Здесь находятся различные выборки из массива статей в этом разделе.
?Подробнее
?Подробнее

Войны — статьи отсортированы по войнам, сперва идут войны с участием России, затем остальные.

Войска — рода и виды войск, отдельные воинские специальности даются в секциях Небо, Суша, Море. В секции Иное находится всё, не вошедшее в предыдущие три. Выборки из всех книг сайта тут: Войска.

Темы — статьи сгруппированы по некторым темам. Темы для всех книг сайта тут: Темы.

Эвакуация из Одессы Добровольческой армии в 1920 году
// Гражданская война в России: Черноморский флот. — М.: ACT, 2002.

Начавшееся в конце октября 1919 года контрнаступление красных против выдвинувшейся далеко на север Добровольческой армии увенчалось полным успехом. Между главными силами Добровольческой армии, отошедшими к Дону, и Киевской группой войск генерала Н. Э. Бредова, отступавших в Новороссию, образовался разрыв во много сотен верст, и вся левобережная Украина и подступы к Крыму остались без защиты.

Директивой главнокомандующего генерала А. И. Деникина от 4(17) декабря войска Киевской группы и все прочие части, находившиеся на западе, были подчинены командующему войсками Одесского округа генералу Н. Н. Шиллингу. 26 декабря (н. ст.) из разговора по прямому проводу со Ставкой, находившейся в Екатеринодаре, генерал Н. Н. Шиллинг выяснил, что главной задачей ему ставилось прикрытие Северной Таврии и Крыма с отводом войск на левый берег [241] Днепра у Каховки и Херсона, что предрешало вопрос об оставлении Одессы. Однако это решение вызвало протест руководителей союзных военных миссий, английского генерала Хольмана и французского генерала Манжена, считавших удержание Одессы чрезвычайно важным. Для облегчения этой задачи они обещали доставить в Одессу необходимое вооружение и снабжение и, кроме того, даже боевую поддержку английского военного флота. По этой причине, характера скорее политического, генерал А. И. Деникин отдал 18 декабря (н. ст.) новую директиву: «Союзники встревожены эвакуацией Одессы ... Удержание Одесского района признается чрезвычайно важным...» Далее говорилось о возможности выполнить эту задачу без ущерба для обороны Крыма и в потребованных от англо-французов гарантиях для содействия эвакуации Одессы, в случае если удержать ее не окажется возможным. В связи с новой директивой генерал Н. Н. Шиллинг приказал группе войск генерала Я. А. Слащева, ведшей до того времени борьбу с махновцами в районе Екатеринослава, прикрыть Крым и Северную Таврию, а правофланговому 2-му корпусу, сосредоточивавшемуся в районе Кривого Рога, было указано базироваться на Северную Таврию, что предопределяло его отход в сторону Крыма. Главным силам генерала Н. Э. Бредова предписывалось отходить постепенно к нижнему Днепру и Бугу и прикрыть непосредственно Одессу.

Между тем 13-я советская армия ввиду отхода частей генерала Я. А. Слащева начала продвигаться вдоль левого берега Днепра, и для прикрытия Херсона явилась необходимость оборонять этот район не только с севера, но и с востока 2-м корпусом, перенеся его базирование на Одессу. Изменение первоначального плана выдвигало вопрос об эвакуации в случае неудачи через Одессу всех находившихся в Новороссии войск, большого числа гражданских лиц и огромных складов военного имущества. В своих донесениях в Ставку генерал Н. Н. Шиллинг указывал, что полная эвакуация морем может оказаться невыполнимой даже при содействии союзников, и поэтому просил получить через них разрешение на пропуск войск и беженцев в Бессарабию. [242]

4 января (н. ст.) генерал А. И. Деникин обратился к начальникам союзных миссий с просьбой о содействии в этом вопросе. После переговоров, происходивших в Константинополе между представителем Главнокомандующего генералом А. С. Лукомским и английским командованием, последнее обещало обеспечить эвакуацию морем раненых, больных и семейств офицеров. Остальных беженцев оно предлагало направить в Одессу. Это мнение основывалось, во-первых, на здравых стратегических соображениях, которыми, казалось бы, должно было руководиться командование Красной армии, и, во-вторых, на малочисленности войск генерала Я. А. Слащева, отходивших к Крымским перешейкам. В самом Крыму никаких сил не было: так, в Севастополе с его многотысячным революционно настроенным рабочим населением, кроме небольшого отряда капитана 2 ранга Кисловского и комендантской команды, единственной надежной частью была рота гардемарин Морского корпуса. Невозможно было предвидеть, что командование красного Юго-Западного фронта, при котором находился Сталин, сделает такой промах и не сумеет сосредоточить своевременно достаточное количество сил для прорыва в Крым. Действительно, наступавшая по левобережной Украине 13-я советская армия при подходе к побережью оказалась растянутой от Таганрога до нижнего Днепра! Английское командование считало угрозу захвата Крыма красными вполне реальной и на случай эвакуации Севастополя держало там два — три транспорта и военные корабли.

Выход Красной армии в первых числах января к берегам Азовского моря заставил командующего флотом вице-адмирала Д. В. Ненюкова озаботиться эвакуацией Мариуполя и других портов. Для этого в Азовское море были посланы все наличные ледоколы и несколько пароходов. 7 января был отдан приказ об образовании под командой капитана 2 ранга Н. Н. Машукова «отряда судов Азовского моря», в состав которого вошли ледоколы и канонерские лодки. С 12 января и до самой эвакуации Крыма корабли этого отряда оказывали сильную огневую поддержку сухопутным войскам, и можно утверждать, что только благодаря артиллерийскому огню кораблей и судовым [243] десантам, а также действовавшему с другой стороны, у Юшуни, дивизиону вооруженных барж войска генерала Я. А. Слащева смогли удержаться на перешейках. В это время флот терпел большой недостаток во всякого рода снабжении и питании. Запасов угля в Севастополе не было, и его скудные остатки выдавались лишь на корабли, находившиеся в операции. Можно указать для примера, что флагманский крейсер «Генерал Корнилов» для экономии угля прекратил пары и, несмотря на морозы, стоял без отопления и освещался керосиновыми лампами. Сам флот был весьма немногочислен: не считая действовавших у перешейков канонерских лодок и ледоколов, фактически были боеспособными в январе 1920 года: один крейсер, три вспомогательных крейсера, пять миноносцев и две-три подводные лодки. Из этого числа один вспомогательный крейсер и часть миноносцев для устрашения грузин и для борьбы с зелеными находились постоянно у кавказских берегов. Накануне падения Одессы, по распоряжению высшего командования, «Генерал Корнилов» под флагом контр-адмирала П. П. Остелецкого был послан в Новороссийск, и это ясно указывает на то, что в Екатеринодаре не отдавали себе отчета в серьезности положения в Одессе. Все эти обстоятельства лишали адмирала Д. В. Ненюкова возможности оказать Одессе существенную помощь.

