Здесь находятся различные выборки из массива статей в этом разделе.
?Подробнее
?Подробнее

Войны — статьи отсортированы по войнам, сперва идут войны с участием России, затем остальные.

Войска — рода и виды войск, отдельные воинские специальности даются в секциях Небо, Суша, Море. В секции Иное находится всё, не вошедшее в предыдущие три. Выборки из всех книг сайта тут: Войска.

Темы — статьи сгруппированы по некторым темам. Темы для всех книг сайта тут: Темы.

Маршал войск связи Иван Пересыпкин
// Полководцы и военачальники Великой Отечественной. Вып.3 — М.: Молодая гвардия, 1985.

Иван Терентьевич Пересыпкин любил повторять слова из солдатской песни старой русской армии:

Связь всегда святое дело,
А в бою еще важней...

Одна из его книг о связи в Великой Отечественной войне так и названа: «А в бою еще важней...»

И действительно, трудно себе представить бой без связи командира с подчиненными ему войсками. Но то бой Управление же крупномасштабными боевыми действиями — оперативными и стратегическими, вооруженной борьбой на фронте в целом вообще невозможно без связи. И тут нужна связь особая — быстрая, надежная, способная быть устойчивой на больших и малых расстояниях, на многих направлениях, при постоянно меняющейся боевой обстановке, в разных природных условиях. Такая связь требует огромных сил и средств — разнообразной техники, множества специалистов различного профиля. Поэтому обеспечением ее занимаются специальные войска связи. Нетрудно представить, какие требования предъявляла к этим войскам Великая Отечественная война — гигантская по размаху, чрезвычайно маневренная по характеру, отличавшаяся теснейшим взаимодействием видов и родов Вооруженных Сил.

В годы Великой Отечественной войны Иван Терентьевич Пересыпкин возглавлял государственную и военную связь всей страны. Касаясь только военных обязанностей Пересыпкина, Маршал Советского Союза А. М. Василевский назвал их одними из ответственных в армии, требовавших «архитяжелой работы». Но война — это не только вооруженная борьба. Усилия фронта подпирались усилиями тыла — его людскими резервами, экономическими ресурсами, производственной мощью, морально-политическим потенциалом. И в превращении тыла страны в единый боевой лагерь связь играла такую же роль, что и на фронте.

Весть о нападении фашистской Германии на СССР Иван Терентьевич встретил на пути в Прибалтику, где [136] он с группой сотрудников наркомата должен был проверить кадры местных органов связи. Выехали 21 июня 1941 года в специальном вагоне, прицепленном к поезду Москва — Вильнюс. Спать легли поздно и проснулись уже в Орше, когда в вагон вошел местный связист с телеграммой на имя заместителя наркома связи СССР Г. А. Омельченко. Тот взял телеграмму, прочитал и, недоуменно пожав плечами, передал ее Пересыпкину.

В телеграмме говорилось: «Связи изменением обстановки не сочтете ли вы нужным вернуться в Москву». Непонятный текст имел еще более непонятную подпись: «Пересыпкин».

— Что за чертовщина? — теперь уже недоумевал Пересыпкин. — И почему подписана моей фамилией? Что за изменение обстановки? Может, вы что-нибудь знаете? — спросил он доставившего телеграмму связиста.

— А разве вы ничего не знаете? Началась война. Сегодня утром Германия напала на СССР.

Позже выяснилось, что телеграмму сочинил первый заместитель Пересыпкина К. Я. Сергейчук, справедливо решивший, что не следует открыто передавать о том, что в поезде Москва — Вильнюс едет нарком связи СССР.

В Москву вернулись 23 июня, на рассвете. Войдя в свою квартиру, Пересыпкин еще в прихожей услышал требовательный телефонный звонок. Из приемной К. Е. Ворошилова, который, как заместитель Председателя Совнаркома, курировал Наркомат связи, сообщили: быть готовым для доклада правительству о неотложных и перспективных мероприятиях по перестройке государственной связи на военный лад.

24 июня Пересыпкин доложил Сталину намеченные мероприятия. В дальнейшем они дополнялись другими и вместе с ними обеспечили максимальную мобилизацию и перестройку государственной связи для обеспечения нужд фронта и руководством тылом огромной среды.

Перестройка оказалась весьма существенной. На штатский Наркомат связи СССР были возложены ответственные военные задачи по обеспечению нужд командования советских войск. Наиболее важной из них являлась организация связи Верховного Главнокомандования, штабов всех видов Вооруженных Сил и штабов фронтов. Для решения этих задач в первые дни войны в наркомате было образовано Центральное управление полевой связи. Задача его состояла в том, чтобы обеспечивать наиболее эффективное использование местных [137] средств государственной связи по заявкам военного командования. При штабах фронтов были созданы управления, а при штабах армий — инспектораты полевой связи. Руководство деятельностью управлений и инспекторов возлагалось на Центральное управление полевой связи. Вместе с тем их начальники одновременно были назначены заместителями начальников связи фронтов и армий. Им подчинялись развернутые наркоматом военно-оперативные узлы связи, непосредственно занимавшиеся использованием государственных телеграфных и телефонных каналов командованием советских войск.

Таким образом, с самого начала войны органы и учреждения Наркомата связи были подчинены задачам обеспечения управления войсками, прежде всего со стороны высших штабов Вооруженных Сил.

Приспосабливались к нуждам фронта и тыловые линии связи.

Сразу же был усилен контроль за состоянием и работой всех телеграфных и телефонных каналов, переданных в распоряжение военного командования. На предприятиях связи прифронтовых районов были созданы аварийно-восстановительные команды и бригады для ликвидации последствий вражеских бомбежек и диверсий. В Москве, Ленинграде, местных учреждениях наркомата прифронтовых районов часть руководящих работников и специалистов была переведена на казарменное положение.

Как член правительства, Пересыпкин получал все важнейшие военно-политические документы и видел, как ухудшалась обстановка на фронтах. В директиве СНК и ЦК ВКП(б) от 29 июня откровенно говорилось о смертельной опасности, нависшей над Родиной, о необходимости неимоверного напряжения всех сил народа, превращения страны в единый боевой лагерь.

Будучи через несколько дней в ЦК ВКП(б), Пересыпкин узнал, что состоялось заседание Политбюро, принявшее решение о выступлении по радио Сталина.

— Где можно организовать это выступление? — спросили у него.

— В здании Центрального телеграфа на улице Горького прекрасная студия. Это лучшее, что мы имеем.

На том и порешили. Но через день Пересыпкина вновь пригласили в ЦК и спросили:

— Можно ли организовать трансляцию речи товарища Сталина из Кремля? [138]

— Можно. Но нужно провести некоторые работы.

— Ночи хватит? Учтите: выступление состоится завтра утром.

— Сделаем.

Сказать «сделаем» сейчас — это было бы обычным. Но в то время связисты не располагали такими техническими средствами, которые имеются в распоряжении современного радиовещания. Тогда эта задача была очень трудной. Нужно было оборудовать специальную комнату, подвести туда кабели, установить микрофоны и многое другое, опробовать стыковку всего этого с московской радиотрансляционной сетью, обеспечить прием речи Сталина радиовещательными станциями всей страны. И на все это были даны считанные часы.

Всю ночь напряженно трудились связисты. Разумеется, и Пересыпкину было не до сна: «Как там?» Большим усилием воли он заставил себя сосредоточиться на рассмотрении различных документов. В середине ночи послал в Кремль своего помощника.

Вернувшись, тот доложил:

— Все идет как надо.

В пять часов утра Пересыпкин с диктором Левитаном были на месте.

— Все смонтировано и опробовано, — доложил руководитель работ...

Ровно в шесть утра в комнату вошел Сталин.

— Ну как, готово? — спросил он, поздоровавшись.

— Да, готово, товарищ Сталин. — Пересыпкин указал на небольшой столик с микрофоном, бутылкой боржоми и стаканами. — Здесь, товарищ Сталин.

Левитан объявил по радио о предстоящем выступлении Сталина. Неторопливо, но заметно волнуясь, Сталин начал свою речь. Пересыпкин, по сути, знал ее содержание: это были основные положения директивы СНК и ЦК ВКП(б) от 29 июня. Но то, что он слушал выступление Сталина не по радио, а непосредственно, в нескольких шагах от него, вызывало огромное нервное напряжение, еще более усиливало глубокую тревогу за судьбу Родины.

Объем работы стремительно возрастал. II не только по военной линии. Началась эвакуация промышленности из районов, находившихся под угрозой вражеского вторжения. Только за первые три месяца на восток страны переместилось 1300 крупных промышленных предприятий. Их нужно было связать со своими главками, а главки с наркоматами, которые вскоре тоже были эвакуированы [139] и находились в новых местах. В последующие месяцы масштабы обеспечения тыла страны различными видами связи возросли еще больше.

Чрезвычайно сложным делом оказалась эвакуация самих учреждений связи. Созданная в Наркомате связи эвакуационная группа получила строгую инструкцию Пересыпкина: учреждения связи должны работать до последнего момента с тем, чтобы обеспечивать руководство всем процессом эвакуации, максимально использовать местную связь в интересах фронтовых войск. Поэтому эвакуация учреждений связи производилась поочередно: вначале вывозилось то, без чего можно было временно обойтись: запасная аппаратура, незадействованное оборудование телеграфов, телефонных станций и радиотрансляционных узлов, сами же учреждения связи эвакуировались, как правило, вместе с отходом советских войск.

Необходимо было решать сложные задачи, связанные с обеспечением связи в прифронтовой полосе, которая все ближе подходила к жизненно важным центрам страны. Разрушения вражеской авиацией узлов и линий связи превзошли самые мрачные предположения. Как эффективно организовать восстановительные работы? Ремонтно-восстановительные бригады с этой задачей справиться не могли. К тому же из-за призыва в армию на объектах связи становилось все меньше квалифицированных кадров.

В сознании Пересыпкина зрела, как он ее назвал, «дерзкая» идея: создать специальные воинские формирования — военно-восстановительные батальоны связи. «Дерзость» ее состояла в том, что эти батальоны, по замыслу Пересыпкина, должны были подчиняться штатскому Наркомату связи и им же комплектоваться. Последнее дало бы возможность сосредоточить в батальонах и использовать по специальности квалифицированные кадры связистов. Заместители Пересыпкина и другие руководящие работники наркомата горячо поддержали и во многом дополнили эту идею. Но для ее реализации необходимо было решение правительства.

Безотлагательно требовалось решить и другой замысел, связанный с обеспечением живучести Московского узла связи. Это было большое и сложное хозяйство: Центральный телеграф, центральная междугородная телефонная станция, несколько радиоцентров и радиовещательных станций, городские АТС, радиотрансляционные станции и многое другое. Словом, в Москве были сконцентрированы [140] важнейшие узлы государственной и военной связи. И все они были весьма уязвимы; с воздуха. После войны Пересыпкин прочитал в военном дневнике начальника генерального штаба сухопутных войск фашистской Германии Ф. Гальдера: «Значение Москвы как центрального узла русской системы связи. Если этот узел будет парализован, вся русская сеть связи окажется нарушенной». Но и тогда, в июле 1941 года, было ясно, что противник хорошо понимает значение Московского узла связи и предпримет все возможное, чтобы вывести его из строя.

В какой-то мере сложившееся положение мог облегчить запасной узел связи, строительство которого было начато еще до войны. Пересыпкин всячески форсировал его сооружение. Но он мог лишь разгрузить Московский узел, но не заменить его в случае необходимости полностью. А такая необходимость становилась все более очевидной. Фронт приближался к Москве, а это многократно увеличивало возможность вражеской авиации: она могла производить больше самолето-вылетов, привлекать к налетам на советскую столицу не только армады бомбардировщиков дальнего действия, но и фронтовые авиационные соединения.

Было ясно, что узлы связи нужно отдалить от вероятных районов наиболее интенсивных налетов вражеской авиации и рассредоточить. Но как это сделать, причем быстро? Вопрос этот обсуждался руководящими работниками наркомата неоднократно. И выход нашли: соорудить в окрестностях Москвы кольцевую линию связи с вспомогательными узлами — Север, Восток, Юг, Запад. Если бы вражеской авиации удалось вывести из строя Центральный телеграф, то эти узлы обеспечили бы связь столицы на важнейших направлениях: и с фронтами, и с тыловыми районами страны.

Были и другие вопросы, требовавшие срочного правительственного решения. И Пересыпкин ежедневно звонил Поскребышеву, добиваясь приема у Сталина. В конце концов это удалось. Сталин несколько минут слушал доклад Пересыпкина, затем спросил: «А что требуется? — И, пододвинув стопку бумаги, сказал: — Пишите».

Нужд было много, но Пересыпкин старался написать главное и кратко. Прочитав записку, Сталин наложил резолюцию: «Согласен».

Вскоре было принято правительственное решение. В числе других мероприятий в нем имелся пункт, согласно [141] которому Наркомату связи разрешалось сформировать три ремонтно-восстановительных батальона. Численность каждого из них была установлена в 500 человек. Наркомат связи должен был укомплектовать их специалистами, а весь остальной личный состав, автотранспорт и другое имущество выделялись Наркоматом обороны. Батальоны зачислялись на все виды довольствия Красной Армии.

Три батальона — это менее чем скромно. Но эффективность их деятельности сразу же оказалась столь высокой и очевидной, что вскоре были созданы такие же батальоны в Ленинграде, затем в других городах. К концу 1941 года Наркомат связи располагал уже «собственным войском» — прибавилось еще 10 батальонов, укомплектованных лучшими специалистами предприятий связи. Более чем наполовину они состояли из инженерно-технического состава.

В дальнейшем количество восстановительных частей и подразделений Наркомата связи намного увеличилось. Расширялась и их задача. Они строили и восстанавливали разрушенные противником узлы и магистральные линии, несли эксплуатационную службу на линиях связи, использовавшихся Генеральным штабом, обслуживали трансляционные и усилительные узлы.

Еще до того как вражеская авиация стала совершать налеты на Москву, 'было завершено строительство запасного узла связи. Надежно защищенный от бомбежек, он во многом дублировал Центральный телеграф, междугородную и городские автоматические телефонные станции. Затем в кратчайший срок была проложена кольцевая линия с вспомогательными узлами — Север, Восток, Юг, Запад. Теперь Московский узел связи практически был неуязвим для вражеской авиации. Это было большим успехом Наркомата связи.

В ночь на 22 июля в разгар совещания руководящих работников наркомата неожиданно была объявлена воздушная тревога — первая в Москве и потому особенно запомнившаяся. Участники совещания спустились в бомбоубежище, оборудованное в подвале здания наркомата, и продолжали работать. Но первый налет вражеской авиации взволновал. Пересыпкин приказал помощнику выяснить обстановку на предприятиях связи Москвы. Уже под утро сообщили, что на территорию Октябрьского передающего радиоцентра упало большое количество зажигательных и несколько фугасных бомб. Загорелось одно [142] из зданий центра. Больше всего на Октябрьском радиоцентре пострадали антенные устройства. Повалилась одна мачта, перепутались провода.

Целый день Иван Терентьевич вместе со своими заместителями и другими ответственными работниками наркомата был занят разработкой дополнительных мероприятий по обеспечению живучести важнейших объектов связи Москвы на случай дальнейших налетов вражеской авиации. Тогда впервые встал вопрос о судьбе московских радиостанций. Вывод их из строя грозил серьезно нарушить радиовещание в стране.

В эти сутки Пересыпкину так и не удалось поспать; накурившись, он отказался от обеда, а когда поздно вечером решил наконец перекусить, позвонили из приемной Сталина. Ему надлежало явиться к Верховному немедленно. В приемной Сталина находился начальник Управления связи Красной Армии генерал-майор войск связи Н. И. Гапич. Пересыпкин хорошо знал его, уважал как высокоэрудированного, опытного организатора армейской связи. Гапич выглядел грустным, подавленным.

