Статьи из периодики и сборников по тематике раздела.
Чтобы почитать статьи на другие темы, надо перейти в общий раздел Статьи.
Мужество, отвага, мастерство
(Воробьев Иван Алексеевич)
// Люди бессмертного подвига. Очерки о дважды, трижды и четырежды Героях Советского Союза. — М.: Политиздат, 1975.
Иван Алексеевич Воробьев родился в 1921 году в деревне Горбачево Одоевского района Тульской области в крестьянской семье. По национальности русский. Член КПСС с 1944 года. С 1938 года работал электромонтером на заводе синтетического каучука в Ефремове, а в 1939 году был принят в Тамбовскую военно-авиационную школу пилотов. Здесь и застала его Великая Отечественная война.

В августе 1942 года прибыл на фронт. Сражался в районе Волги, под Севастополем, в Белоруссии. Литве, Восточной Пруссии. Всего за годы Отечественной войны И. А. Воробьев совершил около 400 боевых вылетов.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 19 августа 1944 года Ивану Алексеевичу Воробьеву присвоено звание Героя Советского Союза, 29 июня 1945 года за новые боевые подвиги на фронте он был удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

После войны окончил Краснознаменную Военно-воздушную академию. Многие годы был на преподавательской работе. С 1973 года полковник И. А. Воробьев в запасе, живет в городе Ворошиловграде.

Полевой аэродром, на котором базировалась одна из авиационных частей Сталинградского фронта, окутывали сумерки. Медленно спускалась тихая летняя ночь. В потемневшем небе мерцали крупные звезды, и только изредка лениво плывущие облака, словно нехотя, заволакивали бледно-желтый лунный диск. Летное поле, бугры землянок, маленькие двукрылые самолеты У-2 — все было залито призрачным светом. От Волги тянуло влажным теплом. Все окружающее, погруженное в волны лунного света, казалось спящим.

Несколько ночных бомбардировщиков — так называли в войну эти удивительные юркие машины, — готовых в любую минуту вылететь на выполнение боевого задания, выстроились на взлетной полосе. Иван Воробьев, молодой летчик, недавно прибывший на фронт из школы первоначального обучения, стоял около своего самолета, прислушиваясь к тревожным голосам ночи.

До аэродрома доносились раскаты взрывов, трескотня пулеметов, глухие причудливые звуки. Временами раскаты и взрывы учащались, а край неба озарялся ярким заревом. Война где-то близко... Через несколько минут и он, Воробьев, будет участником событий, которые происходят там, в обороняющемся городе.

И хотя все, кто был в то время на аэродроме, знали, что скоро вылет, команда прозвучала как-то неожиданно. Все пришло в движение. Ночную тишину аэродрома нарушили первые выхлопы моторов. Самолеты один за другим уходили в черное небо.

Летели на небольшой высоте, каждый по своему маршруту. Над расположением противника ночные бомбардировщики [211] пролетали с приглушенными моторами. Сбросив бомбовый груз, они так же неожиданно, как и появились, исчезали в ночной мгле, оставляя позади себя взорванные склады, разбитые переправы, беспорядочную стрельбу, зарево пожарищ... Много неприятностей доставляли фашистам советские ночные «тихоходы».

Но с каждым разом летать становилось все труднее и труднее. Фашисты начали усиленно применять меры предосторожности. Нашим летчикам все время приходилось менять тактику: приближаться к цели то с разных сторон, то на разной высоте. Особенно донимали прожекторы. Они вонзали в самолет снопы ослепительного света и «парализовали» его.

Но и в таких случаях советские летчики научились обманывать врага.

...В этом ночном вылете в район Волги Воробьев должен был идти лидером-осветителем. За ним с интервалом в пять минут летели остальные машины. Задача лидера трудная: надо отыскать цель, осветить ее специальными бомбами и, что, пожалуй, самое главное, отвлечь на себя внимание зениток и прожекторов противника.

На высоте 500 — 600 метров самолет прошел над траншеями врага и углубился в тыл. Поначалу все шло, как было задумано. Непроглядная тьма надежно скрывала самолеты. Но вот в стороне вспыхнул длинный и узкий луч прожектора. Прорезав темноту, он медленно пополз куда-то вниз, потом метнулся в сторону и стал беспорядочно рыскать по черному небу.

