Нарком провел ладонью по гладко выбритой голове и, как бы размышляя вслух, продолжал:

— Если мы предлагаем вам, одному из лучших командиров дивизии, перейти на военно-дипломатическую работу, то вовсе не рассчитываем остаться в проигрыше. Толковый работник на этом поприще может принести немалую пользу стране.

Маршал сделал паузу и еще раз внимательно посмотрел на стоявшего перед ним молодого генерала. Высокая, по-строевому подтянутая фигура, безупречно заправленная под ремень гимнастерка, худое аскетическое лицо с умными стального цвета глазами — все это невольно вызывало симпатию. Нравился наркому и взгляд генерала — неуклончивый, твердый, уверенный.

— Я понимаю, что оставить дивизию, которую вы вывели в число передовых соединений, тяжело, но все-таки...

— Простите, товарищ маршал, но и дивизии начинать боевые действия с новым командиром тоже будет нелегко, — решился возразить генерал, видимо посчитав, что нарком готов объявить свое окончательное решение. — Товарищи из Генштаба предупредили меня, что пушки могут вскоре загреметь не только на наших учебных полях.

— Да, комдив, не исключено. Поэтому я и хотел выслушать ваше окончательное мнение. Вот здесь, в аттестации, — Тимошенко взял со стола листок бумаги, — пишут о вас как о всесторонне подготовленном офицере, который может быть с успехом использован на командной, штабной, военно-дипломатической и научно-педагогической работе. Вот тут и попробуй решить, где же ваше подлинное призвание. А вы сами как думаете?

— Разрешите, товарищ маршал, вернуться в свою дивизию. Считаю, что сейчас я всего нужнее там.

— Ну что же, езжайте, если вы такой упрямец. И запомните — нет у вас более неотложной задачи на ближайшее время, чем повышение боевой готовности подчиненных частей... [256]

Этот разговор с народным комиссаром обороны вновь вспоминал Сергей Семенович Бирюзов, находясь на трибуне большого спортивного праздника, устроенного в лагерях 132-й стрелковой дивизии утром 22 июня 1941 года.

Прибыв накануне из столицы в Полтаву, где размещалась дивизия, он сразу же рассказал о встрече с маршалом своему замполиту Павлу Ивановичу Луковкину, с которым почти ночь просидели, корректируя в сторону уплотнения график боевой и политической подготовки частей.

Своей дивизией Бирюзов оправданно гордился. Сформированная два года назад на базе одного из полков легендарной 30-й дивизии, она считала себя наследницей замечательных традиций этого героического соединения, стяжавшего себе славу во время гражданской войны на Восточном и Южном фронтах. Это о ней, о 30-й дивизии, которой командовал В. К. Блюхер, пелось в известной песне: «От голубых уральских вод к боям Чонгарской переправы прошла тридцатая вперед в пламени и славе». Большинство красноармейцев дивизии были отличниками боевой и политической подготовки, активно повышали свой общеобразовательный уровень, занимались спортом. Части и подразделения дивизии устойчиво показывали высокие результаты во время учений, легкий артиллерийский полк был лучшим в корпусе.

Командование высоко оценивало стиль служебной деятельности комдива. В последней аттестации указывалось: «...командир растущий, хорошо подготовленный в военном отношении и знающий штабную работу. Работает, не считаясь со временем... в штабе не засиживается, больше бывает в частях, на стрельбище и в поле... правильно нацеливает свой штаб на контроль и проверку частей дивизии. Благодаря умелому руководству со стороны командира дивизия в округе является ведущей...» За год до войны 35-летнему Бирюзову было присвоено звание генерал-майора.

...Оглянувшись в сторону сидевшего с ним полкового комиссара и не обнаружив его на месте, Бирюзов благодарно улыбнулся. Беспокойный человек, подумал он, небось пошел проверять, готовы ли боевые листки и листки-«молнии», посвященные итогам спортивного соревнования. Оперативность во всем комдив ценил очень высоко.

Луковкин появился рядом, когда сводные колонны спортсменов частей выходили на поле стадиона для заключительного [257] акта спортивного праздника — вручения наград победителям. Обычно спокойный, сейчас он выглядел взволнованным.

— Сергей Семенович, война, — произнес он каким-то взволнованным голосом. — Разрешите включить трансляцию.

Лицо Бирюзова сразу посуровело. Праздничное, приподнятое настроение сменилось озабоченностью и тревогой.

Немедленно, не дожидаясь распоряжений сверху, Бирюзов приказал по боевой тревоге собрать дивизию, части которой были разбросаны по лагерям вокруг Полтавы, на местах постоянного базирования, и привести ее в полную боевую готовность.

Две с половиной недели пронеслись как одни бессонные сутки, заполненные мобилизационной работой, обучением вновь призванных и погрузкой в эшелоны пятнадцатитысячной массы людей с вооружением, техникой, имуществом и лошадьми.

Восьмого июля эшелоны с частями дивизии начали покидать Полтаву. Куда они следуют, почти никто в соединении не знал. Было ясно лишь одно — вереница составов направлялась в сторону фронта. Комдив приказал иметь на платформах дежурные расчеты 37-мм зенитных пушек в готовности к отражению воздушных налетов противника. Предусмотрел он и возможность нападения фашистских танков непосредственно на эшелоны дивизии. В этом случае орудия и пулеметы должны были вести огонь с платформ. Личный состав был обстоятельно проинструктирован: каждый знал, как ему нужно действовать, если придется вступить в бой прямо из вагонов.

Пламенем пожаров, дымящимися руинами зданий и толпами беженцев встретила головной эшелон станция Кричев. Военного коменданта Бирюзов разыскал в чудом уцелевшем пакгаузе. Тот категорически заявил, что дальнейшее продвижение эшелона невозможно.

— Приведите себя в порядок, лейтенант, и прикажите открыть семафор! — вскипел Бирюзов.

— Семафор не работает, товарищ генерал, — вступил в разговор пожилой железнодорожник. — Поезда дальше пускать не ведено. Да и зачем вам лезть в пекло... — Но, взглянув в разгневанное лицо командира, торопливо добавил: — Мне-то что. Я переведу стрелки под вашу ответственность. Там, говорят, в Чаусах, геенна огненная.

Железнодорожник оказался прав. Если Кричев горел [258] огнем, то Чаусы полыхали пламенем. Поезд остановился перед неожиданным тупиком, который образовали воздетые к небу рваные рукава рельсового пути, за которыми зияла глубокая воронка от взрыва авиационной бомбы. Бирюзов с Луковкиным и начальником штаба дивизии Д. В. Бычковым вышли на скат железнодорожной насыпи. Нарочито неторопливо прошлись вдоль состава, цепко всматриваясь в окружающую местность. Комдив, оглянувшись на платформы, с удовлетворением отметил, что расчеты зенитных пушек и артиллерийских орудий находятся на своих местах, готовые в любой момент к отражению воздушного и наземного противника.

— Дайте команду к разгрузке. Место сосредоточения — вот в этой роще.

Комдив указал на зеленый массив, начинавшийся неподалеку от железнодорожного полотна, и настороженно замер. Со стороны леса показались несколько знакомых по учебным макетам силуэтов тяжелых самолетов. Они стремительно, как в кадрах документального кино, наплывали прямо на железнодорожный состав.

— Воздух! — раз дался, голос наблюдателя, и в ту же секунду с открытых платформ дробно застучали зенитные пушки и пулеметы.

Один из самолетов густо задымил и, неуклюже отвалив в сторону, тяжело врезался в гущу деревьев. Грохнул оглушительный взрыв. Остальные самолеты с ревом развернулись и исчезли за горизонтом.

Фуражки и пилотки зенитчиков дружно взлетели вверх. Могучее «ура!» загремело было над эшелоном и неожиданно смолкло. На ближнюю опушку вдруг разом высыпало несколько легких танков с крестами на броне, за ними группами следовали мотоциклисты.

— К бою! — властно прозвучал голос Бирюзова. — По танкам!

Слаженно, одновременным ударом орудий, стоявших на платформах, отозвался эшелон на голос командира. Две-три вражеские машины, напоровшись на встречный огонь, запылали. Остальные ударились в бегство. Дивизионные разведчики, а за ними и другие подразделения бросились преследовать врага и, рассеяв огнем мотоциклистов, доставили к эшелону несколько пленных.

Первый успех окрылил красноармейцев: они воочию увидели, что фашистов можно бить, что не так уж страшен черт, как его малевали некоторые беженцы и отставшие от своих частей, поддавшиеся панике. Бирюзов [259] же понял, что дивизии не удастся развернуться в боевой порядок. Из показаний пленных стало известно, что крупные силы противника находились уже поблизости — в районе Быхова. Дивизия же была еще в эшелонах. Положение усугублялось отсутствием сведений о действовавших здесь советских войсках. Поэтому, не дожидаясь окончания разгрузки головного эшелона, Бирюзов приказал разослать разведчиков во всех направлениях, поставив перед ними задачу добыть информацию о противнике, о застрявших где-то других эшелонах дивизии и местонахождении ближайших частей и органов управления советских войск.

Вскоре разведчики донесли, что в лесу, чуть восточнее станции Чаусы, находится штаб 13-й армии. Выяснилось, что командование и войска этой армии оказались в весьма драматическом положении. Ведя ожесточенные бои с первых дней войны, соединения армии и ее штаб неоднократно оказывались в окружении, вырывались из него и вновь сражались с превосходящим врагом. И сегодня генерал Бирюзов, сам того не ведая, спас штаб армии от очередного нападения противника, отбросив его передовой отряд под станцией Чаусы.

Командующий войсками генерал-лейтенант Ф. Н. Ремезов, серый от усталости, с ввалившимися от бессонных ночей глазами, рассказал Бирюзову о трудностях управления войсками в сложившихся условиях, об острой нехватке боеприпасов, горючего, продовольствия, транспорта и средств связи. Обессиленная в кровопролитных боях на рубеже Минского укрепленного района, армия все время находилась под ударами превосходящих сил врага. Вот и сейчас, форсировав Днепр севернее и южнее Могилева, танковые колонны противника вновь пытаются, охватив ее фланги, замкнуть очередное кольцо окружения. Ни с управлением фронта, ни с Москвой штаб армии связи не имеет. Вражеские танки, двигающиеся походными колоннами с Быховского плацдарма на Кричев, остановить некому...

— Я готов выполнить эту задачу, — предложил Бирюзов. — Правда, в моем распоряжении пока только треть дивизии. Остальные части, по сообщению разведчиков, выгрузились из эшелонов восточнее Чаус, вскоре они прибудут сюда.

— Но ваша дивизия организационно не входит в наше объединение, — предупредил начальник штаба армии А. В. Петрушевский, — так что вы берете на себя определенную [260] ответственность, выступая с такой инициативой.

— Не пугайте его, Александр Васильевич, — вмешался Ремезов, — комдив, видите, не из слабонервных, да и нас с вами он уже успел спасти. Подчиним ее 20-му мехкорпусу. А вы достучитесь лучше до Москвы и попросите санкционировать наше решение.

Командующий пригласил Бирюзова к карте, на которой редкими неуверенными штрихами обозначалось примерное расположение своих войск и войск противника.

— Однако это всего лишь наши предположения, — заметил он, — единственное, что установлено достоверно, это движение крупных танковых колонн врага с Быховского плацдарма по Кричевскому шоссе. Отразить их вашими силами невозможно. Попытайтесь хотя бы задержать их, заставив развернуться в боевой порядок. Если с нами потеряете связь, принимайте решения самостоятельно.

Так 12 июля 132-я стрелковая дивизия фактически вошла в состав 13-й армии, и заняла оборону юго-западнее Чаус.

К этому времени обстановка в районе Чаус была крайне неблагоприятной для наших войск. Четвертого июля танки Гудериана вышли к Днепру южнее Могилева. Замысел фашистского командования сводился к тому, чтобы обойти Могилев с севера и юга и окружить находившийся там штаб Западного фронта. Однако попытка противника с ходу форсировать Днепр в районе Рогачева потерпела неудачу, натолкнувшись на стойкую оборону 63-го корпуса. Этот корпус, отразив попытки противника форсировать Днепр, сам перешел в наступление, освободил Рогачев и Жлобин и подошел к Бобруйску. Командовал корпусом генерал Л. Г. Петровский, талантливый и опытный военачальник, сын известного партийного и государственного деятеля Г. И. Петровского, в прошлом командир Московской Пролетарской дивизии, где служил и Бирюзов. (Несколько позднее, в августе, когда его корпус дрался в окружении, Л. Г. Петровский был назначен командующим армией. За ним в расположение окруженных войск прибыл специальный самолет, чтобы доставить к новому месту службы. Однако отважный генерал попросил разрешения остаться на месте до выхода корпуса из окружения, а с самолетом отправил в тыл раненого бойца. 17 августа он погиб в бою). [261]

Натолкнувшись на стойкое сопротивление 63-го корпуса, фашистское командование стянуло силы к Быхову, и Гудериан, форсировав 11 июля Днепр, повел наступление на Пропойск (Славгород) и Кричев. Оборонявшиеся на этом рубеже 148-я и 187-я дивизии, имевшие незначительную глубину обороны, начали отход. Гудериан уже считал, что его части вырвались на оперативный простор. И именно здесь на пути немецких войск встала 132-я стрелковая дивизия Бирюзова.

Полностью дивизия еще не сосредоточилась. Поэтому по приказу Бирюзова на позиции были направлены все, кто мог сражаться, независимо от воинской специальности. Командир дивизии лично определил рубежи атак, порядок ведения огня, сам прошел по позициям, принимая меры по обеспечению боевой готовности подразделений, надежности управления ими. Замысел его состоял в том, чтобы, не обнаруживая себя, подпустить противника как можно ближе и внезапно обрушить на него всю мощь огня.

Ждать пришлось недолго. Вскоре перед фронтом дивизии показались немецкие танки и мотоциклисты. Противник следовал в походных колоннах, не ожидая удара.

Разметав в короткой схватке боевое охранение противника, подразделения дивизии открыли огонь по вражеским танкам и автомашинам, двигавшимся по шоссе. Два артиллерийских дивизиона, стреляя прямой наводкой, подбили несколько танков и бронемашин, возглавлявших колонну. Противник попытался отразить атаку, но Бирюзов ввел в бой подоспевший 605-й стрелковый полк, и подразделения врага обратились в бегство. Поставленная генералом Ремезовым задача была выполнена.

Как полагал Бирюзов, дивизия должна перейти к обороне и во взаимодействии с другими частями, действовавшими против быховской группировки противника, создать заслон его продвижению в западном направлении. Однако разведчики принесли неутешительные сведения; справа и слева своих войск не обнаружено, а немецкие танки и мотопехота обтекают фланги дивизии. Оставалось одно — круговая оборона. Бирюзов был на тех участках, где противник атаковал особенно яростно. В начале боя он организовал отражение атаки танков противника с южного направления. Но танки противника сумели прорваться через оборону дивизии с севера. Возникла угроза полного окружения, силы дивизии таяли. С командного пункта Бирюзов видел, как одна за другой [262] смолкали пушки ближайшей противотанковой батареи. А танки шли. Бирюзов вскочил в машину.

— На батарею!

Через несколько минут машина комдива подъехала к батарее. На глазах Бирюзова вражеский снаряд разбил последнюю стрелявшую пушку. Оставшиеся в живых артиллеристы были тяжело ранены. Бирюзов бросился к одному из уцелевших орудий и с помощью шофера открыл огонь по подходящим танкам. Ему удалось поджечь один из них. Взметнувшийся взрыв отбросил генерала наземь, лицо его залила кровь. Раненого комдива вынесли с батареи, но вскоре он с перевязанным лицом уже вновь руководил боем, появлялся на позициях то тут, то там, вселяя уверенность и ободряя красноармейцев. Весь день дивизия Бирюзова вела тяжелый бой и не сдала позиций.

Только к исходу дня комдиву удалось встретиться с командиром 20-го механизированного корпуса генералом Ереминым.

— Атаку вы организовали отлично, — похвалил Бирюзова командир корпуса, — Обороняетесь тоже стойко. Надеюсь, что вы так же успешно справитесь и с выводом дивизии из окружения.

Бирюзов вопросительно посмотрел на командира корпуса.

