Все уже в конторе этой новой Знают, что над ней шутить нельзя, Что у Зои Павловны Стрельцовой Тихие и грустные глаза. Серенькое платье в полдень летний, Серенькая кофточка зимой… Все старается понезаметней, Все молчком, сутулясь, стороной. Словно все, что в жизни ей осталось, — Тоненько поскрипывать пером. Словно села здесь и попрощалась С тем, что в жизни радостью зовем. А сегодня… Нет, на самом деле, Что случилось? Плавен взмах руки. Щеки у нее порозовели И в глазах мелькнули огоньки. Что случилось? Просто к ним в контору, На плечах неся веселый снег, По пути зашел Иван Егорыч — Мало ей знакомый человек. Оказалось, что улыбкой можно В женском сердце вдруг разрушить мир. Для чего же так неосторожно Ты ей улыбнулся, бригадир? Угадал в ней что-нибудь такое, Что закрыто для других людей? Или, полный радостью другою, Невзначай ты подшутил над ней? А она могла бы быть красивой, Только надо посмелей глядеть, Не бежать от радости пугливо, Понарядней кофточку надеть. И была-то Зоя не такой. Вспомним юность над родной рекой. Зоя, зайка, заинька, зайчонок! Был ли кто звончей среди девчонок! Счастье пело над лесистой Камой В сочных травах, в блеске снеговом, Закружило и помчало замуж В солнечном году сороковом. Как ловил он каждый взгляд невесты, Как хмелел от робких ласк жены. Вася, Вася… Он погиб под Брестом Хмурым летом в первый год войны. Девочка еще наполовину, Вся любовью полная живой, В девятнадцать, в час рожденья сына, Матерью ты стала и вдовой. Так сломалась песня с полуслова. Сколько вас — огнем обожжена — Чуть не сразу из невест во вдовы Записала горькая война! В комнате, где все о нем шептало, Сколько Зоя плакала сначала, Недоцеловав, недолюбив. Сколько лет, по-прежнему влюбленной, Все ждала, не веря почтальону, Все хранила думку, что он жив. А когда однажды на закате Поняла, что больше ждать нельзя, — Смастерила серенькое платье, Потушила карие глаза. А сынок растет, как ясень. Можно В материнстве обрести свой мир. Для чего же так неосторожно Ты ей улыбнулся, бригадир? А быть может, угадаешь ты, Что не встретишь сердца ты заветней. До ее высокой красоты Далеко иной двадцатилетней.