«Только бы не нащупал раньше времени», — подумал Воробьев и, приглушив мотор, стал планировать.

Луч пошарил, поискал и погас. Летчик облегченно вздохнул: пронесло. Прибавил газ. Но вот снова вспыхнул яркий свет, на этот раз совсем рядом. Воробьев спросил штурмана, скоро ли они начнут «работу». Не успел он получить ответ, как небо засветилось. Пронизывая темноту острыми ножами лучей, один за другим включились еще несколько вражеских прожекторов. Лучи скрещивались, описывали круги, двигались змейкой, резко падали к горизонту и снова возвращались вверх, собираясь в одну точку.

— Еще немного, командир, — сказал штурман.

Воробьев следил за бегающими лучами, затаив дыхание: «Неужели засекут?»

Световой сноп двинулся в сторону его самолета, и через какую-то долю секунды летчика ослепил невыносимо яркий свет. От неожиданности и боли в глазах он чуть не вскрикнул. Закрыл глаза, потом хотел приоткрыть их, но так и не смог. Луч [212] прожектора, казалось, был направлен ему прямо в лицо. По самолету начали стрелять зенитки.

Одна из трасс прошила крыло, полоснула по фюзеляжу. Воробьев положил машину в правый крен и резко пошел вниз, затем стал маневрировать — делать все возможное, чтобы не быть мишенью для вражеских зенитчиков. Не отрывая взгляда от приборов, летчик еще раз резко бросил машину вниз и устремился в темноту. Огненные трассы остались в стороне. Прожекторы кинулись за ним, но нащупать не смогли: самолет летел почти над самой землей.

Прожекторные лучи продолжали метаться и искать, наугад строчили пулеметы, а экипаж ночного бомбардировщика тем временем осветил нужную цель. Когда вражеский объект оказался выхваченным из темноты и стал виден как на ладони, над ним появились наши машины с бомбовым грузом. А Воробьев со своим штурманом, сбросив еще несколько «светильников», дали по фашистам пулеметную очередь.

Ночные полеты стали обычным делом. Днем летчики отдыхали, а с наступлением темноты готовились к ночным рейдам. Летали почти каждую ночь, бомбили позиции и объекты врага, вели разведку, корректировали огонь артиллеристов, сбрасывали продовольствие нашим отрезанным или окруженным частям. Воробьев любил свой «тихоход», с радостью летал на рискованные ночные задания, но мысль о боевой, скоростной машине не оставляла его.

В полку ночных бомбардировщиков Иван Воробьев воевал до января 1943 года. За этот период он совершил 171 ночной боевой вылет. Уже в этих боях молодой летчик проявил себя волевым и храбрым воздушным бойцом.

Однажды, когда экипаж Воробьева возвращался с очередного задания, при пересечении линии фронта самолет попал под сильный зенитный огонь. Фашисты стреляли разрывными снарядами. Перкалевое покрытие плоскостей рвалось от ударов многочисленных осколков. Один из них задел летчика. На некоторое время Воробьев потерял сознание, а когда пришел в себя, то увидел: самолет летит с креном и так низко над землей, что, казалось, задевает верхушки деревьев. Взяв ручку управления на себя и до упора выжав сектор газа, Воробьев окликнул штурмана. Ответа не последовало.

— Коля, что с тобой? Ранен?

Сердце летчика сжалось: неужели погиб товарищ, с которым он привык делить и радость побед, и горечь неудач? Не зная, что предпринять, Воробьев взглянул за борт. Внизу по [213] белому заснеженному полю тянулась черная змейка дороги. Прямо под самолетом стояли немецкие пушки, стволы которых уже были подняты для стрельбы. Надо было уходить, но силы оставляли летчика. Протянув немного в восточном направлении, он решил садиться. Горючее было на исходе. Превозмогая боль, Воробьев выровнял накренившуюся машину и повел ее на снижение. Неожиданно чихнул и заглох мотор, но сейчас он уже был не нужен. Линия фронта осталась позади. Секунда... другая... И после короткого пробега самолет увяз в снегу.