— Что случилось? — спросил его Пересыпкин.

— Не знаю, — как-то вяло ответил он. — Наверное, мне сейчас попадет. По телефону это уже было,

Когда они оба оказались в кабинете Сталина, тот строго спросил Гапича:

— Почему у нас так плохо со связью?

Волнуясь, но все же приводя веские доводы, Гапич объяснил сложившуюся обстановку. Однако гневное выражение лица Сталина говорило, что доводы Гапича его не убеждают. Пересыпкину было искренне жаль заслуженного генерала. Дела со связью в войсках действительно обстояли плохо. Но это было следствием общей крайне неблагоприятной обстановки на фронтах, больших людских и материальных потерь, которые несли войска связи. Были и другие причины, не зависевшие от Гапича. Тем не менее Сталин рассудил сурово — отстранил Гапича от должности.

Когда Гапич вышел, Сталин, подойдя почти вплотную к Пересыпкину, объявил, что он назначается заместителем наркома обороны и начальником Управления связи Красной Армии с сохранением за ним поста наркома связи.

«Нет необходимости подробно останавливаться на том, как это меня ошеломило, — писал в своих мемуарах Иван Терентьевич. — Война намного прибавила работы [143] и внесла немало дополнительных трудностей. Как может один человек исполнять две такие высокоответственные должности? Это невозможно было себе представить. Но мне ничего не оставалось, как сказать «слушаюсь» и приняться за порученную работу».

Сталин приказал этой же ночью подготовить приказ об улучшении связи в Красной Армии. Пересыпкин сразу направился в Наркомат обороны. Все руководящие работники Управления связи оказались на месте, но в бомбоубежище — была объявлена воздушная тревога. Среди них Пересыпкин увидел Гапича и подошел к нему.

— После отбоя сдам дела, — хмуро сказал тот.

— Не я вас снял, а мое отношение к вам, Николай Иванович, вы знаете, — мягко ответил Пересыпкин.

— Обидно же. Не хуже меня знаете, каково положение со связью в войсках.

— Дела сдадите позже. Я прошу вас помочь мне.

Пересыпкин рассказал о задании Сталина подготовить проект приказа об улучшении связи в Красной Армии. Глаза Гапича загорелись. Оказалось, что он многое продумал и в Управлении связи есть весьма полезные предложения.

После отбоя Гапич собрал в своем кабинете руководящих работников управления, представил им нового начальника. Затем Пересыпкин с Галичем обсудили наиболее важное, что должно было войти в проект приказа.

Оставшись один, Пересыпкин принялся за работу. Проект приказа «рождался» легко. И до войны, и особенно с ее началом, Пересыпкин многие мероприятия по линии государственной связи согласовывал с Генеральным штабом, часто встречался по делам с Галичем. Да и сам он в недавнем прошлом был военным связистом. И конечно же, прав был Гапич, говоря, что Пересыпкин не хуже его знал положение со связью в войсках. Поэтому то, что излагал Пересыпкин в проекте приказа, было, как говорится, выстрадано им.

Большое внимание Пересыпкин уделил положениям о радиосвязи, ее значении в управлении войсками в подвижных формах боевых действий. Они составили основу проекта приказа. В нем подчеркивалось, что устойчивость управления войсками в первую очередь зависит от того, насколько широко и правильно применяется радиосвязь. В проекте были определены задачи в области проводной связи, в использовании телеграфных аппаратов Бодо. [144]

Специальные положения проекта были посвящены ответственности командиров и штабов за организацию связи. Формулируя их, Пересыпкин досадовал: «Со скамьи училища каждый это знает!» Однако фактов, когда организация связи перекладывалась целиком на связистов, было немало, и Пересыпкин не без оснований видел в этом одну из серьезных причин недостатков в организации связи в войсках.

На следующий день, 23 июля 1941 года, приказ был подписан Сталиным и сразу же передан по телеграфу в штабы фронтов.

Домой удалось вырваться к полуночи. Ужиная, Иван Терентьевич рассказал жене о своих новых должностях.

— За последние годы моя жизнь — сплошь крутые повороты, — посетовал он. — Как только поспевать!

Действительно, окончив в 1937 году командный факультет электротехнической академии Красной Армии и получив звание капитана, Пересыпкин был назначен военным комиссаром научно-исследовательского института связи Красной Армии. Не успел он как следует освоиться на этой работе, как получил новое назначение — военным комиссаром Управления связи Красной Армии. Тогда же ему было присвоено звание полковника.

В феврале 1938 года, будучи по делам у наркома обороны К. Е. Ворошилова, Пересыпкин получил неожиданное предложение — занять пост начальника Управления связи Красной Армии. Ворошилов пригласил начальника Генштаба Б. М. Шапошникова, и тот поддержал его предложение. Пересыпкин был уверен, что не сможет справиться сразу с таким объемом работы. Он так прямо и сказал, но Ворошилов настаивал. Тогда Пересыпкин предложил назначить его заместителем начальника Управления связи, чтобы освоить столь широкие масштабы деятельности.

В конце концов Ворошилов внял доводам Пересыпкина, и через несколько дней он был назначен заместителем начальника Управления связи Красной Армии. Прежде чем приступить к новым обязанностям, Пересыпкин решил взять отпуск и отдохнуть. Уже были приобретены путевка в санаторий и железнодорожный билет, когда Иван Терентьевич неожиданно был вызван в ЦКВКП(б).

В ЦК беседовали долго и о многом: о состоянии войск связи, об их обеспеченности техническими средствами, организации боевой подготовки. Пересыпкин так и не понял [145] причины его вызова и цели беседы. Спрашивать же не стал — решил, что это нескромно. В конце беседы его попросили в отпуск не уезжать и из Москвы не отлучаться. Это вконец озадачило. И как Пересыпкин ни ломал голову, сколько-нибудь убедительного объяснения всему происшедшему найти не мог. Оставалось одно — ждать.

10 мая 1939 года Пересыпкин был вызван в Кремль к Сталину. Дальнейшее лучше передать через рассказ самого Ивана Терентьевича:

«Поздоровавшись и внимательно посмотрев мне в лицо, Сталин неожиданно для меня сказал:

— Мы решили назначить вас народным комиссаром связи. Как вы к этому относитесь?

Трудно передать состояние, в котором я находился в тот момент. Все, что угодно, я ожидал от этой встречи, но только не этого. Волнуясь, я ответил примерно следующее: я не так давно окончил академию и работаю менее двух лет. До поступления в академию командовал всего лишь эскадроном связи дивизии. Я совершенно не знаком с предлагаемой мне работой и не в силах справиться с таким огромным масштабом.

— Не справлюсь с этой должностью, товарищ Сталин, — сказал я, — и потому прошу не назначать меня на этот высокоответственный пост...

— Что касается масштаба работы, который вас пугает, то это ничего. Мы вам поможем.

Я пытался что-то сказать, шел за ним следом, но Сталин снял трубку телефона и, набрав номер, сказал кому-то: «Наркомом связи назначаем Пересыпкина. Завтра опубликовать в печати». Он повернулся ко мне.

— Поезжайте сейчас же в ЦК, там подготовьте предложения о составе коллегии Народного комиссариата связи. Если хотите взять с собой кого-либо из военных, хорошо знающих связь, включайте и их в проект решения».

В ЦК проработали почти всю ночь — подготовили необходимые документы, подробно проинформировали о Наркомате связи, состоянии его работы. Прощаясь, кто-то из работников ЦК сказал:

— В наркомат в форме не ходите. Там привыкли иметь дело с военными более высоких званий.

Сказано было в шутку, а Пересыпкин всерьез обеспокоился. Начав военную службу с самых ранних лет, [146] он никогда не носил гражданской одежды, и у него ее попросту не было.

Вернулся домой поздно. Жена не спала, хоть и привыкла к его вечерней, подчас за полночь, работе. Он рассказал ей о необычном назначении и без какой-либо надежды спросил:

— Штатского у меня ничего нет? Костю; чик какой-нибудь... Впрочем, знаю — нет. Как же быть?

— Эх ты. Связью всей страны собираешься руководить, а тут растерялся. Сейчас я из тебя такого наркома сделаю — заглядение! — ответила жена, которая, впрочем, тоже не сразу догадалась, что нужно сделать.

Она спорола с гимнастерки петлицы, загладила их следы утюгом. Получилась распространенная в то время «наркомовка».

— Ну вот, теперь я и член правительства! — воскликнул довольный нашедшимся выходом Иван Терентьевич. — А костюм все же приобрести надо.

— Приобретем. Только не представляю тебя штатским. — Я тоже. Нужно как-то отметить это дело.

— От первомайских праздников осталось шампанское.

Выпили по бокалу шампанского, поговорили, дождались утренних газет. На последней полосе «Правды» в разделе «Хроника» было напечатано: «Президиум Верховного Совета Союза ССР назначил т. Пересыпкина И. Т. народным комиссаром связи СССР».

Крутым оказался поворот. Теперь вот опять.

Взволнованный происшедшим, Иван Терентьевич уснул не сразу и спал недолго. Когда проснулся, было раннее утро. Он вызвал машину.

— В наркомат? — спросил водитель.

— В другой. В Наркомат обороны.

Так отныне и повелось: то в один наркомат, то в другой. Впрочем, чаще в «другой» — в Наркомат обороны.

По представлению Пересыпкина было принято решение о создании вместо управления более мощного аппарата — Главного управления связи Красной Армии. В начале августа Иван Терентьевич доложил проект положения о новом главке начальнику Генерального штаба Б. М. Шапошникову.

Внося поправки и дополнения, Шапошников подробно мотивировал их. Он продолжал говорить и после того, как завизировал проект. Теперь речь уже шла о роли [147] связи в современной войне. Пересыпкин с удовлетворением отмечал, что его взгляды совпадают с тем, что говорил Шапошников. Но тот шел дальше — увязывал задачи связи с высшими ступенями военного искусства, со стратегией войны в целом. А это было для Пересыпкина во многом откровением. Вопросы стратегии в электротехнической академии с такой глубиной не изучались. К тому же Шапошников связывал свои рассуждения с конкретными условиями шедшей войны. «С таким рядом работать, что в академии Генштаба учиться», — думал Пересыпкин. Он чувствовал, что обычно вежливый, но не очень-то многословный Шапошников избрал такую тактичную форму, чтобы именно поучить его — помочь ему освоить то, без чего невозможно эффективно, творчески организовывать связь в войсках в тех масштабах, в каких предстояло это делать ему, Пересыпкину.

Свои рассуждения Шапошников закончил неожиданным вопросом:

— Вы завидно молоды. Сколько вам лет?

— Тридцать семь, — ответил Пересыпкин, почему-то смутившись.

— Это же замечательно, голубчик вы мой! Сколько же вы еще сделать-то сможете!.. А ноша на ваши плечи легла тяжелейшая. Вся связь страны теперь в ваших руках. Впрочем, в этом есть свои резоны. И то, что вы замнаркома обороны, тоже резонно: с командиров любого ранга за организацию связи спросить можете.

Шапошников подробно разобрал суть резонов и опять же неожиданно спросил:

— А почему вы не в форме?

Пересыпкин рассказал, как в свое время спорол петлицы с гимнастерки, чтобы явиться в Наркомат связи.

— И у вас прежнее звание?

— Да, я полковник.

— Нонсенс! Невероятнейший нонсенс! Замнаркома обороны, начальник связи Вооруженных Сил — и полковник! Ну ничего, голубчик вы мой, когда-нибудь это будет казаться вам забавным эпизодом в вашей биографии.

Прощаясь, Шапошников сказал:

— Двери в Генштаб для вас всегда открыты. Заходите чаще. Это не только пожелание. Связь — кровное дело Генштаба.

С Шапошниковым в дальнейшем Пересыпкин встречался часто и всегда уходил от него обогащенным. Выдающийся [148] теоретик и практик военного дела, Борис Михайлович умел репликой, двумя-тремя фразами дать глубокое обоснование тому или иному мероприятию, показать его место и назначение в цепи происходящих событий.

После беседы с Шапошниковым Пересыпкин уже не повторял себе то, что подумал у Сталина: «Как может один человек исполнять две такие высокоответственные должности!» В его мемуарах можно прочитать:

«...объединение и централизация руководства военной и гражданской связью было подсказано самой жизнью. Во время войны пришлось решать многие сложные задачи бесперебойной связи как на фронте, так и в тылу, нужно было ликвидировать пресловутые ведомственные барьеры, мобилизовать все имевшиеся в стране силы и материально-технические ресурсы связи, которых, к слову говоря, было не так уж много».

И далее:

«Многие задания правительства и Верховного Главнокомандования носили сверхсрочный характер. Как правило, их можно было осуществлять только совместными усилиями частей связи Красной Армии и предприятий Народного комиссариата связи».

5 августа Главное управление связи Красной Армии (ГУСКА) было сформировано. На него было возложено руководство всей деятельностью войск связи, снабжение их специальным имуществом, подготовка и пополнение частей командными кадрами, организация связи Ставки Верховного Главнокомандования. Последняя задача осуществлялась при активном участии Наркомата связи.

Состояние войск связи в это время было крайне тяжелым. Они понесли большие потери. Призванные же из запаса воины, в том числе и командиры, не обладали достаточными знаниями и опытом. Формировались новые части связи, а они в основном состояли из призывников.

Довольно распространенным явлением на фронте в начале войны была радиобоязнь. Многие командиры, особенно общевойсковые, недооценивали радиосвязь, отдавали явное предпочтение телефону. Большинство из них попросту боялось пользоваться радиосвязью, считая, что противник может подслушать радиопереговоры или запеленговать рации и определить место нахождения пунктов управления войсками. Были случаи, когда радиостанции располагались вдали от штабов, что само по себе затрудняло пользование ими, да и, чего греха таить, в этих случаях вообще старались не пользоваться рациями. Отдельные [149] командиры даже запрещали автомобильным радиостанциям находиться в общих колоннах при передвижении штабов.

Преодолению этих недостатков положил начало приказ наркома обороны «Об улучшении связи в Красной Армии». Пересыпкин строго следил за его выполнением, требовал этого и от начальников связи фронтов и армий.

Чрезвычайно трудной задачей явилось обеспечение действующих и формируемых соединений средствами связи. Большинство предприятий, производивших радиостанции, телеграфные и телефонные аппараты, полевой кабель, эвакуировались. Пересыпкин с работниками ГУСКА считал, пересчитывал — итог оказался удручающим: по существовавшим табельным нормам можно было обеспечить средствами связи лишь около пятой части потребности войск. Оставалось одно — резко сократить нормы.

— Да, тяжелейшее время переживаем, — вздохнул Шапошников, когда Пересыпкин доложил ему сложившееся положение и проект сокращенных норм отпуска войскам средств связи. — Снаряды чуть ли не поштучно считаем. Теперь вот связь... Что ж, иного выхода нет. Придется вводить «голодный паек».

«Паек» действительно был весьма скудным — в 3-5 раз меньше, чем предусматривалось табелями. Так, стрелковой дивизии вместо положенных по табелю 327 телефонных аппаратов отпускалось 100, вместо 54 телефонных коммутаторов — 4, вместо 1556 километров полевого кабеля — 300 километров, в том числе 150 километров голого эмалированного провода, пригодного для одноразового использования. Резко был сокращен отпуск радиоимущества: вместо положенных стрелковой дивизии по табелю 63 радиостанций отпускалось 10-12.

