80-х — 90-х годах обращение к теме работы по линии «Д» было связано именно с осуждением репрессий в РККА в 30-х гг. Именно с репрессиями А.Н. и Л.А. Мерцаловы связывали свертывание работы по линии «Д», утверждая, что подготовка к ведению партизанских действий, как и «все достижения прогрессивных военных деятелей после их ареста», была сведена к нулю и «объявлена «вражеской», поскольку проводилась[330] под руководством И. Уборевича, И. Якира, В. Блюхера и других».

С репрессиями же связывает отказ от «партизанской стратегии» В. Квачков: «в результате репрессий… кадровые советские диверсанты были поголовно уничтожены. Уцелели только те, кто был отправлен в Испанию». С ним соглашается и П.Е. Брайко, вообще заявивший, что из всех подготовленных партизан-диверсантов после репрессий уцелело только двое: И.Г. Старинов и СВ. Руднев (утверждение, которое из-за его очевидной неадекватности никто даже не критикует).

К сожалению, эти авторы не обосновали своей точки зрения; судя по всему, она основывается исключительно на упоминавшихся воспоминаниях И.Г. Старинова (в случае с П.Е. Брайко еще и неправильно понятых), в которых впервые была высказана идея связи прекращения подготовки к партизанской войне с репрессиями. Необходимо, однако, учитывать, что вышли эти воспоминания в 1964 году, на исходе «оттепели», когда все беды в истории СССР связывались с репрессиями и «культом личности».

Между тем, массовые репрессии в РККА вообще один из самых непростых эпизодов советской военной истории; вопрос о репрессиях среди людей, участвовавших в подготовке к партизанской войне, является лишь частным (но от того не менее трудным для рассмотрения) случаем. Здесь необходим четкий анализ произошедшего. Во-первых, были ли репрессированные сотрудники Разведупра и НКВД арестованы по причине своего участия в работе по линии «Д» или нет? Во-вторых, репрессировались ли целенаправленно подготовленные и легализованные рядовые[331] партизаны и диверсанты или о них просто «забыли»? Ведь то, что на начало Великой Отечественной большинство их не смогли найти, вовсе не говорит о том, что все были уничтожены, — за восемь лет с человеком могло произойти многое. Вопросов много, и ответить на них можно только после тщательного исследования с привлечением нового фактологического материала; пока же можно сделать лишь некоторые предположения.

Можно отметить то, что большинство фактов, приводимых в качестве примера репрессий сотрудников линии «Д», представляются малодоказательными. Некоторую ясность в этот вопрос может внести, если можно так выразиться, «персональный» подход. Корпорация советских диверсантов была достаточно немногочисленной (И.Г. Старинов впоследствии справедливо замечал: «В нашем деле все решает ас, а не толпа») и, с другой стороны, замкнутой. Эти качества (немногочисленность и замкнутость) облегчают нашу задачу.

Прежде всего определим численность этой корпорации.

Как уже говорилось, на Украине имелось две специальные школы (разведотдела штаба УВО и ГПУ УССР) с филиалами и два учебных пункта ДТО ОГПУ Юго-Западных железных дорог. В БВО существовала специальная школа, возглавляемая А. К. Спрогисом; по линии военной разведки подготовка проводилась разведотделом штаба округа, который также, по-видимому, имел учебные пункты. В Москве функционировала т.н. школа Сверчевского. Школы, по нашим понятиям, это были очень небольшие (одновременно обучались от 6 до 40 чел.). Преподавательский состав был опять-таки невелик;[332] одни и те же люди преподавали в различных учебных заведениях. Всего количество офицеров, готовивших партизан в спецшколах, можно оценить примерно в 20 — 30 человек по всей стране.

Далее. На Украине к 1933 было подготовлено и хорошо законспирировано более 50 диверсионных групп численностью от 2 до 6 человек каждая, имелось не менее 30 организаторских групп численностью до 12 человек, более 20 партизанских отрядов по 20 — 50 человек и более 20 диверсионно-разведывательных групп по 6 — 8 человек, способных действовать и за рубежом, — всего более полутора тысяч человек.