— Да, да, — подтвердил тот. — Противник замкнул за нами кольцо окружения. Его части по крайней мере уже находятся в Чаусах, и если штаб армии успел переместиться, то пусть Ремезов скажет за это спасибо вам и вашим солдатам. Прорываться из окружения вашей дивизии придется самостоятельно.

Задача оказывалась очень тяжелой. Надо было во что бы то ни стало пробиться к реке Сож до того, как ее форсирует противник, и занять оборону на левом ее берегу. Жестокий бой пришлось выдержать у деревни Александровки, чтобы прорваться через шоссе Кричев — Пропойск. Двинулись дальше на восток, но, когда Сож была уже совсем близко, выяснилось, что наперерез частям дивизии движется вражеская танковая колонна. Нужно было обязательно задержать ее, чтобы дать возможность дивизии переправиться через Сож. Бирюзов двинул навстречу противнику усиленный артиллерией и несколькими танками стрелковый батальон, основные силы дивизии тут же начали переправу, используя для этого подручные средства. На сбитых кое-как плотах, сделанных [263] из разобранных изб прибрежной деревеньки, переправлялась пехота. Артиллерию пришлось буксировать машинами по дну реки. На другом берегу орудия сразу же ставили на огневые позиции.

Дивизия уже заканчивала переправу, когда к реке вышел подвижный отряд, сдерживавший противника, а за ним показались немецкие танки, стреляя с ходу. Вот как описывает Бирюзов этот эпизод в книге «Суровые годы»: «Требовалось под огнем противника организовать переправу нашего арьергарда. О спасении уцелевших машин думать не приходилось — мы их подожгли, а сами бросились вплавь в прохладную воду Сожа. Сзади противник все время обстреливал нас, и на поверхности реки то там, то тут пенились следы от пуль. «Совсем как в кино о Чапаеве», — невольно подумалось мне. Но Сож, конечно, не Урал: он и уже и спокойнее. Положение наше облегчалось еще и тем, что переправившиеся подразделения успели занять оборону на противоположном берегу, артиллеристы поставили свои орудия на прямую наводку и в упор расстреливали гитлеровцев, показавшихся на скатах правого берега». В этих боях Бирюзов вновь был ранен, но дивизия с честью вышла из окружения и заняла свое место в 13-й армии.

Уже в первых боях ярко проявились высокие командирские качества С. С. Бирюзова: выдержка, сильная воля, исключительная храбрость, незаурядные организаторские способности, умение быстро и правильно оценивать обстановку, предвидеть развитие событий, уверенно руководить войсками в бою. Сказывались и большой опыт, и солидная теоретическая подготовка. Ведь к началу войны за его спиной было уже почти 20 лет службы в Красной Армии, в которую вступил добровольно в 1922 году восемнадцатилетним юношей, командование ротой и батальоном в прославленной Московской Пролетарской дивизии, учеба в Военной академии имени М. В. Фрунзе, служба в штабе округа.

В начале августа заново укомплектованная в районе Гомеля дивизия генерала Бирюзова получила новую боевую задачу. К этому времени (с 30 июля) войска противника на западном направлении вынуждены были перейти к обороне. Вражеское командование приняло решение отложить наступление на Москву, так как советские войска активными действиями угрожали флангам группы армий «Центр». В этих действиях приняла участие и 132-я стрелковая дивизия. Ей предстояло в составе [264] 45-го механизированного корпуса прорвать оборону противника, перерезать шоссейную и железную дороги на участке Кричев — Рославль и обеспечить ввод в прорыв 21-й кавалерийской дивизии для нанесения удара по тылам рославльской группировки врага.

Бирюзов и командир кавалерийской дивизии полковник Я. К. Кулиев провели рекогносцировку, убедились, что у противостоящего противника отсутствует сплошная линия обороны. Обсудили план взаимодействия.

— Посматривай за небом, когда будешь вводить в прорыв свою кавалерию, — посоветовал Бирюзов, — и попроси, чтобы тебя прикрыли авиацией. Впрочем, где ее сейчас взять...

Бирюзов оказался прав. Обнаружив советские части на своих коммуникациях, враг бросил на участок прорыва десятки бомбардировщиков и нанес тяжелый удар по боевым порядкам кавалерии. А наутро следующего дня противник предпринял яростную контратаку большими силами пехоты и танков.

Отбиваясь от наседавших с фронта вражеских войск, Бирюзов с тревогой думал о том, что противник может обойти дивизию с флангов. Предотвратить эту угрозу было невозможно. И действительно, вскоре разведка донесла, что немцы выходят в тылы дивизии.

Новое окружение комдив воспринял более хладнокровно, хотя ему было приказано прорываться. Не мог он тогда даже предположить, что линия фронта действительно откатилась более чем на сто километров. Но он сразу почувствовал, как важно в этой обстановке лично ему сохранить предельную собранность, не выпустить ни на минуту управление частями. Жаль, что не было уже рядом комиссара Луковкина, авторитетного и мудрого политработника, так помогавшего комдиву в тяжелые дни первого окружения. Находясь в разведотряде, тот получил смертельное ранение и скончался.

Обдумав положение, Бирюзов решил: не распылять силы и средства по всему фронту окружения, а прорываться там, где враг менее всего успел укрепиться.

Первый бой на прорыв произошел ночью в районе деревни Титовки. Головной отряд, возглавляемый командиром дивизии, застал противника врасплох. Вражеские танки, пытавшиеся открыть огонь, были почти в упор расстреляны из орудий, поставленных на прямую наводку. Смяв вражескую оборону, дивизия организованной колонной устремилась в ближайший лес. [265]

Бирюзов понимал, что ему удалось прорвать лишь первый заслон окружения. Теперь все зависело от того, сможет ли он выбрать наиболее безопасный и короткий маршрут, чтобы догнать уходящую на запад линию фронта и нанести решающий удар в наиболее уязвимом для противника месте.

В один из дней в расположение дивизии прорвались несколько советских танков. Однако попытка деблокировать ее не удалась. Враг снова сомкнул свои боевые порядки в месте прорыва.

Командир 45-го мехкорпуса, управление которого совершало марш по тылам врага вместе с частями дивизии, пригласил Бирюзова к себе.

— Мне приказано, — сказал он, — вырываться из окружения, используя прибывшие танки. А вы решайте сами, выходить со мной или самостоятельно.

— Группа танков здесь, может быть, и прорвется, хотя я в этом очень сомневаюсь, — ответил Бирюзов, — а дивизией рисковать и вовсе нельзя: местность впереди открытая, зря потеряем людей. Буду двигаться лесом к Погару.

Впоследствии Бирюзов очень сожалел, что не смог убедить командира корпуса прорываться из окружения вместе с дивизией. И сам командир корпуса, и личный состав его штаба погибли в неравной схватке с врагом, поставившим мощный артиллерийский и танковый заслон на пути вырывавшейся из окружения немногочисленной танковой группы. Для 132-й дивизии Бирюзов избрал другой путь: почти лишенную боеприпасов, он повел ее в обход опорных пунктов противника, и она вновь вошла в состав 13-й армии.

Однако дивизия и ее командир оказались в новых тяжелых испытаниях. 30 сентября немецко-фашистские войска начали операцию «Тайфун» — наступление на Москву. С юга к столице рванулись танковые колонны Гудериана. 132-я стрелковая дивизия 13-й армии, входившей к тому времени в состав Брянского фронта, оказалась волею судьбы на направлении главного удара этой танковой армады. Охватив фланги Брянского фронта с запада и юго-востока, бронетанковые дивизии врага перерезали главные фронтовые коммуникации. Значительная группировка наших войск, в том числе дивизии 13-й армии, оказалась отсеченной от линии фронта. Третьего октября противник захватил Орел, а через три дня Карачаев и Брянск. Командование 13-й армии, понесшей [266] большие потери, подготавливало прорыв из окружения, для чего была сформирована ударная группа, в которую вошла и 132-я дивизия. Теперь генералу Бирюзову по решению командующего армией поручалось не только в очередной раз вывести дивизию из окружения, но и совместно с двумя другими стрелковыми дивизиями пробить коридор в боевых порядках противника для выхода всех соединений и частей армии.

Принимая решение, возлагавшее на 132-ю дивизию роль авангарда при прорыве из окружения, командование 13-й армии исходило не только из высокой оценки боевого опыта этого соединения, но и личных качеств ее командира, который зарекомендовал себя исключительно храбрым и волевым генералом, умелым организатором боя, способным быстро и правильно ориентироваться в самой сложной обстановке. Об этом свидетельствовала и боевая характеристика на Бирюзова, только что отправленная в Главное управление кадров, в которой указывалось:

«В тактической обстановке разбирается хорошо. Умело управляет частями в бою. В боевой обстановке не теряется. Смелый, решительный, не знающий страха командир...»

Армия не дивизия. Глухим лесным бездорожьем ей не пройти. Требовалось протаранить позиции врага на сравнительно широком участке, в центре которого, перекрывая основные дороги, находилось ощетинившееся вражеской обороной большое село Негино.

Для того чтобы атаковать противника, вышедшего в тыл, следовало как-то нейтрализовать его войска, находившиеся перед фронтом дивизии. В этих целях Бирюзов приказал передать по радио ложный приказ о наступлении дивизии в западном направлении и, имитировав артиллерийскую подготовку атаки, скрытно вывел подчиненные части с занимаемых ими позиций. Колонны дивизии походным порядком двинулись по проселочной дороге в направлении Негина.

Лобовая атака села грозила большими потерями, поскольку перед ним находилась широкая полоса открытой местности.

Организация наступления на флангах, в стороне от дороги, потребовала бы большой затраты столь драгоценного в сложившихся условиях времени. И Бирюзов принял решение ввести противника в заблуждение, а затем ошеломить его внезапным ударом.

В стороне от намеченного рубежа атаки он приказал [267] сосредоточить несколько тракторов и включить их двигатели. Вражеское командование, приняв этот шум за работу танковых моторов, сосредоточило свои основные силы на данном направлении. А тем временем в лесу на проселочной дороге построились в колонну имевшиеся пять танков и все автомобили дивизии, в кузовах которых находились бойцы, вооруженные гранатами и автоматами. Замысел состоял в том, чтобы эта колонна, развив еще в лесу предельную скорость, под прикрытием артиллерийского огня быстро проскочила открытое место и ворвалась в село, прокладывая путь следовавшим за нею стрелковым цепям. Замысел удался полностью. Импровизированный передовой отряд вихрем ворвался в село. За ним устремились основные силы, расширяя и закрепляя участок прорыва. Через образовавшуюся брешь начали выходить из окружения остальные соединения и части армии.

Узнав о разгроме негинского гарнизона, командование противника стянуло крупные силы в район села с беззаботным названием Веселая Калина, расположенного на пути продвижения советских войск. Учитывая тактику действий окруженных советских войск в предшествующем бою, немцы особенно сильно укрепили свои позиции в центре села, взяли на прицел выходящую к нему из леса проселочную дорогу.

На этот раз Бирюзов атаковал село одновременно с трех сторон, и вражеский гарнизон с самого начала боя оказался в полуокружении. Это вынудило противника перестраивать в ходе боя и распылять силы по всем направлениям атаки. В жаркой схватке на улице села генерал Бирюзов, с автоматом в руках возглавлявший атаку одной из рот, снова был ранен. На этот раз ранение оказалось тяжелым. Автоматная очередь буквально прошила ноги комдива. Он очнулся еще в ходе боя и после перевязки продолжал руководить им с повозки, куда его уложили. К вечеру деревня была взята. На следующий день Бирюзов был отправлен в госпиталь, в Воронеж, затем в Алма-Ату.

Два месяца лечения в госпиталях показались мучительно долгими. Терзался не столько болью тяжелых ран, сколько неутешительными сообщениями о положении на фронтах. Тяжело переживал он разлуку с боевыми соратниками по дивизии, тревожила судьба семьи, о которой он не имел известий с начала войны. А ведь суровый по характеру, требовательный к себе и другим, Бирюзов [268] был любящим мужем и заботливым отцом. Еще командиром взвода Сергей Бирюзов женился на своей землячке Юлии Холоповой, учившейся тогда на курсах машинописи. Юлия Ивановна стала верным другом Сергея Семеновича на всю жизнь, делила с ним все тяготы армейского быта, сопровождала его всюду, куда бросала его военная служба. К началу войны у них было две дочери, Оля и Валя. Когда Бирюзов уезжал на фронт, семья осталась в Полтаве. Всюду, где можно, наводил он справки о семье. Наконец уже в госпитале получил известие: живы, здоровы, вместе с семьями других командиров 132-й стрелковой дивизии эвакуированы из Полтавы, находятся в Оренбурге. Теперь, получая долгожданные письма из Оренбурга, он все чаще вспоминал годы своей счастливой предвоенной жизни...

Правда, жизнь его с самого начала была далеко не легкой. Сергей Семенович родился 21 августа 1904 года в маленьком городке Скопине, что неподалеку от Тулы. В детском возрасте остался без родителей. Старшие брат и сестра воспитывали Сергея, кормили и одевали его, пока он не закончил церковноприходское училище. Дальше помогать брату они не могли — у самих не хватало средств. Пришлось пробиваться поденной работой.

Октябрьская революция не смогла сразу изменить положение юноши. Но жизнь его все же приобрела глубокий смысл. В пятнадцать лет Сергей поступил в бригаду лесозаготовителей. Трудился на тяжелой работе наравне со взрослыми. Через год вступил в комсомол, возглавил комсомольскую ячейку в сельхозкоммуне. В 1922 году добровольно поступил на пехотно-пулеметные курсы, а еще через год в числе лучших курсантов был переведен на учебу в Объединенную военную школу имени В ЦИК — одно из самых популярных военно-учебных заведений того времени.

Окончив школу, служил в Новороссийске командиром взвода. Затем командовал ротой и батальоном в прославленной Московской Пролетарской дивизии. По складу характера уже тогда обращал на себя внимание тем, что многочисленными похвалами и поощрениями не обольщался. Больше внимания обращал на свои недостатки, которые никогда не скрывал, радовался успехам подчиненных, поддерживал бойцов в трудной воинской службе, но панибратства не допускал, слыл строгим и справедливым воспитателем.

В 1937 году окончил Военную академию имени [269] М. В. Фрунзе и, как один из лучших выпускников, получил назначению на должность начальника штаба дивизии, затем начальника оперативного отдела штаба Харьковского военного округа. С 1939 года командовал 132-й стрелковой дивизией.

Теперь, в госпитале, внимательно слушая сообщения о том, что наступление немецко-фашистских армий захлебнулось, а советские войска под Москвой вырвали у врага стратегическую инициативу, Бирюзов с удовлетворением отмечал, что ставшая ему родной дивизия внесла посильный вклад в развитие событий. Всеми мыслями и чувствами он был на фронте. Самой заветной мечтой было вернуться в родную дивизию. Что ж, жизнь бывает щедра и на самое заветное: по выздоровлении Сергей Семенович получил назначение на прежнюю должность. Рад был безмерно.

После короткого свидания с семьей Бирюзов вновь вступил в командование 132-й стрелковой дивизией. Здесь он узнал, что за мужество и отвагу, проявленные в боях за Родину, награжден орденом Ленина. Ветераны дивизии, находившейся в составе все той же 13-й армии Брянского фронта, тепло встретили своего командира. Многие из них также побывали в госпиталях, наиболее отличившиеся выдвинулись на новые командные должности. Бирюзов поставил перед ними задачу учить молодое пополнение воевать с учетом полученного опыта, совершенствовать тактику боя. Он не уставал повторять: «Всемерно избегать неоправданных потерь». И сам всегда стремился к этому.

Исключительно дисциплинированный командир, он однажды в ситуации, грозившей бессмысленной гибелью многих бойцов и командиров, счел возможным прекратить бой, начатый в соответствии с решением штаба армии.

