Вторая мировая война, до основания потрясшая человечество и оставившая трагические следы в истории многих народов и государств, втянутых в ее орбиту, сыграла фатальную роль прежде всего в судьбе еврейского этноса Европы. Германские нацисты вели идеологическую войну за господство «арийской расы», главным врагом которой был объявлен еврейский народ. В этом смысле вторую мировую войну можно считать войной Гитлера против евреев. Цель нацистов была не просто преступна, а колоссальна по масштабам задуманного и спланированного ими преступления: «окончательно решить» еврейский вопрос путем уничтожения всех живших в Европе евреев — более 11 млн. человек. Жертвами холокоста — беспрецедентного в мировой истории геноцида нацистами евреев — стали почти 6 млн. человек, треть из которых были советскими гражданами.

Расстрел осенью 1941 г. на окраине Киева в Бабьем Яре десятков тысяч евреев и поныне остается одним из самых трагических событий новейшей истории. Кощунством над памятью жертв Бабьего Яра являются антисемитские утверждения о том, что «сионисты десятилетиями широко муссируют свое же собственное измышление об особенно тяжелых жертвах советских евреев в годы Великой Отечественной войны», что нацистский геноцид против евреев — всего лишь «сионистская выдумка»; замалчивается вклад еврейского народа в победу в Великой Отечественной войне. Однако евреи, накануне войны занимавшие среди народов СССР седьмое место по численности, были четвертыми по количеству фронтовиков, награжденных боевыми орденами и пятыми среди представителей 62 народов, сыновья и дочери которых были в 1941–1945 гг. удостоены звания Героя Советского Союза1. Евреи принимали активное участие в подпольной борьбе и партизанском движении, поднимали восстания в гетто.

В петле «нового порядка»

Начавшийся после прихода в Германии к власти Гитлера путь к холокосту не был прямым и скорым. В 1933–1935 гг. в «третьем рейхе» велась массированная пропаганда ненависти к евреям, с 1935 г. действовали дискриминационные «Нюрнбергские законы» и «Закон о защите германской крови и чести», в 1938 г. в паспортах была введена помета «еврей», организованы всегерманские еврейские погромы, последовательно осуществлялась «ариизация» (изъятие в пользу «арийцев» — М.К.) еврейской собственности.

С захватом в 1939 г. Польши и превращением ее территории в «генерал-губернаторство» были проведены депортации евреев в гетто и концлагеря. Началось уничтожение их обителей и узников, ставшее массовым явлением в 1941 г. после нападения Германии на СССР. Польша, Украина, Белоруссия, Прибалтика — страны, где веками жила ббльшая часть еврейского народа, покрылись густой сетью лагерей смерти, в которые нацисты согнали почти все еврейское население завоеванных государств. На проходившей в январе 1942 г. под Берлином Ванзейской конференции нацистским руководством был принят конкретный план физического уничтожения всего еврейского народа, частью которого были и украинские евреи.

На территории Украины к 1941 г. проживало около 1 млн. евреев. Нацисты практиковали различные методы их истребления. После Львовского погрома 2–3 июля 1941 г., жертвами которого стали 7 тыс. человек, уцелевшие евреи были согнаны в гетто, где их ожидала медленная гибель — рейхсминистр пропаганды И. Геббельс называл гетто «сундуками смерти». 19 сентября было «ликвидировано» гетто в Житомире — 18 тыс. убитых. 12–13 октября — расстрел 11 тыс. евреев в Днепропетровске. 23–25 октября — убийство 26 тыс. одесских евреев. 30 декабря — кровавая баня в Симферополе — 10 тыс. жертв2. Этот список преступлений не имеет конца...

В ряду сотен истребительных акций, совершенных гитлеровцами и их приспешниками на Украине, массовое убийство киевских евреев стало восприниматься многими современниками не как не имеющее аналогов в мировой истории преступление против мирного населения, а скорее как статистика. В этом плане трагедия Бабьего Яра рассматривалась в документах Чрезвычайной государственной комиссии (ЧГК) по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков3.

В атмосфере антиеврейских кампаний «позднего сталинизма» о Бабьем Яре говорили как о событии малозначительном, и уж ни в коем случае как о национальной трагедии евреев. Эта тенденция сохранялась и в послесталинские времена. «Бабий яр, овраг на северо-западной окраине Киева, место массового уничтожения мирного населения и советских военнопленных немецко-фашистскими оккупантами в 1941– 1943 гг. Всего в Бабьем Яре уничтожено фашистами св. 100 тыс. советских граждан. «Памятник (1976)», — гласит Советский энциклопедический словарь4.

Трагедия «Бабьего Яра» стала сначала предметом не исторического, а литературного осмысления. Историки благодарны Александру Борщаговскому за пьесу и киносценарий «Дамский портной», Анатолию Кузнецову за его повесть, Евгению Евтушенко за поэму и Дмитро Павлычко за реквием. Эти художественные произведения называются одинаково: «Бабий Яр». Но пьеса или поэма это не архивный источник, а документальная повесть Кузнецова основана на неполной версии показаний Д.М. Проничевой (Вассерман), выступавшей в качестве свидетеля на киевском процессе над немецкими военными преступниками в январе 1946 г. В полном объеме стенограмма рассказа Проничевой была опубликована лишь в 1991 г. В целом же литература о Бабьем Яре относительно невелика5.

Киев — полигон для «окончательного решения»

В начале Великой Отечественной войны события на советско-германском фронте сложились не в пользу Красной Армии, которая с боями вынуждена была отступать. 17 сентября 1941 г. советские войска оставили Киев. Около полудня 19 сентября на центральных улицах города появилась моторизованная разведка 6-й германской армии. Вслед за ней в столицу Украины вошли части вермахта и СС. На здании Верховной Рады взвилось нацистское красное полотнище с черной свастикой на белом кругу, возвещая киевлянам о пришествии власти германской «расы господ» и установлении «нового порядка».