Между тем в Новороссии события развивались: 23 января советская 41-я стрелковая дивизия и приданная ей кавалерийская бригада Котовского начали наступление по правому берегу Днепра в направлении на Николаев, на фронт 2-го корпуса Добровольческой армии генерала Промтова, усиленного частью Одесского гарнизона. Сильно поредевшие от потерь в предыдущих боях и от сыпного тифа, а также из-за массовой сдачи в плен солдат Одесского полка добровольческие части не выдержали натиска и начали отходить к реке Буг, на северном берегу которого расположена судостроительная база Черноморского флота — Николаев.

В Николаеве, не считая разного рода материалов и военного имущества, находились в постройке или в ремонте многие корабли, некоторые — в почти законченном [244] состоянии. Чтобы не дать красным возможности создать через короткое время отряд из новых кораблей, нужно было эти корабли эвакуировать. В несколько дней эта операция была произведена командиром военного порта контр-адмиралом М. Римским-Корсаковым, воспользовавшимся присланными из Одессы ледоколом и буксирами, для снабжения которых углем Одесский порт израсходовал последние свои запасы, сняв уголь даже со стоявших в порту пароходов. Несмотря на трудности буксировки по извилистому и уже покрытому льдом фарватеру, крейсер «Адмирал Нахимов», эскадренные миноносцы «Цериго» и «Занте», две подводные лодки, два десантных судна, большие транспорты «Дон» и «Баку» были приведены на буксирах в Одессу. Лишь посыльное судно «Джалита», по вине своего командира наткнувшись на камни, затонуло в Днепро-Бугском лимане.

Последним ушел из Херсона «особый отряд обороны Днепро-Бугского лимана» под командой капитана 1 ранга В. И. Собецкого, состоявший из двух азовских паровых шхун, вооруженной баржи и других мелких судов. На замерзшем Днепре отряд был принужден оставить вооруженный колесный пароход «Корсунь» и два — три катера. В пути суда были несколько раз обстреляны с берега пулеметным огнем. Преодолев лед, с целью оказать поддержку своей артиллерией войскам, оборонявшим Юшуньскую позицию, отряд направился в Каркинитский залив. 25 января две плавучие батареи своей 6-дюймовой артиллерией содействовали успешной контратаке добровольцев.

Не считая далеко не законченных постройкой судов, в Николаеве остались лишь три недостроенных десантных судна типа «Эльпидифор», находившиеся в сборке подводные лодки типа «АГ», ремонтировавшаяся подводная лодка «Нерпа» и несколько недостроенных катеров.

29 января красные заняли Херсон и на следующий день — Николаев. В связи с положением, создавшимся на фронте, стало очевидно, что продолжительная оборона Одессы больше не возможна. 31 января генерал Шиллинг послал генералу Деникину телеграмму с изложением обстановки, а на следующий день уведомил о том же начальника английской миссии. Для ускорения получения помощи [245] из Крыма генерал Н. Н. Шиллинг отправил в Севастополь своего начальника штаба генерала Чернавина, который вечером 31 января на эскадренном миноносце «Жаркий» отбыл в Севастополь. Лишь после его доклада командующему флотом последний уяснил себе истинное положение в Одессе и неизбежность ее эвакуации. Вместе с генералом В. В. Чернавиным адмирал Д. В. Ненюков посетил старшего английского морского начальника в Крыму, командира линейного корабля «Мальборо», который обещал немедленно направить в Одессу два транспорта и пароход с углем. По, опасаясь все же за судьбу Крыма, англичанин обусловил дальнейшую посылку четырех пароходов и крейсера тем, что генерал Я. А. Слащев даст ему заверение о прочности положения на перешейках. В ночь на 3 февраля в Джанкое состоялось совещание, на котором генерал Я. А. Слащев дал просимое заверение. В этот же день из Севастополя вышли приспособленные для перевозки войск английские транспорты «Рио-Прадо» и «Рио-Негро» и распоряжением английского командования в Одессу был послан пароход с углем и крейсер «Кардифф». Другие корабли должны были следовать в течение ближайших нескольких дней. Со своей стороны адмирал Д. В. Ненюков отправил для эвакуации сыпнотифозных больных пароход «Св. Николай» и на следующий день транспорт «Николай» (№ 119). Воспользовавшись предоставленными командиром «Мальборо» с пришедшего в Севастополь угольщика 2000 тонн угля, адмирал Д. В. Ненюков приказал вспомогательному крейсеру «Цесаревич Георгий», миноносцу «Жаркий» и другим транспортам готовиться к походу в Одессу.

Но события на фронте развивались быстрым темпом. Деморализованный поражением 2-й корпус не смог удержаться на линии реки Буг и стал отходить к Одессе. Считая, что его эвакуация через Одессу морем невозможна, генерал Н. Н. Шиллинг приказал генералу М. Н. Промтову отходить, минуя Одессу, к Днестровскому лиману с целью переправиться в Румынию. Находившиеся гораздо дальше к северу главные силы армии под командованием генерала Н. Э. Бредова оказались отрезанными от Одессы и получили приказ сосредоточиться у [246] Тирасполя и отступать в Румынию. Как известно, румыны отказались впустить белые войска на свою территорию, следствием чего и явился 13-дневный поход частей генерала Н. Э. Бредова до соединения их с поляками.

Вследствие отхода остатков 2-го корпуса на запад, между наступавшими со стороны Николаева красными и Одессой не оказалось больше никаких войск. 3 февраля выделенный из советской 41-й стрелковой дивизии отряд занял приморскую крепость Очаков, запиравшую Днепро-Бугский лиман, а главные силы дивизии двинулись прямо на Одессу.