Это была вынужденная мера. Она позволяла, хоть и в крайне недостаточной мере, все же обеспечивать войска средствами связи, равномерно, но с учетом специфики распределять их по частям и соединениям. Но новые нормы также не всегда соблюдались. И Пересыпкин, что говорится, под метлу забирал средства связи в тыловых частях и военно-учебных заведениях, на предприятиях Наркомата связи, оставляя там самое необходимое. На местах был организован сбор неисправного имущества связи, различных деталей. Все это приводилось в порядок и направлялось на фронт.

Широкая работа по сбережению имущества была развернута в армии и на флоте. ГУСКА подготовил материалы [150] для Главного политического управления, которое разослало в войска «Памятку красноармейцу-связисту». Она требовала от каждого связиста беречь как зеницу ока технику, всегда держать аппаратуру в полной боевой готовности, добиваться, чтобы ни на секунду не выходили из строя линии связи.

Обеспечение войск имуществом связи еще длительное время было делом очень трудным. «Я считаю эту проблему, — писал после войны Пересыпкин, — одной из наиболее трудных проблем, которые пришлось решать войскам связи в годы Великой Отечественной войны».

Из множества задач, которые в первые месяцы войны приходилось одновременно решать Пересыпкину, трудно было выделить главную. Но всегда в центре его внимания была связь Ставки Верховного Главнокомандования, Генштаба, штабов видов Вооруженных Сил с фронтами и флотами.

Прежде всего нужно было обеспечить абсолютно надежную связь между высшими штабами военного руководства. Для решения этой задачи особняк в Кремле, где работал Сталин, узлы связи Генштаба в здании Наркомата обороны и на станции метро «Кировская», штабы ВВС и ПВО страны, главный штаб ВМФ и Центральный телеграф были связаны мощными соединительными кабельными линиями. Связь между высшими органами военного руководства практически приобрела абсолютную надежность. Кроме того, соединительные линии давали возможность в случае необходимости маневрировать телеграфными и телефонными каналами в интересах того или иного штаба.

Гораздо труднее было обеспечить бесперебойность связи высших органов военного руководства с фронтами. Уже действовал запасной узел связи, в боевой готовности было кольцо связи вокруг Москвы. Но война есть война — всякое могло случиться. Поэтому Пересыпкин стремился максимально перестраховать связь Ставки с фронтами. В августе по его указанию Наркомат связи оборудовал подвижной запасной узел в железнодорожном поезде. Он был оснащен лучшей аппаратурой и укомплектован высококвалифицированными специалистами. В случае необходимости с помощью этого поезда можно было иметь радио- и телеграфную связь со штабами фронтов. Несколько позже был смонтирован мощный узел связи на автомашинах. Непосредственно Ставке он не потребовался, [151] но успешно использовался ее представителями, выезжавшими на фронт.

Словом, сделано было все возможное и необходимое, чтобы Ставка, Генштаб, штабы видов Вооруженных Сил могли беспрепятственно связываться с фронтами и флотами. Иначе дело обстояло на другом конце этой связи — в штабах фронтов. Слабым звеном здесь была связь: штаб фронта — штаб армии. Она нередко прерывалась, и штабы фронтов не могли своевременно дать нужную информацию Генштабу. Бывало и так: необходимы срочные переговоры с командующим войсками фронта, а он выехал в какую-нибудь подчиненную армию.

Но это была одна сторона дела. Другая состояла в том, что сама схема связи: Генштаб — штаб фронта — штаб армии — не удовлетворяла потребностей руководства боевыми действиями со стороны Ставки. Нередко возникала необходимость непосредственных переговоров Генштаба со штабами армий.

Этот вопрос не раз затрагивался на совещаниях у Шапошникова, и однажды Пересыпкин пришел к нему с предложением: установить непосредственную связь Генштаба со штабами армий.

— А аппаратура? Вы же докладывали, что аппаратов Бодо не хватает.

— Занял сам у себя — начальник ГУСКА у наркома связи.

— С собой вы, полагаю, поладите, — улыбнулся Шапошников. — А идея превосходна. Готовьте представление.

«Самому с собой поладить» Пересыпкину было совсем не легко. Наркомат связи немало потрудился, чтобы без существенного ущерба для дела выделить необходимое количество аппаратов Бодо.

6 сентября по представлению Пересыпкина был издан приказ Ставки Верховного Главнокомандования «Об установлении непосредственной связи ГУСКА со штабами армий». Но это был лишь первый шаг в осуществлении принципа организации связи в войсках, названного впоследствии «связью на ступень ниже». В дальнейшем по мере увеличения средств связи этот принцип распространялся все шире — вплоть до дивизий и отдельных полков.

Впрочем, в дальнейшем было много нового, в том числе и в организации связи в высшем звене военного руководства. В частности, основным средством связи [152] Ставки с командующими войсками фронтов и армий стала высокочастотная телефонная связь — ВЧ-связь.

Маршал Советского Союза И. С. Конев писал после войны:

«Надо вообще сказать, что эта связь ВЧ, как говорится, нам была богом послана. Она так выручала нас, была настолько устойчива в самых сложных условиях, что надо воздать должное и нашей технике, и нашим связистам, специально обеспечивавшим эту связь ВЧ и в любой обстановке буквально по пятам сопровождавшим при передвижениях всех, кому было положено пользоваться этой связью».

Но то было потом. Тогда же, в грозном 1941 году, основным средством связи Ставки со штабами фронтов и армий был телеграф с использованием аппаратов Бодо. Громоздкие, сложные в эксплуатации, эти аппараты доставляли немало хлопот при перемещениях штабов. Однако Сталин категорически требовал, чтобы для прямых переговоров в высшем звене военного руководства использовались главным образом телеграфные аппараты Бодо.

Иван Терентьевич писал по этому поводу:

«И. В. Сталин очень верил в аппарат Бодо и в невозможность перехвата его работы. Возможно, кто-то из специалистов убедил его в этом. Работу буквопечатающих аппаратов Бодо перехватывать было значительно труднее, чем простейших аппаратов Морзе, но возможно. Это было доказано еще в период первой мировой войны, во время специальной проверки, которая была организована русским морским генеральным штабом».

Были случаи, когда категорическое требование пользоваться только аппаратом Бодо приносило большие хлопоты связистам. Один из них на всю жизнь запомнился Пересыпкину.

Произошло это в начале октября. Ночью на узел связи Генштаба пришел Шапошников и попросил связать его с Г. К. Жуковым, находившимся в Ленинграде. Все довоенные линии связи к городу были уже перекрыты противником. С большим трудом связисты проложили через Ладожское озеро телефонные кабели, но они быстро промокали и выходили из строя. Тем не менее связь по аппаратам Морзе проходила, а как только связисты переключались на аппараты Бодо, для которых требовался более сильный ток, она прекращалась. Так длилось несколько часов. Несмотря на шум работавших аппаратов, Шапошников уснул. Через несколько часов позвонил Сталин и, узнав, что разговор с Ленинградом еще не состоялся, [153] отругал Пересыпкина и пригрозил привлечь его к строгой ответственности, если Шапошников не свяжется с Жуковым.

Наконец разговор состоялся. Занял он не более двух-трех минут. Но какого нервного напряжения он стоил связистам и Пересыпкину! Да и обидно было: содержание и продолжительность разговора были такими, что его свободно, не опасаясь перехвата, можно было передать по радио. Однако, уходя, Шапошников сказал Пересыпкину, что Сталин предупредил его, чтобы переговоры состоялись только по Бодо.

Под впечатлением разговора со Сталиным остаток ночи Пересыпкин провел без сна. Утром позвонил Сталин и спокойным голосом спросил:

— Вам сегодня попало?

— Так точно.

-Вам кто-то мешает. Разберитесь.

Никто Пересыпкину, разумеется, не мешал. Но гнев Сталина был понятен: связь с Ленинградом должна быть устойчивой. Пересыпкин поручил ленинградским связистам — войсковым и гражданским — найти специальный подводный кабель. Именно «найти», так как в учтенном имуществе его не было. В Ленинграде до войны такой кабель производился и не мог быть весь израсходован. Действительно, в конце концов связисты нашли необходимое количество подводного кабеля в торговом порту.

Потребовался бы специальный рассказ, чтобы описать, как и в каких невероятно тяжелых условиях готовился и транспортировался кабель, как 29 октября при шторме в 8-9 баллов и непрерывных налетах вражеской авиации за 8 часов он был проложен по дну Ладожского озера. Длина его составила 40 километров. Вскоре на обоих концах кабеля — на западном и восточном берегах Ладоги вступили в строй мощные узлы связи. Надежность связи Ставки со штабами Ленинградского фронта и Краснознаменного Балтийского флота многократно повысилась.

Дела военные перемежались с делами гражданскими. Систематические налеты авиации противника поставили под угрозу разрушения радиовещательные станции Москвы. Кроме того, вражеские летчики могли использовать работу длинноволновых станций в качестве радиомаяков. В связи с этим по представлению Пересыпкина правительство приняло решение об эвакуации всех мощных московских радиовещательных станций, В исключительно [154] короткие сроки они были смонтированы и введены в действие в тыловых районах.

Радиовещание в Москве было переведено на короткие и средние волны, а в ночное время только на короткие. Но коротковолновых передатчиков не хватало. И тут впервые послужил москвичам еще неизвестный им телевизор. Накануне войны в Москве был сооружен телевизионный центр, имевший около двухсот небольших приемников. По ночам и во время налетов вражеской авиации программа Центрального радиовещания передавалась в эфир ультракоротковолновым передатчиком телецентра, а принималась установленными на узлах радиотрансляционной сети телевизионными приемниками. Качество передач не ухудшилось, а возможность использования противником работы московских радиостанций для наведения своих самолетов полностью исключалась.

На все же это не решало проблемы — в Москве действовало около 630 тысяч радиоточек. Тогда было решено организовать трансляцию передач Центрального радио через эвакуированные радиостанции. И когда известные всей стране станции имени Коминтерна, имени ВЦСПС, РВ-96 начинали свои передачи словами «Внимание, говорит Москва...», то это вполне соответствовало действительности. Дело в том, что программы Центрального радиовещания из Москвы передавались по проводам междугородной телефонной связи на эвакуированные радиостанции и оттуда шли в эфир. В Москве их принимали радиоприемники и передавали в трансляционную сеть. Москвичи даже не подозревали, что ежедневные передачи Центрального радио проходили такой сложный путь.

Между тем обстановка под Москвой становилась все более напряженной. В начале октября Пересыпкин побывал в войсках Западного фронта. От здания Центрального телеграфа на улице Горького до района Перхушково, где располагался штаб фронта, машина домчала его за 45 минут.

— Так близко! — почему-то шепотом отметил шофер.

Не по себе было и Пересыпкину: одно дело знать, что враг у ворот столицы, и другое — так вот непосредственно ощутить это.

Организацией связи на Западном фронте Пересыпкин в целом был удовлетворен. Возглавлял ее однокашник Ивана Терентьевича по академии, опытный и волевой генерал Н. Д. Псурцев. Он сумел на базе того минимума средств связи, которым располагал фронт, создать довольно [155] мобильную и устойчивую систему управления войсками.

Псурцев привел примеры изумительной находчивости связистов, которые, как он выразился, «каждый кусок проволоки к делу пристраивают». Понравилось Пересыпкину и отношение командиров и штабов некоторых соединений к связи. Однако в ответ на похвалу Псурцев сказал:

— Не везде так. Приходится и суровые меры принимать. Иной командир жалуется: нет связи. А у него целехонькая рация. Ему же подавай только проводную связь. Живуча эта радиобоязнь! Бывает и так: все рассчитают — потребное количество войск, боеприпасов, транспорта, а связистам два слова: «Обеспечить связь!» На такие случаи Жуков крут. И я не из ласковых. Пробьемся, как говорят бойцы.

То, что увидел Пересыпкин на Западном фронте и услышал от Псурцева, лишь подтвердило доклады с других фронтов. Положение со связью в войсках улучшалось. Слабым звеном продолжала оставаться радиосвязь. Но что-нибудь новое, эффективное для ускорения наметившегося перелома Пересыпкин пока сделать не мог. Не хватало главного — средств связи. Оставалось одно — настойчивее добиваться безусловного выполнения командирами и штабами приказа «Об улучшении связи в Красной Армии».

На обратном пути, взволнованный столь ощутимой близостью фронта, Иван Терентьевич по-особому смотрел на построенные москвичами баррикады, противотанковые заграждения и доты, заложенные мешками с песком витрины магазинов. Сознанием его с еще большей остротой овладела тревожившая за последние недели мысль: фронт может подойти вплотную к важнейшим объектам связи. Как быть со связью Ставки в таком вполне вероятном случае?

По указанию Пересыпкина Наркомат связи и ГУСКА оборудовали несколько узлов восточнее Волги. Но нужен был стационарный, отвечающий всем требованиям войны узел. Для его сооружения требовалось согласие Верховного Главнокомандующего. И Пересыпкин мучился: как вообще воспримет Сталин само такое предложение? Но медлить было нельзя, и Пересыпкин отважился. Добившись приема у Сталина, он без каких-либо предисловий сразу сказал:

— Прибыл для доклада о запасном узле связи. [156]

Вопреки ожиданиям Сталин, как о само собой разумеющемся, спросил:

— Где вы предполагаете его расположить?

Он отверг несколько предложений Пересыпкина и, долго рассматривая разложенную на столе карту, наконец показал пальцем небольшой населенный пункт:

— Давайте здесь.

Пересыпкин ужаснулся: указанное Сталином место находилось вдали от магистральных линий связи. Предстояли большие работы, чтобы соединить будущий узел с этими линиями.

Возвратившись к себе, Пересыпкин сразу же принялся за дело. По телефону он перехватил в пути эвакуированные на восток два поезда связи, смонтированные военными и гражданскими связистами, и направил их в район будущей стройки, дал указание в спешном порядке отгрузить туда же из Москвы и соседних областей телеграфно-телефонное оборудование, радиостанции, монтажные и линейные материалы, о выделении для строительно-монтажных работ ремонтно-восстановительных подразделений.

Руководителем сооружения узла решено было назначить заместителя наркома связи Г. А. Омельченко. Однако вечером Пересыпкину позвонил Сталин и приказал лично возглавить строительство. И хотя Иван Терентьевич несколько часов назад сам докладывал Сталину о необходимости сооружения запасного узла связи, приказ неприятным холодком отозвался на сердце: «Неужели так плохо обстоят дела?»

Работы велись круглосуточно, с невероятным напряжением сил, и уже через пять суток Пересыпкин доложил прибывшему на место Шапошникову, что запасной узел связи Ставки, получивший позывной «Виктория», что значит «победа», в основном смонтирован. После войны Маршал Советского Союза А. М. Василевский отмечал, что для этого в обычное фронтовое (опять же фронтовое!) время потребовалось бы не меньше пятнадцати-двадцати суток. «На связистов, в том числе и на самого И. Т. Пересыпкина, — писал А. М. Василевский, — налагалась величайшая ответственность за судьбу управления страной и Вооруженными Силами в самый критический момент истории. Во имя этой задачи нельзя было жалеть ни себя, ни других. Так и поступали связисты».

В начале ноября состоялось решение о проведении в Москве традиционного торжественного собрания, посвященного [157] 24-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции, и выступлении на нем Сталина. Наркомату связи было поручено радиофицировать вестибюль станции метро «Маяковская», где должно было состояться заседание, и организовать его трансляцию всеми радиостанциями страны.

После окончания монтажных работ была проведена проба: из установленных на станции громкоговорителей послышались свист, гул, голос диктора едва различался. Пересыпкин приказал остановить пробу и оборудовать все так, как должно быть во время торжественного собрания. Установили трибуну с микрофонами, кресла, в которых разместили солдат, вдоль платформ поставили вагоны.