Через несколько часов Воробьев лежал на операционном столе фронтового госпиталя. Первое, о чем спросил летчик, когда к нему вернулось сознание, — жив ли штурман? Что с ним? Цела ли машина? Узнав, что товарищ погиб, Воробьев снова впал в беспамятство.

31 января в госпиталь сообщили, что за успешное выполнение заданий командования в районе Волги младший лейтенант Иван Алексеевич Воробьев награжден медалью «За отвагу». Это была его первая правительственная награда.

После госпиталя Иван Воробьев получил назначение в 76-й штурмовой гвардейский полк. Сбылась мечта летчика: теперь он повоюет на настоящей боевой машине. Быстро пролетели дни учебы в запасном полку, откуда Воробьев вновь прибыл на фронт и сел за штурвал «ила».

Летать на штурмовике Воробьеву нравилось: здесь сразу был виден результат работы. Скоростные возможности и огневая мощь «ила» были по душе молодому отважному летчику, хотя риска здесь было, конечно, гораздо больше, чем на тихоходном У-2.

И вот первый боевой вылет на новой машине. Не было еще у Воробьева отточенного мастерства, которое приобретается месяцами летной боевой работы, но с первых атак командир, который вел группу штурмовиков, увидел, что у этого летчика намечается свой воздушный почерк.

Надолго запомнился Ивану Воробьеву один разговор с командиром.

...Штурмовики вернулись с задания. Летчик еще не успел, как говорят, остыть после первого боя, а тут снова сигнальные ракеты возвестили о взлете. Маршрут уточняли на ходу. Вышли в район цели.

Для фашистов появление «илов» было неожиданным. Зенитки молчали. Ничто не препятствовало первому заходу. Это, наверное, и притупило бдительность летчика. Воробьев прижимал [214] свой штурмовик к земле и в упор расстреливал позиции врага из всех стволов.

И вдруг ощетинилась земля. Небо наполнилось шапками разрывов. Враг ожесточенно отбивался. Гвардейцы продолжали атаковать. Оторвавшись от группы и позабыв об опасности, Воробьев пошел на третий заход, еще в атаку...

На свой аэродром возвращался последним. Ни единого снаряда не осталось. Все расстрелял.

Когда Иван зарулил на стоянку, встретил суровый взгляд командира:

— Лихачишь?!

Воробьев не знал, что ответить.

Техник доложил:

— Одиннадцать пробоин насчитал, товарищ командир.

— На чем полетишь в следующий раз? — строго спросил командир растерянного летчика. — Воевать — это не значит рисковать всем: и собой, и машиной. У нас на счету каждый летчик и каждый самолет. А искусство штурмовика, настоящего штурмовика (эти слова командир выделил особо), в том, чтобы громить врага без потерь. Понял?

Молодому человеку, сердце которого переполнено ненавистью к врагу, не так-то легко было понять «теоретические» истины воздушного боя. Но понимать надо. Таков закон войны.

Мастерство штурмовика Воробьев познавал в жестоких боях. Фашистские истребители (количественное превосходство их еще чувствовалось на отдельных участках фронта) непрерывно охотились за штурмовиками. Гитлеровское командование установило награду своим летчикам: две тысячи марок за каждый сбитый штурмовик.

Немцы атаковали сразу большими группами, подстерегали «илы» во время взлета и посадки, перехватывали одиночные самолеты. Тогда впервые штурмовики применили работу «с круга». Самолеты выстраивались один за другим, образуя замкнутый круг. Бортовые стрелки имели возможность создать сплошной заградительный огонь и противостоять фашистским истребителям.

Одно время полк, в котором служил Воробьев, вел боевые действия против частей гитлеровской дивизии СС «Мертвая голова». Как-то вечером, когда летный состав уже собирался на отдых, из штаба дивизии поступило приказание поднять в воздух группу штурмовиков. В районе фланга одной из наземных частей прорвались танки противника и начали энергично теснить наши войска. Нужно было во что бы то ни стало сорвать эту контратаку.

