Второе письмо на Каму
Ольга Берггольц
Берггольц О. Ф.
...Вот я снова пишу на далекую Каму, Ставлю дату: двадцатое декабря. Как я счастлива, что горячо и упрямо штемпеля Ленинграда на конверте горят. Штемпеля Ленинграда! Это надо понять. Все защитники города понимают меня.

Ленинградец, товарищ, оглянись-ка назад, в полугодье войны, изумляясь себе: мы ведь смерти самой поглядели в глаза. Мы готовились к самой последней борьбе.

Ленинград в сентябре, Ленинград в сентябре... Златосумрачный, царственный листопад, скрежет первых бомбежек, рыданья сирен, темно-ржавые контуры баррикад.

Только все, что тогда я на Каму писала, все, о чем я так скупо теперь говорю, - ленинградец, ты знаешь — было только началом, было только вступленьем к твоему декабрю. Ленинград в декабре, Ленинград в декабре! О, как ставенки стонут на темной заре, как угрюмо твое ледяное жилье, как изголодано голодом тело твое...

Мама, Родина светлая, из-за кольца ты твердишь: "Ежечасно гордимся тобой". Да, мы вновь не отводим от смерти лица, принимаем голодный и медленный бой.

Ленинградец, мой спутник, мой испытанный друг, нам декабрьские дни сентября тяжелей. Все равно не разнимем слабеющих рук: мы и это, и это должны одолеть. Он придет, ленинградский торжественный полдень, тишины и покоя, и хлеба душистого полный. О, какая отрада, какая великая гордость знать, что в будущем каждому скажешь в ответ: "Я жила в Ленинграде в декабре сорок первого года, вместе с ним принимала известия первых побед".

...Нет, не вышло второе письмо на далекую Каму. Это гимн ленинградцам — опухшим, упрямым, родным. Я отправлю от имени их за кольцо телеграмму: "Живы. Выдержим. Победим!"

Берггольц Ольга Фёдоровна
Поэт
* 03.05.1910 Петербург
13.11.1975
Отец — потомок обрусевшего шведа, взятого в плен при Петре I, был заводским врачом, мать — учительница кройки и шитья при заводской школе. Детство прошло за Невской заставой, населенной заводским людом. Писать стихи начала рано. Первое стихотворение «Пионерам» появилось в газете «Ленинские искры» 27 сент. 1925. С этого времени она постоянно печаталась в детских и молодежных изд. — «Ленинские искры», «Смена», «Юный пролетарий», «Комсомольская правда» и др. В 16 лет вступила в группу «Смена», которой руководил И.Садофьев, затем В.Саянов. Член группы Б.Корнилов стал ее мужем. В знаменитой песне Б.Корнилова из кинофильма «Встречный» («Вставай, не спи, кудрявая...»), положенной на музыку Дм.Шостаковичем, одна из строф принадлежит ей. Первые книжки Б., появившиеся в конце 1920 — начале 1930-х, были для детей: «Как Ваня поссорился с баранами» (1929), «Пионерская лагерная» (1931), «Углич» (1932). В повести «Углич» есть приметы ее детства, развернутые впоследствии в «Дневных звездах».

В 1930, окончив филол. факультет ЛГУ, уехала на журналистскую практику — сначала на Кавказ, затем в Казахстан. О многом из того периода жизни она рассказала в своих первых очерковых книгах: в «Глубинке» (1932), повести «Журналисты», «Зерна» (1935), рассказе «Ночь в «Новом мире» (1935), «Пимокаты с Алтайских» (1934). По ее словам, она многим обязана своим учителям — М.Горькому, С.Маршаку, Н.Тихонову, К.Чуковскому. Многим она была обязана и своему второму мужу — Н.Молчанову, литературоведу.

В 1938 у нее умерли обе маленькие дочери, а в конце того же года она была арестована.

Она провела в тюрьме около 7 месяцев. В тюрьму попала беременной, но от избиений на допросах родила мертвого ребенка. Тюрьма, тяжелое общенародное горе, которое в это время запечатлевалось в «Реквиеме» А.Ахматовой, многое ей открыли. Когда-то, чуть не в детстве, она написала «Каминную дудку» — необъяснимо пророческое стих, о своей судьбе. В ней говорится, что сначала дудка была глиной, которую везли в телеге, потом ее обжигали в огненной печи, и, пройдя через огонь, она стала звонкой. Б. рассказывала один из эпизодов своих тюремных страданий — как ее везли по тюремному двору на телеге в больницу и как потом, едва оправившись, она пела вместе с сокамерницами антифашистские песни. У нее был высокий чистый голос — голос каменной дудки.