В Белоруссии подготовили шесть партизанских отрядов численностью каждый от 300 до 500 человек; кроме того, в приграничных городах и на железнодорожных узлах были созданы и обучены подпольные диверсионные группы. Таким образом, общее количество комсостава в подготовленных отрядах и организаторских группах можно оценить как 150 — 200 чел. К этому числу необходимо прибавить и тех офицеров, которые в разведотделах штабов военных округов, в ГПУ республик и в центральных аппаратах Разведуправления и ОГПУ занимались подготовкой по линии «Д». Эта категория в чем-то пересекается с первыми двумя (особенно на местах) и потому особого изменения в наши цифры не внесет.

Таким образом, численность комсостава по линии «Д» можно приблизительно оценить максимум в 200 — 250 чел. Если же выделить из этого числа всех тех, кто занимался работой по линии «Д» профессионально (а не просто проходил соответствующее обучение, а затем «консервировался»), то мы получим не более 70 — 80 офицеров.[333]

На настоящий момент собраны различные по своей полноте биографические данные на 41 человека, занимавшие те или иные руководящие посты по линии «Д». Такая выборка представляется достаточно репрезентативной и позволяет получить ответы на ряд интересующих нас вопросов.

Рассмотрим прежде всего уцелевших диверсантов.

Многие партизанские командиры с подготовкой начала 30-х участвовали в войне в Испании (18 из 41 чел., 44%); там мы встречаем массу высококлассных специалистов — А.К. Спрогиса, Х.И. Салныня, Х.У.Д. Мамсурова, С.А. Ваупшасова, К.П. Орловского, НА. Прокопюка, В.А. Трояна, В.З. Коржа, A.M. Рабцевича, Н.К. Патрахальцева, М.К. Кочегарова, и, конечно же, И.Г. Старинова. Все они в начале 30-х гг. занимали достаточно высокие посты: командиров партизанских «бригад» (С.А. Ваупшасов, К.П. Орловский, В.З. Корж, A.M. Рабцевич), начальников или штатных преподавателей специальных школ (А.К. Спрогис, М.К. Кочегаров, И.Г. Старинов) или же являлись сотрудниками непосредственно осуществлявших работу по линии «Д» структур (Х.И. Салнынь, Х.У.Д. Мамсуров, Н.К. Патрахальцев, А.К. Спрогис). Здесь необходимо кое-что отметить. В настоящее время, с легкой руки И.Г. Старинова, считается, что «Берзин добился направления в Испанию хорошо подготовленных, опытных командиров и специалистов — выпускников спецшкол в СССР». На самом деле это не так. Воевавшие в Испании советские военспецы-«диверсанты» в начале 30-х гг. были не выпускниками спецшкол, а их начальниками и командирами партизанских отрядов.[334]

Таким образом, если бы имели место целенаправленные репрессии против лиц, осуществлявших подготовку к партизанской войне, все перечисленные пострадали бы в первую очередь. Поскольку этого не произошло, мы можем высказать предположение о том, что работа по линии «Д» сама по себе не преследовалась.

Тем не менее, возвращаясь из Испании, все они сталкивались с серьезными проблемами; рассмотрев эти проблемы, мы сможем кое-что уяснить для себя.

Секретный уполномоченный спецотделения «А» Разведупра Хаджи-Умар Джиорович Мамсуров в Испании руководил всеми партизанско-диверсионными операциями со стороны Разведупра. Пока он воевал в Испании, его дядя Саханджери Мамсуров был расстрелян как троцкист. Для Мамсурова это, однако, никаких последствий не имело; напротив, по возвращении на Родину он получил должность начальника отделения «А» (диверсии) Разведывательного управления.

Илья Григорьевич Старинов, в Испании доросший до советника XIV специального корпуса (точнее, его отряд вырос в корпус) и ставший вторым по значению советским советником-«диверсантом», по возвращении в СССР был награжден орденами Ленина и Красного Знамени. Через некоторое время его «пригласили на Лубянку и предложили написать все о своей работе с Якиром и Берзиным». После личного заступничества К.Е. Ворошилова его оставили в покое, присвоили звание полковника и назначили начальником Центрального научно-исследовательного полигона железнодорожных войск. Больше проблем с органами внутренних дел у него не возникало.[335]

Артур Карлович Спрогис по возвращении из Испании столкнулся, по всей видимости, с достаточно серьезными проблемами; как пишет В.И. Боярский, «только поступление Спрогиса в Академию им. М.В. Фрунзе по личной рекомендации наркома обороны К.Е. Ворошилова да счастливая случайность, как вспоминал он не раз в личных беседах, отвели от него угрозу ареста».

