Как странно всё-таки: вагон. Билет. Звонок. Вокзал. Домой. И свет и гром со всех сторoн. Kолёcа бьются подо мной. Шестнадцать месяцев копил я недоверие к тому, что кто-то жил, работал, был, болел и спал в своём дому. Шестнадцать месяцев подряд окопом всё казалось мне. В вагоне громко говорят о керосине и вине. А у меня всего три дня. Я вслушиваюсь в их слова. Вздыxaют, горестно кляня дорoговизну на дрова. А мне ведь дорог каждый час. Жилет раскинув меховой, я по вагону, напоказ, пошёл походкой фронтовой. Я был во всей своей красе (Блестит на левой стороне!). — Оттуда? — спрашивают все. — Да, тяжело вам на войне… Шёл, улыбался и кивал, молодцеватый и прямой. — В боях бывали? — Да, бывал. — Куда же едете? — Домой! — Из госпиталя? На, сынок… — Беру, жую мякинный кус. — Kури. — Глотаю я дымок, соломой отдаёт на вкус. — Ложись, устал… Мы ничего, мы тут пристроимся в углу. У вас там трудно с ночевой, мы перебьёмся. Мы в тылу. — Ложись и спи… — Слаба кирза, как они там зимой, в бою! — Прикрыла женщина глаза, упрятав ноги под скамью. — Спи… — А колёса всё галдят. — Спи… Все живём одной бедой… — Спи. Исхудал-то как солдат… А был я просто молодой.