Дальнейшая отладка звучания, теперь уже в условиях, приближенных к действительным, также не сразу удалась. Наконец хрипы, свист и гул в репродукторах были устранены.

Вечером 6 ноября выступление Сталина на торжественном совещании и праздничный концерт слушала вся страна — фронт и тыл. А утром 7 ноября Москва транслировала передачу о традиционном военном параде на Красной площади и речь Сталина на нем.

После парада Пересыпкин почувствовал себя настолько расслабленным, что, как ни противился, уснул прямо в кресле за рабочим столом. Позже он признался близким друзьям:

— Шестого и седьмого я жил на одних нервах. Все думал: вдруг сбой какой-нибудь, что-то откажет.

Впрочем, в то время Пересыпкин вообще работал, что говорится, на втором дыхании. Советские войска вели ожесточенные оборонительные бои. Враг еще остервенело наседал. А Ставка развернула подготовку к широкому контрнаступлению под Москвой. Перед связью встали неимоверно сложные задачи. Позже Пересыпкин сформулировал их в одной скупой фразе: «Нельзя не отметить, что подготовка контрнаступления в отношении связи проходила в сложной обстановке, при ограниченных средствах связи и в труднейших условиях суровой зимы».

Ну а если раскрыть эту фразу? Как, например, применительно к связи понять слова «в трудных условиях суровой зимы»? Это вовсе не значит, что связистам было нелегко работать при лютых морозах, что, впрочем, тоже нельзя сбрасывать со счета. «Холодно» было и технике: из-за сильных холодов рвались провода постоянной [158] телефонной связи отказывали в работе микрофонные капсулы, замерзали элементы телефонных аппаратов. А снежные заносы? Машины с радиостанциями и имуществом связи нередко буксовали или вообще не могли продвигаться по глубокой снежной целине.

Много трудностей таилось и за словами «в сложной обстановке». Ведь нужно было одновременно поддерживать связь с войсками, сражавшимися на фронте, где обстановка непрерывно менялась, с войсками, производившими перегруппировки, и прибывавшими в исходные районы резервами Ставки, наконец, готовить связь для ее бесперебойной работы в предстоящем контрнаступлении.

Слова «при ограниченных средствах связи», как говорится, в комментариях не нуждаются: даже «голодный паек» в обеспечении войск средствами связи не всегда соблюдался.

Все это рождало ежедневно множество сложнейших проблем, разрешение которых так или иначе производилось с участием Пересыпкина, требовало от него огромного напряжения.

На первом плане, разумеется, было обеспечение мобильности связи Ставки со штабами фронтов и армий. Пересыпкин установил строгий контроль за работами по выполнению приказа об установлении прямой связи Генштаба со штабом армий и вскоре с удовлетворением мог отметить, что в высшем звене руководства войсками принцип «связь на ступень ниже» реализован. Для предстоящих наступательных действий это было очень важно.

Улучшалось дело со связью и в войсках. Выезжая в короткие командировки на Западный фронт, Пересыпкин подчас с изумлением отмечал то, что потом он называл «уметь создавать устойчивую связь при ограниченных средствах». И каждый раз он испытывал нечто вроде укора совести — будто от него зависела такая низкая обеспеченность войск средствами связи. Но это были подспудные ощущения. Реально же Пересыпкина беспокоило другое: в условиях контрнаступления связь в войсках должна быть еще более мобильной и устойчивой. Он еще раз внимательно изучил возможности государственных линий связи Подмосковья. Все линии Наркомата связи давно уже обслуживали нужды войск. Но были другие линии самой различной ведомственной принадлежности: Наркомата путей сообщения, Аэрофлота, Речфлота и даже метрополитена. «Нужен один хозяин», — подытожил [159] свои раздумья Пересыпкин. 15 октября по его представлению был издан совместный приказ Наркомата обороны и Наркомата связи о назначении специального уполномоченного, которому подчинялись все линии гражданской связи Подмосковья. Он был ответствен за немедленное выделение каналов связи для нужд военного командования.

В результате сражавшиеся под Москвой войска получили весьма солидную базу для организации разветвленной связи на всех уровнях. Особенно эффективно использовал это нововведение начальник связи Западного фронта Псурцев. После войны Маршал Советского Союза Г. К. Жуков писал: «Близость столицы, использование всех линий правительственной и гражданской сети связи позволило нам благодаря неутомимости начальника связи фронта Н. Д. Псурцева и его подчиненных иметь надежную связь со Ставкой, Генеральным штабом и всеми входившими во фронт армиями. При необходимости штаб или командный пункт фронта мог непосредственно связаться с той или иной дивизией».

Г У СКА и Наркомат связи, штабы фронтов и армий разработали и многие другие меры, которые в совокупности должны были обеспечить непрерывность связи войск в предстоящем наступлении. Конечно, меры эти могли бы быть совсем иными, более эффективными: все ограничивал острый недостаток средств связи. «Дыры латаем!» — досадовал Пересыпкин. Но в то тяжелое время «латать дыры» было тоже искусством — подчас нудным, выматывающим силы и нервы, но крайне необходимым делом.

В начале декабря Пересыпкину позвонил Сталин и приказал срочно выехать в штаб 1-й ударной армии для оказания ей помощи в организации связи. Запасного аппарата Бодо не было. Пришлось снять аппарат с источниками питания с действующей линии на Центральном телеграфе. Для его обслуживания выехала на фронт группа девушек из дежурной смены.

Связь с Генштабом была установлена почти сразу. Труднее оказалось связать штаб армии с ее соединениями. Связисты работали быстро, но Пересыпкин торопил их. Он знал то, чего они не знали: через день 1-я ударная армия опрокинула противостоящего противника и начала наступление на запад.

В контрнаступление перешли войска Западного, Калининского и Юго-Западного фронтов. И вскоре Центральное [160] радио передало сообщение Совинформбюро о первом крупном поражении вермахта — о разгроме немецко-фашистских войск под Москвой.

А наступление продолжалось. Положение со связью повсеместно было крайне напряженным, в том числе и в высшем звене руководства войсками. Штабы фронтов, армий перемещались на запад. Продление к ним новых и ремонт поврежденных линий связи из-за ограниченного запаса проводов и другого имущества было делом сложным. К тому же, отступая, противник минировал линии связи и подходы к ним. Пришлось и в войсках связи завести своих минеров: в каждой занятой ремонтом роте выделить по нескольку бойцов и обучить их обнаружению и обезвреживанию мин. Противник подвергал авиационным бомбежкам известные ему линии связи. В ряде случаев из-за этого приходилось прокладывать новые линии в других местах. Трудности эти были предусмотрены, и связисты в меру возможностей к ним подготовились. Но вдруг произошло непредвиденное — резкое усиление мороза вызвало массовый разрыв проводов. А это грозило повсеместными перерывами телеграфной и телефонной связи, в первую очередь связи Ставки со штабами фронтов и армий — здесь связь была только проводной.

ГУСКА, фронтовое и армейское командование сосредоточили на строительстве новых и ремонте поврежденных линий огромные силы: части фронтовых и армейских связистов, военно-восстановительные батальоны и подразделения, рабочие колонны, бригады работников линейно-технических служб Наркомата связи. И линии проводной связи в большинстве случаев не отставали от наступавших войск.

Положение было выправлено, но Пересыпкин был озабочен: возможны ведь и другие непредвиденные обстоятельства. И вообще нужен был такой порядок восстановления и эксплуатации линий проводной связи, чтобы она функционировала при любых обстоятельствах. Происшедший вскоре случай подтолкнул Пересыпкина к принятию важного решения в области обслуживания проводной связи. На пять суток задержался ввод в эксплуатацию постоянной линии Солнечногорск — Клин. Причина оказалась простой: начальник связи Западного фронта и начальник областного управления связи, понадеявшись друг на друга, не организовали своевременное восстановление этой важной магистрали. [161]

Пересыпкин, не без оснований, винил в происшедшем самого себя. А свои ошибки он переживал тяжело. «Нечетко определил функции! Не разграничил ответственность!» — многое он наговорил себе мысленно в то время. Успокоившись, он вызвал необходимых работников ГУСКА, изложил им свои соображения и приказал срочно оформить их в виде директивы главка.

27 декабря, занятый редактированием проекта директивы и различными срочными телефонными разговорами, Пересыпкин не сразу уловил веселую нотку в голосе позвонившего ему управляющего делами СНК Я. Е. Чадаева:

— Чем заняты, Иван Терентьевич?

— Да вот верчусь, как грешник на вертеле.

— Остановитесь на минутку. Верховный велел передать. Запишите: постановление СНК СССР от двадцать седьмого декабря сорок первого года.

— Записал.

— Так вот этим постановлением вам присвоено звание генерал-лейтенанта войск связи. Поздравляю.

— Спасибо.

— Не слышу энтузиазма.

— Рад, конечно, — рассмеялся Пересыпкин. — Только, признаться, я разноса ждал.

Приятно возбужденный, Пересыпкин еще раз перечитал директиву и подписал ее. В этот же день она была передана по телеграфу в штабы фронтов и армий, в соответствующие учреждения Наркомата связи.

В директиве четко определялась ответственность каждой инстанции связи — военной и общегосударственной — за состояние телеграфных и телефонных линий на всем их протяжении: от передовой до Генштаба. Впоследствии Пересыпкин писал, что эта директива «являлась основным руководящим документом о порядке восстановления и эксплуатационного обслуживания постоянных линий в течение всей Великой Отечественной войны».

В ходе первого общего наступления Красной Армии гораздо эффективнее стала использоваться радиосвязь, широкое применение получили и подвижные средства: донесения и распоряжения доставлялись с помощью пеших и конных посыльных, лыжников, мотоциклистов, на автомашинах и самолетах связи.

Пересыпкин неоднократно выезжал на фронт и возвращался с противоречивыми чувствами. Его восхищало мастерство организации связи некоторыми штабами, героизм [162] воинов-связистов. Вызывало удовлетворение и то, что в целом все же обеспечивалась непрерывность управления наступавшими войсками. В то же время он острее чувствовал необходимость реальной помощи фронтовым связистам. Слова Псурцева о связистах, которые «каждый кусок проволоки к делу пристраивают», он запомнил надолго. Однако промышленность пока еще мало что могла дать. И Пересыпкин все чаще мысленно возвращался к возникшей у него однажды, как он выразился, «задумке». После разгрома фашистских войск под Москвой эта «задумка» казалась ему весьма реальной.

Чаще всего своими мыслями Пересыпкин делился с Василевским, который, став заместителем начальника Генштаба, детально занимался вопросами связи. И на этот раз Пересыпкин пришел со своей «задумкой» к Василевскому. Суть ее состояла в том, чтобы на базе корпусов эвакуированного предприятия создать «собственный», то есть Наркомата обороны, завод по производству средств связи. По расчетам, произведенным работниками ГУСКА, такой завод стал бы давать продукцию быстрее, чем заводы, которые были переправлены в тыл страны и пока еще монтировались там.

— Все, что можно было взять в Наркомате связи, я взял. Он тоже на «голодном пайке», — обосновал свое предложение Пересыпкин.

— Что требуется от Генштаба? — спросил Василевский, убежденный доводами Пересыпкина.

— Обращение в ГКО.

— Готовьте документы. Поддержим.

21 января 1942 года постановление ГКО состоялось. ГУСКА проявило исключительную находчивость и оперативность: организовало воздушный мост Москва — Ленинград. Из блокадного города были вывезены специалисты завода «Красная заря», их семьи и станочное оборудование. Все эти крайне истощенные люди смогли приступить к работе только после того, как их подлечили в военных госпиталях. Часть специалистов была отозвана с фронта.

Вскоре был пущен и второй завод, производивший радиоаппаратуру. Пересыпкин считал себя «шефом» этих заводов и часто бывал там, обычно по ночам. На радиозаводе в основном работали подростки. У многих станков были установлены подставки для низкорослых ребят и девчат. «Нельзя было смотреть без слез на все это, — писал Иван Терентьевич. — Но ни на какую жалость [163] нельзя было и намекать. Почувствовав жалость, ребята приняли бы это за оскорбление. Они, эти маленькие труженики, гордились тем, что работают на заводе, изготавливающем радиостанции для Красной Армии, дорожили честью рабочего».

Оба завода вполне оправдали надежды Пересыпкина. Они начали выпускать продукцию раньше эвакуированных предприятий и в довольно большом количестве. Первый завод за 1942 год выпустил 130 тысяч телефонных аппаратов, более 200 коммутаторов и 20 весьма сложных в изготовлении аппаратов Бодо, второй — более 20 тысяч переносных радиостанций.

Поездки Пересыпкина и работников ГУСКА на фронт давали очень многое для улучшения организации связи на местах, позволяли выявлять положительный опыт и отрицательные явления. Еще в период битвы под Москвой Пересыпкин решил расширить этот опыт, организовать более широкое изучение практической деятельности начальников и частей связи в боевой обстановке. По его указанию было создано несколько групп из работников ГУСКА, Военной электротехнической академии, военных училищ и Научно-исследовательского института связи Красной Армии. Группами был собран богатейший материал. Он был изучен, глубоко проанализирован и в виде инструкций и директив распространен в войсках. Кроме того, ГУСКА разработало и направило в войска и в военно-учебные заведения обобщающий труд об опыте войск связи за первые девять месяцев войны. Эта практика была сохранена и расширена в последующем, в том числе изучались сильные и слабые стороны техники связи, что способствовало непрерывному улучшению ее, созданию новых технических устройств.

При анализе опыта организации связи на фронте Пересыпкин большое внимание уделял изучению причин отрицательных явлений. Наиболее типичными из них продолжали оставаться недостаточное внимание некоторых командиров и их штабов к организации связи и радиобоязнь. Правда, приказ «Об улучшении связи в Красной Армии» делал свое дело. Его выполнение строго контролировалось. И не только ГУСКА и начальниками связи фронтов и армий. Большое внимание организации связи уделяли Генштаб, штабы фронтов и армий. Командиров, которые перекладывали организацию связи на одних связистов, стало значительно меньше.

Гораздо сложнее обстояло дело с преодолением радиобоязни. [164] Начальники связи всех степеней продолжали с тревогой докладывать Пересыпкину о фактах пренебрежения радиосвязью, приводили примеры того, как это пагубно сказывается на управлении войсками. Работники же ГУСКА сталкивались со скрытыми проявлениями недооценки радиосвязи: некоторые командиры пользовались ею в редких случаях, подчас под нажимом сверху.

Недооценку радиосвязи и переоценку проводной связи Пересыпкин в своих послевоенных научных трудах называл «детской болезнью» первого периода войны. Правда, этой «болезнью» не страдали ВВС, ВМФ и бронетанковые войска. Там радиосвязь с самого начала была главным и весьма эффективным средством управления войсками.

Некоторые основания «бояться» радиосвязи, конечно, были. Штабы противника в течение всей войны вели активную радиоразведку. Но это не значило, что следовало сужать сферу радиосвязи. Да это было и невозможно. Напротив, в условиях маневренной войны радиосвязь становилась важнейшим средством управления войсками, особенно в наступательных операциях. Поэтому нужно было не только преодолеть радиобоязнь, но и привить в войсках любовь к радиосвязи.

Пересыпкин, разумеется, понимал, что одними приказами и инструкциями этого не достичь. К тому же радиоразведка противника была в то время довольно грозным врагом. И это оказывало определенное влияние на некоторых командиров, в том числе и на недостаточно опытных командиров-связистов, призванных из запаса. Словом, преодоление радиобоязни было делом весьма сложным.

Прежде всего Пересыпкин требовал от связистов знать как можно больше о вражеской радиоразведке. Он и сам постоянно изучал ее структуру, методы и приемы ее деятельности, искал способы противодействия ей.