Гай Лазаревич Туманян, с 1935 года возглавлявший спецотделение «А» Разведупра, в апреле 1938 был снят с этой должности. Высшая точка репрессий в РУ к этому времени была уже пройдена, однако аресты продолжались. Нет сведений, что Туманяна пытались арестовать, однако это вполне можно предположить. До этого, впрочем, дело не дошло, и Туманян всего-навсего был назначен военным комиссаром Военно-инженерной академии РККА.

Сходным образом обстояло дело с диверсантами-сотрудниками НКВД. Константин Прокофьевич Орловский по возвращении в СССР узнал, что брат его жены расстрелян «за шпионско-диверсионно-террористическую работу по заданию польской разведки»; на самого Орловского имелся материал. Орловского, однако, не арестовали. С января 1938 по февраль 1939-го Орловский — студент спецкурсов НКВД, с февраля 1939 по март 1940-го «пом. директора Чкаловского с/х института». Дивная должность!

Старший советник по разведывательно-диверсионным операциям при штабе XIV корпуса Станислав Алексеевич Ваупшасов также имел серьезные проблемы и даже был исключен из партии. В 1940-1941 гг. мы видим его на разведывательной работе[336] в Финляндии и Швеции; а надо сказать, что скандинавские страны были в ту пору великолепным убежищем: из-за внешнеполитических соображений работавших там не арестовывали. «Репрессии практически обошли стороной руководителей разведки по Скандинавии, — вспоминал П.А. Судоплатов. — Не был подвергнут репрессиям и аппарат военного атташе, бесперебойно работавший в Финляндии».

Вернувшийся из Испании Николай Архипович Прокопюк должен был быть назначен «на пост начальника отделения украинского НКВД, в задачу которого входила подготовка сотрудников к ведению партизанских операций на случай войны с Польшей или Германией. Услышав о нашем предложении, Хрущев тут же позвонил Берии с решительными возражениями. Возражения Хрущева вызваны были, как выяснилось, тем, что в 1938 году брат Прокопюка, член коллегии наркомата просвещения Украины, был расстрелян как «польский шпион»». Прокопюка исключили из партии и понизили в должности; войну Николай Архипович встретил на оперативной работе под прикрытием должности сотрудника хозгруппы полпредства СССР в… — конечно же, в Финляндии.

Невредимыми пережили Великую чистку В.З. Корж, В.А. Троян, A.M. Рабцевич, Н.К. Патрахальцев, М.К. Кочегаров, А.И. Эмильев.

Объективность требует взглянуть и на тех, кто не пережил Великой чистки. М.Ф. Сахновская, в начале 30-х гг. возглавлявшая в Разведупре отдел по подготовке к партизанской войне, была в апреле 1937 года арестована и 31.07.1937 приговорена к ВМН. Надо, однако,[337] заметить, что еще в 1928 году она исключалась из партии за троцкизм и высылалась в Сибирь, а потому в 1937 году уцелеть могла лишь чудом.

Главный советник по разведке XIV специального корпуса Х.И. Салнынь в марте 1938 года был досрочно отозван из Испании, арестован и расстрелян 08.05.1939. Близкий соратник Я.К. Берзина, он так же едва ли мог уцелеть.

Начальник Особой группы при председателе ОГПУ Яков Исаакович Серебрянский был арестован летом 1938 года «по подозрению в шпионской деятельности», приговорен к смертной казни. Привести приговор в исполнение, правда, не успели: в августе 1941 года знания Серебрянского понадобились, и он был амнистирован.

Старший военный советник XIV специального корпуса республиканской армии майор госбезопасности Григорий Сергеевич Сыроежкин был отозван в Москву в конце 1938 года, в феврале 1939-го арестован и в конце того же месяца расстрелян.

Всего из участвовавших в войне в Испании 18 чел. лишь двое были репрессированы (Х.И. Салнынь, Г.С. Сыроежкин), и об одном нет информации. Уцелело 16 чел. (89%).

