В чужом краю по выцветшей равнине, Пересеченной множеством колес, Шурша в кустах, скользя в тяжелой глине, В сырой ночи солдат солдата нес. Была равнина меряна столбами, Расчерчена квадратами огня. Чуть шевеля распухшими губами, Шептал солдат: — Товарищ, брось меня!.. И то была не лихость, и не смелость И не тоска глядящего во тьму. Нет-нет, солдату вовсе не хотелось В ночных полях остаться одному. То было нами впитанное с детства, Еще с гражданской памятной войны, Оставленное братьями наследство, Традиция, которой мы верны. То было выше жизни и покоя. Вот почему в неведомой ночи Второй хрипел не что-нибудь другое, А лишь одно короткое: — Молчи! Он нес его, не думая о плене, В безмолвии нейтральной полосы. Разбиты локти, содраны колени, А на руке — ненужные часы. Стекло часов, раздробленное мелко, Отсвечивало искрой голубой. Минутная погнувшаяся стрелка Тащила часовую за собой…