4 февраля генерал Н. Н. Шиллинг опубликовал приказ об эвакуации. Но время для ее планомерной организации, для погрузки десятков тысяч людей и огромных военных запасов было безвозвратно упущено. В Одессе имелось управление военного порта под начальством капитана 1 ранга Н. Н. Дмитриева, который, основываясь на словах генерала Н. Н. Шиллинга и на публикуемых комендантом города полковником Стесселем успокоительных приказах, не проявил инициативы и не принял предварительных мер по организации эвакуации. Находившиеся в порту частновладельческие пароходы не были им мобилизованы, и многие портовые буксиры не имели военных комендантов. Вместе с тем в Одессе состояло на учете достаточное число морских офицеров, не считая даже личного состава эвакуированного в Одессу управления Николаевского военного порта, который тоже не был использован. После ухода «Жаркого», кроме маленького посыльного судна «Летчик», в Одессе не было русских военных кораблей, но, ошвартовавшись кормой к оконечности Платоновского мола, стоял английский крейсер «Серес» и два больших миноносца, а на внешнем рейде отдал якорь дредноут «Аякс» и пришедший затем крейсер «Кардифф».

С утра 5 февраля (нового стиля) весь порт пришел в движение, но командование, поставленное более или менее неожиданно перед огромной задачей, не приняло достаточно энергичных мер для упорядочения эвакуации. Пароходы грузили без всякого плана то, что было вблизи их стоянки, или же имущество и снаряжение, которое доставлялось [247] к их борту по инициативе начальников частей. В первый день эвакуации, еще не веря, очевидно, в близкую опасность, сравнительно малое число людей спускалось к молам. В конце дня линейный корабль «Аякс» обстрелял из башенных своих орудий места предполагаемого скопления красных войск северо-восточнее Одессы. С наступлением темноты в самом городе здесь и там возникала ружейная перестрелка между белыми войсками и начавшими проявлять активность местными большевиками.

К утру 6 февраля доносившаяся с севера артиллерийская стрельба, которую вели, вероятно, отходившие к Одессе бронепоезда, становилась все слышнее, и в городе создавалось если не паническое, то во всяком случае нервное настроение. Тысячи людей толпились у молов, где стояли большие пароходы. Взамен нашедших на них место людей все время подходили новые толпы военных и гражданских лиц, женщин и детей. Порядка при посадке не было, но английские транспорты, как правило, брали лишь по специальным пропускам семейства чинов армии и гражданских лиц, чья предыдущая деятельность или служебное положение не позволяли им остаться у красных. Русские военные транспорты предназначались для эвакуации военных, а один иностранный пассажирский пароход принимал на борт беженцев лишь за солидную плату валютой.

В эти дни стояли морозы около 5–10 градусов, и море на подходах к Одессе было покрыто довольно густым плавучим льдом, образовавшим в порту от движения судов ледяную кашу, в которой пароходы застревали и испытывали затруднения при швартовке к молам. В глубине порта образовался ледяной припай, и команде посыльного судна «Летчик» пришлось ломами прорубить канал до более или менее свободной воды. Ни одного ледокола в порту не было, но имевшие военные команды ледокольные буксиры «Смелый» и «Работник» и большой английский буксир оказывали до последних часов эвакуации помощь транспортам, тогда как некоторые портовые буксиры предпочитали выводить в море за хорошую плату частновладельческие пароходы. Непонятно зачем были выведены на внешний рейд землечерпалка и [248] какая-то баржа. У борта ставшего на якорь английского угольщика «Вотан» была толчея, и капитаны пароходов спорили между собой, кому раньше грузить уголь. Некоторые частные пароходы, никому не подчиняясь, стремились покинуть порт как можно скорее и ушли почти без пассажиров. Имевшие же военных комендантов пароходы, не говоря уже о военных транспортах, брали на борт как можно больше людей и только тогда отходили от молов, когда все палубы и трюмы были заполнены людьми. Ввиду того что главная масса боевых частей была отрезана от Одессы, на пароходы были взяты главным образом чины различных учреждений и штабов, тыловые части армии, технические войска, вольно или невольно отбившиеся от своих полков военные и некоторое количество гражданских лиц.

Управление военного порта перешло на пароход «Румянцев», который вскоре пошел к «Вотану» для погрузки угля, но командир порта находился на пароходе «Анатолий Молчанов», стоявшем у Платоновского мола. Управление движением в порту совершенно отсутствовало. В последние два дня это частично взял на себя командир крейсера «Серес», который указывал приходившим пароходам место и время швартовки. Подошедший к молу пароход, предназначенный для эвакуации раненых, был взят штурмом толпой военных и беженцев, но начальнику санитарной части удалось через англичан получить в свое распоряжение последний еще свободный большой русский пароход, но далеко не всем раненым и больным нашлось на нем место.

В ночь на 7 февраля генерал Н. Н. Шиллинг со штабом перешел на пароход «Анатолий Молчанов», а в 6 часов утра части советской 41-й стрелковой дивизии со стороны Пересыпи и Куяльника вошли почти без потерь в северо-восточную часть города. Посланная в обход города кавалерийская бригада вскоре заняла станцию Одесса-Товарная. Прошедшая с боями всю Украину дивизия, хотя и усилившаяся присоединившимися к ней партизанскими отрядами, была слабого состава и с малочисленной артиллерией. Продвигаясь к центру города, красные встретили сильное сопротивление, организованное [249] комендантом города полковником Стесселем. С боем, особенно упорным за здание офицерского собрания, красные медленно продвигались к центру города. Одному отряду, составленному, видимо, из партизан, удалось почти без сопротивления проникнуть на господствующий над портом Николаевский бульвар и около 11 часов, после жаркого боя с караульной командой, занять комендантское управление, помещавшееся в Воронцовском дворце. Дальнейшее продвижение красных вниз, на территорию порта, было остановлено заставами юнкеров Сергиевского артиллерийского училища, которые прикрывали его южную половину, начиная от Военного мола, но Каботажная гавань оказалась вне этого периметра. С высоты бульвара красные открыли ружейный и пулеметный огонь по прилегающей территории порта и по ближайшим Военному и Новому молам. Стрельба, хотя и малодействительная из-за расстояния до молов, вызвала панику среди ожидавших возможности погрузиться. Люди искали укрытия за ангарами и железнодорожными составами и бросились в южную часть порта, куда пули не долетали; были, конечно, убитые и раненые. У стоявших еще у молов пароходов образовалась неимоверная давка, и пароходы стали торопиться уйти. Не догрузившись, имея на борту всего лишь несколько сот человек конвоя командующего, «Анатолий Молчанов» вышел на рейд. Взяв двойное против нормального количество пассажиров, 1400 человек, ушел «Рио-Негро», оставив на молу большую толпу народа. Через некоторое время юнкера, усиленные некоторыми частями, при поддержке полубатареи, проскочившей в порт по находившемуся в южной части Польскому спуску, перешли в контратаку, без особого труда вытеснили красных с Николаевского бульвара и снова заняли Воронцовский дворец. В порту стало спокойнее, но с центром города, где продолжался бой, связь восстановлена не была, и Военный мол оставался под угрозой обстрела с севера. В это время английское командование, принимая во внимание малочисленность сил, оборонявших порт, приняло решение закончить эвакуацию и отдало приказание своим кораблям еще до темноты выйти на внешний рейд. По распоряжению [250] английского командования крейсер «Серес» должен был взять на борт прикрывавших порт юнкеров, а прочие воинские части должны были сами найти себе место на стоявших еще у молов русских пароходах. После 15 часов юнкера получили приказание постепенно отходить к Платоновскому молу. Бывшие еще в порту русские транспорты старались взять на борт возможно больше людей, но при отсутствии какого-либо морского командования каждый из этих транспортов был предоставлен своей судьбе.