Дело это было поставлено у противника весьма обстоятельно. В Берлине при штабе верховного главнокомандования имелся центр радиоподслушивания — высший орган, ведавший радиоразведкой. Этому центру подчинялось 8 радиополков, 6 из них находились на советско-германском фронте. Полки делились на соответствующие подразделения, были укомплектованы опытными специалистами и имели разнообразную и совершенную для своего времени технику.

В зависимости от задач радиоразведка противника делилась на дальнюю и ближнюю. Подразделения дальней [165] разведки прослушивали работу советских радиостанций от полка и выше. Они осуществляли перехват и пеленгацию радиотелеграфных станций, записывали на ленты или пластинки наиболее интересные передачи широковещательных станций. Как правило, за каждым участком фронта следил один и тот же работник, знавший наизусть применяемые советскими связистами ключи, позывные, псевдонимы и фамилии командного состава советских соединений.

Личный состав подразделений обработки получаемых данных должен был знать, и тоже наизусть, позывные и ключи радиостанций всех противостоящих соединений советских войск и их группировки вплоть до отдельного батальона. Подразделения ближней радиоразведки занимались перехватом незашифрованных передач радиостанций советских войск и подслушиванием радиоразговоров в передовой полосе фронта.

Таким образом, выражаясь языком противника, его радиоразведка имела тотальный размах. Она намного превосходила возможности радиосвязи Красной Армии, как, впрочем, и во всех других видах связи.

Однако, зная ее возможности, способы и методы ее действий, штабы советских войск могли принимать меры для затруднения радиоперехвата и в соответствии с обстановкой применять радиосвязь. Это и имел в виду Пересыпкин, требуя от войсковых связистов изучения связи противника, его радиоразведки в частности.

В большинстве случаев так и было. Причем одно лишь строгое соблюдение обязательных правил радиообмена и радиодисциплины значительно затрудняло действия вражеской радиоразведки. Большое значение имело также профессиональное мастерство радистов. Взятый в плен обервахмистер 4-го радиоразведывательного полка противника показал на допросе: «Работа русских радистов во многом отличалась от работы англичан. Русские часто меняли радиоданные, применяли специальные пароли, работали на больших скоростях. Все это затрудняло перехват радиопередач и подслушивание русских радиостанций».

Многие штабы советских войск все чаще и успешнее организовывали мероприятия для введения радиоразведки противника в заблуждение — проводились радиопередачи с дезинформационными сведениями, создавались ложные радиосети, вдали от расположения советских войск имитировалась работа радиостанций крупных штабов. [166]

Пересыпкин был подлинным энтузиастом такого рода мероприятий, нередко сам был их инициатором, участвовал в разработке их планов. Он с нетерпением ждал то время, когда наличие радиосредств позволит развернуть широкую наступательную войну в эфире.

Подавление вражеской радиоразведки являлось важной задачей войск связи. Вместе с тем оно во многом способствовало и преодолению радиобоязни. Однако сокрушительный удар по недооценке радиосвязи был нанесен другим, тщательно продуманным мероприятием. Оно также не было специально направлено против радиобоязни, а диктовалось потребностями войны, необходимостью повышения устойчивости и мобильности управления войсками.

Суть этого мероприятия состояла в введении штатных, или, как их потом стали называть, личных, радиостанций командующих войсками фронтов и армий. Обсуждая этот вопрос с Василевским, Пересыпкин подчеркивал:

— Правило должно быть железным без каких-либо исключений: где бы ни был командующий — радиостанция должна быть с ним. Это подтянет и нижестоящие штабы: им тоже придется держать радиостанции рядом.

Василевский с большим одобрением ознакомился с подготовленным Пересыпкиным проектом приказа Ставки Верховного Главнокомандования о штатных радиостанциях. Вместе с тем в проекте ставился вопрос о пересмотре общевойсковыми командирами своего отношения к радиосвязи.

— Это только начало, — пояснял Пересыпкин. — Как только у нас станет больше радиостанций, то штатные радиостанции нужно будет ввести и ниже.

Потребность и способность заглядывать в будущее при проведении того или иного мероприятия вообще были характерны для деятельности Пересыпкина. Добившись введения принципа «связь на ступень ниже» во фронтовом звене, он по мере возможности внедрял его в армиях и соединениях. Организуя противодействие вражеской радиоразведке, он уже обдумывал планы перехода в наступление в эфире. И теперь введение штатных радиостанций командующих войсками фронтов и армий являлось лишь первым шагом в осуществлении задуманного им плана всестороннего внедрения радиосвязи в войсках.

В мае 1942 года Ставка Верховного Главнокомандования одобрила предложения Пересыпкина. Забегая вперед, заметим, что в дальнейшем штатные радиостанции получили [167] командиры корпусов и дивизий. И радиосвязь, отпугивавшая в начале войны многих общевойсковых командиров, по мере приобретения опыта ее использования становилась основным, а нередко и единственным средством управления войсками.

Летом и осенью 1942 года основные военные события переместились на южное крыло советско-германского фронта: враг рвался на Кавказ, стремился овладеть Сталинградом. Перед связистами — военными и гражданскими — встали чрезвычайно сложные задачи. До войны по левому берегу Волги проходила единственная магистральная линия связи Саратов — Астрахань. События первых месяцев войны побудили Наркомат связи несколько выправить положение. Были построены линии Астрахань — Гурьев, Уральск — Гурьев, Саратов — Астрахань.

Особенно в тяжелом положении оказалась связь Москвы со штабом Закавказского фронта, располагавшимся в районе Тбилиси. Телеграфные переговоры с ним велись по далекому обходному пути: через Куйбышев, Оренбург, Ташкент, Ашхабад, Красноводск, по специальному кабелю через Каспийское море, Баку и Тбилиси. Телефонной связи Москвы с Тбилиси в то время вообще не было. Таким образом, связь Ставки Верховного Главнокомандования с войсками Закавказского фронта была очень ненадежной. К осени же, когда разгорелась битва за Кавказ, положение со связью Москвы со штабом Закавказского фронта стало нетерпимым. Пересыпкин был вынужден поставить вопрос перед ГКО о срочном сооружении вдоль южного побережья Каспийского моря постоянной линии связи протяженностью 1315 километров. Работы велись в исключительно быстрых темпах. А ведь все необходимое для строительства завозилось за сотни и тысячи километров. Одних только столбов было доставлено через Астрахань по Каспийскому морю 15 тысяч штук. Через 28 суток стационарная телеграфно-телефонная магистраль была сдана в эксплуатацию. Она обеспечила устойчивую связь Ставки Верховного Главнокомандования с Закавказским фронтом и с войсками, дислоцировавшимися в Иране.

Пересыпкин принимал энергичные меры по поддержанию связи Москвы с войсками, сражавшимися в районе Сталинграда. Он направил туда лучших работников Наркомата связи и ГУСКА. И на месте, непосредственно в районе развернувшегося гигантского сражения, военные [168] и гражданские связисты трудились рука об руку. Они вместе восстанавливали поврежденные линии, строили новые, оборудовали узлы связи в городе и на левом берегу Волги.

Особенно тяжело было обеспечивать связь со штабом 62-й армии, находившимся в самом городе. Связисты непрерывно прокладывали кабельные линии через Волгу. Но они часто разрывались артиллерийским и минометным обстрелом, повреждались проходившими судами. К тому же кабели были полевого типа. Промокая, они теряли изоляцию, и связь нарушалась. Такие кабели могли служить не более трех суток. Затем нужно было устанавливать новые. Только с 11 по 13 ноября не работали все кабели, по которым штаб Сталинградского фронта поддерживал связь с входившими в него армиями.

Нужен был специальный подводный кабель. Пересыпкин, что говорится, поднял на ноги все учреждения связи, и в конце концов подходящий кабель нашли в Москве. Сразу же вместе с кабельщиками он был направлен самолетами в район Сталинграда. Прокладка его по дну через Волгу — образец и высокого мастерства, и самоотверженности связистов. Работы велись в ледяной воде под непрерывным артиллерийским обстрелом. В дальнейшем — в ходе боев в районе Сталинграда и при ликвидации окруженной там вражеской группировки — этот кабель сыграл важную роль в управлении войсками.

В разгар кровопролитных боев на Волге Верховное Главнокомандование начало разработку плана операции по разгрому сталинградской группировки противника. Пересыпкина пригласил Г. К. Жуков и подробно рассказал о замысле предстоящей операции, примерных ее сроках, войсках, которым предстояло ее осуществлять. В заключение он сказал:

«Операция очень важная, она будет иметь огромный пространственный размах, в ней будет участвовать большое количество войск. Поэтому ничего не жалейте для обеспечения всем необходимым Юго-Западного, Донского и Сталинградского фронтов».

От Жукова Пересыпкин вышел в необычайно приподнятом настроении. Ведь каких-то полчаса назад он знал другое: враг снова обладает превосходством, вновь наступает, нависшая над Родиной опасность усилилась. Так, собственно, и было. Но что перелом так близок, что он уже обрел реальные черты в конкретных планах Верховного Главнокомандования — это было для него неожиданной радостью. [169]

Восхищали замысел, размах и предполагаемые итоги предстоящей операции. Пересыпкин был признателен Жукову за заблаговременную информацию и потому, что она позволила оперативно, но без суеты пополнить войска связи участвовавших в операции фронтов личным составом, командирами и специалистами.

Сложнее было со средствами связи. «Ничего не жалеть» для Пересыпкина и тогда было еще трудно. Но промышленность уже начала давать продукцию, и, конечно же, значительную часть ее ГУСКА направлял тем трем фронтам, которым предстояло вновь повернуть ход войны в пользу Красной Армии. Кроме того, по указанию Пересыпкина по линии Наркомата связи в распоряжение этих фронтов были выделены дополнительные провода, приняты меры по повышению устойчивости связи на направлениях к войскам, которым предстояло участвовать в контрнаступлении.

Оборонительный этап Сталинградской битвы с особой очевидностью выявил жизненность принципов организации связи в войсках, которые вырабатывались и внедрялись в практику при активном инициативном участии Пересыпкина. Многие недостатки, отмечавшиеся в свое время в приказе «Об улучшении связи в Красной Армии», уже больше не проявлялись. По сути, покончено было и с радиобоязнью. Напротив, на постоянно бомбардируемой и обстреливаемой артиллерией территории проводная связь непрерывно выходила из строя. И бывало так, что управление войсками осуществлялось только с помощью радиосвязи. Позже командующий войсками 62-й армии В. И. Чуйков рассказывал Пересыпкину:

— Незаменимой была радиосвязь. Очень часто только с помощью радио можно было получать информацию об обстановке со всех участков фронта и отдавать распоряжения частям и соединениям, часть из которых была отрезана противником от командного пункта армии.

В контрнаступлении роль радиосвязи должна была возрасти еще более. Поэтому численность радиостанций в войсках Юго-Западного, Донского и Сталинградского фронтов была доведена до 9 тысяч.

Чрезвычайно ответственным делом являлась организация связи войск Юго-Западного и Сталинградского фронтов при окружении ими сталинградской группировки противника. Наступая навстречу друг другу, эти войска должны были встретиться на поле боя и могли принять свои передовые части за вражеские. [170]

Под руководством Пересыпкина в ГУСКА был разработан оригинальный способ взаимной радиосвязи по так называемой «волне встречи». Чтобы вести переговоры по такой радиосети, ГУСКА направило в войска подробную инструкцию и специальную таблицу радиосигналов. Штабам Юго-Западного и Сталинградского фронтов были даны и другие отправные документы для организации радиосети встречного взаимодействия.

И в центре и в штабах фронтов делалось все необходимое, но Пересыпкин волновался: столь грандиозной по масштабам организации связи встречного взаимодействия войск в условиях боевых действий не решала еще ни одна современная армия. В своем сознании он рассмотрел различные неожиданности, которые могли возникнуть при проведении операции, продумал различные подстраховочные мероприятия. Эти мысли поглощали почти все небольшое время, которое удавалось урывать для отдыха.

Самое большое, чего он хотел тогда, — это быть там, на месте предстоящих событий. Вскоре так и произошло. В начале ноября Пересыпкин был командирован Ставкой Верховного Главнокомандования в район Сталинграда с задачей помочь штабам фронтов в организации и обеспечении связи при проведении наступательной операции по окружению группировки вражеских войск.

Тяжело было лететь на неприспособленном к перевозке пассажиров скоростном бомбардировщике. Зато через несколько часов после вылета из Москвы Пересыпкин с группой руководящих работников ГУСКА был на месте. Встречавшие его генералы-связисты прямо на полевом аэродроме подробно доложили обстановку. Обрадовали разработанные управлениями связи фронтов конкретные детали и уже проведенные ими мероприятия по созданию радиосети встречного взаимодействия.

С аэродрома Пересыпкин поехал к А. М. Василевскому, который, как представитель Ставки, координировал действия Донского и Сталинградского фронтов. В состав его оперативной группы и был включен Пересыпкин.

Александр Михайлович встретил его благодарностью:

— Спасибо! Теперь совсем другое дело. Прямо-таки руки развязали!

Заметив недоумение Пересыпкина, он пояснил:

— Я об узле связи.

Дело в том, что обычно представители Ставки пользовались связью штабов фронтов и армий. Это создавало некоторые неудобства. Под Сталинград же для обслуживания [171] оперативной группы Василевского по указанию Пересыпкина был направлен отдельный батальон связи. В его составе была разнообразная телеграфно-телефонная аппаратура и автомобильные радиостанции. Укомплектованный высококвалифицированными специалистами, призванными из московских предприятий связи, батальон мог обеспечивать связь представителя Ставки с Генштабом, штабами фронтов и армий.

Василевский проинформировал о ходе подготовки операции в целом и выразил озабоченность состоянием согласования связи между фронтами.

— Вопросов тут много, и решать их нужно кому-то одному, вам конкретно, Иван Терентьевич.

Действительно, Пересыпкин прибыл как раз вовремя. Проверив все сделанное, он внес некоторые уточнения и сосредоточился на решении и согласовании с начальниками связи фронтов множества самых различных вопросов, возникавших на последней стадии подготовки операции.

Накануне начала наступательной операции Пересыпкин с удовлетворением отметил, что все необходимое сделано. Доложив обо всем Василевскому, он заметил:

— И все-таки тревожно.

— Да, — вздохнул Василевский. — Бывает ведь: все рассчитано, подготовлено, а жизнь такое коленце вытворит...

Оба они волновались, понимая, что ничего больше уже сделать нельзя и им остается лишь корректировать события и ждать их исхода.

19-20 ноября наступление советских войск началось. И хотя уже было ясно, что оно развивается успешно и столь же успешно завершится, связисты продолжали волноваться. Их днем радости стало 23 ноября, когда вражеская группировка была полностью окружена. Взаимное опознавание и установление связи между наступавшими частями во время их встречи повсеместно прошли четко и организованно. Это был триумф радиосвязи.

Широкомасштабное использование способа связи по «волне встречи» явилось важным вкладом в военное искусство, большой заслугой военных связистов. Этот способ был «взят на вооружение» и широко использовался в последующих операциях Красной Армии.

Еще в Москве Пересыпкин много занимался подготовкой к усилению борьбы в эфире. Промышленность стала выпускать во все большем количестве радиостанции различной мощности и назначения. Перед отъездом на фронт [172] Пересыпкин подготовил необходимые документы и представил в Ставку проект приказа о создании специальных частей радиопомех. Приказ еще подписан не был, но Пересыпкин считал, что не только специальные части, но и все радиостанции войск должны по мере возможности проводить активные мероприятия по радиоразведке и подавлению радиосвязи противника. Дело это принимало в войсках все более широкий размах.