Случилось это ранней весной. Хутор Красный, который приказано было взять, стоял на открытой местности. Противник превратил его в укрепленный пункт: все подходы простреливались артиллерией и пулеметами. Атака хутора по рыхлому глубокому снегу неминуемо означала бы крупные потери и не гарантировала успеха. Своими сомнениями Бирюзов поделился с командармом генералом Н. П. Пуховым. Командующий был непреклонен: взять хутор — приказ штаба фронта. Тщательно готовил Бирюзов штурм Красного. Ночью один из полков дивизии и лыжная бригада выдвинулись на рубеж атаки [270] и с рассветом начали штурм. С КП Бирюзов видел, как, утопая по грудь в снегу, под огнем врага двинулись в атаку подразделения. Снег окрасился кровью, появились убитые и раненые, а до хутора еще было далеко, потери росли. И комдив отменил атаку, поняв бессмысленность ее продолжения. Доложил в штаб армии. «Для вас, видимо, будут большие неприятности, — сказал начальник штаба, — вы самовольно отменили приказ...»

Только сели с комиссаром обедать — звонок из штаба армии: сдать хозяйство начальнику штаба и явиться к командарму. «Вот они и начинаются, неприятности», — мелькнула мысль. Быстро двинулся в путь, но из-за заносов мокрого снега прибыл в штаб армии только ночью. Там его ждал новый приказ: срочно явиться в штаб фронта. Удрученный, ожидая всяческих кар, прибыл Бирюзов в Елец, где стоял штаб фронта. Там, напротив, встретили его приветливо. Вскоре узнал и причину вызова: его назначили начальником штаба 48-й армии. Подумал, что благодаря состоявшемуся назначению на более высокую должность решено предать забвению отмену им штурма Красного. Но в штабе армии кое-кто обернул дело как прямое самовольство. Все оказалось иначе. Выяснилось, что штаб фронта действительно потребовал взять хутор Красный. Но как? Об этом нужно было подумать кому следовало. «Штурмом хутор взять было невозможно», — согласились е Бирюзовым в штабе фронта.

На новой должности он со свойственной ему энергией отдавал все свое время быстрейшему завершению формирования армии, организации и оборудованию оборонительных рубежей, которые она заняла летом 1942 года. Опираясь на свой опыт, накопленный в боях первого года войны, и знание штабного дела, Бирюзов настойчиво добивался проведения в жизнь указаний командующего армией по совершенствованию системы обороны, поддержанию постоянной боеготовности войск. Образцово поставив штабную службу в объединении, он значительную часть времени проводил в соединениях и частях, помогая их командирам обучать подчиненных тактике ведения боя и стрелковому делу. По собственной инициативе взялся за развертывание снайперского движения в войсках и вскоре добился того, что специальные таблички с надписью на немецком языке: «Берегись русского снайпера» — запестрели по всей линии вражеских траншей [271] в полосе обороны армии. Узнав об этом от разведчиков, Бирюзов с удовлетворением заметил:

— Прошлым летом наступали во весь рост. Теперь пусть ползают на брюхе по чужой земле. Фюрер надеялся послать отсюда подкрепление под Сталинград, а мы помогли сталинградцам не допустить этого.

Бирюзов не случайно упомянул город, к которому в то время было приковано внимание всего человечества. Пребывание в должности начальника штаба 48-й армии Брянского фронта, находившейся в обороне и не участвовавшей в активных боевых действиях, не приносило удовлетворения жаждущей постоянной активной деятельности натуре Бирюзова. Его неудержимо тянуло туда, в гущу величайшего сражения, развернувшегося на правом берегу Волги. И такой час настал: Ставка Верховного Главнокомандования неожиданно предоставила ему такую возможность.

Осенью 1942 года в районах Тамбовщины началось формирование 2-й гвардейской общевойсковой армии, которая, по замыслу Ставки, должна была стать одним из крупнейших оперативных объединений подобного рода. Планируя проведение Сталинградской операции, Верховное Главнокомандование связывало с этой армией особые надежды. Не случайно поэтому, что на ее формирование были обращены наиболее закаленные в боях, преимущественно гвардейские соединения. В 1-й гвардейский стрелковый корпус этой армии включались 24-я, 33-я гвардейские и 98-я стрелковая дивизии. Первая из них отличилась в недавних боях под Ленинградом, две другие успешно сражались на Сталинградском фронте. На укомплектование 13-го гвардейского стрелкового корпуса прибыла 3-я гвардейская стрелковая дивизия — одно из первых четырех гвардейских соединений, удостоенных этого почетного звания в сентябре 1941 года. Богатые боевые биографии имели также другие соединения этого корпуса — 49-я гвардейская и 387-я стрелковые дивизии.

2-й гвардейский механизированный корпус армии укомплектовывался в основном из воинов-сибиряков, заслуживших славу мужественных бойцов еще в битве под Москвой. В части армии влились также несколько тысяч моряков-тихоокеанцев.

По тому, как щедро для трудного времени укомплектовывалась армия личным составом и боевой техникой, чувствовалось, что перед ней будут поставлены весьма [272] серьезные задачи. Это было видно и по тщательности, с которой Ставка подбирала руководящий состав армии. На должность командующего И. В. Сталин предложил кандидатуру заместителя командующего войсками Воронежского фронта генерал-лейтенанта Р. Я. Малиновского. Родион Яковлевич был опытным военачальником. Воевал с немцами еще в первую мировую войну, сначала в Прибалтике, затем в составе Русского экспедиционного корпуса во Франции. По возвращении на родину участвовал в разгроме Колчака. В 1937 году сражался на стороне республиканских войск в Испании. Находясь с первых дней Великой Отечественной войны на фронте, зарекомендовал себя мужественным и умелым командиром.

Заместителем командующего армией Ставка назначила генерал-майора Якова Григорьевича Крейзера. Генерал Крейзер слыл отличным организатором и опытным боевым командиром. Возглавляемая им 1-я мотострелковая дивизия прославилась героическими действиями осенью 1941 года на Московском направлении. Сам комдив в боях с немецко-фашистскими захватчиками был тяжело ранен и за проявленное мужество удостоен звания Героя Советского Союза.

На должность начальника штаба 2-й гвардейской армии был утвержден генерал-майор Бирюзов. Известие о новом назначении поначалу огорчило Сергея Семеновича. Убывать из действующей армии куда-то в тыл ему не хотелось. Но служба есть служба, и на войне ее не выбирают.

Прибыв в Тамбов, Бирюзов прежде всего встретился с начальником оперативного отдела штаба армии полковником М. Д. Грецовым и, ознакомившись с обстановкой, направился к командующему. Душа его, что говорится, ликовала: он узнал, что армия готовится для участия в Сталинградской битве.

После первых необходимых для знакомства фраз Малиновский спросил: «Хватит вам, Сергей Семенович, двух-трех дней, чтобы осмотреться и вступить в должность?» Бирюзов попросил разрешения приступить к исполнению обязанностей немедленно, объяснив, что он уже ознакомился с обстановкой, и тут же изложил свои соображения по организации переброски армии в район Сталинграда. Расстались они на рассвете.

— Работы много. Выбирайте главное, — напутствовал его Малиновский. — Принимайте меры на месте. [273] Докладывайте по мере необходимости о принятых решениях.

Утром Бирюзов, обнаженный по пояс, делал зарядку во дворе домика, где остановился. Рядом колол дрова солдат. Не узнав генерала, спросил: «Не холодно тебе?» Бирюзов ответил, что привык. «Силен», — заметил солдат, но тут подошел адъютант, и по его словам солдат поняли свою оплошность. Далее, как вспоминал Бирюзов, произошел такой разговор:

« — Извините, товарищ генерал... — Теперь пришла моя очередь задавать вопросы: — А за что вас извинить? — Да как же... В потемках принял вас за телеграфиста Кубина. Здоровенный он тоже. — Ничего, в темноте ошибаться может всякий, — отозвался я и, чтобы как-то избавить курносого гвардейца от неловкого для нас обоих замешательства, попросил у него колун. В юности я был мастером по этой части: около двух лет работал на заготовке дров... Старая сноровка не подвела. Колун точно ударил по самой сердцевине смолистой влахи, и она со звоном развалилась на две равные части».

Тогда генерал еще не знал, что через два года к нему, начальнику штаба фронта, придет другой солдат и вручит письмо от смертельно раненного младшего лейтенанта Истомина (фамилия случайного знакомого во дворе), фронтовика, дважды орденоносца. В нем он прочитает такие строки:

«..Вам пишу вот почему. Податель этой записки — брат мой родной Илюша. Лет ему немного, но меня он заменил бы в бою. Просто совестно, что его послали служить в какой-то медсанбат санитаром... Прошу Вас, помогите перебраться ему на передовую, где бы он смог сполна проявить себя и заодно и за мою гибель отомстить... Не откажите, товарищ генерал, и прощайте. Извините, если что не так.

Младший лейтенант Истомин».

И он, Бирюзов, напишет в уголке письма:

«Илью Истомина зачислить в разведку, а по окончании наступления командировать на курсы младших лейтенантов...»

Через много лет Маршал Советского Союза С. С. Бирюзов вспоминал об этом:

«...Истомин-младший прочитал эту резолюцию и, к моему величайшему удивлению, сняв пилотку, отвесил поклон:

— Спасибо вам, товарищ генерал... [274]

Много времени утекло с того дня, а я и сейчас ясно вижу перед собой эту рыжую солдатскую голову, склоненную в глубоком поклоне за то, что в знак уважения к памяти брата его перевели из армейских тылов на передовую. Вот какие они, наши советские солдаты!»

* * *

Работа по организации быстрейшей переброски 2-й гвардейской армии в район Сталинграда сразу же поглотила все силы Бирюзова. Пользуясь правом на самостоятельность в решениях и действиях, предоставленным ему командармом, и будучи отличным знатоком боевой подготовки, он энергично включился в процесс сколачивания армии и органов ее управления. Особое внимание обратил на обучение пулеметчиков, минометчиков, наводчиков противотанковых ружей и автоматчиков. Присутствуя на тренировках пехоты, танков и артиллерии, строго следил за тем, чтобы они проводились в условиях, максимально приближенных к боевым, с обязательной отработкой всех элементов взаимодействия. Начальник штаба армии лично обучал командиров искусству ведения разведки, методам подготовки и проведения атаки, особенностям ведения боя в глубине обороны противника.

Проводил Бирюзов и многочисленные штабные тренировки, отрабатывая надежность управления войсками в предстоящих боях. Твердый и решительный в своих поступках, он порой жестко, но последовательно вырабатывал у работников штаба навыки четких и оперативных действий. День ото дня доклады Бирюзова командующему становились все короче — верный признак того, что армия превращалась в единый, хорошо сколоченный боевой организм, готовый к выполнению ответственных оперативных задач.

Первоначально Ставка планировала после разгрома немецко-фашистских войск на Среднем Дону ввести в сражение 2-ю гвардейскую армию в районе Калача для развития наступления на Ростов и Таганрог. Однако оперативная обстановка, сложившаяся под Сталинградом к началу декабря 1942 года, определила иную перспективу боевого предназначения 2-й гвардейской — встать на пути группировки генерал-фельдмаршала Манштейна, который двигался к Сталинграду, чтобы деблокировать окруженную армию Паулюса. Эту задачу, полученную 12 декабря, нужно было начать выполнять, не теряя ни часа, ни минуты времени. [275]

Ставка Верховного Главнокомандования потребовала от командования 2-й гвардейской армии во взаимодействии с 51-й армией «разбить котельниковскую группировку противника, в течение ближайших дней занять Котельниково и закрепиться там прочно».

Бессонную ночь Малиновский и Бирюзов провели вместе, придумывая план предстоящих действий. На следующий день начальник штаба армии подготовил на подпись командарму боевой приказ, согласно которому ее дивизиям предписывалось к утру 18 декабря выйти на реку Мышкова, упредить противника с развертыванием и, заняв прочную оборону, не допустить его прорыва на север, к Сталинграду.

Итак, выйти и занять рубеж на реке Мышкова... Но для этого войскам предстоял марш на расстояние до 200 километров менее чем за пять суток. Марш по 40-50 километров ежесуточно. С легким и тяжелым оружием и боеприпасами к нему, чтобы быть в готовности сразу же вступить в бой с танковой армадой врага. По занесенной снегом степи, продуваемой всеми ветрами, в декабрьскую стужу, без всякой возможности обогреться в теплом помещении даже на кратковременном привале... Стоит только представить себе все это, чтобы понять цену свершенного воинами 2-й гвардейской армии еще до начала сражения.

Командарм Малиновский немедленно отправился в район предстоящих боев для изучения обстановки на месте. Генерал Бирюзов, на которого он возложил организацию марша, все время находился в походных колоннах. На приличную погоду в это время года рассчитывать не приходилось. Но она, как назло, выдалась даже для этого времени на редкость скверной. Слякоть дневных оттепелей сменялась ночным гололедом. Танки, пушки без конца то увязали в месиве снега с землей, то становились неуправляемыми на обледеневших спусках, подминая под себя и увеча выбивающихся из сил людей. Управление растянувшимися на десятки километров колоннами было крайне затруднено: пользоваться радиосредствами Бирюзов запретил, чтобы не демаскировать лишний раз перегруппировку армии. Постоянно ощущался острый недостаток бензина и дизельного топлива.

Узнав, что тылы не справляются с доставкой горючего войскам, Малиновский телеграфировал Бирюзову, чтобы тот лично занялся этим делом. За недолгое время совместной работы командарм успел увериться, что Бирюзов [276] обязательно найдет выход из создавшегося положения, каким бы оно ни было сложным.

И начальник штаба обеспечил переброску армии. В назначенный срок она вышла на заданный рубеж. Каждое соединение к этому времени уже знало свою конкретную боевую задачу. Бирюзов непосредственно на марше отработал с командирами дивизий основные вопросы взаимодействия стрелковых частей с артиллерийскими и танковыми, с соседями справа и слева.

Сила Бирюзова как организатора и руководителя заключалась в том, что он всегда находился в центре событий, в гуще солдатских масс и, не стесняясь, брал на вооружение все лучшее из боевого опыта бывалых воинов.

В своих воспоминаниях Сергей Семенович привел эпизод, когда во время того же двухсоткилометрового перехода он остановил одного из солдат и спросил:

— Какая у вас задача?

Бирюзову непосредственно захотелось убедиться, знает ли солдат, куда и зачем идет. Однако тот по-своему понял вопрос, заданный генералом, и ответил:

— Моя первая задача — уничтожить один танк врага. А там будь что будет.

«Долго я размышлял над этим ответом, — писал Бирюзов. — Солдату хочется уничтожить хоть один танк. Он знает, что танки являются у Манштейна основной ударной силой, и если перебить их все, то наступление врага захлебнется. То, что подбить фашистский танк — дело опасное и трудное, солдат, конечно, понимает, но это не меняет сути дела. Главное — уничтожить врага».

Спустя много лет Маршал Советского Союза Малиновский, будучи уже министром обороны Союза ССР, счел необходимым отметить действия Бирюзова в те незабываемые дни, когда к маленькой степной речке Мышкова с разных сторон устремились войска двух противоборствующих армий, и там развернулись события, ставшие, по существу, решающими для исхода Сталинградской битвы.

«Нужна была огромная организаторская работа, — писал Малиновский, — чтобы в этих условиях сохранить четкость управления, подготовиться к боевым действиям... Тогда я увидел Сергея Семеновича непосредственно в боевой работе и не мог не оценить в нем больших способностей военного руководителя, организатора боевой деятельности войск».

Когда утром 19 декабря войска Манштейна вышли к [277] реке Мышкова, полагая, что отсюда откроется беспрепятственный путь к окруженной группировке Паулюса, они неожиданно для себя натолкнулись на жесткую оборону неизвестно откуда оказавшихся здесь советских войск. Это были передовые соединения 2-й гвардейской армии, принявшие на себя танковый удар противника буквально в 35-40 километрах от окруженных под Сталинградом немецко-фашистских соединений.

Для Бирюзова наступили тяжелые дни и ночи. Ведь 2-я гвардейская армия вступила в бой почти с марша, штабу пришлось работать с предельным напряжением: надо было организовать разведку и управление войсками, обеспечить надежное взаимодействие соединений, создать бесперебойную систему связи. Этим обеспечивалась постоянная жизнь и боевая деятельность войск армии. Но нужно было еще разработать план основной операции. Бирюзов, по крупицам собрав все, что было известно о противнике, о составе вражеской группировки, направлении его главных усилий, представил командующему армией свои соображения. Вместе с Малиновским они доложили решение на операцию командующему Сталинградским фронтом генералу Еременко и представителю Ставки генералу Василевскому. План, окончательно утвержденный Верховным Главнокомандующим, предусматривал отразить натиск противника на рубеже реки Мышкова, истребить в оборонительных боях его танки и, начав наступление 24 декабря во взаимодействии с 51-й армией, окружить и уничтожить основные силы врага на рубеже реки Аксай. Затем, развивая наступление, завершить разгром противника и выйти в район Котельников а.