В течение нескольких дней относительного затишья население пыталось свыкнуться с новой жизнью, вчитывалось в приказы оккупационных властей, которые сыпались как из рога изобилия: одним надлежало зарегистрироваться, другим — сдать то-то и то-то, и уж всем без исключения сообщать о затаившихся врагах рейха. Усиленную активность стала проявлять немецкая полиция безопасности и СД, а также созданная на второй день после захвата города украинская полиция (ее возглавил член Организации украинских националистов А. Кабайда-Жуковский), костяк которой составили галичане, прибывшие с гитлеровцами. Началась волна арестов, обысков, облав, розыскных мероприятий по заранее подготовленным спецслужбами «Особой розыскной книге СССР», «Спискам по выявлению места проживания». Охотились за партийными и советскими работниками. В считанные часы в городе создалась накаленная атмосфера выискивания «обидчиков» — коммунистов, чекистов, активистов и сведения с ними счетов. Коснулось это и евреев.

Появлялось все больше признаков того, что устанавливавшийся в Киеве оккупационный режим имел четко выраженную антисемитскую направленность. Отношение к еврейскому населению со стороны нацистов и тех, кто их поддерживал, становилось все более агрессивным. По свидетельству жителей города Е. Литошенко, Т. Михасева и других, уже 21 сентября на улицах, у водонапорных колонок, в людных местах происходило избиение евреев. Гитлеровские солдаты и местная полиция оцепили синагоги и вывезли всех молящихся в неизвестном направлении — никто больше никогда их не видел. Вскоре на берегу Днепра под Киевом стали находить мешочки с еврейскими молитвенными принадлежностями. Особенно много людей погибло в Голосеевском лесу, который был завален трупами.

По свидетельствам очевидцев, расправы над киевлянами еврейской национальности чинили, как правило, пьяные оккупанты, отмечавшие свою победу в сражении за Киев. Но в обстановке нагнетания ненависти к евреям, когда по улицам разъезжали автомашины, с которых неслись усиленные мегафонами требования «Сообщать в гестапо и полицию о местопребывании коммунистов, партизан и евреев», когда на стенах домов, на столбах, заборах, даже в трамваях появились плакаты, призывавшие «бить жидов», карикатурные изображения «жидо-болылевистских комиссаров» и «евреев-угнетателей», в душах киевских люмпенов, которые почувствовали возможность безнаказанно поживиться чужим добром, проявилась ранее затаенная злоба, злорадство, мстительность по отношению к своим соседям-евреям. Однако никаких свидетельств прямого участия этих элементов в физических расправах над евреями нет6.

Евреи хотя и являлись частью автохонного населения и играли весьма значительную роль в хозяйственной и общественной жизни Украины вообще, и Киева в частности7, в условиях советской власти и ее преобразований оказались в двусмысленном положении, дававшем повод считать их «опорой большевизма».

Многие евреи, особенно представители молодого поколения, имели все основания испытывать к советской власти чувства признательности и даже преданности. Ведь это она вывела их за черту оседлости, уравняла в правах с неевреями, широко открыла двери к заветной цели каждого еврея — к образованию. Евреи осознавали свой долг перед советским государством и стремились честно отрабатывать его, трудясь не только в сфере экономики и культуры, но и служа в армии и в органах госбезопасности.

На антисемитизме пытались играть гитлеровцы в своей политике порабощения и колонизации Украины. Концепция «иудо-большевизма», сконструированная Розенбергом и Гитлером, представлялась идеальным оружием в борьбе сразу против двух заклятых врагов фашизма: коммунизма и еврейства. О практическом применении этой концепции позаботились в ставке Гитлера, издав 12 сентября 1941 г. директиву, в которой говорилось: «Борьба против большевизма требует беспощадных и энергичных действий прежде всего также против евреев, которые являются главными носителями большевизма»8.

Ситуацию, сложившуюся в Киеве, отражает датированный 7 октября 1941 г. германский документ «Сообщение о событиях в СССР», подготовленный полицией безопасности и СД: «Еще ранее из-за занятия евреями лучших рабочих мест при господстве большевиков и из-за их службы в НКВД как агентов и доносчиков, а также из-за происшедших в Киеве взрывов и возникших крупных пожаров, возмущение населения против евреев было чрезвычайно большим»9.

Была бы причина, а повод найдется

24 сентября 1941 г. в середине дня раздался взрыв на Крещатике. Вслед за ним с пугающей периодичностью последовали новые взрывы, как и первый, очень большой мощности. В центральной части города начались сильные пожары. Огонь, распространявшийся ветром, клубы дыма, пепел и мгла охватили большую территорию и бушевали несколько недель. Ставшая свидетельницей того, как это случилось, киевлянка Д. Гуменная писала: «На Крещатике уже через каждых два дома — пламя. Чтобы остановить все новые вспышки пожара, немецкие военные команды взрывают соседние с горящими дома. Немецкие военные — испачканные сажей — бегают по крышам, что-то кричат... Из разбитых витрин вылазят также военные, несут какие-то коробочки, будильники... На поросшей бурьяном баррикаде на Лютеранской, там, где улица круто спускается вниз, рядом с киевлянами стоят растерянные победители армий всей Европы с остекленевшими, сравненными с побежденными перед лицом огненной стихии, глазами. С Лютеранской видно море огня внизу на Крещатике, эта баррикада — линия, за которую уже нельзя пройти. Немецкая охрана не пускает»10.

Последствия взрывов и пожаров были ужасающими: исторического центра Киева, составлявшего славу города, больше не существовало. В горы битого кирпича, обожженные скелеты зданий превращены центральная магистраль украинской столицы -Крещатик и еще три километра прилегающих к нему улиц: Николаевская (ныне Городецкого), Меринговская (Заньковецкой), Ольгинская, часть Институтской, Лютеранской, Прорезной, Пушкинской, Фундуклеевской (Богдана Хмельницкого), бульвара Шевченко, Большой Васильковской (Красноармейской), Думская площадь (площадь Незалежности) — всего 940 крупных жилых и административных зданий, среди них пять лучших кинотеатров, театр, консерватория, цирк.

