Правительство СССР пошло на заключение с Германией договора о ненападении и на подписание с нею секретного дополнительного протокола о разграничении сфер интересов в Восточной Европе после того, как стало ясно: германо-польская война неизбежна. Было ясно и то, что Польша не сможет противостоять Германии и что западные державы, скорее всего, уклоняться от выполнения союзнических обязательств по отношению к ней1. В результате германо-польской войны и планировавшегося Гитлером одновременно с этим решения «проблемы Прибалтики»2 (о чём было известно советскому руководству3) возникала опасность выхода вермахта к государственной границе СССР в непосредственной близости от Ленинграда, Минска и Киева. Угроза фашистской агрессии была вполне реальной, и требовалось принимать самые решительные меры для её предотвращения.
Договор с Германией советское правительство рассматривало как запасной вариант обеспечения безопасности СССР. Делать ставку лишь на достижение соглашения с Лондоном и Парижем, зная, что они могут предпочесть, если представится такая возможность, договор не с Советским Союзом, а с Германией, причём за счёт и против Советского Союза, было шагом весьма неосмотрительным. В Москве понимали, что нацистская Германия — партнёр в высшей степени ненадёжный и коварный и что Гитлер не отказался от своих принципиальных программных установок в отношении СССР4. Но там понимали и другое: может возникнуть такая ситуация, при которой иной возможности отвести от СССР военную угрозу, пусть даже на время и ценой определённых моральных потерь, кроме соглашения с Германией о ненападении, попросту не будет.
Соглашение, подписанное 23 августа 1939 г. в Москве, давало Советскому Союзу определённые гарантии безопасности. Немцы обязались воздерживаться в отношении СССР «от всякого насилия, от всякого агрессивного действия и всякого нападения... как отдельно, так и совместно с другими державами», а также консультироваться с ним при решении вопросов, которые могли затронуть его интересы5 . Они соглашались не распространять свою военно-политическую активность на польские территории восточнее рек Писса-Нарев-Висла-Сан и на прибалтийские государства севернее литовско-латвийской границы, т.е. на районы вдоль западных рубежей Советского Союза, являющиеся зоной его безопасности6.
Ни договор о ненападении, ни ни прилагавшийся к нему секретный дополнительный протокол не содержали статей о военном сотрудничестве двух стран и не налагали на них обязательств по ведению боевых совместных действий против третьих стран либо по оказанию помощи друг другу в случае участия одной из договаривающихся сторон в военном конфликте7.
Не содержали подписанные документы и положений, которые обязывали бы стороны осуществлять военные акции в отношении государств и территорий, входивших в сферы их интересов, производить их оккупацию и «территориально-политическое переустройство». В секретном дополнительном протоколе предусматривалась лишь возможность таких действий (об этом свидетельствует дважды использованная формулировка «в случае...»), причём только для Германии и только применительно к сфере её интересов. Под «случаями» «территориально-политического переустройства», о которых говорилось в протоколе, понималось «исправление» Германией по завершении ею войны против Польши польско-германской и германо-литовской границ и включение ряда территорий, принадлежавших Польше и Литве, в состав рейха. Оккупация Советским Союзом сферы своих интересов и её «территориально-политическое переустройство» советско-германскими договорённостями не предусматривались8. Не случайно два года спустя в ноте советскому правительству от 22 июня 1941 г. германское Министерство иностранных дел заявило, что продвижение СССР на территории, являющиеся сферой его интересов, и их последующее включение в состав советского государства представляли собой «прямое нарушение московских соглашений»9.
Договорённости, достигнутые СССР и Германией, не превращали их в союзников ни формально, ни «фактически», как бы нам это ни пытались сегодня доказать10. Не представляли они собой и «сговора диктаторов» о «разделе Восточной Европы». Подписывая секретный дополнительный протокол, советское правительство ставило целью не ликвидировать и аннексировать ряд восточноевропейских государств, а установить предел распространению германской экспансии на восток. Германия лишалась также возможности в случае победы над Польшей единолично решать вопрос о дальнейшей судьбе и границах польского государства, брала на себя обязательство признать суверенитет Литвы над Вильнюсской областью, аннексированной в 1920 г. поляками. Введение частей Красной Армии в восточные районы Польши 17 сентября 1939 г. и в Прибалтийские страны — летом 1940 г. было произведено советским правительством не в порядке реализации советско-германских договорённостей, а в целях предотвращения военной оккупации либо политического подчинения этих территорий и государств, подготавливавшихся гитлеровской Германией в нарушение в нарушение действовавших соглашений. Эти шаги имели большое значение для укрепления безопасности Советского Союза и имели антигерманскую направленность.
Советско-германский договор о ненападении представлял собой наиболее значительный дипломатический и политический акт завершающей фазы предвоенного кризиса, вызванного неуклонно обострявшимися противоречиями между Германией, Италией и Японией, с одной стороны, Англией, Францией, США и их союзниками — с другой. Договор являлся плодом этого кризиса, а отнюдь не его причиной, и был заключён в условиях, когда предотвратить военный конфликт в в Европе, по мнению Москвы, представлялось уже невозможным. Этот разговор позволял СССР сохранить нейтралитет. По своему содержанию он «не расходился с нормами международного права и договорной практикой государств, принятыми для подобного рода урегулирований»11. Противоречил он лишь интересам тех сил Запада, которые рассчитывали спровоцировать советско-германский конфликт и добиться развития германской экспансии в восточном направлении.
Не представляли собой ничего экстраординарного, с точки зрения политической практики и политической морали своего времени, и секретные советско-германские договорённости по территориальным вопросам. Вспомним, например, содержание франко-итальянского и англо-итальянского соглашений 1935 г. о разграничении сфер интересов в Африке12, мюнхенского соглашения 1938 г. между Германией, Великобританией, Францией и Италией об отторжении от Чехословакии Судетской области13, англо-японского соглашения по Китаю от 24 июля 1939 г., вопросы, обсуждавшиеся на секретных англо-германских переговорах летом 1939 г., содержание мирных предложений Германии, которые делались по тайным каналам, начиная с осени того же года14. Ради обеспечения собственной безопасности западные державы были готовы пожертвовать (и жертвовали) агрессорам третьи страны, да и сами, когда считали это необходимым, не останавливались перед нарушением их суверенитета15. СССР же в условиях, когда пламя войны грозило охватить всю Европу, когда откровенно и цинично перекраивались границы европейских государств, попытался не допустить включения в орбиту агрессивной политики Германии ряда сопредельных с ней государств и территорий. Их невовлечение в войну в складывающейся обстановке имело для СССР исключительно важное значение. Нельзя не отметить также, что речь шла об обеспечении безопасности областей, входивших ранее в состав Российского государства и отторгнутых от него в 1918—1920 гг. Советское правительство никогда не скрывало, что имеет особый интерес к обеспечению безопасности этих областей, а также чувствует моральную ответственность за их судьбу и в кризисной ситуации не останется равнодушным зрителем попыток открытого или замаскированного посягательства на них со стороны третьих стран18.