Есть упоение в бою. А.Пушкин Когда солдаты жить хотят — выбрасывают сухари, патроны и гранаты им нужны! Они волною движутся живою, к горячим рыжим травам припадая, и на земле огонь и дым — стоймя. Четырнадцать атак — а высота живет, она под небом высится, горбатясь, в венцах из огнедышащих траншей, подобно змею из старинной сказки, из русской сказки русских наших бабок. И мнится нам: мы не четвертый день — десятое столетие не спим. И если шаг еще — и мы сойдем с ума. Четырнадцать атак — а высота живёт, огромная, она одна в зрачках двоится, и троится, и гремит. Хохочет враг, кричит на всю Европу, кричит, что в бой бросало нас безумье, кричит, что мы давным-давно мертвы, что призраки в шинелях, мол, остались, и те — в земле, повержены и немы... Но ненависть к врагу сильнее страха, она в крови моей, в крови друзей, как сладкий сок в могучем тростнике, как лава в недрах, как огонь в кремне. И мы, Россию заслонив собой, среди встающих взрывов на дыбы, остервенев, в запёкшихся бинтах, опомниться фашистам не даём. Да, половина нас в земле; да, мы грызём её лопатами, кирками, она за ворот сыплется, она глаза забила, на зубах хрустит, но ход подземный в глубине горы под вражеским гнездом распался на три набитых толом рукава. И мы горячий пот устало вытираем пилотками, глядим злорадно на горб горы, глядим и ждём и ждём... И мы вздохнули... А перед глазами вулкана изверженъе. Грохот. Дым. Вперёд! И мы карабкаемся в гору. И пораженный насмерть командир на самом гребне высоты на миг, как памятник, застыл. И пал на гребень, Враги лежат в разнообразных позах. А мы сидим на глыбах дотов, одни сидим и курим. Пленных нет.