Пароход Добровольного флота «Владимир» взял на борт несколько тысяч военных, которые заполнили все трюмы и стояли вплотную один к другому на палубе. Но толпа продолжала штурмовать пароход, и, чтобы дать ему возможность отойти, караул был принужден применить оружие. Уходивший одним из последних, если не самым последним, переполненный транспорт «Даланд» застрял в проходе во льду. Воспользовавшись этой его остановкой, проваливаясь в воду, с мола побежали к нему но льду люди. Тревожные гудки «Даланда» остались без ответа, так как все буксиры уже покинули порт.

Имея неисправную машину, транспорт «Дон», на котором находились в большинстве чины технических частей, остался в беспомощном состоянии у Военного мола. Продвигавшаяся к молу цепь красноармейцев была взята под сильный огонь установленных на «Дону» пулеметов бронеавтомобильного дивизиона и залегла. Тогда поручик корпуса корабельных офицеров Моренко с тремя охотниками флота, одним старым матросом и двумя офицерами бронеавтомобильного дивизиона, спрыгнули на стенку и под градом пуль добежали до стоявшей у этого же мола паровой шаланды «Сурож». Шаланда была под парами, но ее команда не имела намерения уходить в море. Заменив команду своими людьми и обрубив швартовы, Моренко подвел «Сурож» к «Дону» и, несмотря на слабую машину шаланды, не без труда вывел большой транспорт на рейд. Оценив поведение новой команды «Сурожа», англичане снабдили его углем, но ввиду малой его мореходности поручили французскому пароходу «Жанна Р.» отконвоировать его до Сулина. [251]

Готовый к выходу небольшой пароход «Дмитрий» по невыясненной причине не ушел. Возможно, что не нашлось смельчаков отдать под огнем швартовы, но, может быть, и его команда не пожелала идти в море.

Сняв заставы, юнкера благополучно погрузились на «Серес», взявший также полуроту старших кадет Одесского корпуса, прибывших в порт. В сутолоке на крейсер проникло некоторое количество и других военных. В то время когда последние юнкера грузились на крейсер, по Ланжероновскому спуску, под обстрелом красных, прибежали еще 130 кадет младших классов корпуса, которые были погружены на стоявший у борта крейсера каботажный пароход. Толпа на берегу стала к этому времени рассеиваться, так как многие, не видя возможности эвакуироваться, уходили постепенно назад в город. Через некоторое время после отхода юнкеров красные снова вышли на Николаевский бульвар и возобновили ружейный и пулеметный обстрел порта. Опасаясь, вероятно, огня судовой артиллерии, вниз, к молам, они не пошли.

Полевая батарея красных открыла редкий и безрезультатный огонь шрапнелью по стоявшим на рейде судам. Вскоре пули начали щелкать по надстройкам «Сереса», и перед сумерками, отдав швартовы, крейсер направился к выходу из порта. Молчавшая весь день, несмотря на обещание огневой поддержки, артиллерия крейсера открыла огонь по предполагаемой позиции батареи.

Последняя группа раненых и больных, около двухсот человек, которая смогла достигнуть порта, прибыла, когда не было уже возможности найти для нее место на пароходах, и была укрыта в одном из ангаров. Сопровождавшему эту группу доктору удалось обнаружить портовой буксир, который, не будучи мореходным, остался в порту. Доктор уговорил капитана буксира доставить раненых на внешний рейд. Сажая раненых на палубе вплотную одного к другому, удалось уместить около ста человек, которые на рейде были переданы на только что пришедшее из Константинополя английское госпитальное судно. Затем, не слушая уговоров англичан, тот же доктор решил вернуться в порт за оставшимися в ангаре тифозными и для переноски больных вызвал себе в помощь добровольцев. [252]

Находившийся на госпитальном судне начальник английской военной миссии, восхищенный его самоотвержением, вызвался сопровождать доктора, и в сумерках, когда все корабли уже покинули порт, буксир подошел к назначенному месту. Красных в этом районе еще не оказалось, и все больные были быстро перенесены на буксир. На обратном пути некоторые из больных, не имевшие даже шинелей, умерли, не выдержав мороза. Предполагалось, что буксир, передав больных на госпитальное судно, вернется в Одессу, но по настоянию его капитана, боявшегося репрессии за помощь, оказанную белым, буксир был отведен госпитальным судном в Варну.

На следующее утро английский миноносец подошел к застрявшему в проходе «Даланду», и с его помощью транспорт вышел на рейд. Вероятно, одновременно был выведен из порта имевший аварию мотора танкер «Баку», на котором оказалось более шестисот пассажиров.

Совершенно невероятная история произошла с недостроенным и не имевшим еще орудий эскадренным миноносцем «Цериго». На нем был почти полный комплект офицеров, взявших на борт свои семьи, и небольшая команда добровольцев-матросов. Во второй половине последнего дня эвакуации портовый катер, на котором находился старший офицер миноносца старший лейтенант Кориилович, оттащил «Цериго» от мола, но, пройдя две — три сотни метров, миноносец зацепился за какое-то препятствие. При попытке сдвинуть его с места лопнул буксир, и ввиду слабости машины катера командир миноносца капитан 2 ранга Задлер приказал Корниловичу идти на рейд и привести более сильный буксир. Проходивший мимо около 15 часов пароход «Россия», несмотря на окрики, помощи не оказал. Возможно, что его капитан боялся тоже сесть на мель. На берегу шла стрельба, но пули до миноносца не долетали, и скоро его скрыла темнота. В этом положении «Цериго» простоял всю ночь, но к утру, под влиянием усилившегося ветра, поднявшего, вероятно, воду в порту, миноносец сдвинулся с места и был отнесен обратно к Карантинному молу. Положение находившихся на борту офицеров казалось трагичными, и они с минуты на минуту ожидали появления красных. [253] На всякий случаи все они переоделись в матросскую форму.

