Горят города на пути этих полчищ, Разрушены села, потоптана рожь. И всюду поспешно и жадно, по-волчьи Творят эти люди разбой и грабеж. Но разве ж то люди? Никто не поверит При встрече с одетым в мундиры зверьем. Они и едят не как люди – как звери, Парную свинину глотая сырьем. У них и повадка совсем не людская. Скажите, способен ли кто из людей Пытать старика, на веревке таская, Насиловать мать на глазах у детей? Вы чтите войну... Но и в деле кровавом Сложились за сотни и тысячи лет Людские понятия чести и славы, Обычай, закон. – Ничего у вас нет. Вы чтите войну, и на поприще этом Такими вас видим, какие вы есть: Прикалывать раненых, жечь лазареты Да школы бомбить – ваших воинов честь. Узнали мы вас за недолгие сроки И поняли, что вас на битву ведет, Холодных, довольных, тупых и жестоких, Но смирных и кротких, как худо придет. И ты, что сидишь без ремня предо мною, Ладошкой себя ударяющий в грудь, Сующий мне карточку сына с женою, Ты думаешь, я тебе верю? Ничуть! Мне видятся женщин с ребятами лица, Когда вы стреляли на площади в них. Их кровь – на оборванных в спешке петлицах, На бледных и потных ладонях твоих. Ты, серый от пепла сожженных селений, Над жизнью распластавший тень своих крыл, Ты, ждавший, что мы поползем на коленях, – Не ужас, но ярость ты в нас пробудил. Мы будем вас бить все сильней час от часу Штыком и снарядом, ножом и дубьем, Мы будем вас жечь и глушить вас фугасом, – Мы рот вам землею советской забьем!