С получением согласия Ставки на проведение наступательной операции Бирюзов отправился на передовые позиции, чтобы лично проверить, как гвардейцы держат оборону на рубеже реки Мышкова. Берега реки буквально кипели от взрывов. Казалось, огненный смерч метался по засыпанной черным снегом долине реки, оставляя за собой развороченные глыбы льда и рваные дымящиеся воронки. В этот день крупную фигуру начштаба видели и в траншеях, и на боевых позициях артиллеристов, стрелявших по фашистским танкам прямой наводкой. Следя за действиями артиллеристов, которые, сбросив полушубки и ватники, сноровисто действовали у орудий в одних гимнастерках и матросских бушлатах, он с удовольствием отмечал про себя, что никто из них не [278] обращает на него внимания: значит, до предела поглощены делом.

Видя, что оборона предельно напряжена, а вражеские танки прорываются на занятый частями армии берег реки, Бирюзов приказал выдвинуть дополнительные противотанковые средства в боевые порядки пехоты и доложил об этом командарму, который поддержал его решение.

На следующий день противник, совершив перегруппировку, все свои танковые части бросил в бой на левом крыле армии, стремясь единым бронированным тараном пробить брешь и прорваться к окруженным войскам по кратчайшему направлению, через станицу Васильевку. Однако командарм и начальник штаба предусмотрели этот вариант, расположив в тылу оборонявшейся здесь 49-й гвардейской дивизии 2-й гвардейский корпус генерала К. В. Свиридова. Корпус этот предназначался для будущего контрудара.

Сознание того, что за обороняемыми позициями находится мощный танковый резерв, укрепляло стойкость гвардейцев-пехотинцев в бою, а действия врага делало менее уверенными и нервными. Одновременно стрелковые дивизии перешли в контратаку по всему переднему краю обороны армии, дезорганизуя и распыляя силы врага, пытавшегося сосредоточить их в направлении Васильевки. План противника был сорван.

Пять дней и ночей продолжались неистовые атаки врага. Пять суток мужественно отбивали гвардейцы яростный натиск, но позиций своих не уступили. Более того, соединения 2-й гвардейской армии захватили ряд важных плацдармов на южном берегу реки Мышкова, столь необходимых для обеспечения последующих наступательных действий.

В ночь на 24 декабря после тщательного обсуждения Военным советом армии деталей намеченного на завтра наступления Бирюзов представил на подпись командующему окончательный проект боевого приказа и попросил разрешения вновь отправиться в район Васильевки, где изготовились к наступлению части 13-го гвардейского стрелкового корпуса генерал-майора Чанчибадзе.

Малиновский, смертельно уставший за эти дни, внимательно оглядел своего начальника штаба... Высокий, худой, с ввалившимися щеками на потемневшем лице — видно было, что держался из последних сил, но держался.

— Хочешь быть в двух ипостасях, Сергей Семенович, — начальника [279] штаба армии и наставника командира корпуса, — устало пошутил Малиновский. — Смотрите, не поссорьтесь там с Чанчибадзе: ему энергии и самостоятельности тоже не занимать.

— Отпустите его, Родион Яковлевич, — смеясь, заступился член Военного совета Ларин, — с Чанчибадзе они уже сговорились. А энергия там втройне нужна. Немцы в районе Васильевки прямо-таки вцепились в нашу оборону. Для обоих дел хватит. Вы же знаете, что руководство штабом он не ослабит ни на минуту...

В восемь часов утра после десятиминутного огневого налета артиллерии по переднему краю и ближайшей глубине вражеской обороны войска 2-й гвардейской армии перешли в решительное наступление.

Находясь в левофланговом корпусе, генерал Бирюзов внимательно всматривался в картину развивающегося сражения. Как он и предполагал, противник яростно отстаивал рубежи, достигнутые столь дорогой ценой в предыдущие дни. Контратакуя пехотой и танками во взаимодействии с артиллерией и авиацией, враг отчаянно сопротивлялся, особенно в самой Васильевке. Там разгорались ожесточенные рукопашные схватки. Рассыпавшись по переулкам, дворам и домам Васильевки, бойцы 3-й и 49-й гвардейских стрелковых дивизий штыками, гранатами и ножами уничтожали вражеских солдат и офицеров. Те, однако, остервенело цеплялись за этот важный опорный пункт, гарнизон которого еще вчера вечером мог наблюдать зарево близкого сражения на внутреннем фронте окружения под Сталинградом.

В течение нескольких часов напряженного боя Васильевка была освобождена. Оставив на ее улицах и в предместьях свыше пятисот трупов своих солдат и офицеров, а также двадцать врытых в мерзлую землю танков, противник начал отходить на юг. И с других участков поступали донесения, свидетельствовавшие о том, что противник во всей полосе армии начал поворачивать вспять. Бирюзов попросил разрешения командарма на ввод в бой 2-го гвардейского и приданного армии 7-го гвардейского механизированного корпусов. Лично убедившись, как могучим потоком устремились они во фланг и тыл отступающего противника, уже поздно вечером с большим удовлетворением подписал оперативную сводку. Она начиналась словами:

«С утра 24 декабря войска армии главными силами перешли в наступление... Огнем артиллерии и минометов [280] противник пытается задержать наступление наших войск, но всюду сметается с пути. Набирая темпы и развивая успех, гвардейцы стремительно продвигаются вперед...»

Много лет спустя после окончания войны Бирюзов прочел оценку этого дня бывшим командующим группой армий «Дон» фельдмаршалом Манштейном: «Итак, теперь и на фронте восточнее реки Дон пробил час, когда инициатива перешла в руки противника».

Таким образом, попытка немецко-фашистского командования деблокировать армию Паулюса завершилась полным провалом ее организаторов и блестящей победой 2-й гвардейской армии, у оперативного штурвала которой находился Сергей Семенович Бирюзов.

Как и в первые недели войны, когда он командовал дивизией, так и сейчас, в период боев по разгрому Манштейна, Бирюзов внимательно изучал тактику врага, анализируя успехи и неудачи своих войск. Снова и снова считает он своей обязанностью прислушиваться внимательно к бывалым солдатам и офицерам переднего края.

Однажды довелось ему случайно услышать разговор двух бойцов.

— Я тебе кричу: бей по дальним, — горячился один, — а ты по ближним лупишь!

— Стрелял так, чтобы не дать им к траншеям нашим подползти, — возражал другой.

— Так у траншей-то мы их из автоматов достанем, а вот на дальних дистанциях ты их должен из своего пулемета бить, — продолжал первый.

Этот разговор запал в душу Бирюзова. В течение нескольких дней мысленно он возвращался к нему. «Видимо, не все в порядке в войсках с распределением целей, с взаимодействием огневых средств. Надо бы проверить, научить». Доложил Малиновскому, тот одобрил. Разослали в войска представителей штаба, выяснили картину: оказалось, действительно, в ряде частей взаимодействие пулеметчиков и автоматчиков хромало. Срочно были приняты меры, и положение выправилось.

В апреле 1943 года генерал Бирюзов был назначен начальником штаба Южного фронта (так с 1 января 1943 года стал называться бывший Сталинградский фронт). Здесь судьба свела его с замечательным советским полководцем генерал-полковником (впоследствии Маршалом Советского Союза) Федором Ивановичем Толбухиным, [281] который незадолго до этого вступил в командование Южным фронтом. Их боевое сотрудничество, начавшееся на донецкой земле, продолжалось до конца войны.

Бирюзов стал ближайшим помощником командующего фронтом, умело претворял его замыслы и волю в боевые дела войск. «Мы настолько сработались, что стали понимать друг друга с полуслова», — вспоминал впоследствии Сергей Семенович. Однако, прежде чем это произошло, молодому начальнику штаба фронта предстояло доказать, в первую очередь самому себе, что ему по плечу порученная работа более широкого масштаба, нежели прежняя.

Бирюзов принял фронтовой штаб в период, когда на советско-германском фронте назревали крупные события. Еще весной советской разведке стало известно о готовящемся наступлении немецко-фашистских войск под Курском. Толбухин сразу же ввел своего нового начальника штаба в задачи, которые предстояло решать войскам фронта в ближайшее время.

— Словом, нашему фронту, Сергей Семенович, — заключил Толбухин, — надлежит приложить максимум усилий, чтобы сковать как можно больше вражеских дивизий, обороняющихся на Миусском рубеже — немцы называют его «Миус-фронтом», — и не допустить переброски противостоящих нам войск противника в районы Курска, Белгорода, Харькова. Для этого будем готовить наступательную операцию...

Разговор этот показал Бирюзову, что командующий ждет от него самостоятельности, творческой работы. Вместе с тем он понимал, что на первых порах Толбухин будет внимательно присматриваться к его действиям. А он-то легко сумеет обнаружить любую промашку, поскольку лично сам обладал (об этом достаточно был наслышан Бирюзов) разносторонним опытом штабной службы и высокой штабной культурой.

Назначение на должность начальника штаба фронта не тревожило его в том плане, справится или не справится он с новыми обязанностями. «К тому времени я уже усвоил, — писал Бирюзов, — что на каждой, даже очень ответственной должности работают, как правило, обыкновенные люди. Но ясно было и другое: фронт — это не шуточное дело, фронтовые масштабы мне еще нужно осваивать». И он энергично принялся за дело.

Генералу Бирюзову было в ту пору только 38 лет. Он горел неугасимым желанием отдать новой работе все, [282] на что способен, максимально оправдать возлагавшиеся на него надежды.

Бывший командующий артиллерией 2-й гвардейской армии И. Г. Стрельбицкий, в то время генерал-майор артиллерии, о том, каким запомнился ему начальник штаба Южного фронта в период подготовки к летним операциям 1943 года, писал: «Сергей Семенович — высокий блондин лет 35, с крупными чертами умного лица. Это первое хорошее впечатление позже еще более окрепло. В какой бы обстановке мы потом ни встречались — в дни затишья на фронте или в период тяжелых боев, — он всегда был внимательным, постоянно жил мыслью о делах и состоянии войск, жадно впитывал в себя все новое из опыта минувших боев. Таким, пожалуй, и должен быть начальник штаба, с удовлетворением думал я, осматривая простую крестьянскую хату, где Бирюзов занимал комнату. Все здесь тоже говорит о вкусах, характере и стиле работы начальника штаба. В комнате два стола: на одном на доске наколота большая карта, испещренная красными и синими стрелками, цифрами, условными знаками, на другом — книги, бумаги, разложенные в строгом порядке. Ознакомив меня с обстановкой, начальник штаба говорит о том, чего не может рассказать карта. «Мы находимся накануне новой огромной битвы, — горячо и убежденно говорит Сергей Семенович. — Нам дорог каждый час. Время работает на нас, и мы должны бережливо, умело его использовать в целях подготовки к наступлению. Орудия, снаряды, машины — все это важно и нужно накапливать. Но при этом помните о главном — о людях. Готовьте их к новым испытаниям».

В первой наступательной операции фронтового масштаба, начавшейся 17 июля 1943 года, которой руководили Толбухин и Бирюзов, как известно, не удалось прорвать «Миус-фронт». Имевшихся в распоряжении командования Южного фронта сил и средств было явно недостаточно, чтобы преодолеть оборонительные рубежи противника, которые он непрерывно укреплял еще с осени 1941 года. Две недели продолжался штурм вражеских позиций. Вражеские войска, опираясь на свои мощные оборонительные сооружения, оказывали бешеное сопротивление. Их авиация неистовствовала, совершая в день по три тысячи самолето-вылетов. Чтобы сдержать натиск советских войск Южного фронта, фашистское командование оказалось вынужденным перебросить на Миус из-под Харькова, Белгорода и Курска несколько танковых и пехотных [283] дивизий. Этим фронт выполнил главную свою задачу: Гитлер не только не снял ни одной дивизии с «Миус-фронта», но, наоборот, ему пришлось перебросить туда ряд соединений, участвовавших в Курской битве. Лишь ценой огромных потерь (до 30-40 процентов людей и техники) противнику удалось удержать за собой занимаемые позиции на Миусе. Важно было и то, что солдаты Манштейна после этих боев утратили веру в их непреодолимость.

Эта операция сыграла большую роль в становлении Бирюзова как начальника штаба фронта. Как и ожидал Бирюзов, командующий фронтом, опытный в штабных делах и дотошный по характеру, в первое время строго контролировал все действия нового начальника штаба. Порой это даже вызывало раздражение. Но Бирюзов который раз убеждался, что замечания и советы Толбухина — дельные, квалифицированные и всегда своевременные. И, как ни досадна была опека, Бирюзов понимал, что с помощью Толбухина он быстрее и с большей пользой для дела освоит новый для него объем штабной работы. Впрочем, вскоре Толбухин предоставил ему полную самостоятельность. А это было признанием того, что Бирюзов быстро освоился со своими обязанностями и вполне соответствует тем высоким требованиям, которые предъявлял Толбухин к начальнику штаба фронта.

Свою деятельность генерал Бирюзов не мыслил без частых выездов в войска. Собственно, именно поэтому в свое время его не особенно обрадовало назначение на должность начальника штаба армии. И теперь он был озабочен тем, что новая должность привяжет к бумагам в штабе и оторвет от той повседневной живой деятельности в гуще войск, без которой себя не мыслил. С тем большим беспокойством вскоре по прибытии в штаб Южного фронта воспринял сетования командующего Толбухина по поводу частых выездов в войска бывшего командующего артиллерией фронта генерала И. С. Краснопевцева.

— Что это у нас за командующий артиллерией? Уедет в полки, да еще противотанковые, и живет там днями. Когда бы его ни вызывал, все нет на месте.

Бирюзову как раз импонировала такая непоседливость. С тревогой думалось: «А что же скажет командующий, когда начальник штаба попросится в войска?» Он, конечно же, отдавал себе ясный отчет в том, что обязан прежде всего организовать четкую и слаженную работу подчиненных отделов и служб, чтобы обеспечить безусловное [284] проведение в жизнь замыслов и решений командующего. На это направил всю свою энергию, делал все, чтобы обеспечить именно такую работу штаба, безотрывно держал в своих руках нити управления всеми его звеньями. С тем большим основанием рассчитывал, что командующий не будет препятствовать его стремлению как можно чаще бывать в войсках, а не сидеть в штабе, зарывшись в бумаги.

Командирская жилка явно превалировала в нем, и трудно сказать, как бы пошла дальше его служба и как бы сложились его взаимоотношения с командующим, если бы тот насильно попытался подавить в нем эту жилку.

Боевые действия Южного фронта на «Миус-фронте», помимо их оперативных итогов, стали первым пробным камнем с точки зрения становления взаимоотношений двух военачальников, которых судьба, как говорится, поставила в одну упряжку.

Наступление с самого начала развивалось трудно. Для наращивания силы удара командующий фронтом уже в первый день операции распорядился ввести в дело второй эшелон фронта — 2-ю гвардейскую армию. Позже сам он сожалел, что это было сделано преждевременно. Однако и других решений в той конкретной обстановке не виделось. Необходимо было наращивать силу удара. Однако и движение 2-й гвардейской армии вскоре застопорилось при усиливавшемся с каждым часом сопротивлении пехоты противника, под непрерывными бомбежками его авиации.

Федор Иванович Толбухин полагал, что во время операций его основное место — КП. Туда стекались все сведения о развитии событий, и на основе их можно было принять правильные решения. Но нередки были случаи, когда на местах требовалось вмешательство фронтового командования. К большому удовлетворению Бирюзова, такого рода поручения командующий все чаще доверял ему. Получив донесение о том, что механизированный корпус генерала К. В. Свиридова из 2-й гвардейской армии застопорил свой ход и топчется на месте, Толбухин попросил Бирюзова выехать к гвардейцам, чтобы на месте разобраться в обстановке. Сергей Семенович обрадовался этому поручению и немедленно отправился его выполнять. Довольно быстро приблизился к КП командарма Я. Г. Крейзера и тут попал под сильную бомбежку. Пришлось переждать ее в воронке от бомбы, наблюдая за разгоревшимся ожесточенным воздушным боем. За каких-то [285] двадцать минут на землю рухнули шесть вражеских бомбардировщиков. Не считаясь с потерями, противник не снижал интенсивности налетов.

