Армейский сапожник
Александр Твардовский
Твардовский А.Т.
В лесу, возле кухни походной, Как будто забыв о войне, Армейский сапожник холодный Сидит за работой на пне. Сидит без ремня, без пилотки, Орудует в поте лица. В коленях — сапог на колодке, Другой — на ноге у бойца. И нянчит и лечит сапожник Сапог, что заляпан такой Немыслимой грязью дорожной, Окопной, болотной, лесной, — Не взять его, кажется, в руки, А доктору все нипочем, Катает согласно науке Да двигает лихо плечом. Да щурится важно и хмуро, Как знающий цену себе. И с лихостью важной окурок Висит у него на губе. Все точно, движенья по счету, Удар — где такой, где сякой. И смотрит боец за работой С одною разутой ногой. Он хочет, чтоб было получше Сработано, чтоб в аккурат. И скоро сапог он получит, И топай обратно, солдат. Кто знает, — казенной подковки, Подбитой по форме под низ, Достанет ему до Сычевки, А может, до старых границ. И может быть, думою сходной Он занят, а может — и нет. И пахнет от кухни походной, Как в мирное время, обед. И в сторону гулкой, недальней Пальбы — перелет, недолет — Неспешно и как бы похвально Кивает сапожник: — Дает? — Дает, — отзывается здраво Боец. И не смотрит. Война. Налево война и направо, Война поперек всей державы, Давно не в новинку она. У Волги, у рек и речушек, У горных приморских дорог, У северных хвойных опушек Теснится колесами пушек, Мильонами грязных сапог. Наломано столько железа, Напорчено столько земли И столько повалено леса, Как будто столетья прошли. А сколько разрушено крова, Погублено жизни самой. Иной — и живой и здоровый — Куда он вернется домой, Найдет ли окошко родное, Куда постучаться в ночи? Все — прахом, все — пеплом-золою, Сынишка сидит сиротою С немецкой гармошкой губною На чьей-то холодной печи. Поник журавель у колодца, И некому воду носить. И что еще встретить придется — Само не пройдет, не сотрется, — За все это надо спросить... Привстали, серьезные оба. — Кури. — Ну давай, закурю. — Великое дело, брат, обувь. — Молчи, я и то говорю. Беседа идет, не беседа, Стоят они, курят вдвоем. — Шагай, брат, теперь до победы. Не хватит — еще подобьем. — Спасибо. — И словно бы другу, Который его провожал, Товарищ товарищу руку Внезапно и крепко пожал. В час добрый. Что будет — то будет. Бывало! Не стать привыкать!.. Родные великие люди, Россия, родимая мать.
1942
Твардовский Александр Трифонович
Поэт
* 08.06.1910 хутор Загорье, ныне Починковский р-н Смоленской обл.
18.12.1971
Русский советский писатель, поэт и прозаик, журналист, специальный корреспондент. Подполковник (1945). Главный редактор журнала «Новый мир» (1950—1954 и 1958—1970). Член Центральной ревизионной комиссии КПСС (1952—1956), кандидат в члены ЦК КПСС (1961—1966).
Родился в семье сельского кузнеца, всю жизнь мечтавшего о крестьянской независимости и достатке, человека целеустремленного и начитанного. Мать происходила из дворян-однодворцев, чей быт мало отличался от крестьянского. С отечественной классикой Твардовский познакомился в детстве, когда в семье «целые зимние вечера часто отдавались чтению вслух какой-либо книги» (Автобиография. 1965); тогда же, еще до овладения грамотой, он начинает писать стихи.

В 1922 Твардовский оканчивает 4 класса начальной школы, однако в средней школе, находившейся в г.Ельне, продолжить учение из-за материальных затруднений не удалось.

С 1924 Твардовский посылает заметки в местные газеты — о неисправных мостах, о комсомольских субботниках, критикует местные власти. «Изредка заметки печатались», — вспоминал впоследствии поэт. Поэтический дебют Твардовского состоялся 19 июля 1925, когда в газете «Смоленская деревня» было напечатано стихотворение «Новая изба», заканчивающееся такими словами: «А в углу мы «богов» не повесим / И не будет лампадка тлеть. / Вместо этой дедовской плесени / Из угла будет Ленин глядеть». Комсомольской бескомпромиссностью и даже жестокостью ко всему уходящему и, как ему тогда казалось, отживающему ранний Твардовский был коренным образом отличен от своих старших современников — П.Орешина, С.Клычкова, Н.Клюева, С.Есенина. В стихотворениях начинающего Твардовский не встретишь идиллической грусти, свойственной этим поэтам, как нет в этих стихах или почти нет декларативной лозунговости, пафосности так называемых «комсомольских поэтов» — А.Жарова, А.Безыменского.

