Новочеркасск
Николай Туроверов
Туроверов Н. Н.
Меня с тобой связали узы
Моих прадедов и дедов.
Не мне ль теперь просить у музы
И нужных рифм, и нужных слов?
Воспоминаний кубок пенный
Среди скитаний и невзгод
Не мне ль душою неизменной
Испить указан был черед?
Но мыслить не могу иначе:
Ты город прошлых тихих дней,
И новый вихрь судьбы казачьей
Тебе был смерти холодней.
Жизнь шла размеренно, не скоро,
Не трудно, но и не легко,
И купол золотой собора
Кругом был виден далеко.
Зимой снега, разлив весною,
А летом ветер, зной и пыль,
Но не мечтал никто иною
Сменить сегодняшнюю быль.
Служилый город и чиновный
Один порядок жизни знал,
И даже мостовой неровной
Вид никого не оскорблял.
По воскресеньям привозили
К базару уголь и каймак,
И на восток глядел средь пыли
В кольчуге бронзовый Ермак.
Зимою молодежь гранила
Московской улицы панель,
А летом в сад гулять ходила,
Где старой башни цитадель,
И где в киоске продавщица,
Блестя огнем задорных глаз,
Глядела, как меняет лица,
Стреляя в нос, холодный квас.
И отставные офицеры
В воспоминаньях прошлых дней
Венчали путь своей карьеры
Прогулкой чинной вдоль аллей.
Балы не редкостью бывали,
На них полковник и кадет,
Не уставая, танцевали,
Топча безжалостно паркет,
И иногда мелькал средь танца
Мечтою институтских лет
Лейб-казака иль атаманца
Мундир, пленяющий лорнет.
В театре с лихостью играли
В антрактах долгих трубачи,
И у подъезда ожидали
Извозчики и лихачи.
Был атаман главою края,
Слугой России и Царей,
И, облачением сияя,
Служил в соборе архиерей.
О Думе спорили дворяне
И об охоте невзначай,
Купцы — о дегте и тарани,
В прохладных лавках сев за чай.
Блюли закон, моляся Богу,
Хулили злобу, блуд и месть.
Все казаки ходили в ногу
И отдавали лихо честь.
Учили те, кто побогаче,
Своих детей, поря за лень,
И реалист носил казачий
Лампас и с кантами чекмень.
Дул ветер зимний или жаркий —
Спал город мирно до зари.
Сквозил пролет к вокзалу арки,
Где проезжали все Цари.
Черед часов был тих и плавен,
Крепка была родная лепь.
Давно забыли, что Булавин
Дымил пожаром эту степь.
Степная быль дышала сонно,
Был тверд загар казачьих лиц,
Как воды медленного Дона,
Текла простая жизнь станиц.
Весну встречали в поле, сея,
Скотину выгнав из базов.
Под Пасху ждали иерея
К лампадам темных образов.
Косили в зной, возили кони
Снопы на шумное гумно,
Желтей червонца на попоне
Лежало новое зерно.
Зимой же спали. Песни пели.
Деды, хваля минувший век,
Хлебали взвар и с хлебом ели
Арбузный мед, густой нардек.
Не к жизни бранной и беспечной
Взывал, спокойствием маня,
Средь вишняка дымок кизечный
Над мирным кровом куреня.
Страны померкнул образ древний.
Средь электрических зарниц
Никто не отличал деревни
От вольных некогда станиц.
Покоем грезили левады,
И стал казак с былым не схож,
Неся на чубе лоск помады,
Под скрип резиновых калош.
Февраль принес с собой начало.
Ты знал и ждал теперь конца.
Хмельная Русь себя венчала
Без Мономахова венца.
Тебе ль стоять на Диком поле,
Когда средь вздыбленных огней
Воскресший Разин вновь на воле
Сзовет испытанных друзей?
Ты знал — с тобой одним расплата
За тишь романовского дня.
Теперь не вскочит пылкий Платов,
Тебя спасая, на коня.