Командующий 2-й гвардейской армией генерал Крейзер, которого Бирюзов нашел в отбитой у противника траншее, доложил обстановку и кивнул на небо:

— Не можем поднять головы.

Положение корпуса Свиридова, как убедился Бирюзов, выслушав доклад Крейзера, было недостаточно ясно и для самого командарма. Радиосвязь с мехкорпусом была нарушена, а пройти туда невозможно.

Однако Бирюзов решил пройти. И прошел, несмотря на то, что это действительно оказалось очень рискованным и трудным делом. Не раз пришлось отлеживаться в воронках при очередных бомбежках. Когда добрался до КП мехкорпуса, там было потише. Вражеские самолеты шли над позициями корпуса и не трогали их, а бомбили преимущественно войска других корпусов, которые несколько отстали и пытались продвинуться вперед.

— Почему же вы остановились? Что вам мешает? — навалился Бирюзов на Свиридова.

Тот ответил, что корпус не продвигается, так как еще до потери связи получил от командарма распоряжение — наступление временно приостановить. Бирюзов приказал Свиридову возобновить наступление.

Вскоре восстановилась радиосвязь с КП армии. Бирюзов выговорил командарму за то, что его распоряжение шло вразрез с решением командующего фронтом. Вслед за этим он связался с Толбухиным, и командующий подтвердил его приказ о продолжении наступления корпуса. Однако противник использовал промедление в действиях мехкорпуса, подтянув на угрожаемое направление еще больше танковых частей и усилив массированные удары с воздуха. Каждый метр земли отвоевывался у врага с невероятными усилиями.

Тот выезд Бирюзова и его действия в критической ситуации, умение разобраться в увиденном и оперативно сформулировать практические предложения, а при необходимости немедленно самому принять решение и отдать соответствующие распоряжения подняли авторитет начальника штаба фронта в глазах командующего.

17 августа 1943 года войска Южного фронта вновь начали наступление, которое вошло в историю под названием Донбасской операции. На этот раз Ставка Верховного Главнокомандования смогла подкрепить войска фронта [286] дополнительными силами и средствами. Вместе с Толбухиным Бирюзов вылетал в Москву для доклада Ставке разработанного ими плана предстоящей операции. Из Москвы возвратились ободренные вниманием Ставки, высоко оценившей представленный план. По собственному признанию Сергея Семеновича, он испытывал чувство гордости.

В ходе подготовки операции штаб фронта и его начальник проделали огромную работу по организации специальных учений с командным составом — командно-штабных игр. Тщательнейшим образом по аэрофотосъемкам изучалась оборона противника. Детально отрабатывалось взаимодействие между танками, кавалерией, мотопехотой, созданной для ввода в прорыв конно-механизированной группы (4-й механизированный и 4-й гвардейский Кубанский кавалерийский корпуса), и взаимодействие всей группы с авиацией. Дело это было новое и требовало всесторонней подготовки. Неустанно работал партийно-политический аппарат, проводя работу по мобилизации личного состава к наступлению. Войска фронта были пополнены людьми и вооружением.

17 августа войска Южного фронта стремительно и слаженно развернули наступление.

«В результате, — писал А. М. Василевский, — силы противника, действовавшие против Южного фронта, уже в первые дни операции оказались расчлененными на две части... Я доложил Сталину, что считаю обстановку на Южном фронте многообещающей».

Однако противник сопротивлялся ожесточенно и имел для этого внушительные силы. Против войск Южного фронта действовало 15 его дивизий. К 1 сентября фашистам удалось сильным контрударом отрезать 2-й и 4-й гвардейские мехкорпуса от главных сил. Однако пойти на большее вражеское командование не рискнуло. Оно понимало, что его войска сами могут попасть здесь в ловушку и могут быть уничтожены ударами второго эшелона Южного фронта, и поэтому с наступлением темноты начало отводить их на новый рубеж обороны. Сведения об этом вовремя были получены штабом фронта, Но их надлежало проверить. Не менее существенным для командования фронта было то обстоятельство, что оба механизированных корпуса, узнав о выходе противника на их тылы и не желая дальше отрываться от своих войск, приостановили наступление.

Бирюзов в этой сложной обстановке предложил Военному [287] совету фронта лично установить контакт с командованием механизированных корпусов. Предложение было принято Военным советом фронта и представителем Ставки Верховного Главнокомандования. С большим волнением Василевский, Толбухин и член Военного совета К. А. Гуров проводили Бирюзова на выполнение задания. Он мог выполнять его только под покровом темноты, а ночь кончавшегося лета не так уж длинна. Сумеет ли найти он командные пункты корпусов? Успеет ли?..

Когда Бирюзов с четырьмя сопровождающими появился на КП командира 4-го гвардейского мехкорпуса генерала Т. И. Танасчишина, тот был ошеломлен. Произошел следующий разговор: «Как вы оказались здесь... в тылу противника?!» — «Смотал удочки ваш противник. Как только стемнело, так он и ушел, не спрося вас». — «Быть не может. Вечером к нам не могли пробиться даже танки, сопровождавшие цистерны с горючим». — «Вечером было одно, а сейчас другое...»

То же самое повторилось и в штабе 2-го мехкорпуса Свиридова. Оба корпуса по указанию Бирюзова стали продолжать наступление. Бирюзов связался по радио с командующим фронтом и доложил ему об этом. В ответ услышал радостный голос Федора Ивановича:

— Благодарю... Все мы благодарим вас. Жду. Возвращайтесь...

О возвращении здесь уместно рассказать словами самого Сергея Семеновича, взятыми из его воспоминаний «Суровые годы»:

«Солнце уже поднялось над разрушенными хуторами, когда я тронулся в обратный путь... Днем я сравнительно легко добрался до КП фронта, хотя дорога была ужасна. На земле не осталось, кажется, ни одного квадратного метра, не поврежденного снарядом или бомбой. Там и сям торчали дыбом бревна и рельсы, являвшиеся некогда перекрытиями в немецких блиндажах. Часто попадались раздавленные танками пушки.

В одном месте меня остановил раненый сержант. К сожалению, я не смог посадить его в машину, потому что в ней уже разместились человек пять таких же, как он, наскоро перевязанных окровавленными бинтами. Да сержант и не претендовал на это. У него ко мне был только один вопрос:

— Товарищ генерал, высоту-то наши взяли?

— Взяли, — ответил я, хотя и не знал, что это за высота. [288]

— Ну, тогда все в порядке. Буду спокойно лечиться. Спасибо...

По возвращении на КП мне случилось проходить мимо радистки, прихорашивавшейся перед зеркалом. Случайно глянул в это же зеркало на себя и не поверил глазам своим: я это или не я? Поцарапана щека, лоб черный от пыли, смешанной с потом, фуражка вся в глине...

— А нельзя ли здесь у вас умыться? — обратился я к девушке.

Сорвется с языка такое, а потом и сам не рад... Вокруг меня сразу образовалась толпа. Откуда только они появились? Одна мыло дает, другая воду льет, третья с полотенцем стоит.

— Мы уж думали, что больше не увидим вас, — сказала какая-то простодушная, совсем крохотная девчушка.

— Это почему же?

— Потому что знаем, где вы были.

— Да, от вас действительно не скроешься. Недаром, видно, говорят, что радист, телефонист да машинистка — это сейфы, сплошь набитые секретами...»

Донбасская операция закончилась во второй половине сентября освобождением Донбасса. Войска Южного фронта вышли к реке Молочной и создали угрозу немецко-фашистской обороне в низовьях Днепра и на подступах к Крыму. Для Бирюзова эта операция, по его признанию, явилась экзаменом на зрелость в качестве начальника штаба фронта.

Его возросшее искусство как начальника штаба фронта еще более ярко проявилось во время прорыва вражеской обороны на реке Молочной. При подготовке этой операции службы штаба под руководством Бирюзова проделали огромную работу. На планирование операции и перегруппировку войск было отведено всего трое суток. За это же время нужно было собрать недостающие разведданные о противнике, подтянуть тылы, перевезти боеприпасы, провести еще десятки мероприятий и проконтролировать их выполнение. Вновь назначенный начальником оперативного отдела полковник А. П. Тарасов, узнав, что все это надо спланировать за одну ночь, заявил: «Требуется несколько дней!»

— Через несколько дней это никому уже не потребуется, — отрезал Бирюзов. — К утру все должно быть сделано!..

Бои, принявшие затяжной характер, продолжались [289] уже несколько дней, а решительного результата все не было. Что делать дальше? — этот вопрос все больше беспокоил и командующего фронтом, и Бирюзова. Ответ на него дала разведка. Недаром Бирюзов не жалел усилий, чтобы непрерывно, день и ночь, добывались данные о расстановке неприятельских сил. К началу октября начальнику разведки фронта М. Я. Грязнову уже было ясно, что фашисты, чтобы удержать свои позиции на направлении главного удара, перебрасывают туда войска с участка южнее Мелитополя. Следовательно, они значительно ослабили свой фронт перед действовавшей там нашей 28-й армией.

Да, там, на юге, можно было рассчитывать на успех — к такому выводу пришли Бирюзов и Грязнов. Но чтобы убедить в этом командование, надо было тщательно все взвесить, обосновать, подкрепить расчетами. Проанализировав обстановку с работниками штаба, Бирюзов предложил перегруппировать войска и осуществить прорыв фронта в полосе 28-й армии. Предложение было внимательно рассмотрено Военным советом с участием представителя Ставки Маршала Советского Союза А. М. Василевского. Было решено усилить 28-ю армию 19-м танковым корпусом и, если им удастся прорвать фронт раньше, чем на главном направлении, направить туда резерв фронта для развития успеха.

Толбухин остался руководить войсками на главном направлении, а ответственным за действия 28-й армии и ввод в бой 19-го корпуса назначил Бирюзова. С волнением воспринял Сергей Семенович это ответственное назначение: ему предстояло на деле доказать, что предложение о прорыве фронта противника южнее Мелитополя обоснованно.

Возвратившись на КП 28-й армии с ее командующим генералом В. Ф. Герасименко и прибывшим туда командиром 19-го танкового корпуса генералом И. Д. Васильевым, Бирюзов поставил им задачу, и они вместе уточнили план предстоящих действий. Особенно тщательно рассмотрели вопрос о действиях танков по преодолению проходившей в полосе наступления 19-го танкового корпуса параллельно линии фронта железнодорожной насыпи, а за ней шоссе, тоже с высокой насыпью. Столь серьезное препятствие могло решающим образом повлиять на успех наступления — это хорошо понимал и сам Бирюзов, о том же самом говорили ему и Толбухин, и Василевский, напутствуя перед отъездом к Герасименко. Начало [290] наступления назначалось на утро следующего дня. За ночь была проделана колоссальная работа: уточнено расположение вражеских огневых средств и противотанковых узлов, сделаны проходы в минных полях, перегруппирована артиллерия, подготовлены к атаке пехота и танки.

Атака уже началась, когда на КП 28-й армии прибыл Василевский. Он еще раньше по телефону сообщил Бирюзову, что на главном направлении события по-прежнему неутешительные и остается надеяться на успехи непосредственно под Мелитополем... Танки 19-го танкового корпуса подходили к железнодорожной насыпи. Наступление развивалось успешно, однако на одном из участков оно застопорилось. Василевский и Бирюзов припали к стереотрубам. Было видно, что танки остановились и вели огонь с места, несколько из них горели, автоматчики залегли... Атака явно захлебывалась. Связались с Васильевым. Тот доложил, что его корпус атакуют до 70 танков. «Сергей Семенович, — распорядился Василевский, — немедленно поезжайте к Васильеву, пусть его корпус развивает наступление в обход Чехограда, в тыл основной группировки противника, а вражеские танки уничтожать артиллерией». Бегом бросился Бирюзов к своему вездеходу, на ходу приказал артиллеристам дать «катюшами» два залпа по вражеским танкам и через несколько минут уже был на КП Васильева. Как раз в это время прогремел второй залп «катюш», накрывший противотанковый узел противника и его контратакующие танки. «Вперед, куда били «катюши», — перебил Бирюзов Васильева, начавшего было докладывать обстановку. — Вот в этом направлении и атакуйте немедленно, а часть сил направить в обход Чехограда». Васильев взглянул на часы: «Через час Чехоград будет освобожден». Наши танки вновь ринулись в атаку. К вечеру противотанковый район гитлеровцев был преодолен. Можно было согласно плану вводить в прорыв 4-й кавкорпус генерала Н. Я. Кириченко. Все это говорило о том, что прорыв здесь, южнее Мелитополя, гарантирует успех всей операции.

На следующий день войска 28-й армии вышли к южной окраине Мелитополя. Теперь Толбухин перенес на это направление главные усилия войск фронта. 23 октября был взят Мелитополь, а через три дня противник начал отступать и на других участках. Преследуя гитлеровцев, войска фронта в начале ноября вышли к низовьям [291] Днепра и захватили плацдарм в Крыму, на южном берегу Сиваша.

Будучи человеком с творческим складом характера, инициативным и энергичным, Бирюзов стал ближайшим помощником командующего фронтом, умело и решительно претворял его замыслы в боевые дела войск. Маршал Советского Союза Василевский, в годы войны неоднократно бывавший представителем Ставки на фронтах, которыми командовал Толбухин, писал о Бирюзове в своей книге «Дело всей жизни»:

«Решительный и волевой, требовательный и при необходимости суровый военачальник, он хорошо дополнял мягкого и сдержанного Ф. И. Толбухина... На мой взгляд, их боевое содружество и совместная деятельность во фронтовом руководстве являются примером едва ли не идеально удачного сочетания качеств двух крупных военачальников».

Когда 3 ноября 1943 года командующий и начальник штаба 4-го Украинского фронта (так с 20 октября стал именоваться прежний Южный фронт) ознакомились с телеграммой генерала И. Д. Васильева, им не потребовалось много слов, чтобы правильно оценить сложившуюся ситуацию и принять нужные меры.

Командир 19-го танкового корпуса сообщал, что после того, как его танкисты с ходу преодолели Турецкий вал, издревле бывший грозным препятствием на пути в Крым, и устремились на Армянск, вместе с ними оказался только один кавполк из кавкорпуса Кириченко. В результате противник, имевший в Армянске крупный гарнизон, начал оказывать сильное противодействие героически сражавшимся танкистам. Но закрепить достигнутый ими успех было некому. Танковый корпус оказался в тяжелом положении, его части понесли большие потери, был ранен и сам командир корпуса. Однако он решил удерживать занятый район и просил командование фронта только об одном — быстрее оказать ему помощь.

Конечно же, и Толбухин, и Бирюзов, как только узнали о прорыве 19-го корпуса через Турецкий вал, приняли все меры, чтобы усилить Васильева и расширить прорыв, но кавалерийский корпус Кириченко почему-то запаздывал. Теперь в связи с телеграммой Федор Иванович сразу же попросил Сергея Семеновича немедленно сообщить Васильеву, что основные силы 4-го гвардейского Кубанского кавкорпуса, а также передовые части 51-й [292] армии уже подходят к Перекопу. Одновременно он поручил ему лично туда выехать, чтобы разобраться в обстановке на месте, там, у Турецкого вала, и быстрее протолкнуть кавалеристов и стрелковые дивизии в Крым, на помощь Васильеву. Начальник штаба фронта выехал немедленно.