Вторая половина 1920-х, когда, поддержанный М. Исаковским, Твардовский нашел свое призвание, отмечена удивительно быстрым ростом его поэтического мастерства. Большинство стих, этого периода несет в себе повествовательность и сюжетность. Композиционная строгость в сочетании с емкой, подчас скупой психологической деталью возводит незначительное на первый взгляд событие (продажа ягод на станции, поездка артели плотников в город или уборка прокуренного после заседания помещения) на художественную высоту, в которой достоверность уже тогда высвечивала эпические черты. Обращаясь к темам и образам родного дома, дороги, переправы, ранний Твардовский постоянно внимателен к коллизии жизни и смерти, к кругу вечного возвращения явлений природы, причем взгляд поэта останавливается на переходном их состоянии в тот или иной невозвратимо уносящийся миг. За четыре года после появления «Новой избы» Твардовским были сделаны значительные открытия, среди которых такие стихотворения, как «Ночной сторож», «Девочка с вишнями» (оба — 1927), «Перевозчик», «В пути», «Уборщица» (все — 1928), «Каникулы», «Новоселье», «Яблоки», «Друг мой вовремя уехал...» (все — 1929).

Ободренный постоянными поэтическими публикациями и литературный признанием (уже в 1927 местная газете «Юный товарищ» опубликовала «литературно-творческий этюд» Д.Осина «Александр Твардовский»), Твардовский в 1928 покидает родной дом. Сначала он пытается найти постоянную литературную работу в Смоленске, а затем, после появления в центральном журнале «Октябрь» (1929. №3) стихотворении «Доклад», — в Москве; «жил по углам, койкам, слонялся по редакциям», его «все заметнее относило в сторону от прямого и трудного пути настоящей учебы, настоящей жизни» (Автобиография). Зимой 1930 Твардовский возвращается в Смоленск, где поступает в педагогический институт (1932).

Годы жизни в Смоленске (1930–36) были охарактеризованы Твардовским как период «самый решающий и значительный», совпавший с коллективизацией, которая, по словам поэта, стала «тем же, чем для более старшего поколения Октябрьская революция и Гражданская война» (Автобиография).

В этот период складывается трагическое положение самого Твардовского: в то время как его родители и братья были раскулачены и сосланы (в 1931), он как корреспондент областных газет должен был отмечать победы колхозного движения, постоянно держать экзамен на «политическую зрелость» (политика «великого перелома» на Смоленщине имела особенно жесткие формы). Надзор со стороны РАППа за местной жизнью, в которой Твардовский, начиная с 1927, играл весьма заметную роль, был неотступным. Но, выполняя задания редакции, Твардовский в силу своего художественного дарования не мог уложиться в рапповские догматические рамки. Поэтому именно он, как никто другой, подвергался разного рода проработкам и преследованиям со стороны местных и московских «неистовых ревнителей». Так, на закрытом заседании СмолАПП под давлением генерального секретаря РАПП Л. Л. Авербаха в июне 1930 Твардовский был исключен из ассоциации сроком на 6 месяцев: «не ведет общественной работы», «мелкий интеллигент, чинуша, оторвавшийся от класса, не сработавшийся с массами» (ЛН. Т.93. С.406). Тяжело пережив случившееся, Твардовский тем не менее продолжает свои художественные поиски: появляется серия очерков «По колхозной Смоленщине» (1932–36), отдельным изданием выходит «Дневник председателя колхоза» (1932) — первое крупное прозаическое произведение Твардовского. Находясь в соседстве с первыми эпическими опытами («Путь к социализму», 1931; «Вступление», 1932), созданными, по признанию автора, в период «крайнего отвращения к стихотворству», «Дневник председателя колхоза» как бы компенсирует некоторые затруднения Твардовского в поэтической работе. В этой повести Твардовского удалась не только психологическая достоверность в изображении героев, но и драматургическая емкость диалогов, лирическая многоплановость в сочетании с мягкой иронией, прием говорить от лица своего героя, словно передоверяя ему авторские раздумья, т.е. те черты поэтического стиля, которые станут характерными свойствами его будущего творчества.