Но пришедшие на мол красноармейцы, считая, вероятно, что миноносец добровольно остался и перешел к красным, не сделали никакой попытки подняться на его борт. Видя стоящие еще на рейде корабли, офицеры миноносца надеялись, что кто-нибудь придет с моря им на помощь. С другой стороны, было ясно, что такое положение долго продолжаться не может и организующиеся в Одессе красные власти заинтересуются в конце концов стоящим без флага миноносцем. Желая выиграть время и избежать появления красноармейцев на борту, было решено послать в красный штаб представителей от мнимого «судового комитета» с заявлением, что миноносец добровольно остался в Одессе и переходит к красным. Инженер-механик лейтенант А. Ф. Поляков и два матроса составили эту «делегацию» и во второй половине дня отправились в город. Не без труда они нашли штаб нового комендантского управления и были приняты его комиссаром. Выслушав их сообщение, комиссар выдал им бумагу, ограждавшую миноносец от самочинных обысков и от разграбления имущества и материальной части безответственными партизанскими группами. Для избежания возможных инцидентов комиссар распорядился поставить на молу часовых, и под их охраной спокойно прошел весь вечер. Ночью, когда надежда на прибытие помощи почти исчезла, в темноте показался силуэт буксира, который бесшумно подошел к миноносцу и подал конец. На буксире находился старший лейтенант Корнилович, которому удалось получить его только в этот день. Считая, очевидно, что миноносец переходит по приказанию красного командования на другое место, бывшие на молу красноармейцы не реагировали на его уход, и лишь утром 9 февраля, когда миноносец уже был на рейде на якоре, красная полевая батарея выпустила в его сторону несколько снарядов, не причинивших вреда. Достаточно сильного буксира для перевода «Цериго» по разбушевавшемуся морю в Севастополь не было, а волны угрожали между тем сорвать миноносец с якоря и выбросить его на берег. Через некоторое время к «Цериго» подошел вспомогательный крейсер [254] «Цесаревич Георгий», командир которого капитан 2 ранга А. В. Домбровский ввиду невозможности спустить в такую погоду шлюпку приблизился к корме миноносца и при помощи судового крана снял с «Цериго» сначала женщин и затем всех остальных людей. Впоследствии, выдержав все же на якоре шторм, «Цериго» был приведен в Севастополь.

«Цесаревич Георгий» и миноносец «Жаркий» пришли на Одесский рейд, когда эвакуация была уже закончена. «Жаркий» получил задание войти в сумерках в порт и содействовать выходу оставшихся там пароходов, тогда как «Цесаревичу Георгию» было поручено вывести на рейд две груженные снарядами баржи. Следуя за большим английским миноносцем, который открыл ему до входного маяка фарватер в более или менее битом льду, «Жаркий» стал пробиваться дальше самостоятельно самым малым ходом из-за густого льда. В порту все было спокойно, и командир миноносца старший лейтенант А. С. Манштейн по собственной инициативе решил попытаться захватить и вывести на рейд недостроенный крейсер «Адмирал Нахимов». Миноносец подошел кормой к молу, у которого, немного далее, стоял крейсер, и небольшой отряд добровольцев из команды выскочил на мол. Внезапно, с разных сторон и с борта крейсера открыли огонь несколько ручных пулеметов и из темноты полетели в добровольцев ручные гранаты. Осветив мол прожектором, кормовое 75-мм орудие миноносца открыло огонь «на картечь», а бывшие на молу чины команды начали бросать ручные гранаты. Красные (вероятно, это не были их регулярные войска) убежали с мола. Воспользовавшись наступившим затишьем, высаженная партия дошла до крейсера и обнаружила, что он вмерз в лед и без помощи ледокола сдвинуть его с места нет возможности. Продержавшись еще некоторое время в порту и видя бесполезность дальнейшего там пребывания, старший лейтенант А. С. Манштейн решил уходить. С одного из молов миноносец был обстрелян пулеметным огнем и, хотя пули и попадали в надстройки, обошлось без потерь. В 2 часа ночи «Жаркий» покинул порт и стал на якорь у Большого Фонтана. [255]

Утром недостроенный эскадренный миноносец «Занте», который был ранее выведен из Одессы и оставлен командой, сильной волной был сорван с якоря и начал дрейфовать в сторону «Жаркого». На «Жарком», не имевшем паров для экономии угля, быстро стравили якорную цепь, что позволило миноносцу избежать прямого удара, но все же «Занте» навалился на него и помял борт в районе кормового мостика. Желая спасти «Занте», старший лейтенант А. С. Манштейн приказал срочно поднять пар, но пока это было сделано, «Занте» уже выбросило волнами на прибрежный песок, где он и остался до окончания гражданской войны1. Осмотр повреждений, полученных «Жарким», выяснил необходимость ремонта, и его командир решил вернуться в Севастополь.

«Георгий» направился в порт после «Жаркого». Он был также обстрелян с берега и в ответ открыл огонь из своих 75-мм орудий. В темноте найти баржи не удалось, и крейсер вышел на внешний рейд. Затем «Георгий» получил задачу произвести рекогносцировку берега в районе Днестровского лимана, в сторону которого отошли части полковника Стесселя, защищавшие центр города. Надо было, в частности, выяснить судьбу четырехсот кадет, которые по невыясненной причине ушли с директором корпуса к румынской границе. Если бы удалось их обнаружить, — то сделать все возможное, чтобы их эвакуировать. Для выполнения этой задачи старшему штурману крейсера лейтенанту Б. Н. Степанову было приказано подвести сопровождавший «Георгия» тральщик «Баклан» возможно ближе к берегу, высадиться на берег на шлюпке и выяснить обстановку. Лейтенант Степанов выполнил эту задачу и из опроса жителей выяснил, что ни кадет, ни других белых в ближайших местах не было. В действительности, ввиду того что румыны отказались впустить их на свою территорию, белые части, и в том числе и кадеты, двинулись более или менее разрозненными группами вдоль Днестровского лимана на север в надежде [256] соединиться с войсками генерала Бредова. 8 февраля находившаяся в районе Овидиополя группа была окружена красной кавалерийской бригадой Г. И. Котовского и наступавшей с севера кавалерийской бригадой 45-й стрелковой дивизии и через два дня сложила оружие. Но группе с полковником Стесселем во главе, в которой находились и кадеты, после кровопролитного боя 12 февраля у станции Выгода удалось частично прорваться на соединение с генералом Н. Э. Бредовым, а некоторое количество кадет было все же пропущено румынами в Бессарабию.