Прибыв на Перекоп, он узнал, что танкисты Васильева полностью отрезаны от своих войск, а оставшийся узкий проход находится под сильнейшим обстрелом противника. Оценив обстановку, Бирюзов принял решение срочно расширить проход, чтобы можно было доставлять танкистам подкрепления и все необходимое, незамедлительно выяснить, какая обстановка у Васильева и сообщить ему, что помощь близка. Приказав немедленно организовать штурмовые группы для расширения пробитого танкистами коридора, Бирюзов послал своего адъютанта старшего лейтенанта Долину на машине к Васильеву. Через минуту машина с адъютантом на предельной скорости промчалась через Турецкий вал. Маневрируя среди воронок и разрывов, то скрываясь за клубами дыма, то вновь появляясь в поле зрения наблюдавших за ней Бирюзова и окружавших его офицеров, она наконец скрылась за валом. Потянулись тягостные минуты ожидания. Орудия и минометы противника, обстреливавшие проход через вал, затихли. Но ненадолго. Вскоре вновь загрохотала вражеская артиллерия, и на гребне вала показалась наша машина, мчавшаяся назад. Казалось, что вот-вот ее накроет вражеский снаряд, но, благополучно миновав опасности, Долина в пыли, синяках и кровоподтеках подъехал к наблюдательному пункту и вручил Бирюзову карту с подробной обстановкой и положением частей 19-го танкового корпуса.

Результаты поездки Долины Бирюзов по радио доложил Толбухину. Командующий подтвердил правильность предложения — расширить пробитый через Турецкий вал коридор и сохранить захваченный плацдарм для последующего наступления на Крым. Но как это сделать, когда кругом доты противника, когда каждый клочок земли в узком проходе простреливается из всех видов оружия?!

В то время когда Бирюзов и генерал-лейтенант Крейзер, командовавший 51-й армией, прикидывали, как лучше организовать атаку, прибывший на НП командир 10-й кавалерийской дивизии генерал Миллеров доложил о только что происшедшем эпизоде. Там, за Турецким валом, коноводы 36-го кавалерийского полка рассредоточили [293] коней на кукурузном поле. Внезапный налет вражеской авиации напугал лошадей, и табун в 150-200 коней галопом устремился вдоль проселочной дороги Чаплинка — Армянск и оказался в нашем расположении по эту сторону Турецкого вала. Никто его не обстрелял. Это навело Бирюзова на мысль, что между Чаплинкой и Армянском есть брешь, не прикрытая огневыми средствами противника. Через нее-то и было решено произвести атаку. Ее начали сразу же, с наступлением темноты. Предположения Бирюзова оправдались — атака увенчалась успехом. Затем действиями передовых батальонов 55-го стрелкового корпуса и 10-й кавалерийской дивизии коридор через Турецкий вал был расширен, что гарантировало укрепление плацдарма на Перекопе. Все последующие попытки противника ликвидировать этот плацдарм окончились провалом. Были созданы благоприятные условия для освобождения Крыма от немецко-фашистских захватчиков.

Операция по освобождению Крыма, начавшаяся в апреле 1944 года, знаменовала завершение первого года пребывания Сергея Семеновича Бирюзова на посту начальника штаба фронта. Руководимый им штаб с честью выдержал ответственнейший экзамен на зрелость.

Последние дни перед началом наступления были крайне напряженными для всех его работников, начиная с самого начальника. Бирюзов лично проверял и перепроверял данные о противнике. Ведь там, в Крыму, за Перекопом, огороженные мощной обороной глубиной в 32-35 километров, опоясанные минными полями и проволочными заграждениями, находились 200 тысяч вражеских войск. Рельеф Крыма исключал широкий маневр войск, к чему они, можно сказать, привыкли в условиях степной местности, где до этого действовали. Здесь же надо учитывать каждый километр. Штаб разработал массу вариантов частных задач: как уничтожить такую-то батарею противника, выбить с позиций роту или батальон врага. Приходилось оформлять огромное количество карт, схем, таблиц.

Но всему приходит конец. В долгожданный день наступления в 10 часов 30 минут загремела артиллерия, бомбовые удары нашей авиации обрушились на оборону врага. После полуторачасовой артиллерийской подготовки войска фронта двинулись в атаку. Находясь на КП фронта, Бирюзов поддерживал непрерывную связь с наступающими дивизиями. 2-я гвардейская армия, надежно [294] подавив артиллерию противника, уверенно продвигалась вперед и к исходу дня овладела сильным опорным пунктом врага — Армянском. Хуже обстояли дела за Сивашем. От Крейзера долго не поступало никаких докладов. Три корпуса его армии — 1-й гвардейский, 10-й и 63-й — уже должны были к этому времени прорвать первую позицию врага. Не на шутку обеспокоенный Толбухин попросил Бирюзова связаться по радио с командирами корпусов. Выяснилось, что 10-й стрелковый корпус овладел первой траншеей, но было ясно, что 51-я армия натолкнулась на сильное сопротивление врага.

Толбухин и Бирюзов выехали на КП Крейзера. Командарм доложил, что наибольшие затруднения испытывает 1-й гвардейский корпус, который на отдельных участках совсем не имеет продвижения. Это очень огорчило Толбухина. «Сергей Семенович, — обратился он к Бирюзову, — я вас прошу, займитесь 1-м корпусом. В то же время не ослабляйте внимания и к 63-му корпусу, от которого, на мой взгляд, зависит сейчас успех всей армии». Оставив Бирюзова на КП 51-й армии, Толбухин уехал.

Весь остаток дня и ночь Бирюзов провел в войсках 51-й армии. Обстановка была очень напряженной. Враг удерживал позиции с небывалым упорством, фашисты сопротивлялись с отчаянием обреченных, используя выгодную для оборонявшихся местность. Ночью полкам 267-й стрелковой дивизии, 63-го корпуса, которым командовал генерал Н. К. Кошевой, удалось прорваться в третью траншею вражеской позиции, форсировать одним батальоном Айгульское озеро и создать угрозу путям отхода немецко-фашистских войск в этом районе. Бирюзов вместе с командиром корпуса делал все возможное, чтобы развить успех. При докладе Толбухину об обстановке он просил усилить 63-й корпус авиацией, пехотой и танками. Командующий фронтом приказал перенести на этот участок главные усилия 8-й воздушной армии, направить туда свежие танковые и стрелковые части. Ранним утром 9 апреля батальон 267-й и полк 346-й стрелковых дивизий прорвали оборонительные позиции врага в районе Каранки, выбили врага из Томашевки. Бирюзов, находившийся в тот момент на КП 63-го корпуса, понимал, что теперь успех операции предрешен. Об этом немедленно было доложено А. М. Василевскому. «Войска 4-го Украинского фронта, — докладывал Бирюзов маршалу, — на Сивашском направлении прорвали основные позиции [295] противника и продолжают наступление. — Затем в шутку добавил: — От имени командования фронта разрешите, Александр Михайлович, передать вам ключи от Крыма».

Но хотя ключи и были, дверь в Крым-то не очень подавалась. Советские войска вели ожесточенные бои. Успех, обозначившийся в полосе 51-й армии, следовало развить силами 2-й гвардейской. А там, на Перекопе, враг, убежденный, что именно здесь наносится главный удар 4-го Украинского фронта, отчаянно сопротивлялся. Некоторые траншеи по нескольку раз переходили из рук в руки. Бирюзов по указанию Толбухина направился во 2-ю гвардейскую армию. Застав в штабе армии совещание руководящего состава, начальник штаба фронта ознакомил армейское командование с обстановкой в полосе 51-й армии и уточнил задачу 2-й гвардейской армии.

Однако не в характере Бирюзова было засиживаться в штабах. Невзирая на ненастную погоду, он с командармом Г. Ф. Захаровым и командующим артиллерией И. С. Стрельбицким выехал в войска: надо было усилить натиск на Перекопском направлении, поддержать успех 51-й армии. В разгар боев, когда Бирюзов находился на Ишуньских позициях, к нему привели пленного. Из его показаний стало ясно, что противник начинает отход на тыловые рубежи. Надо было торопиться, чтобы отрезать ему пути отхода.

10 апреля 51-я армия прорвала фашистскую оборону, и с утра 11 апреля в прорыв был введен 19-й танковый корпус, который к середине дня овладел Джанкоем и устремился на Симферополь. В ночь на 12 апреля 87-я гвардейская дивизия 2-й гвардейской армии, преодолев вброд Каркинитский залив, вышла в тыл частям противника, оборонявшимся на Перекопе, и создала условия для прорыва всей обороны врага на этом направлении: наши войска ворвались в Крым.

Для Бирюзова теперь крайне важным оказалась тесная связь с партизанами. Им надо было менять задачу: если раньше партизанам предписывалось устраивать обвалы на дорогах и взрывать мосты, чтобы затруднить противнику отход, то теперь дороги нужны были советским войскам и надо было не допустить, чтобы противник разрушал их при отступлении.

Советские войска стремительно продвигались к Севастополю. 13 апреля Бирюзов, находившийся в тот день в [296] войсках 19-го танкового корпуса, уже был в Симферополе. Фашисты не успели разрушить город: столь быстрым было их бегство. Со стороны Керчи с 11 апреля наступала отдельная Приморская армия, которая 18 апреля вошла в состав 4-го Украинского фронта. 15-16 апреля советские войска вышли на подступы к Севастополю и начали готовиться к штурму.

А штурм предстоял нелегкий. Противник превратил Севастополь в мощный укрепленный район. Были восстановлены и усилены железобетонные оборонительные сооружения, созданные советскими войсками при обороне города. Против каждой нашей роты враг имел в среднем 32 пулемета и 15 минометов. 72-тысячная армия обороняла Севастополь.

Толбухин и Бирюзов были очень расстроены тем, что не удалось ворваться в Севастополь на плечах отступавшего противника. 15 апреля Бирюзов, усталый и хмурый, в защитном, потемневшем от известковой пыли комбинезоне, вновь прибыл на КП 2-й гвардейской армии, размещавшейся в Саки. Сухо поздоровавшись, он с ходу обратился к командарму Г. Ф. Захарову: «Георгий Федорович, что же это вы застопорились у Бельбека? Вторые сутки ведете бои, а плацдарм не расширен. Я понимаю, ваши дивизии только еще на подходе, но надо торопиться. Противник уже пришел в себя, и чем дальше, тем будет труднее». Захаров вскипел: «Мы застопорились? А кто же прошел с боями двести километров за шесть дней?»

Бирюзов жестом остановил Захарова. 2-я гвардейская армия действительно продвигалась быстро. Но теперь ее продвижение застопорилось. Об этом следовало сейчас вести речь. Начальник штаба армии полковник П. И. Левин доложил обстановку, подчеркнул, что сопротивление противника по мере продвижения к Севастополю усиливается с каждым часом. «Вот-вот, — подхватил Бирюзов, — поэтому я и приехал. Надо торопиться. Скоро ли ваша артиллерия сможет нанести такой же удар, как на Перекопе?» Командующий артиллерией армии доложил, что к утру 500 орудий и минометов будут в готовности. Это примерно половина всей артиллерии армии. Но такая спешка может отрицательно сказаться на точности стрельбы. «Командующий фронтом, — сказал Бирюзов, — специально прислал меня, чтобы ускорить удар и расширить плацдарм на реке Бельбек. Дело за вами».

Затем Бирюзов стал, прикидывать возможные варианты [297] расширения плацдарма. Взяв топографическую карту, на которой, по данным аэрофотосъемки, были указаны огневые позиции, опорные пункты, противотанковые рвы и минные поля противника, он обратился к Захарову: «Георгий Федорович, как вы расцениваете вот этот район?» — карандаш начальника штаба фронта уперся в высоту 76,9. «Эта высота меня интересует меньше всего, — ответил командарм, — она мне ничего не даст. Ведь снова придется прорываться в долину Бельбека, а затем штурмовать Мекензиевы горы. Лучше уж сразу захвачу гору, а с ними и высоту. Кстати, первая позиция на ее северном склоне уже в моих руках».

Около часа Бирюзов и командование 2-й гвардейской армии обсуждали, как лучше провести операцию, как с наибольшей эффективностью использовать авиацию. Не забыли и высоту 76,9, разработав тактику овладения ею. Бирюзов, одобрив план, уехал в штаб фронта.

Взять укрепленный район с ходу — задача очень трудная. Попытки 51-й и Приморской армий 19 апреля прорвать вражеские оборонительные рубежи успеха не имели. Необходимо было провести серьезную подготовку, чтобы решительным массированным штурмом овладеть городом. Для этого требовалось время. А как раз времени-то Ставка давала в обрез. И. В. Сталин неоднократно требовал от командования фронта поспешить с ликвидацией крымской группировки врага. Политическое и военное значение освобождения Крыма прекрасно понимал и Военный совет фронта. И все же он считал, что для успешного штурма надо произвести перегруппировку войск, подвезти горючее и боеприпасы. После переговоров со Ставкой А. М. Василевский, находившийся в Крыму с 11 апреля, добился от Сталина разрешения начать штурм 5-7 мая.

Штаб фронта работал круглосуточно. Под жесткий контроль были взяты сроки перегруппировки войск, обеспечение их всем необходимым для боя. Дело осложнялось тем, что все склады находились за Сивашем и в районе Керчи. Разведка фронта уточняла оборонительную систему противника и расположение его войск. Под Севастополь стягивалась вся артиллерия фронта, с тем чтобы при штурме создать небывалую для того времени плотность — 300 орудий на один километр фронта. В дивизиях создавались штурмовые группы, с ними проводились специальные занятия. Все это планировалось, распределялось [298] и контролировалось штабом фронта и лично Бирюзовым.

Бирюзова интересовало буквально все: и как организовано взаимодействие, и как готовится к штурму артиллерия, что делается в службах тыла. Характерен такой эпизод. В один из дней подготовки штурма Севастополя он прибыл вновь на КП 2-й гвардейской армии, где заслушал командующего артиллерией армии И. С. Стрельбицкого. Неожиданно из соседней комнаты донесся сердитый голос Г. Ф. Захарова: «Поймите, сейчас не до ремонта санаториев. Перед армией стоит трудная задача — прорвать сильную оборону фашистов на Мекензиевых горах. Освободим Севастополь, тогда и займемся ремонтом здравниц». Бирюзов, прервав доклад Стрельбицкого, пригласил командарма. Выяснилось, что начальник санитарного отдела армии подполковник Д. К. Васюта предлагает силами выздоравливающих раненых, усиленных саперами и транспортом, организовать ремонт освобожденных здравниц, где потом разместить госпитали. Это-то и заинтересовало Сергея Семеновича. «Георгий Федорович, — обратился Бирюзов к командарму, — предложение кажется дельным. Я буду рекомендовать его 51-й и Приморской армиям. Вы же знаете, что в нашем распоряжении две недели на подготовку к штурму. А за это время начсанарм с помощью саперов успеет отремонтировать много помещений. Раненых вы будете лечить не где-нибудь, а на курортах! Здорово, а?!»

Захаров, еще колеблясь, ответил: «Начсанарм у нас хитрый. Сейчас говорит, что будет строить силами выздоравливающих раненых, «трудотерапией», а когда разрешу, попросит целую дивизию». — «Ну что ж, подкрепите его двумя-тремя саперными батальонами. Выйдет солидно». Прощаясь, Бирюзов добавил: «С радостью думаю, что раненые бойцы 2-й гвардейской армии будут лечиться в хороших условиях».

За несколько дней до начала штурма на Военном совете фронта был заслушан доклад Бирюзова о плане завершающего этапа Крымской операции. Главный удар согласно плану наносился со стороны Сапун-горы силами 51-й и Приморской армий, вспомогательный — через Мекензиевы горы 2-й гвардейской армией. Почему же командование фронта решило наносить главный удар через Сапун-гору, то есть именно там, где два года назад Манштейн штурмовал Севастополь и потерпел провал? Расчет Толбухина и Бирюзова как раз на этом и [299] строился. Верное своему уже сложившемуся принципу — добиваться внезапности, командование фронта считало, что противник, помня печальный опыт Манштейна, не ждет удара отсюда. Кроме того, здесь была более танкодоступная местность и здесь же пролегал кратчайший путь к пристаням, захват которых лишил бы гитлеровцев возможности эвакуироваться морем.

Всех волновал вопрос: сколько потребуется времени для полного освобождения города русской славы? Ведь в 1941-1942 годах советские войска, несмотря на превосходство сил противника, 250 дней удерживали Севастополь. Было известно, что Гитлер 25 апреля отдал приказ командующему 17-й армией, оборонявшей Севастополь, — удержать Севастополь любой ценой. Все ждали, что скажет представитель Ставки. Василевский сообщил, что Верховный Главнокомандующий торопит со штурмом. «Наше время, — сказал маршал, — исчисляется часами. Ставка требует в кратчайший срок преодолеть укрепленный район и овладеть Севастополем».