И теперь, после окружения вражеской группировки, связисты Сталинградского фронта при непосредственном участии Пересыпкина «окружили» ее и в эфире. Была создана специальная группа подразделений связи для радиоподавления. Выделенные в ее распоряжение несколько мощных радиостанций настраивались на волны радиостанций противника в момент их работы и срывали ее путем «бессмысленных» радиопередач. Радиостанция большой мощности была задействована на работу позывными радиостанции группы армий Манштейна, пытавшейся прорваться к окруженной группировке. Эта радиостанция передавала командованию этой группы дезинформацию и приняла от него 86 особо важных радиограмм.

17 декабря 1942 года был издан приказ Ставки Верховного Главнокомандования о создании специальных частей радиопомех. Пересыпкин тут же позвонил в ГУСКА и дал указание о формировании этих частей и направлении в штабы фронтов обзора об опыте радиоразведки и радиоподавления. И здесь, бывая в войсках Сталинградского, Донского и Юго-Западного фронтов, он подробно инструктировал связистов, побуждал их продумывать различные варианты войны в эфире. А варианты эти — сложные и простые — рождались самой действительностью: стоило только подумать. Например, для усиления войск, отражавших попытки группы Манштейна прорваться к окруженной группировке, было решено использовать 4-й механизированный корпус. Пересыпкин приказал автомобильным радиостанциям корпуса оставаться на месте и активно работать на передачу. Это ввело в заблуждение противника, и он не заметил передвижения корпуса в новый район боевых действий.

И на войне бывают мирные радости. Василевского, Федоренко, Пересыпкина и некоторых других прибывших из Москвы генералов пригласил на встречу нового, 1943 года командующий войсками 57-й армии Ф. И. Толбухин. Выехали днем и по пути заехали в Котельниково. Василевский вместе с другими генералами направился в [173] штаб 7-го гвардейского корпуса, а Пересыпкин — в штаб 2-й гвардейской армии, где не ладилось со связью. Под вечер ему позвонил Василевский и сказал, что ждет его на квартире командира корпуса П. А. Ротмистрова.

«Почему на квартире?» — недоумевал Пересыпкин, но, войдя в дом, понял: в комнате стоял празднично накрытый стол и даже каким-то чудом добытая в степи маленькая украшенная елка. За столом сидели сам хозяин, А. М. Василевский, Р. Я. Малиновский, С. С. Бирюзов, Я. Н. Федоренко и другие генералы. Выпили за победу, за Новый год. Однако нужно было спешить к Толбухину.

Выехали в темноте, за окнами машин бушевала вьюга, метель заметала дороги. Несколько раз останавливались, уточняли путь. Наконец вроде бы нашли правильную дорогу, но вдруг опять остановка. Всех пригласили к машине Василевского. «Опять заблудились!» — подумал Пересыпкин, нехотя вылезая из машины.

Когда все собрались, Василевский сказал:

— Без трех минут двенадцать! Прошу! Александр Михайлович достал бутылку коньяка и небольшой стаканчик.

— За новый, сорок третий год! Начался он хорошо! Пусть он будет победоносным!

В иной раз такая встреча Нового года вызвала бы досаду. А эта взволновала, усилила радостные чувства: что степь, что вьюга! Советские войска одержали грандиозную победу! Отборные войска противника окружены под Сталинградом, и все собравшиеся у машины Василевского знали, что значит это для дальнейшего хода войны.

К Толбухину добрались лишь в четыре утра 1 января 1943 года — усталые, замерзшие. Гостеприимный хозяин все же усадил всех за стол. В это время к нему подошел начальник штаба и что-то шепнул на ухо. Лицо Толбухина омрачилось. Он доложил Василевскому, что получено донесение о прорыве противником на участке одного из полков 15-й гвардейской дивизии. Усталость со всех как рукой сняло.

Толбухин не поверил донесению, хотя малочисленная 15-я гвардейская дивизия имела широкий фронт — там всякое могло случиться. Он приказал срочно перепроверить донесение.

Выяснилось, что командир одного из батальонов полка решил нанести врагу удар, рассчитывая, что под Новый год он менее бдителен. Так и получилось. Но перепуганный противник открыл по позициям советских [174] войск огонь из всех видов оружия. Это и послужило поводом для донесения о вражеском прорыве.

Получив это сообщение, Василевский рассмеялся:

— Вот уж поистине: на войне как на войне. Со вчерашнего дня все никак толком не встретим Новый год.

Уезжая в район Сталинграда, Пересыпкин не предполагал, что отныне он почти постоянно будет работать на различных фронтах. Еще не была завершена ликвидация сталинградской группировки противника, а Василевский получил указание выехать на Воронежский фронт. Вместе с ним приказано было выехать и Пересыпкину. По пути Иван Терентьевич вновь побывал на Юго-Западном фронте, где нужно было решить важные вопросы по перестановке кадров в руководстве войсками связи, и прибыл на Воронежский фронт, когда там завершалась подготовка к ряду важных операций. Учитывая их сложность, Ставка и направила на Воронежский фронт своего представителя Василевского с его оперативной группой.

Особенность этих операций заключалась в высоких темпах продвижения и крупных перегруппировках войск в условиях зимнего бездорожья. Планировались, а в ходе операций варьировались различные комбинации взаимодействия родов войск. В этих условиях роль связи на всех уровнях была исключительно высока. К тому же нужно было обеспечить непрерывность связи Ставки не только со штабом фронта, но и со штабами армий.

Состояние связи на Воронежском фронте вполне удовлетворило Пересыпкина. Однако ближайшие события показали, что опыт организации связи в наступательной операции под Сталинградом оказался здесь крайне необходимым. С 13 по 27 января войска фронта провели Острогожско-Россошанскую наступательную операцию, в ходе которой продвинулись на 140 километров, окружили группировку противника (13 дивизий) и расчленили ее на две части — острогожскую и россошанскую, которые затем были пленены и частично уничтожены.

Не успела закончиться эта операция, как войска Воронежского фронта во взаимодействии с войсками Брянского фронта 24 января начали операцию, названную Воронежско-Касторненской. Они разгромили 2-ю немецкую армию, окружили 9 ее дивизий, освободили Воронеж, Курск, Льгов, Харьков.

Обстановка стремительно менялась. Противник предпринял контрнаступление. Утомленные непрерывными боями войска Воронежского фронта оставили Харьков и

Белгород. В конце концов совместно с войсками Юго-Западного фронта они отразили контрнаступление противника.

Менялась обстановка, возникали острые ситуации, быстро перемещались войска и штабы — все это предъявило к связи большие требования. И она справилась со своими задачами.

Координируя связь между фронтами, Пересыпкин организовывал взаимное опознавание войск при окружении вражеских группировок. В каждом случае они осуществлялись по-разному — охватами с двух сторон и концентрированными ударами с разных направлений. Использовались все средства связи, но во многих случаях наиболее эффективной была радиосвязь. Причем на всех этапах операций велась активная радиоразведка, осуществлялись мероприятия по дезинформации противника и подавлению его радиосвязи.

После перехода войск Воронежского и смежных фронтов к обороне Василевский получил указание Ставки вместе со своей оперативной группой побывать на Центральном фронте — бывшем Донском, передислоцированном на центральное направление. Его войска вместе с войсками Воронежского фронта заняли оборону вдоль так называемого курского выступа. Оперативная группа Василевского, хорошо знавшая положение дел на Воронежском фронте, должна была теперь изучить обстановку на Центральном фронте.

Пересыпкин остался доволен организацией связи на фронте — она была готова к обеспечению управления войсками и в обороне, и в наступлении. Как только Василевский закончил свои дела, Пересыпкин вместе с ним в начале марта вернулся в Москву.

Одним из вопросов, которым он сразу же занялся в Москве, была организация борьбы в эфире. В ГУСКА был обобщен накопленный войсками связи большой опыт, свидетельствовавший о том, что эту борьбу можно значительно усилить. К тому же завершилось формирование специальных частей радиопомех. Да и радиостанций на фронте становилось все больше, и Пересыпкин считал, что и они должны быть использованы по мере возможности для борьбы в эфире.

— В первом периоде войны мы оборонялись, под Сталинградом контратаковали, — говорил он на совещании работников ГУСКА. — Теперь есть все для постоянного и непрерывного наступления. Нужно создавать в эфире [176] нетерпимую обстановку для противника. Теперь мы должны его довести до радиобоязни.

Развернутые ГУСКА и управлениями связи фронтов мероприятия по борьбе в эфире при всем их разнообразии преследовали три основные задачи: радио- и радиотехническую разведку, дезинформацию противника и подавление работы его радиостанций. Специальные части радиопомех были нацелены на подавление радиосвязи противника в звене армия — корпус — дивизия. С 1943 года это делалось систематически на всех фронтах. Все искуснее велась радиоразведка. И вскоре уже противник стал испытывать нечто вроде радиобоязни.

«Следует особо подчеркнуть, — писал после войны Пересыпкин, — что штабы немецко-фашистских войск относились со всей серьезностью к советской радиоразведке, откровенно боялись ее и принимали всевозможные меры по борьбе с ней».

Но применять эти меры противнику было все труднее. Советские войска связи крепли, росли численно, оснащались новой техникой. В начале войны они составляли 5 процентов, а в ходе ее уже 10 процентов общей численности Красной Армии. Постепенно отменялись ограничения в снабжении войск связи необходимым имуществом и техникой. Вражеские же войска связи претерпевали обратный процесс: из-за больших потерь слабли, их техническая оснащенность становилась все хуже.

Между тем в Генштабе велась напряженная работа по подготовке к летней кампании 1943 года. Особое внимание при этом уделялось боевым действиям в районе Курского выступа. И хотя еще не было ясно, что конкретно предпримет здесь противник, угроза его попытки срезать этот выступ и окружить войска Центрального и Воронежского фронтов представлялась вполне реальной.

Пересыпкин ежедневно звонил начальникам управлений связи этих фронтов и каждый раз получал ответ:

— Зловещая тишина.

31 марта Ивану Терентьевичу было присвоено звание генерал-полковника войск связи. Поздравить к нему в кабинет пришел Василевский, сказал приличествующие случаю теплые слова и быстро перешел к деловым вопросам. Интересовался возможностями увеличения резервов войск связи и запасов необходимых для их деятельности материально-технических средств. Он попросил Ивана Терентьевича сконцентрировать ГУСКА именно на этих вопросах. Уходя, [177] сказал:

— Тревожная обстановка на Центральном и Воронежском фронтах.

— Там тишина...

— Она и озадачивает, не простая та тишина... Поступают кое-какие сведения, но еще неясные.

В апреле обстановка прояснилась. Стало очевидным, что противник намерен осуществить в районе Курского выступа, или, как его называли, Курской дуги, крупные наступательные операции. Определился в общих чертах и замысел советского военного руководства по ведению боевых действий в этом районе. Уже 8 апреля Г. К. Жуков направил в Ставку Верховного Главнокомандования доклад с предложением не начинать первыми наступление в районе Курской дуги, а измотать силы противника на заранее подготовленных оборонительных рубежах и затем разгромить его в ходе контрнаступления. 12 апреля Ставка Верховного Главнокомандования приняла решение на преднамеренную оборону под Курском.

Пересыпкин теперь имел четкую ориентировку и мобилизовал ГУСКА и Наркомат связи на концентрацию сил и средств для обеспечения руководства войсками в будущем грандиозном сражении. Сам же он в середине апреля был командирован для оказания помощи в организации связи в Степной военный округ.

Перед отъездом Пересыпкина пригласил Василевский. Он разъяснил, что Степной военный округ — это будущий фронт. Пока его задача состояла в подготовке в тылу Центрального и Воронежского фронтов глубокоэшелонированной обороны. В дальнейшем же, при переходе советских войск в контрнаступление, он предназначался для решительных наступательных действий.

— На месте встретимся, — заключил разговор Василевский. — Дела предстоят большие.

Дела оказались действительно большими, причем с самого начала. Прежде всего нужно было организовать связь штаба округа со штабами прибывавших на его территорию армий и корпусов. В ближайшей же перспективе вырисовывалась грандиозная задача: установление связи с Генштабом и между собой штабов Брянского, Центрального, Воронежского, Юго-Западного фронтов, Степного военного округа и располагавшихся на его территории крупных резервов Ставки Верховного Главнокомандования. Причем во всех случаях Генштаб должен был иметь связь и со штабами армий. Непосредственно через Москву такую связь поддерживать было почти невозможно, [178] к тому же следовало ожидать, что с началом активных военных действий напряженность работы всех этих направлений связи значительно возрастет.

Пересыпкин не раз обсуждал эту задачу с командирами-связистами Степного военного округа и прибывшими с ним работниками ГУСКА. Однажды кто-то предложил создать где-нибудь в центре расположения войск округа узел связи. С его помощью было бы легче поддерживать связь с непрерывно прибывавшими: сюда соединениями. Предложение сразу понравилось, но Пересыпкин развил его дальше — применительно к указанным перспективным задачам. В результате был создан мощный узел связи. Назвали его узел связи особого назначения — УСОН. Он сыграл большую роль в подготовке к Курской битве и ее осуществлении. Такой узел был создан и использован впервые за все время существования войск связи Красной Армии. В дальнейшем УСОНы стали важным средством организации связи Генштаба при проведении стратегических операций. Они создавались всегда, когда в той или иной операции участвовали несколько фронтов.

Невиданными до этого были масштабы и сложность организации связи в самих войсках. Армии Центрального и Воронежского фронтов оборудовали три полосы обороны, было подготовлено также по три фронтовых оборонительных рубежа. Общая глубина инженерного оборудования составила 250 километров. Отдельный оборонительный рубеж подготовили войска Степного военного округа, а по левому берегу Дона строился еще один рубеж. И все это было нужно обеспечить связью. Только в полосах Центрального и Воронежского фронтов было построено 9333 командных и наблюдательных пункта, 48 075 артиллерийских и минометных окопов. И каждый такой пункт, каждая артиллерийская и минометная позиция были связаны с подразделениями и вышестоящими штабами. Данных и цифр такого рода можно привести множество. И каждый раз за ними следовали бы сотни и сотни километров кабеля, тысячи телефонных аппаратов, коммутаторов, радиостанций, телеграфных устройств и т. д. и т. д.

Объем работы войск связи значительно осложнялся большой сетью вспомогательных пунктов управления: в полках создавалось по два, для штабов дивизий, армий и фронтов по нескольку таких пунктов. Например, войска Воронежского фронта могли управляться из 6 пунктов.

Одновременно на всех уровнях велась огромная по масштабам и сложности подготовка связи к контрнаступлению. [179] Положение осложнялось и тем, что и тогда еще не была полностью преодолена нехватка средств связи. Войска связи фронтов, участвовавших в Курской битве, были укомплектованы личным составом и техникой лишь на 75-80 процентов.

Пересыпкин дневал и ночевал в войсках, организуя вместе со связистами фронтов, армий и соединений наиболее оптимальные системы связи в расчете на оба периода битвы — оборонительный и наступательный.

К прибытию в район предстоящих боевых действий Г. К. Жукова и А. М. Василевского для них были развернуты специальные узлы связи. Соединенные с узлом связи особого назначения, они надежно обеспечивали связь представителей Ставки с Москвой, штабами фронтов и армий.

Битва под Курском началась 5 июля 1943 года. На обоих ее этапах Пересыпкин координировал связь между фронтами. А что это означало практически? Это и помощь фронтам силами и средствами, и различные меры по повышению устойчивости связи, перестройке ее в соответствии с менявшейся обстановкой, и многое другое.