В самой Одессе, по свидетельству советских авторов, упорные бои продолжались сутки и лишь утром 8 февраля красные части проникли в южную часть порта и к 14 часам завершили занятие всей территории Одессы. Ввиду их малочисленности они не распространились вдоль всего побережья, что дало возможность некоторым лицам добраться на яликах до стоящих на рейде пароходов. Часть английской эскадры оставалась на рейде еще три дня, в течение которых взятые на военные корабли беженцы были пересажены на присланный болгарским правительством пароход «Царь Фердинанд» и на другие, стоявшие еще на рейде транспорты. Раненые и больные были переведены на госпитальное судно. Пароходы догружали уголь и по готовности уходили. 9 февраля ушел в Крым «Анатолий Молчанов» с генералом Н. Н. Шиллингом.

С красными установилось как бы перемирие, и командир пришедшего американского миноносца в сопровождении английского офицера съехал на берег для переговоров об эвакуации нескольких оставшихся в Одессе подданных этих стран. Но английское командование было обеспокоено фактом оставления в Одессе двух почти законченных постройкой подводных лодок и приказало их обезвредить. 11 феврали неожиданно для красных английские корабли открыли по порту сильный огонь, под прикрытием которого миноносцы вошли в гавань и захватили подводные лодки «Лебедь» и «Пеликан». Как и в других местах, англичане искали лишь случая уничтожить столь навредившие им во время великой войны подводные лодки и под предлогом закупорки [257] порта, не достигнув все же результата, затопили лодки в южном проходе.

Ввиду неопределенности положения в Крыму английское командование направляло бывшие так или иначе под его контролем пароходы с беженцами в Константинополь. Некоторые пароходы частных обществ, в том числе и «Румянцев», ушли в Варну; большинство же немореходных и мелких судов направились в ближайший Сулин. Лишь военные транспорты и мобилизованные пароходы ушли в Севастополь. Несмотря на изношенность машин на многих пароходах и на поднявшийся 8 февраля сильный северный ветер, почти все суда, порой обледенев до верхушек мачт, благополучно достигли порта. Исключением был транспорт «Грегор», которого вел английский буксир: при штормовом ветре лопнул буксирный трос и транспорт был выброшен волнами на турецкий берег у мыса Шили. Бывшим на нем 350 пассажирам и команде удалось высадиться на берег. Но маленький пароход под командой старшего лейтенанта Кандыба с десятком сухопутных офицеров в качестве команды пропал без вести.

Принимая во внимание то, что покинувшие Одессу пароходы направились в различные порты, трудно установить количество эвакуированных из Одессы людей. Но судя по сведениям, касающимся части транспортов, можно определить это число примерно в 15 000 человек. Указываемая советскими историками цифра в 3000 не может соответствовать действительности, так как один лишь, например, транспорт «Дон» имел на своем борту 4000 пассажиров. Что касается материальной части, то из Одессы были вывезены все танки, все исправные бронеавтомобили, часть оборудования технических войск, автомобилей и авиационного имущества, но, конечно, огромные военные запасы были там оставлены. По донесению командующего 14-й советской армией в Одессе было взято в плен три генерала, около двухсот офицеров и три тысячи солдат. Было захвачено сто орудий разных калибров, 4 бронепоезда, 4 бронеавтомобиля, несколько сот тысяч снарядов и патронов, склады инженерного, автомобильного, авиационного и прочего имущества и продовольствия. В порту были оставлены недостроенный крейсер «Адмирал [258] Нахимов», десантные суда типа «Эльпидифор» — № 413 и № 414, несколько небольших пароходов, требовавших ремонта, и десяток немореходных буксиров и катеров.

Учитывая малочисленность красных войск, не без труда овладевших Одессой, можно смело предположить, что при продуманной организации обороны и при разумном использовании частей генерала М. Н. Промтова, без всякой пользы направленных к румынской границе, город, и в частности район порта, можно было бы удерживать гораздо дольше, чем это имело место. А каждый выигранный день позволил бы эвакуировать значительное количество людей, так как к Одессе все время подходили новые пароходы. Лучшая организация посадки позволила бы вывезти больше людей, а опоздавшее лишь на два-три часа большое госпитальное судно могло бы погрузить несколько сот раненых из числа выразивших желание эвакуироваться, из которых 1500 раненых и больных были оставлены в госпиталях. [259]

С. Латышев. Эвакуация кадет из Одессы в 1920 году

В статьях, напечатанных в «Военной Были», авторы которых коснулись событий, сопровождавших эвакуацию Одессы в 1920 году, в частности — эвакуации Одесского и Киевского кадетских корпусов, выпущены подробности эвакуации младших рот этих корпусов. До сего времени еще нигде не появлялось описание того, как кадеты от 1-го до 5-го классов, забытые в оставленные в здании Одесского кадетского корпуса в числе приблизительно 130 человек, прибыли в 1920 году в Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев, где в городе Сараево, под начальством директора корпуса генерал-лейтенанта Адамовича продолжали и закончили свое образование. Даже в «Кадетской памятке», тщательно составленной и прекрасно изданной генералом Адамовичем, тоже выпущен весь этот эпизод. Таким образом, период с 25 января по средние числа апреля 1920 года оказался как бы вычеркнутым из истории. Естественно задать вопрос: что же случилось в этот период с кадетами младших рот, забытыми [260] своим директором и своими воспитателями в здании Одесского кадетского корпуса? Вперед прошу меня поправить, если я ошибусь в некоторых датах, которые за 47 лет, прошедших с того времени, могли стереться из памяти.

