Война и часа в сутки не дает, есть на ходу, спать на бегу заставит, рубля не платит, в грош не ставит, убьет, засыплет и не отпоет. Но та же самая война, бывало, в отпуске нас отпускала, светила солнцем, ветерком ласкала, как в мирные былые времена. Фронт проходил в то лето по Днестру, и дважды в сутки на передовую старшины привозили по ведру сладчайшей вишни — спелую, живую. Светило солнце, веял ветерок, у немцев что-то будто надломилось. Неумолимый к нам так долго рок свой гнев уже переменил на милость. В штабном старообрядческом селе, на площади его базарной, заливисто и молодо-азартно гремело радио, как бы навеселе. И вот сперва в день раз, а после дважды, вскорости же трижды, потом четырежды, потом пятижды неторопливый, важный шел рассказ. Гремел салют. Шумливый люд штабной бросал свои чернильницы и карты. Отделы шифров и отделы кадров, все, порожденное большой войной, бросалось к окнам. Слушали салют, записывали имена и цифры. Казалось, даже мертвые встают, не только люди, кадра или шифра. Гремел салют, шумела канонада счастливая. Ревел, как майский гром, надеждой и свободой и добром. Победой. Больше ничего не надо. Гремел салют. И с каждым днем все чаще. Все громче. Слушали, потом по хатам шли, и шумно дерева в садах трясли, и спелой вишней заедали счастье.