Наиболее сложным для связистов был второй — наступательный этап битвы. Достаточно сказать, что штабы фронтов перемещались на этом этапе трижды со скачками в 100-150 километров, а штабы армий 5-7 раз. Управление же войсками этих фронтов и армий оставалось непрерывным. Это было достигнуто многими заранее предусмотренными мероприятиями. В частности, командные пункты и вспомогательные пункты управления перемещались в разное время. Это давало возможность командирам руководить войсками с действующих пунктов, а затем — с вновь развернутых. Так повторялось несколько раз, пока длилось контрнаступление.

Уже на первом этапе битвы Пересыпкин уделял большое внимание обеспечению надежной связи взаимодействия между родами войск. Здесь на первый план выдвигалась радиосвязь. Она же нередко становилась основным видом связи, когда темпы контрнаступления повысились. Например, на участке прорыва 11-й гвардейской армии протяженностью 14 километров по фронту и на 10-15 километров в глубину было сосредоточено около 5 тысяч радиостанций. В среднем получалось около 360 радиостанций на километр прорыва фронта. Примерно так же обстояло дело и в других наступавших армиях.

Вроде бы Пересыпкину радоваться надо было. Ведь [180] совсем недавно он настойчиво боролся с радиобоязнью, усиленно насаждал радиосвязь. Однако в радиостанциях того времени количество частот было невелико. И получалось, что нередко одни и те же частоты назначались для различных радиосетей по нескольку раз.

Довольный общим ходом контрнаступления, Пересыпкин шутил:

— Вот уж никогда не думал, что мне придется ограничивать применение радиосвязи.

А ограничивать ее было нужно. Работа различных радиосетей на одних и тех же частотах вела к взаимным помехам. Поэтому, например, во время артиллерийских подготовок разрешалась работа на передачу только радиостанциям соответствующих командиров-артиллеристов. Запрещалось использование радиосредств на тех направлениях, на которых устойчиво работала проводная связь.

В целом же связь во время Курской битвы вполне отвечала поставленным перед нею задачам. Пересыпкин с полным основанием мог написать в своих мемуарах:

«В успешном завершении грандиозной битвы под Курском большую и важную роль сыграло хорошо организованное и четкое управление войсками, а также бесперебойно действовавшая связь. Связисты, как и все воины других родов войск, героически выполняли задания командования и тем самым способствовали успеху боевых действий».

В августе — сентябре 1943 года войска Юго-Западного и Южного фронтов вели упорные наступательные бои за освобождение Донбасса. Вместе с оперативной группой Василевского, которому было поручено координировать действия этих фронтов, на Южный фронт прибыл и Пересыпкин. Так уж повелось: почти всю войну Иван Терентьевич работал с А. М. Василевским, вместе с ним бывал на многих фронтах. При подготовке и проведении операций, в которых участвовало по нескольку фронтов, Иван Терентьевич, помимо других задач, выступал в роли своеобразного начальника связи представителя Ставки. И если Василевский координировал действия фронтов, то Пересыпкин осуществлял координацию связи в высшем звене управления войсками: занимался организацией и обеспечением устойчивой связи Генштаба со штабами фронтов и между фронтами, представителя Ставки с Москвой, с фронтами и армиями.

В связи с этим А. М. Василевский писал:

«Не хочу идеализировать наших отношений с Иваном Терентьевичем, [181] но они всегда строились на едином понимании задач, решавшихся войсками, на понимании возможностей и трудностей управления ими».

О многом говорят эти слова выдающегося полководца Великой Отечественной войны. Видимо, не будет преувеличением сказать, что никто после командира и его штаба не должен так хорошо знать замысел боя или операции, предвидеть их ход и исход, как начальник связи. Слова «управление войсками» и «организация связи» в военных документах и научных работах о военном искусстве всегда стоят рядом. Зависимость тут прямая, неразрывная: нет связи, нет и руководства войсками. И тут многое зависит от кругозора начальника связи в области военного искусства. Чем он лучше понимает особенности данного боя или операции, тем эффективнее организует использование имеющихся сил и средств связи в интересах управления войсками. Поэтому слова Василевского о том, что его отношения с Пересыпкиным «всегда строились на едином понимании задач, решавшихся войсками, на понимании возможностей и трудностей управления ими» — это характеристика широкого оперативно-стратегического кругозора Ивана Терентьевича, его незаурядных способностей как крупного военачальника.

Наступательные бои в Донбассе велись на большой территории, в быстром темпе, отличались широким взаимодействием войск. Роль связи в этих условиях была весьма ответственной. Но войска связи теперь способны были решать любые сложные задачи. Воодушевляло и само наступление.

У Ивана Терентьевича были и свои, личные причины для воодушевления. Донбасс — его родной край. Встречая по пути близкие его сердцу поселки шахтеров с терриконами, он с волнением вспоминал о детстве и юности.

К середине сентября Донбасс был освобожден, и, выбрав время, Иван Терентьевич посетил ртутный рудник близ Горловки.

«Дрогнуло сердце, — писал он в своих воспоминаниях, — когда я увидел механическую мастерскую, где когда-то работал. Остановился у школы, где учился, а потом поехал к бывшей своей хате. Последний раз я был на руднике летом 1935 года, когда приезжал, чтобы забрать мать в Ленинград. Наша хата оказалась почти полностью разрушенной, крыши не было. Стены, сложенные из известняка, наполовину обвалились. Вместо окон зияли черные прямоугольники. Родное гнездовье!» [182]

Здесь 18 ноября 1904 года в семье шахтера и родился Иван Терентьевич. Через несколько дней после родов мать с младенцем на время уехала к родным в деревню Протасове ныне Орловской области. Там она крестила сына. Поэтому юридически местом рождения И. Т. Пересыпкина считается Протасово.

Детство и юность Ивана Терентьевича прошли в ртутном поселке. Впрочем, что отнести к его юности, если с 13 лет он пошел работать на шахту отгребщиком — труд и для взрослого парня не из легких. Но иного выхода не было. Отравленный ртутными испарениями, отец Ивана Терентьевича умер, когда сыну было полтора года. Мать некоторое время вместе с ребенком прожила у брата-бедняка в деревне, затем, наскитавшись на поденных работах, вернулась на рудник. Ей удалось устроиться прислугой в семью главного бухгалтера рудника. Это считалось «везеньем» — женщин, имевших детей, в прислуги брали неохотно. За проявленную «милость» хозяева требовали от прислуги много, а платили мало. И когда сын подрос, заработка матери стало не хватать.

Великий Октябрь вселил великие надежды в сердца трудящихся. Но за них нужно было драться. А в Донбассе хозяйничали белогвардейцы. В 1919 году, когда в Горловку пришла Красная Армия, Пересыпкин добровольно вступил в ее ряды. Удалось это не сразу. «Слишком малы», — объявили Пересыпкину и его друзьям-подросткам. Пошли во второй раз и добились своего. Обучаться воинскому ремеслу пришлось в боях. И вдруг болезнь — сыпной тиф, за ним — возвратный. По выздоровлении получил отпуск. Пока добирался до дому, снова заболел — крупозное воспаление легких. Медицинская комиссия продлила отпуск. А через несколько времени «из-за несовершеннолетия» Пересыпкин был демобилизован из армии и снова вернулся работать на рудник.

В комсомол его приняли сразу: свой же, проверенный парень! В свои 16 лет он имел осознанную жизненную позицию, знал, что новую жизнь нужно создавать тяжелым трудом и отстаивать с оружием в руках. Он делал и то и другое. Работал и участвовал в организованной комсомольцами помощи милиции — патрулировании поселка, отражении нападений орудовавших в Донбассе мелких махновских банд.

И все это время его тянуло в армию. Стремление это было уже не романтическим — он знал будни армейской жизни. В начале мая 1923 года мечта сбылась: комсомольское [183] бюро получило путевку для направления лучшего комсомольца в военную школу. Желающих было много. Решено было послать Пересыпкина, как имевшего уже боевой опыт.

В военкомате предложили выбор: Военно-теоретическую авиационную школу в Петрограде либо Военно-политическую школу в Киеве. Пересыпкин выбрал первую. Однако медицинская комиссия в эту школу его не пропустила: обнаружились ярко выраженные признаки отравления ртутью. Под угрозой стало и направление в Военно-политическую школу. Настойчивые просьбы Пересыпкина сломили сомнения медиков.

Учился упорно и через год окончил школу с отличием. А это давало право выбора места службы. Выбрал 1-ю Запорожскую дивизию червонного казачества. Назначен был политбойцом. А это не должность. Политбоец — это рядовой. Его обязанность состояла в том, чтобы во всем быть образцом, примером для красноармейцев. Сначала был сапером, затем перевели в кавалерийское подразделение. А как там быть примером, если Пересыпкин до этого лишь только видел лошадей?

Тяжело было. Но что такое легко, Пересыпкин не знал с детства. Было и радостно: окружали его такие же, как и он, товарищи, не умевшие пасовать перед трудностями, учившиеся преодолевать их. И всех объединяли замечательные традиции червонного казачества, боевое братство, беспредельная преданность партии и народу, жгучая ненависть к классовым врагам.

Вскоре в судьбе Пересыпкина произошли важные события, по сути определившие его жизнь. В 1925 году он был принят в члены Коммунистической партии, а в октябре этого же года назначен политруком эскадрона. Оба эти события означали признание его политической зрелости и активности, а второе к тому же определило и жизненный путь — Иван Терентьевич стал профессиональным военным.

Став политработником, Пересыпкин твердо усвоил для себя правило: политработник должен уметь делать все, что делает боец, и знать то, что знает командир. А в кавалерии было так — хоть семь пядей у тебя во лбу, но если ты плохо сидишь на коне, не умеешь владеть шашкой и пикой, отлично стрелять из всех видов оружия, то и цена тебе малая: умей делать то, к чему призываешь на собраниях и митингах, словом, будь человеком слова и дела. Тогда и авторитет будет. Вскоре о Пересыпкине [184] заговорили как об отличном кавалеристе. Но через некоторое время пришлось осваивать новое дело — Пересыпкин был назначен военным комиссаром отдельного эскадрона связи.

Однажды летом 1930 года Пересыпкина вызвал исполняющий обязанности командира дивизии П. К. Потапенко и объявил, что он назначен и командиром этого же отдельного дивизиона.

— И вот что, — Потапенко оглядел Пересыпкина, — учиться тебе надо, хлопец... Ты на нас, таких, как я, не смотри... Знаю: уважаете меня, а многие и подражают... А в чем подражать? Ну конем владею! Ну в атаку бойцов повести! Пожалуй, сейчас и дивизией командовать смогу. Так то сейчас, а через пять, десять лет?.. Все мы такие вот, как я, или честно должны уйти, или тормозом станем. Я ведь и матерюсь иной раз почему? Слов не хватает. А должно хватать...

Разговор запал в душу. Пересыпкин засел за книги. Учился упорно и много. И служил. Служба тоже многое брала. Вот тогда-то и начади вырабатываться у него качества, которые отличали его потом всегда: сосредоточенность, требовательность к себе, даже суровость. Конечно, многое, что «полагалось» ему по возрасту, прошло мимо. Но как все-таки он должен был напряженно учиться и какими обладать способностями, если через два года успешно сдал предварительные, а затем и вступительные экзамены и в октябре 1932 года поступил учиться в Военную электротехническую академию Красной Армии!

С дивизией прощался с грустью. Позже Иван Терентьевич писал: «Можно сказать, что в первой дивизии я получил путевку в большую жизнь. Там был принят в члены ВКП(б). Там сформировался как политработник, командир, самостоятельный человек».

Как дальше складывалась судьба Ивана Терентьевича, читатель знает.

1944 год был чрезвычайно напряженным для советских войск. Но и радостным: Красная Армия повсеместно вела наступательные операции.

Наступление! Слово это на войне всегда волнующее, вызывающее огромный подъем душевных сил. А за ним ратного труда, в том числе и для связистов, порой больше, чем в обороне. Наступательные операции следовали одна за другой, каждая обширнее, сложнее, все они отличались высокой мобильностью, искусными комбинациями взаимодействия родов войск. [185]

Все это предъявляло к связи чрезвычайные требования. Но многое и облегчало выполнение этих требований. Войска связи были теперь во всеоружии опыта и техники. Они умели искусно «взаимодействовать», сочетая все виды связи — проводную, подвижную и радиосвязь.

От былой радиобоязни осталось лишь воспоминание. Подобно тому, как в небе происходили сражения авиации, а на земле — танков, артиллерийские дуэли, напряженнейшая борьба велась и в эфире. И если эту борьбу можно назвать войной в эфире, то и здесь противник утратил «стратегическую инициативу», она перешла к советским связистам.

Возросшая сложность боевых действий, а следовательно, и организации связи по-прежнему требовала от Пересыпкина напряженной работы в войсках — там, где готовились и осуществлялись крупные операции. Правда, характер этой работы во многом изменился. Если раньше значительное внимание ему приходилось уделять устранению недостатков, временами и опекать отдельных начальников связи, то теперь он мог еще больше сосредоточиваться на организации и руководстве связью, обеспечивавшей координацию действий фронтов, участвовавших в той или иной оперативно-стратегической операции.

20 февраля по указанию Ставки Пересыпкин с группой работников ГУСКА выехал в район Коростеня. Там находилось полевое управление Северо-Западного фронта, на базе которого создавался штаб 2-го Белорусского фронта. Нужно было помочь штабу фронта в организации связи. Из-за плохой погоды воспользоваться самолетом не разрешили. Выехали на автомобилях. Через два дня почти не отдыхавшие водители взмолились — устали. На ночлег остановились в какой-то деревушке, спать легли на пышной соломе, разостланной прямо на земляном полу хаты.

Рано утром 23 февраля в хату чуть ли не вбежал заместитель Пересыпкина генерал-лейтенант войск связи И. А. Найденов. Он был послан в Коростень раньше. И теперь каким-то чудом разыскал Пересыпкина и его спутников. Услышав шум в сенях, те вскочили и стали одеваться.

— Здравствуйте, Иван Андреевич, — успел сказать Пересыпкин и тут же оказался сжатым объятием Найденова.

— Поздравляю! Поздравляю, Иван Терентьевич! Вы — маршал войск связи! [186]

Найденов рассказал, что утром по радио передан Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Пересыпкину звания маршала войск связи. Что ж, войска связи стали такими, что могли иметь и своих маршалов. И первым из них по праву стал Иван Терентьевич Пересыпкин.

Из Коростеня Пересыпкин вернулся в Москву. А здесь уже разрабатывался план Белорусской стратегической наступательной операции, намечались мероприятия по ее материально-техническому обеспечению. Включившись в эту работу, Иван Терентьевич впервые за всю войну не был стеснен наличием средств связи. Их было теперь вполне достаточно, чтобы обеспечить все войска по потребности, причем с учетом предполагавшихся быстрых темпов наступления. Для сравнения заметим, что если под Сталинградом было задействовано 9 тысяч, то в Белорусской наступательной операции более 27 тысяч радиостанций. По своим техническим данным средства связи в 1944 году значительно превосходили те, с которыми советским войскам пришлось начинать войну.

22-23 мая в Ставке под председательством И. В. Сталина состоялось совещание командующих и членов Военных советов 1, 2, 3-го Белорусских и 1-го Прибалтийского фронтов, руководящих работников Генштаба и других учреждений Наркомата обороны. План Белорусской наступательной операции был обсужден во всех подробностях. Пересыпкина, как и всех участников совещания, поразила грандиозность операции. Общая численность трех Белорусских и 1-го Прибалтийского фронтов составляла около полутора миллионов человек. Войска этих фронтов готовились к наступлению от Западной Двины до Ковеля, на Украине.

Сразу же после совещания Ставка направила Пересыпкина в район предстоящей операции. Вместе с группой генералов и офицеров ГУСКА ему надлежало организовать связь между всеми четырьмя фронтами и каждого из них с Москвой. Нужно было также помочь штабам фронтов организовать связь с армиями и соединениями.