К моменту эвакуации города Одессы я не был среди своих товарищей-кадет, а находился в составе пулеметной команды, проходившей специальный курс стрельбы из английских пулеметов «Викерса» и «Льюиса». Нас, десять человек пулеметчиков, оставили для охраны здания и имущества пулеметных курсов, находившихся на Пушкинской улице в доме № 25. Остальные курсанты были отправлены на фронт. Мое желание попасть в корпус, в котором находился мой брат, было вполне законно, но на рапорт моего отца, который находился в то время на фронте, поданный на имя директора корпуса, полковника Линдемана, через штаб Одесского военного округа еще за два месяца до эвакуации, пришел ответ: «За переполнением штатов принят быть не может». Полковник Линдеман исполнял должность директора Владимирского Киевского кадетского корпуса и с ним прибыл из Киева в Одессу, где киевские кадеты стали гостями Одесского корпуса.

Уже в конце декабря месяца по городу начали ползти тревожные слухи о приближении фронта. 22 января 1920 года генералом Н. Н. Шиллингом был отдан приказ об эвакуации Одессы. В 10 часов утра 25 января нам было приказано снять посты по охране здания курсов и отправиться с оружием и с вещами в порт на погрузку. В это время в районе Пушкинской улицы уже слышалась стрельба и все прохожие попрятались. За два дня перед тем из корпуса пришел ко мне мой брат и сказал, что они также ожидают эвакуации и что занятий в корпусе нет. 23 января кадеты уже знали о приказе об эвакуации и, уложив свои вещи в вещевые мешки, ждали дальнейших распоряжений от своих офицеров-воспитателей. Так прошли 23 и 24 января. В этот последний день кадеты никого из своих офицеров-воспитателей вообще и не видели. Прождав в волнении целый день, кадеты, как всегда, легли [261] спать в холодном, нетопленом зале, служившем кадетам-киевлянам временной спальней. Утром 25 января два кадета 5-го класса, Василий Гончаров и Иван Латышев (мой старший брат), первый — коренной аракчеевец, а второй — киевлянин, по собственной инициативе собрали всех оставшихся в здании кадет и приказали им строиться для выхода в порт. Старшие кадеты первой роты под командой полковника Самоцвета вышли раньше. Построившись, кадеты вышли из здания корпуса приблизительно в 10 часов утра. В строю было около 130 кадет. Проходя мимо Сергиевского артиллерийского училища, старшие кадеты Гончаров и Латышев решили вооружить более рослых и крепких и с этой целью повернули строй в здание училища, где вооружились винтовками и продолжали свой путь в строю. Чтобы младшие кадеты не отставали и не терялись, старшие кадеты Гончаров и Латышев поочередно менялись местами: один шел впереди строя, а другой позади.

По улицам шла стрельба и уже бродили банды так называемых «струковцев» (банды «атамана» Струка). Подробностей марша через город рассказать я не могу, так как свидетелем этого не был. Я увидел эту группу кадет во главе с моим братом, в строю «гуськом» (друг другу в затылок), уже при погрузке на английский легкий крейсер «Серес». Как сейчас помню, брат был в кадетской фуражке и в полушубке, с винтовкой. Он стоял у трапа, пропуская мимо себя малышей, а потом и свое отделение. Здесь произошел эпизод, имевший неожиданные последствия: пропустив мимо себя последнего кадета, прошедшего по проложенному мостику, мой брат двинулся за ним с намерением пройти на крейсер. Но он сейчас же был остановлен английским матросом, решившим, по-видимому, что брат мой не кадет, а один из солдат, их сопровождавших. После короткого препирательства матрос толкнул брата пинком в грудь. Брат мой немедленно дал сдачи и настолько успешно, что матрос отлетел на несколько шагов и брат спокойно прошел мостик. Мы, здесь стоявшие пулеметчики, воспользовались этой заминкой и последовали за ним. Моряк пропустил [262] нас, явно не желая повторения того, что только что случилось. Выйдя сам на палубу «Сереса», он вытянул мостки.

Кадеты сразу же сошли с «Сереса» на баржу, стоявшую у правого борта крейсера, мы же остались в ожидании решения дальнейшей нашей судьбы. Вскоре начался обстрел порта, и пули стали щелкать по броне корабля. Простояв еще некоторое время, «Серес» отшвартовался и отошел на внешний рейд. К ночи нас выгрузили на маленький катерок, который бросало на волнах, как мяч, так что мы едва могли с него сойти. Погода стала ветреной, поднялось волнение, и мы на нашем катере, держась кто за что мог, пошли искать транспорт «Анатолий Молчанов». Промерзшие и буквально обледеневшие, мы приблизительно через час отыскали транспорт и, прыгая у борта на своей скорлупке, криком вызывали начальство, чтобы нас приняли на борт транспорта. После энергичных ругательств и далее угроз с нашей стороны нам сбросили трап, по которому мы и вскарабкались на палубу «Молчанова». Нам было приказано спуститься в трюм, до отказа забитый кавказцами из сотен охраны. Места здесь для нас не нашлось, и мы вернулись на палубу, где дул ветер и было весьма неуютно. Тем не менее, кое-как укрывшись за ящиками, мы устроились на ночевку, с жадностью наблюдая, как мимо нас пробегали лакеи с блестящими подносами, полными всяких яств и напитков. Целый день мы ничего не ели. Приблизительно к часу ночи движение на палубе замерло, и, улучив момент, я пробрался в кухню и, ухватив первое, что увидел на столе, со всех ног бросился в свои угол. Здесь меня постигло разочарование: это был не кусок мяса, как я ожидал, а какой-то слиток шоколада с хрустящим песком, который мы все же с голодухи одолели. Кое-как продремав на холоде до утра, я встал, чтобы согреть озябшие ноги в кованых английских ботинках, как мы их называли «танках». Тут я увидел, что к нам подходит большой черный пароход. Это оказался угольщик «Вотан». Через некоторое время загрохотали цепи лебедок и началась погрузка угля. Я увидел, как к борту «Вотана» вышла маленькая фигурка кадетика в шинели с красными погонами. От неожиданности я просто не [263] поверил своим глазам. Откуда бы ему взяться здесь, на английском угольщике? Преодолев изумление, я крикнул: «Кадет, какого корпуса?» — «Первого!»

