Его терзали долго и жестоко. Свеча качалась, освещая мглу. Голубоглазый сын Владивостока Лежал на окровавленном полу. Молчал. Молчал. Молчал! Какая сила! Так мужество сумел он сохранить, Как будто мать его не научила Стонать и плакать, петь и говорить. Бамбуковой иглой его пытали... Качалась долго тень над палачом. Но губ опухших не разжал Виталий И не сказал японцам ни о чём. На смуглом теле саблей офицерской Ему палач звезду нарисовал, Потом рукой живое вырвал сердце, — И осветился каменный подвал. Товарищи! Я песню петь не в силах. Товарищи! Я не могу забыть Его прозрачных глаз, больших и милых, И сердце, не успевшее остыть. Пока спокойны берега Амура, Но неизбежна битва впереди: Пылающее сердце Бонивура Трепещет у земли моей в груди.