В назначенное время три шестерки, в одной из которых был и Воробьев, поднялись в воздух. Противник встретил их ураганным огнем, но, снизившись до минимальной высоты, «илы» пошли в атаку. Оторвалась и полетела вниз первая бомба, за ней вторая, третья... На земле сначала появились серые столбы дыма, затем разрывы потрясли воздух.

Шестерки развернулись, и снова заход на фашистские танки и батареи. Самолеты шли так низко, что казалось, вот-вот они врежутся в землю. Стремительный полет грозных машин заставлял гитлеровцев зарываться в окопах. Атакуя, «илы» действовали не только бомбами и снарядами, бесперебойно работали пушки и пулеметы. Извергая яркие языки пламени, они производили устрашающий эффект одним своим видом. Создавалось впечатление, что горят плоскости самолетов.

Группы сменяли друг друга. Летчики переводили машины в пикирование. Бомбы отделялись почти одновременно от всех самолетов. Противник на некоторое время замолк, остановился, а потом стал отступать. Теперь дело было за пехотой...

Много их было, таких штурмовок! Однажды в составе трех небольших групп Воробьев вылетел на бомбежку фашистского аэродрома, расположенного в районе Ново-Григорьевкй. Во время одной из атак был подбит самолет ведущего, и летчику М. Т. Степанищеву, который вел эту машину, с большим трудом, удалось посадить штурмовик, не выпуская шасси. Но до линии фронта не дотянул, оставалось километров сорок пять. Увидев подбитую советскую машину, немцы попытались захватить ее. Воробьев вместе со своими товарищами, находящимися в воздухе, стал в круг. Поочередно пикируя на врага, они не дали ему подойти к подбитому самолету и оттеснили в сторону. Тогда младший лейтенант В. Павлов посадил свой штурмовик рядом с машиной Степанищева, взял к себе на борт стрелка и пилота и взлетел. А чтобы подбитый самолет не достался противнику, его подожгли с воздуха.

В августе 1943 года, когда была прорвана линия обороны на реке Молочной, Воробьев часто вылетал на «свободную охоту». Основными целями были танки и переправы. Однажды пятерка «илов» под прикрытием четырех истребителей вылетела на очередной поиск. Воробьев шел ведущим. Под крыльями проплывали родные поля и реки, леса и деревеньки — с детства знакомый пейзаж. Ближе к линии фронта видимость стала ухудшаться. Летчики знали, что это обычная дымка, возникающая в результате [216] пожаров в прифронтовой полосе. Когда вышли на ленту реки, навстречу самолетам потянулись нити трассирующих снарядов.

Воробьев стал всматриваться в берега реки. В наиболее узком месте, где лента делала крутой изгиб, летчик заметил большое скопление войск. Здесь были пехота, автомашины, повозки, танки. Переправа сильно охранялась. Зенитные пулеметы и пушки создавали сплошную завесу огня. Кроме того, немцы стреляли из винтовок, автоматов и другого оружия. Небольшой кусочек земли напоминал в этот момент ощетинившегося ежа, которого не схватишь — колется. Нелегко атаковать такую цель!

Воробьев покачал штурмовик с крыла на крыло и передал по радио сигнал:

— Внимание, цель под нами. Атакуем!

Его «ил» тотчас перешел в пикирование. Содрогаясь от выстрелов своих пушек и пулеметов, машина ринулась к земле. Над самой переправой Воробьев сбросил бомбу. Берега окутались дымом. Стрельба несколько утихла. Этим минутным замешательством он воспользовался, чтобы сбросить еще одну бомбу. Второй заход был тоже удачен. Когда Воробьев заходил третий раз, в наушниках прозвучало предостережение:

— Будьте внимательны: в воздухе истребители противника!

Появление истребителей в районе цели могло сорвать атаку по переправе. Связались по радио с прикрытием. В ответ на запрос в наушниках послышался тот же спокойный голос:

— Не робейте, прикроем!

Пятерка штурмовиков снова принялась за работу. «Илы» пикировали на переправу, уходили на разворот и снова пикировали. Черный дым горящего бензина и мазута поднимался высокими клубящимися столбами; то здесь, то там видны были шапки разрывов.