Исходя из всего сказанного, можно отметить два момента. Первое — всеобъемлемость, тотальность Великой чистки: любой сотрудник Разведупра или НКВД рано или поздно попадал в поле внимания следственных органов. Второе — тот факт, что как только наши герои в это поле внимания попадали, случалось чудо, и их оставляли в покое. Я лично не отрицаю возможность чудес, но поскольку такие чудеса происходили регулярно, можно предположить, что были это не совсем чудеса,[338] а скорее целенаправленная политика по сохранению партизанско-диверсионных кадров — в тех случаях, когда это было можно сделать.

Разумеется, спасали не всех.

По всей видимости, для того чтобы уцелеть в Великой чистке, диверсант должен был не быть «старым большевиком» (поэтому в случае с М.Ф. Сахновской и Х.И. Салнынем ничего поделать было нельзя). Далее, он должен был быть действующим диверсантом, а не просто человеком, когда-то в этом направлении работавшим или подготавливаемым. Это одновременно говорило и о высокой квалификации.

Если диверсант «переквалифицировался», специально его не преследовали, но и не спасали. Он мог, как командир одной из украинских партизанских «бригад» К.Е. Шинкаренко и другие бывшие партизанские командиры, попасть под каток репрессий, но мог и уцелеть, как, например, бывший командир другой украинской партизанской «бригады» М.Г. Салай, встретивший войну на должности начальника строительного треста (впоследствии партизанивший в немецком тылу). Здесь все зависело только от личного везения.

В том случае, когда диверсант удовлетворял вышеперечисленным требованиям, его спасали. Самое худшее, что могло ожидать такого человека, это исключение из партии, понижение в должности и назначение на какой-нибудь малозначительный пост. Право же, жизнь стоит гораздо дороже.

Всего же из 41 человека 7 (17%) было репрессировано, 22 (54%) репрессиям не подвергалось, и о 12 (29%) не имеется достоверной информации. По крайней мере[339] 21 человек (51%) впоследствии принимали участие в Великой Отечественной войне.

Таким образом, можно утверждать, что, во-первых, не было целенаправленных репрессий против людей, участвовавших в работе по линии «Д», и что, во-вторых, существовала целенаправленная политика по сохранению партизанско-диверсионных кадров. Это позволяет серьезно скорректировать существующую картину отношения военного и политического руководства страны к партизанско-диверсионной работе.

Впрочем, нет сомнений, что в ходе Великой чистки работа по линии «Д» потерпела серьезный урон, измерявшийся не в количестве репрессированных сотрудников, а в дальнейшей «заморозке» самой работы. Согласно воспоминаниям П.А. Судоплатова, «планы Я. Серебрянского по созданию спецназа в 1938 году на базе имевшейся при Особой группе школы по подготовке диверсантов реализованы не были в связи с его арестом».

V. Итоги

Как видим, реальная история подготовки партизанской войны в предвоенный период сильно отличается от описанной Резуном.

Во-первых, подготовка по линии «Д» была далеко не так эффективна, как принято считать; кроме того, в условиях 1941 года разработанные в начале 30-х годов мобилизационные и оперативные планы действий партизанских подразделений оказались неприменимыми. «Когда в 1941 году мы с участием С. Ваупшасова, Н. Прокопюка, К. Орловского проанализировали эти[340] планы, то оказалось, что они были совершенно неадекватными обстановке, которая сложилась к тому времени», — вспоминал впоследствии П.А. Судоплатов.

Во-вторых, в 30-е годы партизанские кадры готовили не только для действий на собственной территории, но и для использования на территории противника. Следовательно, свертывание работы по линии «Д» не было связано с агрессивными намерениями советского руководства. В противном случае эта подготовка была бы продолжена.

В-третьих, свертывание подготовки партизанской войны началось не осенью 1939 года, как утверждает Резун, а уже в середине 30-х годов, задолго до начала Второй мировой войны. Насколько можно понять, это произошло из-за повышения боеспособности Красной Армии. Вместе с тем об отказе от использования партизанских и диверсионных методов не было и речи. В структуре органов госбезопасности и военной разведки вплоть до начала войны продолжали функционировать диверсионные отделы.