Разрушения причиняли фугасы, взрываемые по радио с большого расстояния — до 400 км. Советские минеры заложили радиомины в лучшие административные и комфортабельные здания, в которых по расчетам НКГБ, должны были размещаться немецкие штабы, органы оккупационной власти, квартиры немецких генералов и офицеров. Называлась даже фамилия руководителя операции по минированию — полковника А.И. Голдовича; в городе действовала подпольная чекистская группа, возглавлявшаяся Д. Соболевым11 и мощная рация, установленная на конспиративной квартире пенсионера Линевича. Задачей Соболева было выяснить, кто и когда будет заселять заминированные объекты и передавать информацию в Центр.

Немецкие саперы подрывали дома, к которым подбирался огонь, подпиливая их металлические каркасы. Расширяя зону разрушений, новые хозяева Киева нарочито действовали как слон в посудной лавке. Вермахт уже сталкивался с минной войной и поджогами, которые применяли советские диверсионные групы. В связи с этим во время киевских пожаров был издан специальный приказ командующего 6-й армией генерал-фельдмаршала В. фон Рейхенау. В приказе говорилось:

«Советы при своем отступлении часто поджигают дома. Войска должны принимать участие в их гашении лишь в той мере, насколько того требует необходимость расквартирования войск. Впрочем, исчезновения символов прошлого господства большевиков — даже в виде строений — не выходят за рамки разрушительных боевых действий»12.

10 октября 1941 г. Рейхенау издал приказ о поведении войск на востоке, который был оценен Гитлером как образцовый. Документ гласил:

«Главной целью похода против еврейско-большевистской системы является полный разгром и искоренение азиатского влияния на европейскую культуру... Поэтому солдат должен сознавать необходимость жестокого, но справедливого наказания еврейских недочеловеков. Другая задача — задушить в зародыше восстания в тылу вермахта, зачинщиками которых, как показывает опыт, всегда являются евреи. Борьба с врагом за линией фронта оценивается еще недостаточно серьезно. Независимо от всех политических соображений в будущем солдат должен безусловно выполнять две задачи:

1) полное искоренение еретического большевистского учения, советского государства и его армии.

2) беспощадное искоренение животной хитрости и жестокости и тем самым защита жизни немецкого солдата в России. Только такими средствами мы сможем выполнить нашу историческую задачу освобождения немецкого народа от азиатско-еврейской угрозы»13.

Рейхенау был сторонником тесного сотрудничества армии со спецподразделениями СС, полиции безопасности и СД в уничтожении евреев. Фельдмаршал выдвигал лишь одно требование: на одного еврея расходовать не более двух пуль14.

Боевой операцией советских спецслужб по минированию центра города воспользовались оккупационные власти, использовав ее как повод для акции по «окончательному решению» еврейского вопроса в Киеве. Взрывы, пожары, хаос, обстановка беды, страха, возмущения и подозрения дали нацистам повод для проведения однократной крупномасштабной истребительной операции по уничтожению евреев.

«Во всем виноваты евреи!» — этот погромный лозунг, распространявшийся нацистами, был подхвачен подголосками из местных жителей. Гитлеровцы руководствовались инструкцией, утвержденной 16 августа 1941 г. распоряжением начальника военно-административного отдела оперативного тыла группы армий «Юг»: «нужно создавать впечатление, что мы всегда действуем правильно. Если преступник не установлен, то акты саботажа и диверсий необходимо приписывать не украинцам, а евреям и русским: поэтому против них следует проводить репрессивные меры»15.

В первые же дни бедствия, вызванного взрывами, когда более 50 тыс. киевлян остались без жилья и имущества, гитлеровцы тщетно попытались «раскачать» население на погром в городе, его руками выполнить «грязную работу» по расправе над евреями. Д. Гуменная рассказывала о сцене, свидетельницей которой была:

«Возле немецкой легковой машины, остановившейся на ул. Меринговской, собрались люди, чего-то ждут. Но вот тянут два немца растрепанную женщину, на одной ноге у нее галоша, на другой туфель. Немцы бросают женщину на землю, она что-то лепечет, пытаясь объяснить, наконец, поднимается, опершись на машину. Истязатели с криками снова бросают ее навзничь, бьют и одновременно объясняют толпе, что, дескать, «юды поджигают каждый третий дом», что эта вот облила в своей квартире плиту керосином и затопила. Между тем избиение женщины продолжается, ее то бросают на землю, то поднимают, сажают на крыло автомашины, снова бьют, она «как распятая, длинноволосая, безумная, потерянная галоша откатилась в сторону. Еще томительная минута, — подбежал ее палач, сбросил с крыла лицом к земле и лежащую пристрелил. Затем немцы приволокли еще одну женщину, почти голую, и тоже застрелили. Тут же в толпе рассказывали как один еврей «прибежал из Борисполя, поджег свое жилье и убежал». А другой на Бессарабке обливал керосином, — подумать только! — громаду Крытого рынка»16.

Но ни тогда, ни позже ни одного конкретного факта или фамилии не было приведено даже в немецких документах. Нелепость попыток представить евреев как виновников большой беды киевского населения была очевидна даже для сбитой с толку охваченной паникой толпы. Их несостоятельность подтвердилась и позднее, в октябре и даже в ноябре 1941 г., когда взрывы и пожары продолжались в уже «очищенном» от евреев городе.

Киев — «Свободен от евреев»

Итак, повод был найден и судьба киевских евреев решена. Можно только удивляться оперативности, с которой была организована эта небывалая по масштабам казнь огромных масс людей. Уже 27–28 сентября на стенах домов, заборах и столбах появились объявления на грубой цветной бумаге с текстом на украинском, русском и немецком языках:

«Все жиды города Киева и его окрестностей должны явиться в понедельник 29 сентября 1941 года к 8 часам утра на угол Мельниковой и Доктеривской улиц (возле кладбища). Взять с собой документы, деньги, ценные вещи, а также теплую одежду, белье и пр. Кто из жидов не выполнит этого распоряжения и будет найден в другом месте, будет расстрелян. Кто из граждан проникнет в оставленные жидами квартиры и присвоит себе вещи, будет расстрелян»17.

Подписи под этим приказом не было.