Помощь была нужна везде, хотя на всех уровнях связь возглавляли опытные генералы и офицеры. Пересыпкин неоднократно побывал на всех четырех фронтах, во многих входивших в них армиях. Всюду связисты напряженно готовились к предстоящим боям. Пересыпкин [187] подправлял их указаниями и советами, а где надо было, выделял дополнительные силы и средства.

Большой работы потребовало обеспечение устойчивой проводной связи фронтов с Генштабом. С этой целью в Великих Луках, Смоленске и Гомеле были развернуты узлы связи особого назначения. Из-за большого расстояния оказалась недостаточной и мощность автомобильных радиостанций штабов фронтов и армий, предназначенных для связи с Москвой. Поэтому в районах расположения узлов связи были установлены мощные радиопередатчики, которые ретранслировали передачи фронтовых и армейских радиостанций или принимали от них радиограммы и передавали их на узел связи Генштаба.

Планом операции предусматривалось расчленение вражеских войск и окружение их крупных группировок. И Пересыпкину, как когда-то под Сталинградом, пришлось вместе с фронтовыми и армейскими связистами немало поработать, чтобы организовать связь встречного взаимодействия частей и соединений различных фронтов. Были продуманы и технически обеспечены радиоблокады окруженных группировок.

Огромный пространственный размах предстоящей операции, ее маневренный характер могли привести ко всяким перебоям связи. Все, что можно было предположить, было учтено на подготовительном этапе. Но могли быть и неожиданные ситуации. И Пересыпкин на этот раз создал резерв сил и средств, гораздо больший, чем в других операциях, — теперь было возможно и это.

В ходе самой операции было много сложных ситуаций, требовавших от связистов, в том числе и от Пересыпкина, немедленной реакции, новых решений, искусного маневрирования резервами сил и средств. Достаточно сказать, что штабы 3-го Белорусского и 1-го Прибалтийского фронтов переместились три раза, штабы армий в первые 15 дней меняли пункты своего расположения через один-три дня, а некоторые из них по 7-8 раз. В связи с этим по указанию Пересыпкина широкое применение получили смонтированные на автомашинах подвижные узлы связи. С их помощью обеспечивалась непрерывность руководства войсками при перемещениях штабов фронтов и армий. Немало корректив потребовала организация связи встречного взаимодействия при окружении витебской, бобруйской, минской и других крупных группировок противника.

В целом связь в ходе Белорусской наступательной [188] операции хорошо справилась со своими задачами. Вместе с тем сама операция, — Пересыпкин хорошо видел это, — по стремительным темпам, частым перегруппировкам войск, взаимодействию их родов, сложности и быстроте маневров силами и средствами, большой насыщенности разнообразной техникой и т. д. создавала общее представление о том, какими будут по своему характеру боевые действия Красной Армии на завершающем этапе войны. Поэтому Пересыпкин приказал как в центре, так и в штабах фронтов обобщить и тщательно изучить опыт частей связи во время наступления советских войск в Белоруссии. Вскоре ГУСКА подвело итоги с основательными выводами о деятельности войск связи в наступательных операциях всего 1944 года.

В июле 1944 года Пересыпкин был освобожден от поста наркома связи СССР. Со смешанным чувством облегчения и грусти воспринял он это решение. Конечно, теперь он мог полностью сосредоточиться на организации связи в войсках. Но расставаться с замечательными коллективами гражданских связистов было жаль, очень жаль. В тяжелую пору он сроднился с ними, руководил их деятельностью, опирался на них в организации военной связи. А такие узы — самые прочные. Теперь же, когда военные действия вот-вот должны были целиком переместиться за границы Родины, совмещение в одном лице руководства государственной и военной связью было уже нецелесообразным.

Советские войска на всех фронтах стремительно продвигались на запад по территориям сопредельных стран, все дальше отдалялись от Москвы штабы фронтов и армий. Поддержание с ними связи резко осложнилось. Пересыпкин установил строгий контроль за ее состоянием. Перерыв связи Генштаба с тем или иным фронтом более 30 минут считался чрезвычайным происшествием.

Но нужно было какое-то кардинальное решение. Штабы фронтов и армий не только удалялись от Москвы, но и располагались вдоль огромного, тысячекилометрового фронта. Причем непрерывно перемещались. Опасность сбоев связи в высшем звене управления войсками возрастала.

Обдумывая сложившееся положение, Пересыпкин как-то раз начертил на карте линии от Москвы до штабов фронтов. От линий он сделал ответвления к штабам армий. Получилась интересная схема направлений связи. В ней — Иван Терентьевич чувствовал это — таилось [189] решение. И оно наконец определилось. По предложению Пересыпкина были введены должности начальников оперативных направлений связи. На них назначались наиболее опытные генералы из числа начальников связи фронтов и армий. Обязанности их состояли в том, чтобы обеспечивать устойчивость связи на каждом данном направлении от Москвы до штабов фронтов. Направления обслуживались узлами связи особого назначения, частями войск связи и ремонтно-восстановительными батальонами. Как показал опыт, нововведение вполне оправдало себя: связь Москвы с действующими войсками до конца войны была устойчивой на всех направлениях.

В середине октября Ставка командировала Пересыпкина в штаб 1-го Прибалтийского фронта, где уже находился Василевский. Через некоторое время они вместе побывали на 2-м Прибалтийском фронте, а Пересыпкин выезжал и на 3-й Прибалтийский фронт. Состоянием связи на каждом фронте он остался доволен, хотя, конечно, во многом и помог фронтовым связистам.

Затем вместе с Василевским он выехал на 3-й Белорусский фронт.

— Там предстоят интересные дела, — объяснил Василевский.

Дела на 3-м Белорусском фронте действительно оказались интересными. Взломав вражескую оборону, войска фронта вступили на территорию Восточной Пруссии. С волнением Иван, Терентьевич постоял у небольшого столбика с прибитым к нему куском фанеры. На нем от руки было написано: «Воин Красной Армии! Перед тобой логово фашистского зверя!»

В конце декабря Пересыпкина вызвал Сталин. Он сказал, что Ставка намерена переехать в район Минска и там необходимо оборудовать для нее узел связи. Руководить работами Сталин приказал самому Пересыпкину и предупредил, что все должно делаться в строго секретном порядке.

Уже 3 января 1945 года Пересыпкин доложил в Москву по телефону с нового узла связи о его полной готовности. Какой труд, какие инженерные решения были нужны, чтобы в столь короткий срок (чуть более недели) построить сложный и мощный узел, связать его с Москвой, фронтами и армиями, — об этом знали лишь те, кому довелось все это делать. 'Через два часа Пересыпкин получил ответ: «Ставка переезжать не будет. Возвращайтесь в Москву». Однако труд строителей и связистов [190] не пропал даром — новый узел играл важную роль в системе связи Красной Армии на завершающем этапе войны.

Победные месяцы зимы и весны 1945 года! Каждый день на телеграф узла связи Генерального штаба поступали радостные вести с фронтов. Наступательные операции Красной Армии следовали одна за другой, а нередко и одновременно.

Каждая из них имела свои особенности, но все они отличались высокими темпами наступления, маневренностью и крупными перегруппировками войск, сложными комбинациями их взаимодействия.

Все это предъявляло чрезвычайно высокие требования к связи. Положение усугублялось тем, что проводная связь не всегда успевала за войсками, а нередко нарушалась остатками разбитых вражеских соединений. Фронтовым и армейским частям связи нередко приходилось одновременно заниматься прокладкой и восстановлением телеграфных и телефонных линий и вести бои с противником. В этих условиях особое значение приобретала радиосвязь, в том числе и в звене Генштаб — штабы фронтов и армий.

По распоряжению Пересыпкина при узлах связи особого назначения были установлены промежуточные радиостанции. С них либо ретранслировали радиокорреспонденцию в звене Генштаб — штабы фронтов и армий, либо принимали ее и передавали по назначению. Это мероприятие практически свело на нет перерывы связи в этом звене руководства войсками. Были приняты меры по упорядочению и улучшению радиосвязи в самих войсках, в частности по устранению взаимных помех работающих радиостанций.

Пересыпкин активно поддерживал, в том числе и выделением из резервов радиостанций, дальнейшее развитие борьбы в эфире. Особое внимание он уделял радиоблокадам окруженных группировок противника. И нередко связисты непосредственно разделяли успехи побед с другими родами войск. Командующий войсками кенигсбергского гарнизона генерал-полковник Ляш на допросе показал:

«В результате ужасающей артиллерийской подготовки проводная связь в крепости была выведена из строя. Я надеялся на работу радиосвязи по линии связи с Курляндией, с Земландской группой и с Центральной Германией. Но эффективные действия забивочных радиосредств русских не давали возможности использовать [191] радиосредства для передачи радиограмм, и мои действия не могли координироваться ставкой верховного командования. Это послужило одной из причин моей капитуляции».

Вместе с тем на основных направлениях всемерно поддерживалась и проводная связь. Она широко использовалась и в заключительных боях в Берлине. Об окончании этих боев, о нашей великой Победе сообщение в Москву поступило и по проводам и по радио.

Когда вдумываешься в жизненный путь Ивана Терентьевича, в его многогранную деятельность в годы Великой Отечественной войны, то и поражаешься, и пытаешься ответить на множество возникающих вопросов. Ну разве не поразителен сам взлет от полуграмотного рудничного паренька-чернорабочего до крупнейшего специалиста и организатора общегосударственной и военной связи в такой огромной стране, как наша, да еще в военное время! Уже в 35 лет Иван Терентьевич стал наркомом связи СССР, а через четыре года одновременно был поставлен и во главе военной связи в тяжелейший начальный период Великой Отечественной войны.

Советские Вооруженные Силы одержали величайшую победу в самой тяжелой войне из всех, какие знала история. Заслуга в этом связистов — военных и гражданских — неоценима. И здесь Иван Терентьевич предстает как выдающийся организатор военной связи и как крупный военачальник с широким оперативно-стратегическим кругозором. Организация управления войсками в крупнейших операциях и битвах Великой Отечественной войны, где связь непосредственно координировал Иван Терентьевич, — непревзойденные образцы военного искусства.

Советский Союз одержал и экономическую победу над блоком фашистских государств. А связь — это ведь целая отрасль экономики, да еще такая, без которой невозможна работа всех других отраслей. И она тоже претерпела все перипетии войны: эвакуацию, перестройку на военный лад, и не только успешно функционировала, но и бурно развивалась. В годы войны было построено много новых линий связи, радиостанций. Восстанавливалась связь в освобождавшихся от врага районах. И все это делалось при руководящем участии Ивана Терентьевича, а нередко и по его инициативе. [192]

Но как соединялось все это — руководство общегосударственной и военной связью и почти непрерывное пребывание на фронтах? А Иван Терентьевич намного больше других наркомов находился на фронтах. Сам он по этому поводу писал так: «Может возникнуть вопрос: как осуществлялось руководство работой Наркомата связи и Главного управления связи Красной Армии, которые я возглавлял во время войны, когда мне приходилось длительное время находиться на том или ином фронте?

У меня были хорошие заместители. В Наркомате связи самоотверженно работал энергичный и инициативный А. А. Конюхов. В Главном управлении связи меня обычно замещал опытный генерал А. М. Стрелков. Ежедневно, а иногда и по нескольку раз в сутки они докладывали мне по телефону о наиболее важных вопросах, которые оперативно решались. Все текущие дела рассматривались на месте, в Москве.

На фронт, где я находился, ежедневно прилетали самолеты связи из авиадивизии, которая находилась в моем подчинении. Фельдъегеря привозили постановления Совета Народных Комиссаров и Государственного Комитета Обороны, важные документы из других правительственных учреждений и наркоматов, а также проекты приказов и директив Наркомата связи и Главного управления связи для подписи. После рассмотрения документы этими же самолетами отправлялись в Москву. По делам, требовавшим личных докладов, на самолетах связи прилетали на фронт мои заместители или другие ответственные работники. Иногда на короткое время вылетать в Москву приходилось и мне, например, чтобы присутствовать на заседаниях Совнаркома».

Эта пространная выдержка из мемуаров Ивана Терентьевича в какой-то мере раскрывает секрет его «творческой лаборатории». Но лишь в какой-то мере. Ведь во многих случаях важные вопросы не только решались с его руководящим участием. Нередко он был их инициатором, а это требовало прежде всего его собственных исканий. К тому же фронт не был просто местопребыванием Пересыпкина. Там он выполнял важные задания Ставки. И это при объеме той ежедневной работы, о которой говорится в приведенной выше выдержке из мемуаров Ивана Терентьевича!

Из этой выдержки видна чрезвычайно важная особенность стиля работы Ивана Терентьевича. Ведь что значат слова «у меня были хорошие заместители»? Они не [193] являются сами. Одна из наиболее сильных сторон организаторского дарования Ивана Терентьевича как раз и состояла в умении подбирать, расставлять, ценить и растить кадры, доверять им, заражать их своими идеями, побуждать работать инициативно, творчески. Естественно поэтому, что долгие годы после окончания войны руководящие посты в Министерстве связи и в войсках связи Советской Армии занимали те, кто вместе с Пересыпкиным, под его руководством самоотверженно трудился по обеспечению государственной и военной связи в суровую пору борьбы с фашистскими агрессорами.

В этой связи нужно отметить и другое: Иван Терентьевич умел решение встававших задач организовывать как коллективное дело, разумеется, с персональной ответственностью соответствующих работников. Свой же труд он рассматривал как составную часть этого дела. И что характерно: читая мемуары или научные работы Ивана Терентьевича о минувшей войне, трудно вычленить в них собственно его деятельность. Всюду речь идет о коллективах, генералах, офицерах и солдатах — связистах, руководителях и рядовых работниках учреждений связи.

Иван Терентьевич был весьма одаренной личностью. А когда речь идет об одаренности, то перечислить все ее слагаемые невозможно. Но всегда можно определить ту силу, которая приводит в движение дарование, является могучим ускорителем его развития.

Для Ивана Терентьевича, как и для всех людей его судьбы, этой силой являлась беззаветная преданность делу и идеям Коммунистической партии, социалистической Родине, советскому народу. В служении партии, народу Иван Терентьевич видел смысл и цель своей жизни. Такая цель и могла всесторонне раскрыть его незаурядные способности, определить его выдающуюся роль в вооруженной защите и строительстве социализма в нашей стране.

Иван Терентьевич внес огромный вклад в послевоенное строительство Советских Вооруженных Сил. В течение 10 лет — с 1946 по 1956 год — он был начальником войск связи Сухопутных войск Советской Армии. И все эти годы — непрерывный поиск и внедрение лучших форм их организации, боевой подготовки, напряженный труд по развитию и совершенствованию новых средств связи, по освоению и внедрению их в частях и соединениях.

С 1957 года Пересыпкин — научный консультант при [194] заместителе министра обороны СССР, с 1958 года — военный советник Группы генеральных инспекторов Министерства обороны СССР. Одновременно Иван Терентьевич вел большую военно-историческую работу. Он — автор ряда трудов, посвященных истории развития войск связи, их деятельности в годы Великой Отечественной войны и в послевоенное время.

За заслуги перед Родиной Иван Терентьевич награжден четырьмя орденами Ленина, орденом Октябрьской Революции, двумя орденами Красного Знамени, орденом Кутузова 1-й степени, Красной Звезды, «За службу Родине в Вооруженных Силах СССР» 3-й степени, медалями, иностранными орденами.

12 октября 1978 года маршал войск связи Иван Терентьевич Пересыпкин ушел из жизни. Но осталось то, что он сделал, его огромный вклад в достижение Победы в Великой Отечественной войне, в укрепление экономического и оборонного могущества нашей Родины. [195]