«А есть ли киевляне?» — «Есть» — был ответ. «А ну, позови кого-нибудь!» Кадетик побежал и исчез в открытом люке трюма. Через какую-нибудь минуту я уже видел, как вылезает из этого же трюма мой брат и за ним его товарищ, кадет Вася Гончаров. После радостных восклицаний от неожиданной встречи мы тут же решили, что и мне следует перебраться к ним. Нас разделяли какие-нибудь четыре-пять метров пропасти между бортами пароходов. Через эту пропасть были проложены мостки, и, для начала, я бросил на палубу угольщика свой вещевой мешок. Но тут оказался английский матрос, который, процедив что-то крепкое сквозь зубы, перебросил этот мешок мне обратно. Переглянувшись, мы решили выждать, когда стемнеет и в темноте перебраться по мосткам на палубу «Вотана», когда матросы будут отдыхать от работы. К счастью, погрузка не была закончена, мостки остались на ночь, и я благополучно, хотя и не без риска, пробежал в темноте по этим качавшимся мосткам. Началась уже порядочная качка. Кубарем скатившись в трюм, на палубе я уже не показывался. Здесь, в угольной яме трюма, я нашел товарищей-кадет, отогревавших руки у электрических лампочек. Люк был открыт, и холодный ветер свободно гулял по трюму. Кадеты кучками, греясь друг об друга, лежали прямо на железном полу или подгребали под себя уголь. Все были вымазаны, голодны и крепко мерзли. С кадетами не было ни одного офицера-воспитателя. Куда нас отвезут и где выгрузят, никто не знал. Тут же в углу, в трюме, в английской шинели и кое как прикрытый кадетскими одеялами, лежал офицер, которого кадеты единодушно признали своим начальником и относились к нему с большим уважением и заботливостью. Это был много раз раненный и еще не оправившийся от ран человек, почти не встававший со своего жесткого ложа. Как он попал в этот трюм, никто толком не знал.

Кое-как переночевав в угле и на железе, мы на утро увидели, выбравшись на палубу, что подходим к какому-то [264] пароходу, выглядевшему по сравнению с угольщиком, как нарядная прогулочная яхта. Это был болгарский пароход «Царь Фердинанд». Перебросив трапы, без суеты и криков англичане перегрузили нас на него. Здесь мы тоже оказались в трюме, но в болгарском сене, которого было много, и мы с удовольствием в него зарылись, наполнив трюм возгласами радости. Тут мы застали «старожилов» этого рая — чинов гражданского управления штаба Одесского военного округа, судебные власти и пр. Они были уютно устроены, с запасами галет, консервов и прочих богатств. Так прошло еще двое суток, в течение которых нас сильно укачало, так как на море разыгрался шторм. Лишь на третьи сутки к полудню мы вошли в порт Варны и с нетерпением стали ожидать выгрузки. Но вместо этого нам объявили карантин и вывесили желтый флаг. Однако уже на следующий день, если я не ошибаюсь, на молу появился с иголочки одетый, как в мирное время, русский полковник. Он обратился к нам, стоявшим у борта: «Кадеты, вы меня не помните? Я был в Киевском корпусе помощником инспектора классов!» Кто-то угрюмо ответил: «Не помним. Да и должности такой у нас не было!» «Все равно, — сказал он, — я вас скоро выгружу». И действительно, не прошло и двух дней, как мы строем, с песнями, промаршировали через весь город, направляясь к новому нашему становищу, школе Святого Лаврентия. Сдвинув в угол комнаты парты, настелив на полу соломы, мы устраивали здесь свое жилье. Не буду останавливаться на подробностях о том, как мы жили, как нас водили разгружать консервы, и как все это шло на базар, и как мы ежедневно, под «соловья», со свистом, бодро шагали в народную столовую, где приучались к балканской «фасольной культуре». Не помню, сколько мы здесь прожили, может быть — месяц, полтора. В один из визитов полковника Протопопова (так звали нашего неожиданного попечителя) он вызвал моего брата, как старшего кадета , и указал ему на то, что здесь не все кадеты выглядят кадетами, так как одеты в военное обмундирование. Действительно, многие из нас были одеты не по-кадетски, а в английском обмундировании. Среди таковых был и я. [265]

На его вопрос, как я попал к кадетам, мой брат, ничего не скрывая, рассказал. Тогда полковник Протопопов официальным тоном, в виде приказания, сказал: «Ваш брат не может здесь оставаться и будет отправлен этапным порядком в Крым, в свою команду» и добавил, чтобы я собрал свои вещи и приготовился бы идти с ним завтра к русскому военному агенту. Я помню, как горечь и тоска охватили меня при сознании, что я опять должен покинуть своих товарищей-кадет и отправляться в неизвестный мне Крым, неизвестно куда, так как отца мы потеряли из виду и никого из близких и родных у меня не было, кроме моего брата. Мне было тогда 14 лет, но плакать я уже не умел, отучился. Может быть, от этого мне было вдвое тягостней...

Прошли дни, и мне было передано, что являться военному агенту будем в Софии. Пробыв в Софии два дня и все время ожидая вызова, я с кадетами продолжал путь до Белграда. В Белграде я опять был предупрежден, что должен буду явиться к военному агенту, но и здесь повторилась та же история: никуда меня не вызвали. И после Белграда, в котором мы прожили несколько дней в заброшенных санитарных бараках за госпиталем, нас погрузили в поезд, и мы проехали до городка Сисак, в 40 километрах от Загреба. Здесь нас разместили в казармах, где уже собрались некоторые наши офицеры-воспитатели. Должен сказать, что попытки наших воспитателей, сделанные в Варне, взять в свои руки административное управление нами, не имели успеха. В глазах кадет они потеряли всякий авторитет, и я помню, как, не желая видеть своих былых воспитателей снова своими начальниками, кадеты с гиком и свистом выпроваживали их вон. Малыши не могли забыть эвакуации и поведения некоторых в порту. Были и достойные, как капитан Прибылович, полковник Самоцвет, полковник Волков, а с ушедшими в Румынию — заамурец, капитан Ремерт. Постепенно в Сисак со старшими кадетами стали прибывать и воспитатели, понемногу восстанавливалась и дисциплина. С назначением директором корпуса генерал-лейтенанта Адамовича первым же его приказом я был формально принят в [266] корпус. И потом, уже в Сараево, в Белой Церкви, когда корпус стал жить нормальной своей учебной жизнью, все наши офицеры-воспитатели, без исключения, служили делу воспитания русского юношества в русском духе и с полной добросовестностью. Это не было просто службой, а выполнением священного долга служения русскому делу, и за это всем им и спасибо и вечная память! [267]

Примечания

1 Это не вполне так: уже 7 сентября «Занте» был снят с мели и поставлен на достройку. Корабль вступил в строй в 1923 г.