В разгар боя в наушниках прозвучал второй предупредительный сигнал. Воробьев сделал резкий разворот взмыл вверх. И тут он увидел группу фашистских самолетов, летевших в направлении линии фронта. Насчитав около тридцати Ю-87 и свыше десятка «мессеров», штурмовики решили атаковать противника.

Истребители прикрытия тоже развернулись в сторону немцев.

Через несколько минут разгорелась жестокая воздушная схватка. В то время как наши «ястребки» связывали боем «мессеров», штурмовики атаковали бомбардировщиков. Воробьев [217] выбрал себе цель. Когда зеленая громада с желтыми крестами попала в перекрестие прицела, он нажал на гашетку и дал очередь. «Юнкерс» задымил, продолжая лететь в строю, потом сдвинулся в сторону и через секунду, вспыхнув ярким пламенем, пошел к земле. Вскоре из вражеского строя выбыла вторая машина, за ней третья. В этом бою были подбиты еще три бомбардировщика. Фашистский налет сорвался.

Убедившись, что строй неприятельских самолетов распался и они поворачивают обратно, Воробьев сделал еще один заход на переправу, выпустив по врагу последние снаряды.

Когда штурмовики возвращались на свой аэродром, станция наведения передала, что группа работала отлично и что командующий благодарит за успешную операцию.

К началу мая 1944 года на боевом счету гвардии лейтенанта Воробьева было уже 117 успешных боевых вылетов на самолете ИЛ-2. Только при освобождении Севастополя он 23 раза вылетал на выполнение ответственных заданий и каждый раз возвращался с победой.

О выдающихся боевых заслугах И. А. Воробьева говорит и то, что с ноября 1943 года по май 1944 года он был награжден командованием двумя орденами Красного Знамени и орденом Отечественной войны. За шесть месяцев — три ордена! Щедрая, но заслуженная награда! А спустя еще три месяца Ивану Алексеевичу Воробьеву было присвоено звание Героя Советского Союза.

...После разгрома гитлеровцев в Крыму экипаж Воробьева перебросили под Оршу, в состав авиации 3-го Белорусского фронта. К этому времени он уже был командиром авиаэскадрильи, прошедшей с боями через всю Белоруссию, Литву, Восточную Пруссию, сражавшейся под Кенигсбергом. И всегда эскадрилья Воробьева действовала на главном направлении.

Участники наступления на Кенигсберг знают, какой мощной крепостью, оснащенной первоклассной техникой, была эта бывшая столица Восточной Пруссии. 27 января 1945 года перед эскадрильей Воробьева поставили задачу: штурмовыми и бомбовыми ударами содействовать наземным войскам в прорыве обороны противника и в овладении городом и крепостью Кенигсбергом. Изучив планировку города, группа, возглавляемая Воробьевым, буквально висела над ним, выискивая и уничтожая зенитные и полевые орудия, укрепления и форты. По четыре-пять вылетов в день делали советские летчики, расчищая проходы для пехоты. Пленные фашисты говорили, что наша авиация не давала им поднять головы. [218] После взятия Кенигсберга Воробьев летал на Фишгаузен, Пиллау, штурмовал позиции врага на Курляндском полуострове. Война подходила к завершающему этапу.

...В ночь с 8 на 9 мая Воробьева разбудила сильная стрельба. Накинув на плечи летную куртку, он вышел из землянки. По темно-синему куполу неба плыли низкие рваные облака. То здесь, то там их вспарывали тонкие ленточки трассирующих пуль. Где-то в стороне бухало тяжелое орудие. Присмотревшись, Воробьев увидел множество народу. Все отчаянно жестикулировали, кричали, обнимались. Война кончилась.

Ему в ту пору шел двадцать четвертый год. Возраст не так уж велик, а вот пережито было столько, что хватило бы на две полных жизни. 400 боевых вылетов, 400 встреч с врагом, 400 наступлений и ни одного шага назад, ни одного проигранного сражения...

Судьба? Нет, у военных летчиков это называется иначе: мужество, отвага, мастерство.