Следующей вехой на творческом пути Твардовского стала работа над лирикой («Снег стает, отойдет земля...», 1932; «Лес осенью», 1933; «Гость», 1933; «Братья», 1933; «Кнут», 1933, и др.) и поэмой «Мужичок горбатый» (1933–34), подвергшейся идеологическому разгрому («душок не нашего представления о бедняке») и цензурному запрету еще в рукописи. Однако имя «Моргунок», данное автором своему персонажу, перейдет из «Мужичка горбатого» к главному герою поэмы «Страна Муравия» (1934–36). «Со «Страны Муравии», встретившей одобрительный прием у читателей и критики, я начинаю счет своим писаниям, которые могут характеризовать меня как литератора» (Автобиография). В этой строгой самооценке Твардовский не отказывался от пройденного пути, но подчеркнул качественно новые рубежи своего творчества. Первая ред. поэмы встретила неодобрение М.Горького. Твардовский записал в дневнике («Рабочей тетради») 23 авг. 1935: «Подкосил дед (Горький. — Ред.), нужно признаться. Но уже прошло два дня. Обдумал, обчувствовал. Переживем. И да обратится сие несчастье на пользу нам. Слов нет, теперь для меня более явственны сырые места. А что продолжает оставаться хорошим, то, видимо, по-настоящему хорошо. Испытание, так сказать» (ЛН. Т.93. С.390). Долгое время «Страна Муравия» трактовалась как гимн коллективизации: критика и литературоведение по известным причинам акцентировали свое внимание на позитивных сторонах в изображении Твардовский «великого перелома». Но содержание поэмы более сложное, исполненное внутреннего драматизма и трагедийности. Достаточно отметить, что строки из первой ред. поэмы: «Их не били, не вязали, / Не пытали пытками, / Их везли, везли возами / С детьми и пожитками. / А кто сам не шел из хаты, / Кто кидался в обмороки, — / Милицейские ребята / Выводили под руки...» — Твардовский смог опубликовать лишь в 1966 (см.: Выходцев П. Первая редакция поэмы А.Твардовского «Страна Муравия» // Творчество А.Твардовского. С.286). Хотя и без этого в поэме при первой публикации было и напоминание о Соловках, и обмолвки о непосильных налогах на единоличников, и штрихи к характеристике сельского атеизма, граничившего со слабоумием (паренек-тракторист через слово вставляет: «Бога нет»).

Поиски Никитой Моргунком сказочной страны Муравии, по замыслу Твардовского, не могли увенчаться однозначным — «колхозным» — ответом. Это была не столько мечта о зажиточной жизни, сколько раздумья о крестьянской независимости, самостоятельности. Моргунок хотел уйти от прошлого, его не прекращали терзать воспоминания о безвыходной бедности и унижениях перед сильными мира сего: «И в смертный срок мой вспомню я, / Как к милости твоей / Просить ходила мать моя / Картошки для детей; / Как побирушкой робко шла / По дворне по твоей, / Полкан Иванычем звала / Собаку у дверей...» Символичен открытый финал поэмы. В нем, как можно прочитать сегодня, запечатлен русский религиозно-философский поиск так называемого третьего пути России, свободного как от утопических экспериментов, так и от капиталистической свободы, неизбежно ведущей к расслоению на богатых и нищих. В «Стране Муравии» у Моргунка иного выбора нет, как смириться перед судьбой и принять ту жизнь, которую ему определяла власть.

Поэма Твардовский необычайно «населена»: здесь нашли свое место все представители эпохи — от деклассированных личностей (бродяги, бывшие кулаки и священники, цыгане, загнанные в колхоз) до новых хозяев жизни (колхозные активисты, вплоть до самого Сталина). Собрать такое гармоническое многоголосие и многообразие помогла фольклорная основа произведения, в поэтике которой элементы ярмарочного балагана и народного кукольного спектакля сочетаются с глубочайшим лиризмом и проникновенностью.