Муза Берггольц — Мельпомена, дочь Зевса и Мнемозины, музы Памяти. В одной руке она держит трагическую маску, в другой — меч. Пройдя через тюрьму и вглядываясь в близкую войну, Берггольц в конце 1930-х ощутила в своей душе все три ипостаси Мельпомены; трагическая маска уже вплотную приблизилась к ней, память вобрала в себя и настоящее и будущее («Большое Время»), слово изострилось, предчувствуя битву.

Но у нее была и русская эмблематика, найденная, как ни странно, тоже в юности, казалось бы, солнечной и счастливой: «Полынь, полынь, моя трава, / На всех путях лежит...» («Но сжала рот упрямо я...»). Полынь в стихах Б. так же глубоко символично, как роза у А.Ахматовой или рябина у М.Цветаевой.

Главное, что пришло к Берггольц в испытаниях конца 1930-х, — ощущение слитности с народом, его жизнью и бедой, из которых главная, война, еще впереди. В духе высокой трагедии зазвучали тогда стихи не одной Берггольц. Важным поэтическим и общественным событием была книга Н.Тихонова «Тень друга», стихи И.Эренбурга, А.Ахматовой («В сороковом году»), П.Антокольского. Берггольц пишет большой цикл стихотворений «Европа. Война 1940 года». Он посвящен И.Эренбургу. Здесь Берггольц заговорила как поэт высокого трагедийного звучания. Если предшествующие стихи были горестными, то произведения этого цикла обрели широту дыхания и полнозвучие голоса. Она пишет о толпах обезумевших матерей, о детских обугленных ручонках, о темной ночи, распростертой над Европой, о темно-красных реках, несущих людской прах. Вскоре все это возникнет и на российских выжженных просторах, а также и в ее родном городе, трагедия которого превзойдет все известные в истории масштабы. Она писала о Европе, но пророчила о своей собственной стране.

Берггольц, как известно, стала символом блокадного Ленинграда. До войны она была малоизвестна, и потому ее необычайный факельный взлет многим казался неожиданным. На самом деле внутренне, духовно, душевно и поэтически, она была готова к своему подвигу. С авг. 1941 Берггольц стала работать в Ленинградском радиокомитете. Сейчас на стене этого здания — ее барельефный потрет и живые цветы. Работа ее на Ленинградском радио имела для его жителей и для войск колоссальное значение. Когда страдания города, лишенного хлеба, воды и света, перешли все мыслимые пределы, именно голос Берггольц, ежедневно звучавший в омертвелых квартирах, оказывался особенно дорог. Есть много свидетельств того, как слово Берггольц спасало людей от смерти. Берггольц, недавнюю комсомолку, молодую коммунистку, называли «ленинградской мадонной», подвижницей, святой. «По вершинам, вечно обнаженным, / Проходила жизнь моя, звеня... / И молились Ксении Блаженной / Темные старушки за меня...» («По вершинам, вечно обнаженным...»).

Стихи Берггольц тех трагических дней были строги и скупы на слова, в них не было ни особой инструментовки, ни, тем более, богатства красок, они были аскетичны и просты. Всего две краски: белая, как снег, и черная, как дым городских пожарищ, а голос, с трудом пробивавшийся сквозь треск радиоэфира, бывал доверительно тих.

В годы блокады и войны Берггольц написала много лирических стихов, вошедших в книги «Ленинградская тетрадь (1942), «Ленинградская поэма» (1942), «Ленинградский дневник (1944), «Ленинград (1944), «Твой путь» (1945); часть радиовыступлений собрана в книге «Говорит Ленинград» (1964).

Наряду с лирическими стихами Берггольц написала несколько поэм: «Февральский дневник» (1942), «Ленинградская поэма» (1942), «Памяти защитников» (1943), «Твой путь» (1944). Их она тоже читала по радио или вставляла фрагментами в радиовыступления. Особое место занимает поэма-реквием «Памяти защитников» — она многократно отозвалась затем и в различных стихах, и в книге «Дневные звезды» (1959), окончательно запечатлевшись, окаменев, в мемориальной надписи на Писка-ревском кладбище. Поэма «Твой путь», возникшая в блокадном городе, дала начало драматичным стихам послевоенных лет, отозвавшись неожиданно и своеобразно во многих произведениях (цикл «Перед разлукой», 1956).