Оккупационные власти проделали большой объем работы, связанной с проведением антиеврейской акции: 25 сентября они приняли прибывшего в Киев главного начальника СС и полиции обергруппенфюрера СС Ф. Еккельна — уже сам по себе этот визит за три дня до расстрела говорит о многом. 26 сентября Еккельн провел совещание с участием чинов СС, полиции безопасности и СД у коменданта города генерал-майора Эбергарда, на котором был рассмотрен и утвержден план «мероприятия». Были подготовлены исполнители «акции»: вместе с вермахтом в город вошли подразделения, «специализирующиеся» на убийствах евреев — зондеркоманда 4а айнзацгруппы «С» под руководством штандартенфюрера СС П. Блобеля18, части полицейского охранного полка Юг, а также Буковинский курень, возглавляшийся П. Войновским.

С помощью городской управы было определено место расстрела — целая сеть яров длиной 2,5 км, глубиной — 20–25 м, с одной стороны которых был пустырь, далее роща, а другая — упиралась в кладбище. Был выработан маршурт, назначено место сбора жертв19, отпечатано и расклеено по всему городу до 2 тыс. объявлений с приказом.

Нацисты подготовили надежное обеспечение акции: кроме спецподразделения СС, на которое была возложена главная роль, была привлечена новосозданная киевская полиция, задачей которой было обеспечение «порядка». Были проведены дезинформационные действия: распространялись слухи о переписи евреев, их переселении, проинструктированы тысячи управдомов и дворников. Было осуществлено множество других мер, последовательная реализация которых в крайне сжатые сроки свитедельствует о том, что вступая в Киев гитлеровское командование уже вынесло смертный приговор евреям города и заранее начало подготовку к их массовой казни. Весь комплекс мероприятий по подготовке небывалой еще карательной операции был завершен 28 сентября. Вермахт, СС и украинские «вспомогательные силы» работали четко и слаженно. Никаких разногласий между ними не было. Командовавший эсэсовской айнзацгруппой «С» д-р Раше сообщал в Главное управление имперской безопасности, что «предусмотрена казнь по меньшей мере 50000 евреев. Вермахт приветствует эти меры и просит о радикальных действиях»20.

С рассветом 29 сентября начался исход десятков тысяч стариков, женщин, детей в братскую могилу в Бабьем Яру. Расстрелы длились в течение пяти дней. Но наиболее интенсивными были первые два дня, когда погибла основная масса людей. К исходу пятого дня Киев стал городом, «свободным от евреев» — «юденфрай».

О том, что происходило в районе Бабьего Яра, стало сразу же известно киевлянам. Детали и подробности, довольно скупые, появились уже после войны, причем из уст лишь нескольких человек, чудом спасшихся из братской могилы еще до того, как немецкие саперы подорвали края яра и засыпали его земляным пластом. Это свидетельства Д.М. Проничевой и И.Н. Егорычевой-Минкиной21, Р.Г. Дашковской, К.П. Белоусова (Л.Б. Пинзаветского), Е.Е. Бородянской-Кныш, Н. Эльборт, Альпериных, и, пожалуй, все. Есть несколько рассказов жителей Киева, русских и украинцев, провожавших соседей до места сбора, которые нельзя читать без волнения. Эта информация в СССР долгие годы была закрытой. Она обнародована только через полвека, в 1991 г., в связи с 50-летием трагедии.

В общих чертах рассказы воссоздают картину происходившего. Массы людей, двигавшихся из разных районов города, сливались в один поток на ул. Мельникова. В конце ее, возле противотанкового рва, загороженного «ежами», была создана «застава», за которой развернута невидимая с улицы походная канцелярия. Поочередно от толпы отделяли 30–40 человек и под конвоем вели «регистрироваться». У людей отбирали все документы и ценности. Документы в спешке бросали в мешки, а то и просто на землю, где они валялись толстым слоем. Затем евреев заставляли раздеваться и через проходы в насыпи выводили к краю оврага, на противоположной стороне которого на специально оборудованной деревянной платформе сидел пулеметчик. Под безжалостный кинжальный огонь пулемета ретивые киевские полицаи загоняли палками, плетьми, ногами растерянных, голых, совершенно обезумевших людей, не давая им опомниться, сориентироваться. Душераздирающие рыдания, крики полицаев: «Скорише, швидше!», мольбы о помощи, проклятия палачам, молитвы, заглушаемые веселыми мелодиями вальсов, несущимися из громкоговорителей, рокот мотора кружащего над яром самолета...

Наряду с Бабьим Яром, на Украине насчитывается более 630 мест массовых расстрелов нацистами евреев. Нередко люди, осмысливая эту трагедию, задаются вопросом: как же нацистские власти сумели настолько дезинформировать евреев, чтобы они сами шли в западню, на убой. Ответ до удивления прост. Гитлеровцы говорили то, чего от них ждали: «Население настроено против вас и в ваших интересах придется вас отселить». Такие ответы давали не только немцы, но и проинструктированные ими полицаи, дворники и др. И многие верили, хотя тень сомнения оставалась. Шокировало использование в приказе от 28 сентября слова «жиды», почти изжитого при советской власти, да еще и в сочетании с многократной угрозой расстрела. Для людей, способных к анализу, это означало многое. Но сколько таких было? Ведь жертвами Бабьего Яра стали преимущественно простые киевляне. Советские и партийные крупные чиновники, известные ученые, инженеры, композиторы, артисты, художники были эвакуированы в самом начале войны. Из оставшихся многие, далекие от политики обыватели, не питали к советской власти теплых чувств и рассчитывали при оккупантах на реставрацию буржуазных порядков, на возможность «открыть свое дело», зажить как в «старое доброе время», к тому же кое-что было накоплено. И уж никто не верил в зверства нацистов по отношению к евреям. Советская пропаганда после августа 1939 г. этой темы не касалась. Пожилые люди, с 1918 г. помнившие говоривших на похожем на идиш немецком языке вежливых солдат кайзеровской армии, твердили: «Немцы с нами ничего не сделают, ведь это культурная нация. На зло они не способны».