Давно оплеванным призывом
Серели мокрые листки,
С тоской кричали и надрывом
Внизу вокзальные свистки.
В тумане сумрачно темнели
Бульваров мокрых тополя,
А партизаны шли и пели:
«Увидим стены мы Кремля».
Гудели пушки недалёко,
И за грехи своих отцов
Шли дети к смерти одиноко,
И впереди них — Чернецов.
Кружились вихри снеговые
Над свежей глиною могил.
Знал Каледин, кого впервые
Он на кладбище проводил.
Мела метель. Покорно ждали
Неотвратимого конца,
Но эти дни зачаровали
Снегами юные сердца.
И стало тесно и немило
В глухих родительских домах.
Когда свой знак нашил Корнилов
На партизанских рукавах.
Зарю казачьего рассвета
Вещал речами мудро Круг,
Цвело надеждой это лето,
И тополей кружился пух.
Несли к собору из музея
Знамена, стяги, бунчуки,
И, дикой местью пламенея,
Восстав, дралися казаки.
А там, где раньше были дачи,
Полков младых ковалась крепь.
Блестел собор с горы иначе —
Иной теперь вставала степь.
И над дворцом зареял гордо,
Плеща по ветру, новый флаг.
Звучало радостно и твердо
И «danke sch"on», и «guten Tag».
Открылись снова магазины,
Забыв недавнее давно,
В подвалах налили грузины
Гостям кавказское вино.
И всё собою увенчала
Герба трехвековая сень,
Где был казак нагой сначала,
Потом — с стрелой в боку олень.
О, эти дни кровавых оргий! —
Ты для себя сам стал чужим.
Побед минутные восторги
Летели прочь, как легкий дым.
И был уверен ты заранее —
Не властны в эти дни вожди,
И пламя буйное восстаний
Зальют осенние дожди.
Но вновь за мертвенной зимою,
В последний раз хмельна, красна,
Играла полою водою
Твоя последняя весна.
Молниеносные победы
Благословлял весенний дух,
И расцветали вновь обеды,
Молебны и речистый Круг.
Британцы, танки и французы…
Как дань восторгов и похвал
Надели английские блузы
И гимназист, и генерал.
Кто не был бодр, кто не был весел,
Когда на карте за стеклом
Осваг победный шнур повесил
Между Одессой и Орлом?
И все надежды были правы —
На север мчались поезда.
Была тускла средь белой славы
Пятиконечная звезда.
Как был прекрасен и возвышен
Высокий строй газетных слов!
Казалось всем, что был уж слышен
Кремлевский звон колоколов.
Блестели радостные взоры;
Под громы дальних канонад,
Как порох, вспыхивали споры —
Кому в Москве принять парад,
Кто устранит теперь препоны,
Когда еще повсюду мгла, —
Орел двуглавый без короны
Или корона без орла?
Дымилась Русь, горели сёла,
Пылали скирды и стога,
И я в те дни с тоской веселой
Топтал бегущего врага,
Скача в рядах казачьей славы,
Дыша простором диких лет.
Нас озарял забытой славы,
Казачьей славы пьяный свет.
И сердце всё запоминало,
Легко рубил казал с плеча,
И кровь на шашке засыхала
Зловещим светом сургуча.
Тамбов. Орел. Познал обмана
Ты весь чарующий расцвет,
Когда смерч древнего бурана
Сметал следы имперских лет.
И над могилою столетий
Сплелися дикою гульбой
Измена, подвиги и плети,
И честь, и слезы, и разбой.
Колокола могильно пели.
В домах прощались. Во дворе
Венок плели, кружась, метели
Тебе, мой город, на горе.
Теперь один снесешь ты муки
Под сень соборного креста.
Я помню, помню день разлуки
В канун Рождения Христа.
И не забуду звон унылый
Среди снегов декабрьских вьюг
И бешеный галоп кобылы,
Меня бросающей на юг.