В-четвертых, подготовленные партизанские и диверсионные кадры после начала Второй мировой не направлялись ни в подразделения ВДВ, ни в подразделения ОСНАЗА НКВД. На территорию противника их также не забрасывали. Рядовых партизан, проходивших подготовку в специальных школах и впоследствии легализованных в приграничных районах, не использовали вообще. Часть кадровых диверсантов была репрессирована, часть продолжала работу в «диверсионных» подразделениях Разведупра и НКВД, часть — была вынуждена служить на непрофильных должностях в структурах НКО,[341] НКВД и даже в гражданских ведомствах.

Вместе с тем предвоенная работа по линии «Д» не прошла даром. Обычно партизанская война разгорается неторопливо. В Югославии первые партизанские выступления начались спустя два месяца после оккупации страны немцами. В Греции партизанские отряды появились через десять месяцев после капитуляции. Во Франции — через полтора года. В Польше — почти через три. Конечно, и Югославия (где местные коммунисты под руководством Тито проявили выдающиеся организационные способности), и Польша (где эмигрантское правительство Сикорского откровенно тормозило развитие борьбы против оккупантов) являются крайними случаями. В нормальных условиях партизанская борьба начинается примерно через год после начала оккупации. В зависимости от эффективности деятельности карательных органов оккупантов и наличия помощи извне этот срок может немного увеличиться или уменьшиться, но кое-что остается неизменным. Патриоты должны наладить связь между собою, найти командиров с военным опытом, организовать тайный сбор оружия, запасов продовольствия и медикаментов. В условиях оккупации на все это требуется значительное время.

Именно из этой предпосылки исходило германское командование при подготовке вторжения в Советский Союз. Оно учитывало, что без столкновения с партизанами дело не обойдется, но было уверено, что произойдет это не сразу. В середине 1940 года контроль над оккупированной Польшей осуществлялся силами шести дивизий охраны тыла; для охраны тыла во время[342] войны с СССР было выделено девять охранных дивизий и четыре айнзатцгруппы полиции безопасности и СД численностью около 800 человек каждая. Кроме того, в распоряжении ОКХ за фронтом групп армий имелась полицейская дивизия СС, а офицеры и солдаты вермахта получили официальное разрешение убивать любого жителя оккупированных территорий, когда им это только заблагорассудится.

Сегодня мы знаем, что силы, выделенные нацистами для борьбы с партизанами, оказались совершенно недостаточными. Из этого, однако, не следует делать вывод об ошибках планирования, якобы допущенных в этом вопросе германским командованием. Предположить, что советское партизанское движение будет развиваться форсированно, было невозможно, и нацисты вполне обоснованно рассчитывали на обычное, неторопливое начало партизанской войны — такое же, как во Франции и Польше.

Однако в Советском Союзе уже на вторую неделю войны руководство страны призвало население к партизанской борьбе и предприняло первые мероприятия по организации партизанских отрядов. Для германского командования произошедшее стало неожиданностью, на которую было непонятно как реагировать. Гитлер высказался пренебрежительно: «Русские в настоящее время отдали приказ о партизанской войне в нашем тылу. Эта партизанская война имеет и свои преимущества: она дает нам возможность истреблять все, что восстает против нас». Более осторожный начальник Генерального штаба Гальдер задумчиво записал в дневнике: «Необходимо выждать, будет ли иметь успех воззвание Сталина, в котором он призвал всех[343] трудящихся к народной войне против нас. От этого будет зависеть, какими мерами и средствами придется очищать обширные промышленные области, которые нам предстоит занять». Командующие войсками на Восточном фронте предпочли готовиться к худшему: «Войска и их контрразведывательные органы стали очень внимательно следить за всем, что походило на попытки населения оказать сопротивление, ибо они были убеждены в том, что широкие круги населения повинуются приказу Сталина. Командные инстанции были готовы немедленно самыми жестокими мерами подавить малейшую попытку к организации сопротивления».

Правы в конечном итоге оказались пессимисты: быстрота принятого Кремлем решения о начале партизанской войны позволила форсировать ее развитие. Уже через три месяца после начала войны фельдмаршал Кейтель указывал в приказе ОКВ, что коммунистическое повстанческое движение приняло массовый характер и создает «угрозу для немецкого руководства войной».

Благодаря проводившейся в предвоенный период работе по линии «Д» и партийные работники, и военные, и чекисты оказались морально готовыми к ведению партизанской войны. И партизанская война на оккупированных советских землях начиналась через считаные недели, а то и дни после прихода немецких войск.