По утверждению наблюдавших то, что происходило 29 сентября после полудня, евреи, толпами шедшие в сторону Сырца, были окончательно запутаны и деморализованы. «Куда идете? Там стреляют!», — предостерегали люди, стоявшие на тротуарах. Некоторые из обреченных, по рассказам свидетелей, отвечали, что их, дескать, собираются обменять на немецких военнопленных, уже и эшелоны поданы на железнодорожную станцию Сырец, так что «не сбивайте нас с толку». Но большинство уже понимало: их ждет погибель. Тем не менее шли. Почему? Смирились с судьбой? Думается, каждый осознавал: если даже незаметно выйти из толпы, свернуть в подворотню, переулок — все равно в сложившейся обстановке шансов на спасение нет...

Годы забвения трагических событий в Бабьем Яре на фоне слабой научной разработки в отечественной историографии темы расистской политики нацистов на оккупированной территории, и прежде всего замалчивания массовых экзекуций в отношении именно еврейского населения, стали питательной средой для всякого рода даже не столько исторических, сколько политических спекуляций.

Ведь так уж сложилось в нашей истории, что вокруг значительного события напластовывается столько мифов и профанаций, что докопаться до сути не так-то просто. Часто насилие над человеческой памятью о той страшной войне, которая все еще с нами, совершается теперь, когда уходят из жизни люди военного поколения, которые знают правду, когда происходит смена ценностей и эпох.

По возвращении советской власти в Киев в 1944 г. многие граждане обращались в соответствующие органы с заявлениями о том, что по приказу оккупантов их родственники, соседи, знакомые ушли в направлении киевской окраины Сырец, к какому-то Бабьему Яру и «пропали без вести», просили установить достоверность слухов, ведь массовая расправа над евреями Киева официально нацистскими властями никогда не признавалась, и выдать свидетельства о смерти. В соответствии с существовавшим тогда порядком такие заявления передавались на рассмотрение органам внутренних дел и прокуратуры. Как правило, факт массового расстрела киевских евреев в 1941 г. подтверждался. В частности, следователями было разыскано несколько человек, привлекавшихся нацистскими спецслужбами к работам по ликвидации последствий массовых расстрелов. Они подтвердили факт наличия массовых захоронений в Бабьем Яру — до 70 тыс. трупов. Параллельно свидетельства такого рода собирались Комиссией по истории Великой Отечественной войны при Президиуме АН УССР, имевшей высокий статус и руководимой секретарем ЦК КП(б)У по пропаганде и агитации. Ее сотрудники установили факт спасения из Бабьего Яра киевлянки Проничевой и записали ее рассказ.

Так что, по-своему правы те, кто требует абсолютных доказательств чудовищных преступлений нацистов. Но что может быть убедительнее, чем свидетельство одного из офицеров оккупационной администрации, находившегося в сентябре 1941 г. в Киеве, профессора Г. Коха.

Ганс Кох: «Это было ужасно»

Среди немецких оккупационных чинов, прибывших вместе с войсками для «освоения» Киева, был занимавший должность представителя имперского министерства оккупированных восточных областей при командующем группой армий «Юг» майор Кох. Он выполнял специальную миссию на Украине — выявлял активных врагов советской власти с целью привлечения их к сотрудничеству с оккупантами. По мнению публициста А.А. Шлаена, именно Кох был непосредстенным организатором расстрелов в Бабьем Яре в сентябре 1941 г.

В архивах сохранился датированный 5 октября 1941 г. секретный отчет Коха о событиях в Киеве:

«Пожар Киева 24–29 сентября 1941 г. разрушил как раз центр города, т.е. самую красивую и величественную его часть... Пожаром поражено пространство около 2 кв. км, без крова осталось около 50 тыс. человек; они кое-как размещаются в оставленных квартирах. В наказание за явный саботаж 29–30 сентября уничтожены евреи города, в общей сложности (по сведениям оперативных команд СС) около 35 тыс. человек, половина которых — женщины...»22.

Осенью 1941 г. в служебной командировке в Киеве находился высокопоставленный чиновник министерства иностранных дел рейха Г. Кегель, который был антифашистом и советским разведчиком. Кегель и Кох познакомились и вскоре, проникшись доверием к Кегелю, Кох открыл ему страшную тайну Бабьего Яра. Кегель посвятил этой теме главу «Рассказ Коха о кровавой расправе в Киеве» в книге воспоминаний.

«19 сентября, — начал профессор Кох, — германские войска вступили в Киев. Я с несколькими своими людьми следовал непосредственно за боевыми частями. В первые дни здесь все выглядело почти нормально. Оставшиеся в городе перепуганные жители стали постепенно выходить на улицы. Оккупация города, конечно, была связана с неприятностями для населения. Крайние формы приобрела охота на коммунистов, приводя людей в ужас. И наконец, была проведена операция, которую я раньше счел бы просто невозможной. Тут мне пришлось насмотреться всякого.

Это произошло несколько дней спустя после того, как взлетел на воздух занятый нашими военными отель на великолепной главной улице Киева, где были размещены наши центральные учреждения...

Через несколько дней после этого взрыва — а на Крещатике произошло еще несколько взрывов и пожаров — повсюду на улицах города появились объявления с приказом всем жителям еврейского происхожения явиться в установленный день к определенному месту в восемь часов утра. Им следовало взять с собой лишь самое необходимое. А тем, кто не явится, грозил расстрел.

В тот день на сборный пункт для «переселения» пришли десятки тысяч людей... Большинство составляли старики и женщины с детьми. Среди собравшихся находились даже больные и совсем слабые люди, которых привезли сюда на колясках. Поскольку здесь было много людей, состоявших в так называемых смешанных браках, вместе с женщинами-еврейками пришли их украинские или русские мужья, а мужчин-евреев сопровождали их украинские или русские жены. Они хотели разделить со своими близкими судьбу «переселенцев».

Я видел своими глазами эти состоявшие из десятков тысяч людей колонны, — продолжал майор Кох. — Клянусь вам, даже я не знал, куда лежал путь «переселенцев». Я думал, что для них где-то был подготовлен концлагерь или что-либо подобное. И хотя колонны «переселенцев» сопровождали вооруженные до зубов эсэсовцы, которые при любой попытке к бегству сразу же открывали огонь, я все еще не мог понять, что же здесь, собственно, происходило. И вот я уже потерял из виду казавшиеся мне бесконечными колонны...