В 1936 Твардовский переезжает в Москву, становится студентом Московского института истории, философии и литературы (МИФЛИ), в том же году была напечатана «Страна Муравия» — в Москве и Смоленске. В «Красной нови» во второй половине 1930-х продолжают печататься новые произведения Твардовского, в Москве и Смоленске выходят отд. изданиями сборники стихов. В год окончания МИФЛИ Твардовский объединил их в книгу «Сельская хроника» (1939). Важное место в этот период занимают переводы Т. Г. Шевченко, И.Франко, Я.Купалы, М.Засима, М.Сурначева, народного творчества Украины, Белоруссии, переводы чеченского, армянского и черкесского фольклора (1937–39). За заслуги в области литературы, будучи еще студентом, Твардовский был награжден орденом Ленина (1939).

Всесоюзное признание и литературная слава были одновременно и определенным нравственным испытанием. Рискуя своим положением всесоюзно известного писателя, в 1936 Твардовский добивается возвращения из ссылки родных, а в страшном 1937 вступается за друга — смоленского критика А. В. Македонова, которому предъявлялись политические обвинения. В связи с этим в одной из газет писалось:

«...т.Френкель поставил вопрос о члене секции, поэте Твардовском. Секция выбрала в составе Д.Алтаузена, А.Жарова, Г.Санникова комиссию, которой поручила в 5-дневный срок ознакомиться со всеми материалами, связанными с выступлением Твардовского на собрании смоленских писателей в защиту агента троцкистско-зиновьевской банды в литературе Македонова. Комиссии предложено также заново ознакомиться с творческим лицом поэта» (Литературная газета. 1937. 15 сент.). Немалое мужество и горькое вдохновение черпались из «чувства какой-то вины», как позже скажет поэт, за неразделенность общей тяжкой судьбы и с близкими, и с далекими людьми. Это чувство особенно усилится в произведениях Твардовского периода Великой Отечественной войны, чтобы не покинуть поэта уже никогда.

Военный путь Твардовского начался с осени 1939, когда он в качестве военного корреспондента участвует в походе Красной Армии в Западную Белоруссию, а затем — в финской кампании (1939–40). «Мне кажется, — писал он М. В. Исаковскому, — что армия будет второй моей темой на всю жизнь» (СС. Т.6. С.339).

В литературной группе редекции Ленинградского военного округа «На страже Родины», куда был прикомандирован Твардовский (там же были Н.Тихонов, В.Саянов, Н.Щербаков, С.Вашенцев, Ц.Солодарь и др.), возник замысел создать серию занимательных рисунков о подвигах веселого солдата-богатыря — так появился Вася Теркин. Стихотворные пояснения к этим рисункам были коллективными. В Великую Отечественную войну, став «личным» героем Твардовского, Теркин освобождается от фельетонных черт, обретает свою всенародно-эпическую всеобщность, вызывает массу подражаний (по словам автора, «Откуда пришел — туда и уходит»). «Василий Теркин. Книга про бойца» (1941–45; Сталинская премия 1-й степени — 1946) стала для поэта «истинным счастьем». Твардовский подчеркивал, что эта работа дала ему «ощущение законности места художника в великой борьбе народа <...>, чувство полной свободы обращения со стихом и словом» («Как был написан «Василий Теркин» (Ответ читателям)» (1951–66). Признание «Книги про бойца» было не только общенародным, но и общенациональным: «...Это поистине редкая книга: какая свобода, какая чудесная удаль, какая меткость, точность во всем и какой необыкновенный народный солдатский язык — ни сучка, ни задоринки, ни единого фальшивого, готового, то есть литературно-пошлого слова!» (Бунин И. А. Письмо Н. Д. Телешову // День поэзии 1972. М., 1972. С.205).

Наряду с главами «Василия Теркина» Твардовский создает ряд стихотворений очерковой и балладной направленности: «Рассказ танкиста» (1941), «Баллада о товарище» (1941–1942), «Армейский сапожник», «Баллада об отречении» (оба — 1942), «Большое лето» (1943), «Возмездие» (1944).

