В тот вечер ветер будет петь в трубе. На ржавых петлях заскрипят ворота. Я пробегу двором, я постучу к тебе. Ты испугаешься и тихо спросишь: «Кто там?» «Открой мне, мама! Это твой гайдук!— отвечу я и ласково и гордо.— Открой скорей!» И в сени я войду, как прежде приходил домой из города. Но как бы по-домашнему глаза ни засинели, в них отразится молния разящего штыка. Еще не выветрился дым из фронтовой шинели, и пылью пороха запылена щека. И как, родная, мне не измениться — лицо мое исхлестано песком степных дорог. Между бровями — видишь?— борозда змеится, как будто Прут на лбу моем пролег. Но сердцем воина, простым и верным сердцем, любовью к Родине налитым по края, как чаша, полная густым вином бендерским, сыновним сердцем — все такой же я. Штыками, саблями мы к дому путь проложим. Еще усталые, бойцы сойдутся у ворот, венками оплетут винтовочные ложа и вступят в праздничный победный хоровод. Тебе покажется тогда, как будто в буйной пляске сошлись на молодецкую гульбу красавцы из молдавской сказки, богатыри со звездами на лбу.