Мой украинский знакомый не смог уговорить брата, который был женат на еврейке, но, как и он, враждебно относился к советской власти, не идти вместе с женой к назначенному месту сбора «переселенцев». Из-за этого между ними произошла размолвка, они поссорились. Но теперь, когда он знает, что все эти «переселенцы» должны быть убиты — резня уже идет во всю, — я должен помочь ему спасти его брата, ведь он действительно не еврей и не коммунист.

Прежде всего, — продолжал Кох, — я попытался успокоить своего знакомого, а затем направился в комендатуру. Там мне сказали, что мои сведения, пожалуй, соответствуют действительности. Но комендатура не имеет никакого отношения к этому делу, которое входит исключительно в компетенцию имперского главного управления безопасности и его органов в оккупированных областях. И заполучить обратно людей из этих колонн «переселенцев» просто невозможно. Согласно сведениям, которыми располагала комендатура, операция должна быть закончена не позднее, чем через день — два. «Переселению» подлежало, по приблизительному подсчету, более 30 тысяч человек.

Местом, куда была направлена колонна «переселенцев», являлась разветвленная сеть противотанковых рвов, которая вместе с естественными глубокими канавами и оврагами образовывала оборонительную систему Киева. Там был выбран и оцеплен большой участок местности. Поскольку для охраны и расстрела согнанных людей специальных отрядов службы безопасности не хватило, для оцепления использовали и несколько рот эсэсовцев.

Сначала «переселенцы» проходили вдоль ряда столов, где они должны были сдать документы и находившиеся при них вещи, прежде всего — ценности. Затем их гнали к другому ряду столов, где они раздевались и сдавали одежду. После этого они, раздетые донага, должны были выстроиться группами вдоль самого края противотанковых рвов... Многие женщины несли на руках младенцев или вели за руку детей постарше. Раздавались пулеметные очереди, и все они падали в противотанковые рвы или овраги.

А если кто-нибудь в ямах еще шевелился, то вновь гремели выстрелы. После того как в противотанковом рву или в овраге оказывалось два-три слоя трупов, края этих могил частично взрывались и убитые засыпались слоем земли. Затем все начиналось снова, и так до тех пор, пока общая могила не была заполнена доверху. При этом, конечно, происходили ужасные сцены, поскольку многим лишь на месте казни становилось понятно, что их ожидало.

Вся эта «операция» потребовала больше времени, чем предполагалось вначале. Для того чтобы убить таким путем примерно 33 тысячи человек, понадобилось двое суток.

У некоторых молодых эсэсовцев, участвовавших в этой страшной экзекуции, помутился разум — они не выдержали такого истребления людей. Их пришлось поместить в психиатрическую больницу.

В дополнение к вышеизложенному хочу заметить, что в ряде опубликованных после войны книг и мемуаров, в которых рассказывается об этом массовом убийстве на окраине Киева (Бабий Яр) и делаются ссылки на документы нацистских властей, не говорится о том, что для охраны там привлекались отряды эсэсовцев. Не говорится о том, что некоторые из молодых эсэсовцев лишились рассудка. Из этих публикаций можно узнать лишь о том, что некоторые из убийц испытывали «недомогание» и их на месте «лечили» (водкой — Г. Кегель). В расстреле же участвовали главным образом служащие отрядов особого назначения 4-й оперативной группы охранной полиции и сотрудники службы безопасности»23.

Рассказ о расстрелах в Бабьем Яре Кегель завершает свидетельством о том, что по возвращении в Берлин вышестоящее начальство с явной угрозой рекомендовало ему хранить в строжайшем секрете то, что он узнал во время служебной поездки в Киев.

Рассказ Коха дополняет свидетельство солдата вермахта военного шофера Хефера, которое не было известно широкой украинской, да и российской общественности.

«Однажды я получил задание поехать на своем грузовике за город (Киев — ), — вспоминал Хефер. — При мне в качестве провожатого был украинец. Было это около 10 часов (29 или 30 сентября 1941 г. — М.К.). По дороге мы обогнали евреев, шедших колонной с поклажей в том же направлении. Там были целые семьи. Чем дальше мы отъезжали от города, тем многолюдней становились колонны. На большой открытой поляне лежали груды одежды — за ними я и ехал.

Я остановился поблизости, и находившиеся на поляне украинцы стали нагружать машину вещами. С этого места я видел, что прибывавших евреев — мужчин, женщин и детей — встречали также украинцы и направляли к тому месту, где те должны были по очереди складывать свои пожитки, пальто, обувь, верхнюю одежду и даже нижнее белье. В Определенном месте евреи должны были складывать и свои драгоценности.

Все это происходило очень быстро: если кто-нибудь задерживался, украинцы подгоняли его пинками и ударами. Я думаю, что не проходило и минуты с момента, когда человек снимал пальто, до того, как он уже стоял совершенно голый. Не делалось никакого различия между мужчинами, женщинами и детьми... Раздетых евреев направляли в овраг примерно 150 метров длиной, 30 метров шириной и целых 15 метров глубиной. В этот овраг вело 2 или 3 узких прохода, по которым спускались евреи. Когда они подходили к краю оврага, немецкие полицейские хватали их и укладывали на трупы уже находившихся там расстрелянных евреев. Это происходило очень быстро. Трупы лежали аккуратными рядами. Как только еврей ложился, подходил немецкий полицейский с автоматом и стрелял лежавшему в затылок. Евреи, спускавшиеся в овраг, были настолько испуганы этой страшной картиной, что становились совершенно безвольными... Это был конвейер, не различавший мужчин, женщин и детей. Детей оставляли с матерями и расстреливали вместе с ними... В яме я увидел трупы, лежавшие в ширину тремя рядами, каждый примерно 60 метров. Сколько слоев лежало один на другом, я разглядеть не мог. Вид дергающихся в конвульсиях, залитых кровью тел просто не укладывался в сознании, поэтому детали до меня не дошли... В то время, как одни люди раздевались, а большинство ждало своей очереди, стоял большой шум. Украинцы не обращали на него никакого внимания. Они продолжали в спешке гнать людей через проходы в овраг. С места, где происходило раздевание, овраг не был виден, так как он находился на расстоянии примерно 150 метров от первой группы одежды. Кроме того, дул сильный ветер и было очень холодно. Выстрелов в овраге не было слышно... Из города прибывали все новые массы людей и они, по-видимому, ничего не подозревали, полагая, что их просто переселяют»24.