Вехой в эволюции Твардовского-лирика стал 1943: с этого времени все сильнее звучат в его поэзии ноты трагизма. В этом году было написано стихотворение «Две строчки» (о мальчике-солдате, погибшем на «незнаменитой» финской войне), пронзительная печаль которого будет отзываться в поэтических шедеврах первых послевоенных лет: «Перед войной, как будто в знак беды...» (1945), «Я убит подо Ржевом» (1945–1946), «В тот день, когда окончилась война» (1948), «Жестокая память», «В те дни за границей», «За озером» (все — 1951).

Вершинным в послевоенном творчестве произведением Твардовского стала поэма «Дом у дороги» (1942–46; Сталинская премия 2-й степени — 1947). Подзаголовок «Лирическая хроника» как бы раскрывает ее симфоническую основу. Начатая в период создания «Василия Теркина», эта поэма отразила горечь отступления наших войск летом 1941, ужасы фашистского нашествия, судьбы миллионов советских людей, оказавшихся в немецких концлагерях. Трагизм «Дома у дороги» многократно усилен возвращением отца, мужа, хозяина, солдата-победителя к пепелищу родного дома, спаленного войной. Вместо радости победы — неизбывное сиротство.

Конец 1940-х отмечен выходом прозы Твардовского «Родина и чужбина» (1947). Серия очерков дневникового характера: о войне, о человеке, участвующем в ней, о народном характере, не разрушенном военными испытаниями. Критика предъявила автору обвинение в политической отсталости, в «ущербном, ограниченном представлении о сущности советского патриотизма» и т.п. На фоне недавнего «Постановления ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград» (1946) эти обвинения прозвучали весьма зловеще. Однако вскоре эти нападки на Твардовского прекратились.

В 1950 Твардовский был назначен главным редактором журнала «Новый мир». Опубликованные в 1954 в журнале статьи и рецензии В.Померанцева («Об искренности в литературе»), М.Лившица («Дневник писателя» Мариэтты Шагинян), Ф.Абрамова («Люди колхозной деревни в послевоенной прозе») и другие были проникнуты неприятием догматизма, они явились первым шагом к переоценке сталинского руководства страной. Выход каждого очередного номера журнала вызывал большой общественный резонанс. Журнал «Новый мир» становился своего рода альтернативным идеологическим лидером. Это не могло не встревожить тогдашних партийных руководителей. В конце концов Твардовский был снят с должности главного редактора «Нового мира» (1954).

Пафосом трудного, порой мучительного переосмысления советской истории наполнены создававшиеся на протяжении 1950-х поэмы «За далью — даль» (1950–60; Ленинская премия 1961) и «Теркин на том свете» (1954–63). Раздумья автора над сталинской эпохой, вера в необратимость демократических преобразований стали главной темой этих произведений.

В поэме «За далью — даль» (жанровое определение автора — «Из путевого дневника») соединяются путешествия во времени и пространстве — от воспоминаний о детских годах и юности до горьких раздумий знающего себе цену художника о собственной несвободе. В поэме разворачивается жизнь страны от Москвы до Владивостока. Перед читателем предстает и сельская кузница отца, и великая кузница России — Урал; драматическая встреча автора на станции Тайшет с другом детства, возвращающимся домой из лагерей, где он на каторге провел «лучший жизни срок», и мученическая судьба тетки Дарьи, на чьих плечах выстояла страна и в военное лихолетье и в годы репрессий. Лирическое переживание наполняется емким эпическим содержанием.

Поэма «Теркин на том свете» взволновала читателей сатирическим изображением номенклатурных порядков изнутри самой политической системы. Автор знал обычаи и традиции, царившие в этой системе и не меняющиеся ни при Сталине, ни после него. Публикация поэмы стала возможной (1963) на антисталинской волне, вызванной XXII съездом, а поднявшая голову догматическая критика делала попытки противопоставить оптимизм «Книги про бойца» — «Теркину на том свете» (Стариков Д. В. Теркин против Теркина // Октябрь. 1963. №10).