Тема памяти, всегда существовавшая в художественном сознании Берггольц в очень широком диапазоне, была главнейшей в послевоенном творчестве. Она организовала и инструментовала большую поэму «Первороссийск» (1950), посвященную первой коммуне, возникшей на исходе Гражданской войны на Алтае, и монументальную героико-роман-тическую трагедию «Верность» (1954).

Первые послевоенные годы, как, впрочем, и последующие, были нелегкими для развития реалистической, правдивой литературы. Т.н. «теория бесконфликтности», стремление политического и литературного руководства сгладить и подлакировать военную историю и современность Берггольц переживала тяжело и неоднократно выступала в печати и на собраниях СП с бескомпромиссными требованиями правдивости, честности и искренности.

Автобиографическая повесть «Дневные звезды» (1959) была самым ярким и совершенным произведением в лирико-испове-дальной прозе, начавшей, не без влияния этого произведения, бурно развиваться в 1960-е. Формула «самовыражения», выдвинутая Берггольц в одном из выступлений, стала внутренним идейно-эстетическим стержнем этой книги, широко распахнутой как в прошлое автора и страны, так и в настоящее и будущее, образовав то «Большое Время», что и является главным героем повествования. Книга лирична и существует на самой грани стиха — она поэтически субъективна, эмоциональна и страстна. Сама Берггольц вспоминала в связи с нею — как некий ориентир и масштаб — «Былое и думы» А.Герцена.

Естественно, что бескомпромиссность Берггольц ее правдивость, искренность, отстаивание «самовыражения» вызывали яростные нападки со стороны охранительной критики. В статьях «Разговор о лирике» (1953), «В защиту лирики» (1954) и в выступлении на XI съезде советских писателей (1954) она полемизировала с ними (особенно с Н.Грибачевым и А.Софроновым), отстаивая право художника на творческую свободу. Она же первой подняла вопрос о необходимости пересмотра догматических Постановлений ЦК партии 1946–48. Она считала, что в них был нанесен удар по обоим крылам искусства, по трагедии и комедии. «Дневные звезды» Берггольц считала своей главной книгой. Над 2-й частью она работала до последних дней своей жизни. Фрагменты этой так и не законченной части были опубликованы в 2000 в книге «Встреча».

Берггольц вошла в историю русской литературы XX века как крупный и своеобразный художник, запечатлевший важнейшие страницы жизни своей страны. Ее творчество было примером сопротивления режиму сталинской эпохи. В литературно-общественной памяти своих современников и новых поколений она навсегда останется символом героического блокадного Ленинграда. Подобно А.Ахматовой, создавшей «Реквием» миллионам узников тюрем и концлагерей, Берггольц создала реквием сотням тысяч погибших ленинградцев. После смерти она хотела быть похороненной на Пискаревеком кладбище — вместе с 600000 блокадников, которые, безусловно, слушали, не могли не слушать ее голос. Но и это ей было запрещено.

Павловский А. И.
Русская литература XX века. Прозаики, поэты, драматурги: биобиблиографический словарь: в 3 т. — М.: ОЛМА-ПРЕСС Инвест, 2005. — Том 1. с. 206–208.
Стихи
29 января 1942
Армия
Блокадная ласточка
В доме Павлова
В Сталинграде
Второе письмо на Каму
Европа. Война 1940 года
«...И вновь одна, совсем одна — в дорогу…»
Из блокнота сорок первого года
«Ленинград — Сталинград — Волго-Дон»
Марш оловянных солдатиков
Мой дом
«Мы предчувствовали полыханье…»
«На собранье целый день сидела...»
Накануне
«О друг, я не думала, что тишина...»
Осень сорок первого
«От сердца к сердцу…»
Первое письмо на Каму
Песня дочери
Побратимы
Призывная
«Прошло полгода молчанья…»
Пусть голосуют дети
Разведчик
Разговор с соседкой
Романс стойкого оловянного солдатика
Сестре
Склоняет знамена народ
Стихи о ленинградских большевиках
Стихи о себе
«...Третья зона, дачный полустанок»
Февральский дневник
«...Я буду сегодня с тобой говорить...»
«...Я говорю с тобой под свист снарядов...»
«Я иду по местам боев...»