Пятого мая солнечное крымское небо закрыл дым артиллерийской канонады: началась артподготовка, продолжавшаяся два часа. Затем на штурм Мекензиевых гор пошли дивизии 2-й гвардейской армии. Противник, считавший, что здесь наносится главный удар, начал стягивать к Мекензиевым горам пехоту и артиллерию с других участков обороны. Все шло так, как планировало наше командование. В ночь на 7 мая Бирюзов прибыл на НП 63-го корпуса 51-й армии, которому предстояло атаковать Сапун-гору. С рассветом советские войска после полуторачасовой артиллерийской подготовки начали штурм, карабкаясь по склонам горы через проделанные ночью саперами проходы в проволочных заграждениях и минных полях. Первый ярус укреплений был быстро захвачен, но здесь на наших воинов сверху обрушился ураганный огонь противника. Атакующие цепи залегли. Наступила неприятная пауза. Бирюзов и Кошевой были напряжены до предела. «Где же авиация?» — обратился Кошевой к представителю авиационной оперативной группы. «Штурмовики наводятся на цель», — последовал ответ. И в ту же минуту разрывы авиабомб закрыли дымом и пылью окопы противника, волна за волной шли советские самолеты, сокрушая вражескую оборону. Пехота продолжала штурм. К вечеру над Сапун-горой заалели красные флаги, господствующая над Севастополем высота была взята, путь на Севастополь открыт. [300]

Успешно шли дела и во 2-й гвардейской армии, хотя перед наступлением ее командование требовало от штаба фронта пополнения. В один из последних дней апреля Г. Ф. Захаров жаловался членам Военного совета своей армии: «Сейчас говорил с Бирюзовым, в пополнении людьми нам отказано. Артиллерии дополнительно не получим. Танков тоже не дадут».

«А вы, товарищ командующий, сообщили Бирюзову о том, что в стрелковых ротах 54-го и 55-го корпусов осталось очень мало людей?» — спросил начальник штаба армии П. И. Левин. «Эх, Левин, Левин! Вы же знаете Бирюзова. Он предвидел, что я скажу об этом, и опередил меня. Чтобы не было разговора, Сергей Семенович назвал вчерашние цифры укомплектованности всех наших дивизий, прибавил сюда переданную снова нам 33-ю гвардейскую дивизию и сказал: «С этим и пойдете».

Девятого мая наши войска ворвались в город и к исходу дня полностью овладели им. Остатки гитлеровского гарнизона бежали на мыс Херсонес. На следующий день Москва салютовала доблестным войскам 4-го Украинского фронта, освободившим Крым.

После освобождения Крыма 4-й Украинский фронт, как выполнивший свои задачи, был расформирован, его войска переданы другим фронтам, а полевое управление выведено в резерв Ставки. В 1944 году перед Советской Армией была поставлена задача полностью изгнать оккупантов с территории СССР и начать великую интернациональную миссию по освобождению Европы от гитлеровских захватчиков. В этот период произошли крупные изменения в руководстве многих фронтов.

Р. Я. Малиновский, возглавлявший 3-й Украинский фронт, был назначен командующим 2-м Украинским фронтом, стоявшим у ворот Румынии, а начальником его штаба стал М. В. Захаров. Так было сделано потому, что оба эти военачальника начинали войну в здешних местах и прекрасно знали район боевых действий. Командующим

3-м Украинским фронтом был назначен Ф. И. Толбухин, а начальником штаба фронта С. С. Бирюзов. Такие назначения также не были случайными. Толбухин и Бирюзов, как уже говорилось выше, на редкость удачно дополняли друг друга по своим деловым качествам. Год их совместной и весьма успешной работы на Южном и

4-м Украинском фронтах лишь укреплял Ставку Верховного Главнокомандования во мнении, что эти два военачальника [301] максимально обеспечат успех предстоящих операций 3-го Украинского фронта.

Еще 27 марта 1944 года Советская Армия вышла на границу с Румынией. Теперь практического и немедленного решения требовал вопрос об освобождения Балкан. Немедленного потому, что фашистские правящие круги Румынии во главе с ее военно-фашистским диктатором И. Антонеску вели тайные переговоры с представителями США и Англии. Правители Румынии понимали, что крах фашистской Германии недалек, и ловили момент, чтобы переметнуться в англо-американский блок, заключить сепаратный мир с США и Англией и впустить англичан и американцев в Румынию раньше, чем туда вступят советские войска. Это стремление фашистского правительства Румынии полностью отвечало и так называемому «балканскому варианту» У. Черчилля, который предусматривал высадку союзных войск на Балканах и их продвижение к Германии с юга, чтобы упредить Советскую Армию в занятии стран Юго-Восточной Европы.

На очереди стояла Ясско-Кишиневская операция. Здесь нет нужды говорить о том, как готовилась она и проводилась. Гораздо важнее для понимания образа Бирюзова как военачальника указать на тот факт, что, принимая решение на проведение Ясско-Кишиневской операции, командующий 3-м Украинским фронтом Толбухин полностью воспринял идею своего начальника штаба Бирюзова о нанесении главного удара с Кицканского плацдарма. Это было не просто совпадение мнений двух руководителей фронтовой стратегической операции. Один из них, Бирюзов, с самого начала высказал эту идею, а затем последовательно и целеустремленно обосновывал ее целесообразность, представляя соответствующие расчеты, проверенные и перепроверенные не раз сведения разведки, данные рекогносцировок. Другой, Толбухин, выслушивал все это, однако свое мнение высказывать не спешил, чем не раз даже ввергал Бирюзова в недоумение. Причина, однако, у Федора Ивановича была весьма основательная: он знал мнение Ставки, склонявшейся к тому, чтобы главный удар войска 3-го Украинского фронта нанесли на Кишиневском направлении, то есть на правом фланге, а не на левом, как предлагал Сергей Семенович. Командующий преднамеренно не говорил об этом, чтобы никакие довлеющие авторитеты не связывали творческую мысль его помощника. Убедившись в правоте Бирюзова, он поддержал его идею, облек ее в форму решения на [302] предстоящую операцию, а значит, полностью взял на себя ответственность за то, чтобы убедить Верховное Главнокомандование в предпочтительности именно этой идеи»

В конце июля 1944 года Толбухин выехал в Москву 2 августа Ставка утвердила решение командующего 3-м Украинским фронтом на проведение Ясско-Кишиневской операции.

Ясско-Кишиневская операция, одна из сложнейших стратегических наступательных операций Великой Отечественной войны, началась 20 августа 1944 года. Уже на следующий день войска 3-го Украинского фронта прорвали оборону противника и, развивая наступление, рассекли вражескую группировку, отрезав 6-ю немецкую армию от 3-й румынской. 23 августа войска 3-го и 2-го Украинских фронтов соединились в районе Хуши: в кольце оказалось 18 немецко-фашистских дивизий. 3-я румынская армия на другой день прекратила сопротивление. 23 августа в Румынии под руководством компартии вспыхнуло антифашистское вооруженное восстание, был свергнут режим Антонеску. Румыния объявила войну Германии. К 30 августа войска 3-го Украинского фронта, наступая по обоим берегам Дуная, освободили города Тульчу, Галац, Констанцу, Сулину. 2-й Украинский фронт подошел к Плоешти. Все южное стратегическое крыло немецко-фашистского фронта рухнуло. Был открыт путь на Балканы.

Бирюзов в дни операции буквально не знал ни сна, ни отдыха. С телефонной трубкой и красно-синим карандашом в руке он сам наносил на карту быстро менявшуюся обстановку, вел переговоры со штабом 2-го Украинского фронта, докладывал данные в Москву. Как назло, Толбухин, который вообще не отличался здоровьем, в самом начале наступления заболел. Это еще прибавило работы Бирюзову. Быстрые темпы наступления потребовали срочно сменить КП фронта, надо было выбрать место, обеспечить управление, связь, маскировку. По указанию Толбухина он ежедневно выезжал в войска. В разгар операции, 21 августа, Бирюзову исполнилось 40 лет. Об этом он вспомнил лишь 24-го, следуя на КП 4-го мехкорпуса, вспомнил и рассмеялся: по случайному совпадению ровно год назад, во время боев на Миусе, он в день рождения ехал в этот же корпус...

В тот же день побывал в 37-й армии у Шарохина, уточнил с ним обстановку, информировал командарма о делах соседей. Вернулся в штаб и уснул прямо за столом. Разбудил его голос Левитана; «Войска 3-го Украинского [303] фронта... 24 августа штурмом овладели столицей Молдавской ССР городом Кишиневом...» Это было приятное пробуждение... И вновь калейдоскоп событий: поездки в войска, уточнение вопросов взаимодействия, информация соседей, доклады командованию...

27 августа, находясь опять на КП 4-го мехкорпуса, Бирюзов попал в сложную переделку. Пока он и командир корпуса генерал В. И. Жданов работали над картой, к командному пункту прорвалась крупная немецкая часть, пытавшаяся вырваться из окружения. Личный состав штаба корпуса завязал бой с противником. Неизвестно, чем бы он кончился, но к штабу подоспел самоходный артиллерийский полк, решивший исход дела. Гитлеровцы были уничтожены. А уже через несколько часов Бирюзов был в 57-й армии у генерала П. А. Гагина. Вечером того же дня стало известно, что войска фронта и Дунайской флотилии овладели всеми приречными узлами сопротивления противника от устья Дуная до Галаца. Бирюзов вздохнул с облегчением: 3-й Украинский фронт с честью выполнил свою задачу в Ясско-Кишиневской операции.

В начале сентября войска 3-го Украинского фронта неудержимо двигались к границам Болгарии. Правительство царской Болгарии, которое формально поддерживало в течение всей войны нейтралитет с СССР, но на деле вопреки воле своего народа тесно сотрудничало с гитлеровцами, и в эти дни продолжало оказывать им помощь. Территория и транспорт Болгарии использовались немецко-фашистской армией, болгарские войска несли оккупационную службу в Югославии и Греции, что позволяло гитлеровскому командованию высвободить свои силы для действий на советско-германском фронте. Пособники «третьего рейха» в Болгарии жестоко расправлялись с партизанами и другими патриотами. Через Болгарию на румынскую территорию проходили немецко-фашистские войска, направлявшиеся на подкрепление разбитых гитлеровских дивизий.

26 августа Болгарская рабочая партия приняла решение о непосредственной подготовке вооруженного восстания болгарского народа. ЦК БРП обязал коммунистов поднять все антифашистские силы на смелую и решительную борьбу за изгнание гитлеровских войск, свержение фашистских министров, установление народно-демократической власти.

30 августа Советское правительство направило ноту [304] правительству Болгарии, в которой предлагалось немедленно прекратить пропуск через Болгарию немецких войск. Однако болгарские власти лишь делали вид, что порывают с фашистской Германией, на деле все оставалось по-прежнему: тысячи гитлеровских солдат укрывались в стране, в портах Болгарии базировались немецкие корабли, угрожая советскому судоходству на Черном море. Пятого сентября Советское правительство направило повторную ноту, в которой осуждало политику, проводимую болгарскими властями, и указывало на то, что «Болгария теперь имеет полную возможность, не опасаясь Германии, порвать с Германией и тем самым спасти страну от гибели».

Седьмого сентября болгарское правительство официально заявило о разрыве с Германией, а 8 сентября объявило ей войну. В эти же дни в стране назревали революционные события. Отечественный фронт, созданный под руководством Компартии Болгарии еще в 1942 году, готовил вооруженное восстание с целью свергнуть монархо-фашистский режим в стране и провозгласить народно-демократическую республику. В связи со складывавшейся обстановкой Советское правительство решило ввести войска 3-го Украинского фронта в восточные районы Болгарии, до рубежа Джурджу, Розград, Шумея, Дылгопол, северный берег реки Каменя.

Восьмого сентября советские войска вступили в Болгарию. Население встречало их восторженно. Ни одного выстрела не раздалось со стороны болгарских воинов. Девятого сентября в Болгарии началось антифашистское народное восстание, закончившееся победой Отечественного фронта, который образовал новое народное правительство. Оно обратилось с просьбой к правительству СССР, чтобы советское командование взяло на себя организацию взаимодействия болгарских войск с войсками 3-го Украинского фронта.

Директивой от 13 сентября Ставка предписывала Маршалу Советского Союза Толбухину:

«Для руководства действиями наших войск, включая авиацию, и для организации взаимодействия с болгарскими войсками через Генеральный штаб Болгарии направить в Софию генерал-полковника Бирюзова в качестве своего заместителя».

Бирюзов прибыл в Софию самолетом 14 сентября. К этому времени в болгарской столице уже находилось несколько соединений Советской Армии, направленных туда по просьбе нового болгарского правительства. [305]

Для защиты Софии с воздуха использовались как болгарские, так и советские части ПВО. Здесь же находился командующий 17-й воздушной армией В. А. Судец. Первые же дни переговоров с представителями военного министерства Болгарии показали, что военный министр Велчев был против того, чтобы болгарские войска действовали вместе с Советской Армией против вермахта, тогда как главнокомандующий армии генерал Маринов ратовал за быстрейшее участие болгарской армии в войне с Германией. Этого же хотело подавляющее большинство народа и правительство Отечественного фронта.

С первой встречи Велчев стал утверждать, что болгарские войска не способны вести боевые действия, тем более наступательные. Бирюзов сразу понял, откуда дует ветер. Это была линия Черчилля, жаждавшего видеть Болгарию среди побежденных, а не победителей. Видимо, в этом он усматривал возможность сохранить в Болгарии буржуазный строй и задержать там развитие революции.

Однако происки внутренней и внешней реакции оказались тщетными. Правительство Отечественного фронта делало все для быстрейшей отправки болгарских войск на фронт. А сами войска, не дожидаясь конца переговоров, уже взаимодействовали с частями 3-го Украинского фронта, храбро сражаясь против фашистов: патриотический порыв болгарского народа ломал все формальности. Бирюзов с головой окунулся в свои новые обязанности, надо было в кратчайший срок сделать все возможное, чтобы болгарская армия смогла принять участие в предстоявшем крупном наступлении, имевшем целью освобождение братской Югославии. Кроме того, надо было вести переговоры, разбирать и решать огромное количество вопросов, непрерывно возникавших в трудной обстановке, сложившейся тогда в Болгарии. А тут еще приходилось выполнять различные непредвиденные задания. С классовыми единомышленниками и коммунистами Болгарии у сопровождавшей его группы полное понимание установилось быстро и прочно. Но в тогдашней Болгарии хватало и врагов — явных и тайных.

Восемнадцатого сентября раздался звонок из Москвы: требовалось установить местонахождение германского посольства и военной миссии в Болгарии и интернировать их. Где были фашистские дипломаты, Бирюзов не знал: чьи-то руки заботливо обеспечили побег гитлеровцев. Попытки навезти справки в Софии положительного результата [306] не дали. Бирюзов, посоветовавшись с Судецом, решил искать, тем более что Москва настойчиво повторяла свое требование. Прикинув, куда могли двинуться гитлеровские дипломаты, выслали в направлении турецкой границы легкие бомбардировщики с десантами автоматчиков на борту. Томительно потянулись часы ожидания. Наконец поступил доклад: два эшелона с немцами обнаружены в районе станции Раковская. Пять самолетов приземлились в 300-400 метрах от эшелонов, так чтобы последние оказались под прицелом крупнокалиберных пулеметов. Тут же из открывшихся люков выпрыгнули автоматчики, а над эшелонами забарражировали истребители, готовые открыть огонь в любой момент. Находившиеся в вагонах гитлеровцы были арестованы, другая их часть, заранее выехавшая на автомобилях к греческой границе, была захвачена преследовавшими их советскими воинами.

Если с явными врагами бороться было сравнительно просто, то с тайными дело обстояло по-иному. Они тщательно маскировались, принимали личину друзей, так что распознать и обезвредить их было не так-то просто. Уже на третий день прибытия Бирюзова в Софию ему позвонил главнокомандующий болгарской армии И. Маринов. Генерал срочно просил совета, как ему поступить. Дело состояло в том, что в этот день к Маринову явилась группа английских и американских офицеров и потребовала выделить в распоряжение союзников аэродром, показать планы минных полей на Черноморском побережье и предоставить им порт на Черном море, на юге страны, куда в ближайшее время должны прибыть английские корабли. Для подготовки к приему кораблей, сообщили незваные визитеры, в Болгарию уже высланы офицер и инженер. Они предложили также военную помощь союзников Болгарии, хотя ни болгарское правительство, ни советское командование не просили их об этом.