В период своего второго руководства журнала «Новый мир» (1958–70) Твардовский собирает вокруг журнала лучшие литературные силы. Основное внимание было уделено прозе. Страницы «Нового мира» были отданы произведениям таких писателей, как Г.Бакланов, В.Некрасов, Ч.Айтматов, В.Астафьев, В.Белов, С.Залыгин, Ф.Абрамов, В.Шукшин, В.Войнович, В.Тендряков, Ю.Бондарев. Сам факт появления произведения под синей обложкой «журнала Твардовского» служил своего рода художественной гарантией, был очень высокой оценкой. Важное место в жизни ж. в это время занимали публикации из ЛН (материалы М.Горького, М.Булгакова, И.Шмелева, А.Луначарского, Б.Пастернака, А.Куприна, М.Цветаевой и многих других писателей, деятелей науки, искусства). Эпохальным событием в истории «Нового мира» и общества стала публикация (1962. №11) повести А.Солженицына «Один день Ивана Денисовича» с предисл. Твардовского.

«Я в сущности — прозаик», — незадолго до смерти признался Твардовский (Кондратович А. Примечания // Твардовский А. СС. Т.4. С.516). В этих словах запечатлена попытка художника поставить на первое место в своей поэтической работе не «лирическое волнение», а то, чем владеет проза: бытийность, сущее, событие, его человеческую и гражданскую значимость. Таков поэтический мир Твардовского.

В рассказе «Печники» (1958), в литературно-критических статьях «Поэзия Михаила Исаковского» (1967), «О Бунине» (1965), в цикле «Памяти ушедших» (1962–68) и др. Твардовский размышляет о месте художника в жизни, о «достоинстве таланта», об ответственности искусства перед эпохой.

Нелегкими, порой горькими раздумьями о современности и творчестве наполнены сборник стихов «Из лирики этих лет. 1959–1967» и цикл «Из новых стихотворений» (Новый мир. 1969. №1), которые стали одной из вершин русской поэзии XX в. Ярко выраженные классические традиции «Из лирики этих лет» (Государственная премия 1971) сближают Твардовского не только с поздними стихотворениями таких поэтов, как Пастернак и Ахматова, но и традициями Пушкина, Баратынского, Тютчева. Симфонический лиризм этого сравнительно небольшого сборника стихов усилен внутренними многомерными связями и ассоциациями со всем предыдущим творчеством Твардовского, что особенно проявилось в цикле «Памяти матери» (1965), стихотворение «Береза» (1966), пронзительных строках «Я знаю, никакой моей вины...» (1966) и др.

Непосредственно к стихотворениям этого времени примыкает и опубликованная только в 1987 последняя поэма Твардовского «По праву памяти» (1967–69), до этого запрещенная цензурой. И если публицистические ноты «Из лирики этих лет» несколько приглушены автором, то поэма «По праву памяти» выразила гражданскую позицию Твардовский предельно открыто. В этом произведении поэт снова обращается к теме коллективизации, судьбе отцовской семьи в водовороте тех трагических событий, страшной участи людей, вынесших фашистский плен и послевоенные репрессии. Поэтическое предостережение от беспамятства объединило последнюю поэму Твардовского и «Из лирики этих лет» в особую целостность.

С середины 1960-х недовольство со стороны высших партийных чиновников тенденциями, проводимыми «Новым миром», усиливалось. Постоянное вмешательство в работу редколлегии, цензурные придирки, кадровый разгром редколлегии сделали невозможной работу в журнале, и Твардовский уходит (в начале 1970) с поста главного редактора. «Есть много способов убить поэта, — писал А.Солженицын вскоре после смерти Твардовского — Для Твардовского было избрано: отнять его детище — его страсть — его журнал. Мало было шестнадцатилетних унижений, смиренно сносимых этим богатырем, — только бы продержался журнал, только бы не прервалась литература, только бы печатались люди и читали люди. Мало! — и добавили жжение от разгона, от разгрома, от несправедливости. Это жжение прожгло его в полгода, через полгода он уже был смертельно болен и только по привычной выносливости жил до сих пор — до последнего часа в сознании. В страдании» (Солженицын А. Бодался теленок с дубом: Очерки литературной жизни. Paris, 1975. С. 552).

Литературное наследие Твардовского (письма, «Рабочие тетради», «Статьи и заметки о литературе») было и остается одной из лучших школ писательского мастерства, образцом гражданственности и подлинного демократизма.

Прокофьев В. А.
Русская литература XX века. Прозаики, поэты, драматурги: биобиблиографический словарь: в 3 т. — М.: ОЛМА-ПРЕСС Инвест, 2005. — Том 3. П — Я. с. 479–484.