Добычей палачей и их приспешников стали горы личных вещей расстрелянных -люди, рассчитывая на переселение, брали с собой лучшее. Очевидцы рассказывали, что подступы к Бабьему Яру были завалены брошенными вещами, в которых копошились солдаты, отбирая лучшее себе, кое-что выбрасывая в жидковатую толпу, стоявшую рядом — кое-кто не упустил возможности поживиться даже тут. Оставшееся добро было объявлено «собственностью рейха» и свезено на ул. Некрасовскую, где в гаражах устроены склады: на 1-м этаже — продукты, на 2-м — одежда, на 3-м — ковры, меха. Эти склады были местом постоянного паломничества снабженных «талончиками» немецких военнослужащих и чиновников.

Уже после расстрелов 1941 г. Бабий Яр оставался местом массовых убийств партийных и советских активистов, подпольщиков, военнопленных. 10 января 1942 г. нацистские палачи расстреляли здесь около 100 матросов и командиров Днепровского отряда Пинской военной флотилии. «Был мороз 37°, — рассказывали очевидцы, — а они шли на расстрел босые, в одних трусах, на теле виднелись синяки. Однако держались матросы мужественно и пели «Раскинулось море широко». Тогда же здесь нашли свое последнее пристанище пять цыганских таборов. А еще через месяц в Бабьем Яре было расстреляно более 40 украинских националистов-подпольщиков, в числе которых была поэтесса О. Телига. По данным Т.С. Ковальского вслед за еврейской частью киевского населения в Бабьем Яру были расстреляны «тысячи лучших украинцев»25.

Спору нет: Бабий Яр — кладбище интернациональное. Но печальный приоритет, безусловно, за теми, кто устелил своими телами дно огромной братской могилы Бабьего Яра, в которую гитлеровцы за 778 дней оккупации превратили эту окраину Киева.

Летом 1943 г. незадолго до оставления Киева нацисты задались целью уничтожить следы своих злодеяний. Для этого была проведена строго секретная «операция 1005», которой руководил штандартенфюрер СС Блобель. Всю местность вокруг Бабьего Яра объявили запретной зоной. Была создана бригада для сжигания трупов из политзаключенных киевского гестапо и узников сырецкого лагеря смерти. О том, что происходило в Бабьем Яру через два года после сентябрьских событий 1941 г. сообщил в Комиссию по истории Великой Отечественной войны Академии наук УССР подпольщик Васильковского района Киевской области Н.В. Панасик26. Задачей бригады, как рассказал Панасик, было раскапывать и сжигать трупы в Бабьем Яру, пепел развевать, а кости перемеливать специальными машинами, присланными из Германии, просеивать сквозь сито и зарывать в землю.

«Яр имел глубину 80 м, — вспоминал Панасик, — на дне его был выкопан колодец метров 20 длины и 20 м ширины. Туда нагнали много людей. Когда выбрасывали землю с трупов, не было куда ногу поставить. Трупы лежали в строгом порядке, с наклоном вперед, как их расстреливали. Все в нижнем белье, женщины, младенцы, все с раскрытыми ртами, все в одном направлении. Раскапывать эти ямы приходилось босиком, ногами, закованными в кандалы. Трупы были давние и свежие27. Возле них невозможно было стоять, голову дурманило от запаха, но их приходилось брать руками. Были у нас крючья по полметра, ими били по голове, крюк врезался в голову, таким образом труп вытягивали на кучу. Нам дали также экскаватор. Идешь по трупам, становишься на голову, волосы слезают, ноги загрузают в грудях. Для того, чтобы не умереть, каждый стремился надеть на ноги что-нибудь (смертников пригнали из Сырецкого лагеря военнопленных босыми — М.К.). Я снял с трупа сапоги и одел их. Откапывая трупы, мы складывали их штабелями на специальных площадках. Расчищается земля, и на нее кладут камни от памятников, плиты, сверху рельсы, на рельсы положены ограды. На ограды — дрова, а на дрова — сотни трупов... Работали мы беспрерывно, раскапывая все новые и новые ямы с трупами. Конца этому не было видно. Сожгли десятки куч трупов. С 27 августа до 29 сентября жгли день и ночь — беспрерывно. Кучи от 2,5 тыс. до 5 тыс. трупов»28.

В ночь с 28 на 29 сентября 1943 г., ровно через два года после расстрелов, из Бабьего Яра был совершен побег узников, которых на следующий день должны были расстрелять. В числе других 12 смертников, всего в бригаде было около 300 человек, Панасику посчастливилось спастись.

Но люди остались людьми

Завершив широкомасштабную акцию по расстрелу киевских евреев, нацистские палачи 7 октября 1941 г. докладывали в Берлин в Главное управление имперской безопасности:

«По согласованию с комендантом города евреям Киева было приказано явиться в понедельник 29.09 до 8 часов в назначенное место. Этот приказ был расклеен по всему городу сотрудниками созданной украинской милиции. Одновременно было устно извещено, что все евреи Киева будут переселены. Путем совместной работы штаба и 2 команд полицейского полка Юг зондеркоманда 4а провела 29 и 30 сентября экзекуцию 33771 евреев29. Деньги, ценные вещи, белье и одежда конфискованы, часть их передана НСВ30 для обеспечения «фольксдойче»31, а другая часть — комиссариату городской администрации для раздачи нуждающейся части населения. Сама акция проведена безупречно. Никаких происшествий не было. Проведенное мероприятие, обозначенное как «переселение евреев», нашло полное одобрение населения. То, что в действительности евреи были ликвидированы, до сих пор едва ли стало известно, но исходя из опыта, не вызвало бы протеста. Вермахт тоже поддержал проведенные мероприятия. Еще не схваченные, соответственно во все большем числе возвращающиеся в город бежавшие евреи будут от случая к случаю подвергаться такой же обработке»32.