Маринов уклонился от ответа и теперь, взволнованный, опасаясь обострения обстановки, звонил Бирюзову. Тот успокоил его и заверил, что ничего особенного произойти не может, поскольку в Болгарии стоят войска целого советского фронта, но посоветовал при следующей встрече, назначенной на другой день, сообщить союзникам, что без согласования с советским командованием болгары не смогут выполнить какие-либо требования. При следующей встрече присутствовали и советские представители. Они заявили, что «надобности в союзниках не имеется». [307]

Казалось бы (с точки зрения Бирюзова, человека военного), ответ был дан четкий и ясный, однако неопытность в дипломатических делах стоила генерал-полковнику неприятностей. Когда ответ советских представителей союзникам был доложен в Москву министру иностранных дел В. М. Молотову, тот на углу телеграммы написал:

«Не следует говорить, что в союзниках «надобности не имеется». Надо сказать, чтобы союзники предварительно согласовывали такие вопросы в Москве, а в Болгарии не вступать с ними в переговоры, а вежливо указывать — договоритесь с Москвой».

Бирюзову сообщили об этом, и он понял: надо учиться дипломатии. Теперь, когда 3-й Украинский фронт перешагнул границы СССР, видимо, не раз придется участвовать в решении дипломатических вопросов. Но и на этом происшествие не закончилось. Молотов рассказал об этом И. В. Сталину, а тот при очередном докладе заместителя начальника Генштаба генерала А. И. Антонова заметил ему, что военные должны знать основы международного права, а затем, подумав, добавил: «Речь идет о военных, которые сами ведут переговоры с иностранцами или участвуют в переговорах, разрабатывают важные военно-дипломатические документы. Вот они-то и должны знать, как это нужно правильно делать, чтобы достойно представлять нашу страну». Упрек был справедлив, и советские военачальники в последние месяцы войны много и плодотворно учились у дипломатов. Бирюзов, как и другие, учился военно-дипломатическому искусству настойчиво и успешно.

В дальнейшем английские и американские представители не раз еще пытались оказать влияние на болгарские дела. Некоторые из них прямо вели разведку советских войск в Болгарии. Таких пришлось вежливо (сказались уроки дипломатии) выдворить из страны. Тогда началась разведка болгарских войск в Греции, попытки поставить под англо-американский контроль освобожденные греческие территории. Выяснилось, что военный министр Велчев, а также высший чиновничий аппарат Болгарии поддерживают англо-американские домогательства. При встречах же с советскими представителями Велчев возражал против отправки болгарских войск на фронт, ссылаясь на их небоеспособность. Бирюзов сумел быстро разглядеть истинную позицию болгарского военного министра. Он так повел дело, что болгарская армия с помощью болгарских патриотов в кратчайший срок была очищена от контрреволюционных и профашистских элементов и плечом к [308] плечу с войсками 3-го Украинского фронта мужественно сражалась против гитлеровского вермахта, чем внесла свой вклад в общую победу над врагом.

При всех своих новых ответственных военно-дипломатических обязанностях Бирюзов оставался и начальником штаба фронта. А перед его войсками встала важная задача — 3-й Украинский фронт готовился к освобождению Югославии, и прежде всего ее столицы Белграда. Надо было спланировать эту крупную операцию, делать массу дел, но сроки подготовки по ее обеспечению, как всегда, были жесткими. Директиву Ставки о подготовке Белградской операции получили 20 сентября, а уже через неделю предписывалось начать наступление. Но чтобы сосредоточить войска на болгаро-югославской границе для нового удара, надо было собрать воедино разбросанные на большом пространстве соединения, некоторым из них предстоял марш по 600 километров в условиях горных дорог, что уже само по себе непросто. Цель операции состояла в том, чтобы совместными усилиями советских, югославских и болгарских войск разгромить вражескую армейскую группу «Сербия», оборонявшуюся в восточной части Югославии, освободить Сербию и Белград и выйти на коммуникации группы армий «Е», находившейся в Греции, и отрезать ей отход на юг Балканского полуострова. Новым моментом было то, что в отличие от всех прошлых операций в этой вместе с 3-м Украинским фронтом действовали шесть югославских корпусов и три болгарские армии, с которыми надо было установить взаимодействие и поставить задачи, способствовавшие достижению общей цели.

Дело осложнялось тем, что в недалеком прошлом монархо-фашистское правительство Болгарии предоставило в распоряжение германского командования экспедиционный корпус, который выполнял в Югославии жандармские функции. Поэтому теперь, когда югославским и болгарским войскам предстояло действовать в едином строю, требовалась огромная разъяснительная работа среди югославских войск и населения, чтобы правильно было понято участие болгар в Белградской операции. Ставка Верховного Главнокомандования, очевидно, высоко оценивая военно-дипломатическую деятельность Бирюзова в Болгарии, поручила ему встретиться с главнокомандующим Народно-освободительной армии Югославии (НОАЮ) маршалом Иосипом Броз Тито, а также организовать переговоры югославских представителей с болгарами и решить [309] все вопросы взаимодействия трех братских армий в предстоящем наступлении в Сербии.

Бирюзов прибыл в румынский город Крайову, где была назначена встреча, 5 октября и в тот же день встретился с Тито. Туда же прибыла и болгарская делегация. Маршал одобрил доложенный Бирюзовым план операции. С большим пониманием отнеслись югославы к участию войск новой, демократической Болгарии в освобождении Югославии. Все присутствующие сошлись на том, что, как писал Бирюзов, «болгарский народ не может носить на себе клеймо Каина за преступные действия бывшего царского правительства». В ходе дальнейших переговоров, состоявшихся в тот же день, югославские и болгарские представители решили весь круг вопросов, связанных с взаимодействием их вооруженных сил. К вечеру уже было подписано соглашение о военном сотрудничестве в борьбе против общего врага, а затем состоялся товарищеский ужин, где царил дух братской дружбы.

Во время проведения Белградской операции Бирюзов, как обычно, находился большей частью в гуще наступавших на Белград войск. Тринадцатого октября советские танкисты 4-го гвардейского мехкорпуса вместе с югославскими частями овладели горой Авала, господствующей высотой в 15 километрах от Белграда. Захват этой горы, кроме ее тактического значения, имел для югославов значение символическое. Она была овеяна легендами о славных подвигах лучших сынов Сербии, здесь находилась могила Неизвестного солдата, всегда украшенная цветами. Бирюзов с пониманием и сочувствием смотрел на югославских воинов, ликовавших в связи с освобождением национальной святыни.

Часто бывал Бирюзов в те дни и в болгарских войсках. Несмотря на трудные условия боев в лесистых горах, болгары воевали хорошо. Однажды он наблюдал штыковую атаку болгарской пехоты. В темных шинелях и лихо смятых фуражках, напоминавших форму русской царской армии, болгарские воины безудержным рывком заставили замолчать пулеметы противника, ворвались в его окопы. «По-русски дерутся!» — сказал кто-то из спутников Бирюзова. И Бирюзову было это приятно. Как-никак он после своей совместной работы в Болгарии чувствовал моральную ответственность за ее армию. И практическое подтверждение того, что болгары молодцы, что воевать умеют, что горят желанием бить врага, приносило чувство удовлетворения». [310]

Штурм Белграда был назначен на 14 октября. По поручению Толбухина Бирюзов накануне выехал в войска, чтобы на месте проконтролировать готовность частей и внести необходимые коррективы в их действия.

Взятие югославской столицы проводилось без мощных авиационных и артиллерийских ударов: наступавшие стремились сохранить город от разрушений и нанести возможно меньший ущерб населению.

«Русские герои, — писал в 1946 году журнал «Югославия — СССР»

4), — проливали свою кровь и за то, чтобы в борьбе при освобождении города как можно меньше погибло детей и женщин. Жители Белграда все это понимали и просто боготворили своих освободителей».

Но это понимал и враг. И защищался ожесточенно, заминировав весь город. Семь дней советские и югославские воины штурмовали город, 20 октября он был полностью освобожден. На следующий день, проезжая по ликующему Белграду, Бирюзов уже думал о новых предстоящих операциях, о неотложных задачах штаба фронта. Но дальше воевать ему не пришлось. Судьба уготовила для него неожиданное. 31 октября Ф. И. Толбухин, возвратившийся из кратковременной поездки в Москву, после первых приветствий сказал встречавшему его Бирюзову: «Назначаетесь командующим 37-й армией, но...» И замолк, нарочито затягивая паузу и испытующе глядя на своего начштаба, «Не томите душу, Федор Иванович!» — взмолился Бирюзов. «На вас возлагается еще одна весьма ответственная обязанность, — продолжал маршал, — вы должны возглавить Союзную контрольную комиссию в Болгарии, Правда, официально председателем СКК назначен я. Однако в Кремле прямо сказали: Бирюзов — ваш заместитель, и все руководство союзническим органом должно находиться в его руках».

С двойственным чувством воспринял Бирюзов эту весть. С одной стороны, он всегда рвался на командную должность и, хотя был прекрасным знатоком штабного дела, мечтал командовать армией. Об этом знал Толбухин, знали и в Москве. Теперь его мечта сбывалась, это было радостно. Но, с другой стороны, 37-я армия стояла в Болгарии, уже ставшей глубоким тылом, и главную его обязанность — он четко понимал — будет составлять военно-дипломатическая деятельность, а к ней душа у него не лежала. Вспомнил, как еще в 1938 году категорически отказался от предложения перейти на военно-дипломатическую работу, как в июне 1941 года, за несколько [311] дней до войны, был вызван к наркому обороны С. К. Тимошенко, вновь предлагавшему ему военно-дипломатический пост, и вызвал неудовольствие маршала своим отказом. И вот теперь все-таки придется встать на военно-дипломатическую стезю. «Жаль расставаться, дорогой Сергей Семенович, — вздохнул Толбухин. — Больше двух лет — и каких! — проработали вместе. От Волги до Венгрии дошли. А вот теперь пути разминулись... Но что же поделаешь!» Через несколько дней Бирюзов уехал в Москву: его вызвал И. В. Сталин.

Бирюзов волновался, и это понятно. Хотя он не впервые вызывался в Ставку, но тогда это было связано с привычными военными делами. Теперь же предстояло докладывать о совершенно иной сфере деятельности, в которую он только что окунулся с головой и не имел еще достаточного опыта. Надо было тщательно продумать свой доклад Верховному Главнокомандующему. Прием проходил в присутствии Молотова. Сталин расспрашивал о Болгарии, состоянии болгарской армии, ее руководителях. Бирюзов докладывал кратко и ясно, на вопросы отвечал четко и исчерпывающе. Аудиенция закончилась получением указаний общего характера. В тот же день Бирюзов встретился с Георгием Димитровым. «Лишь только переступил я порог его кабинета, — писал впоследствии Бирюзов, — Димитров, улыбаясь, вышел из-за стола и шагнул мне навстречу. «Вот вы какой бравый да юный, генерал Бирюзов!» — пошутил Георгий Михайлович, крепко пожимая мне руку. И у меня тотчас же пропала обычная в подобных случаях скованность. Почувствовал себя так, словно мы были давние и добрые знакомые».

В Софию Бирюзов вернулся вместе с только что созданным аппаратом председателя Союзной контрольной комиссии (СКК) по Болгарии. Комиссия эта была создана из представителей СССР, США и Англии на период действия соглашения о перемирии союзных держав с Болгарией. Обязанности СКК и ее председателя Маршала Советского Союза Толбухина, которого представлял в стране его заместитель по СКК Бирюзов, были сложны и многообразны. Они охватывали административную, военную и военно-морскую, а также экономическую области, каждая из которых требовала решения десятков проблем.

Бирюзов хорошо знал, что во всем этом клубке больших и малых проблем надо выбрать главное звено, главное направление, достижение успеха на котором предрешит [312] победу в целом. Такое направление он видел в создании условий для укрепления народной власти, поддержке Отечественного фронта, в его борьбе с реакционно-буржуазными группировками внутри страны и их зарубежными вдохновителями как из не добитого еще фашистского блока, так и с англо-американской стороны.

Бирюзов и вся советская часть СКК в своей деятельности руководствовались ленинскими принципами советской внешней политики. Поэтому они не позволяли себе вмешиваться во внутренние дела Болгарии и тем более оказывать какое-либо давление на ее правительство. Но когда действия внутренней реакции носили враждебный характер по отношению к законной власти, грозили нарушением соглашения о перемирии, советские представители СКК, строго соблюдая условия соглашения, оказывали всемерную помощь народной Болгарии.

А контрреволюция не дремала. Профашистские группы в Болгарии, часть местной буржуазии, подстрекаемые агентами иностранных разведок, плели заговоры, чинили всевозможные препятствия участию болгарских войск в войне против Германии, вынашивали планы свержения народной власти. Уже в конце ноября 1944 года, вскоре после того как Бирюзов приступил к исполнению своих новых обязанностей, болгарская реакция во главе с военным министром Д. Велчевым попыталась сорвать суд над фашистскими преступниками в Болгарии. Болгарский народ дал отпор этим проискам реакции. Однако Велчев продолжал свою подрывную деятельность, всячески сопротивляясь оздоровлению болгарской армии. Работая рука об руку с болгарскими коммунистами и патриотами, Бирюзов внес большой вклад в дело укрепления болгарской армии и повышение ее боеспособности. Были укреплены и руководящие кадры вооруженных сил Болгарии. В результате болгарские войска приняли активное участие в боях против вермахта, храбро сражались с врагом в ходе Белградской, Балатонской, Венской операций вместе с Советской Армией и НОАЮ.

Почти три года пробыл Бирюзов в Болгарии. Здесь он встретил День Победы, стал свидетелем ликования болгарского народа, жителей Софии в связи с безоговорочной капитуляцией фашистской Германии. Под его руководством СКК по Болгарии провела огромную работу. Большую помощь болгарскому народу оказывали и воины 37-й армии, которой он командовал. Советские люди помогали болгарам восстанавливать народное хозяйство, [313] разминировать минные поля, оставленные фашистами, налаживать работу транспорта, убирать урожай. Немало сил и времени отнимала у Бирюзова борьба с попытками американских и английских представителей СКК нарушить условия перемирия, вмешаться во внутренние дела Болгарии. Например, в 1946 году, когда Болгария готовилась к выборам, генерал Робертсон, американский представитель в СКК, требовал, чтобы Бирюзов собрал специально заседание СКК для обсуждения мер, гарантирующих избирателям свободное волеизъявление. «Мы не вправе вмешиваться, — ответил Бирюзов, — Болгария имеет свое правительство, и обеспечение свободных выборов его дело».

Зато отношения генерал-полковника Бирюзова с руководителями народной Болгарии, особенно с Георгием Димитровым, отличались большой теплотой и сердечностью. Они видели в Бирюзове своего друга, высоко ценили его как представителя великого Советского Союза, всемерно помогавшего становлению народной Болгарии на социалистические рельсы. И когда пришло время покидать Болгарию, грудь Бирюзова украшали два высших болгарских ордена, он был удостоен звания Почетного гражданина Софии. «Его имя будет сиять в неувядающем венке болгаро-советской дружбы» — так оценила деятельность Бирюзова в Болгарии Цола Драгойчева, председатель Всенародного комитета болгаро-советской дружбы.

Болгарский период на всю жизнь оставил след в сердце Бирюзова. «Болгария — любовь моя» — так назвал он последнюю главу своей книги воспоминаний «Советский солдат на Балканах». «Крепкая любовь к ней, — писал он о Болгарии, — к ее чудесному народу сохранилась в моем сердце навсегда. Меня и ныне глубоко волнует любой успех, любое достижение Болгарии, каждый ее новый шаг вперед».

Бирюзов служил в Советской Армии до конца своей жизни. По прибытии из Болгарии командовал Приморским военным округом, затем был заместителем главнокомандующего Сухопутных войск, возглавлял Центральную группу войск. Как всегда, он отдавал службе весь свой опыт, несгибаемую волю, огромную энергию, обширные знания.