Нацисты организовали массовую охоту на тех евреев, кому удалось избежать расстрела в Бабьем Яре. Вновь засуетились полицаи, дворники, управдомами, зарыскали гестаповцы, подвергая тщательному исследованию документы всех подозрительных. Сотни людей расстреливались по первому же доносу, а их было немало: начальник киевской полиции безопасности и СД Шумахер, давая после войны показания, сообщил, что в его ведомство поступало столько доносов о евреях, прятавшихся в городе, что его сотрудники не успевали на них реагировать.

Население Киева к началу октября уже знало, что на самом деле происходило в Бабьем Яре. Подавляющее большинство киевлян испытывало одно чувство: потрясение тем, что нацисты сделали с евреями. Киевлянка Гуменная, какое-то время ради пайка служившая на мелкой должности в управе одного из районов Киева, вспоминала: «Нет никого в Киеве, кто бы не испытывал отвращение и внутренне не содрогался от гитлеровской расправы с евреями. Нет, кровавая гитлеровская купель киевлянам не по вкусу, нет тех голосов злорадства, на которые, возможно, Гитлер рассчитывал. Подло поступил Гитлер с евреями!»33.

Со словами Гуменной перекликаются строки из дневника преподавателя Киевского педагогического института, а в годы оккупации заместителя директора Киево-Печерской Лавры В.М. Тверского: «Никогда бы не поверил этому, если бы это было кем-либо рассказано, где-либо напечатано. Но мы видели и не верить своим глазам не могли. Мы были на грани безумия, но выжили, чтобы всему миру рассказать об этом сверхчудовищном злодеянии в Бабьем Яру... Никакой изверг рода человеческого всех времен и народов не может пойти в сравнение с этими чудовищами. Может быть, только дикая фантазия могла вообразить это. И неужели на этой крови они хотели построить счастье немецкого народа?!»34.

Стремясь довести до конца уничтожение евреев, оккупанты уже после расстрела в Бабьем Яре вновь с помощью листовок обратились к населению, требуя под угрозой смертной казни не прятать евреев, а выдавать их властям. В приказах говорилось: «Если кто-нибудь пустит еврея на ночлег или жительство, будет немедленно расстрелян не только сам, но и его семья»35.

За каждого выданного еврея, как и за коммуниста, а также работника НКВД полагалось вознаграждение: пять литров водки и пять тысяч рублей.

Как же относилось население к тем, кому удалось избежать смерти в Бабьем Яре? В Киеве, «свободном от евреев», для украинцев жизнь лучше не стала, люди жили в страхе. Совершив свое кровавое дело, оккупационные власти показали, какими методами будут править, утверждая «новый порядок». Призрак Бабьего Яра вставал перед каждым киевлянином, независимо от национальности, деморализуя его. Нацистский дамоклов меч ощущал любой честный человек, понимая, что на евреях нацисты не остановятся. В обзоре полиции безопасности и СД Киева за 1942 г. приводится текст такого распространенного в городе стишка: «Немцы пришли — гут. Евреям капут, цыганам тоже. Украинцам позже». На устах у многих были слова: «Евреями растворяют, а замешивать будут на украинцах»36.

Многие совестливые и честные люди всей душой хотели бы помочь гонимым и страждущим, но были страшно запуганы. В этой очень сложной морально-политической обстановке условия жизни в Киеве складывались не в пользу благих намерений: в городе преобладали коммунальные квартиры, где каждый знал все друг о друге, а управдомами и дворниками по распоряжению оккупационных властей осуществлялся неусыпный контроль за жильцами.

И все же, как это обычно бывает, рядом со злом существовало добро. Все, кто избежал, казалось бы, неминуемой гибели в киевской мясорубке, устроенной нацистами, были обязаны своим спасением порядочным людям — украинцам и русским, сохранившим истинную веру в христианские добродетели.

Руку помощи гибнувшим протянули протоиерей Русской православной церкви Алексей Александрович Глаголев и его семья, сами гонимые при советской власти. Идя на смертельный риск, они выдавали подложные документы о крещении, тайно поселяли евреев в церковных помещениях, приносили им еду и одежду. Так, укрывая И.Н. Миркину и ее дочь, супруга о. Алексея отдала ей свой паспорт и в течение двух лет прятала у себя дома. Священник Глаголев, его жена Татьяна Павловна их дочь Магдалина, а также еще полсотни киевлян за спасение евреев в годы нацистской оккупации удостоены Израилем почетного звания «Праведники народов Мира»37.

В последние годы стало известно немало случаев спасения евреев неевреями, прежде всего украинцами и русскими. Вот некоторые из них. Избегнувшая смерти в Бабьем Яре Е.Е. Бородянская-Кныш с маленьким ребенком своим чудесным спасением обязаны были сразу нескольким украинским женщинам — Ф. Шелест, Е. Лито-шенко, Ф. Плюйко, Шкуропадской, которые передавали ее из рук в руки. Каждая из них знала: достаточно одного доноса соседей и пощады не будет. В 1991 г. В. Альперин рассказал как его, пятилетнего мальчика, вместе с матерью и бабушкой вывел чуть ли не из-под пулемета за оцепление в Бабьем Яру украинской полицай, назвавшийся «паном Гордоном». Более того, на следующий день снабдил их справкой о том, что это украинская семья и даже помог получить ордер на поселение в другой квартире, ибо в старой жить было опасно. И эти, и многие другие факты стали известны лишь в последние годы. А сколько их за полвека кануло в Лету! На сегодня известны имена 140 евреев, спасшихся с помощью украинцев и русских.

Даже в условиях террористического нацистского «нового порядка» люди оставались людьми и, как образно и точно сказал писатель Василий Гроссман, «среди черных туч расового безумия, среди ядовитого тумана, человеконенавистничества сверкали вечные, неугасимые звезды разума, добра, гуманизма»38. Трагедия Бабьего Яра, как и подвиг тех, кто рискуя собственной жизнью спасал других людей, навсегда останутся в истории. Такое не забывается никогда.