Письмо друзьям
Михаил Дудин
Михаил Дудин
Меж старых стихов полевые погоны Хранятся на случай в рабочем столе. Гудки паровозов, мосты и прогоны Затеряны где-то в предутренней мгле. Ты больше не воин. Твой вечер спокоен. Тебя на поверку не ждет старшина. Нет больше разлуки, И добрые руки На плечи тебе опускает жена. Тревоги не надо. И писем не надо. Тепло от лукавого милого взгляда. Тепло и приятно сидеть у огня. И это немного тревожит меня. Неужто мы вправду теперь домоседы, Любители чинной вечерней беседы? Неужто, друзья боевые мои, Нам лясы точить, распивая чаи? Неужто довольно, скажите на милость, Чтоб пенилась кружка да трубка дымилась Чтоб ночью не снились атака и мрак? Но это, к великому счастью, не так. Но это не так! Да, по совести, редки И встречи с друзьями по взводу разведки, А если и встретимся, я не перечу: По маленькой, что ли, пропустим за встречу. За мирное время пропустим вторую, Вполголоса песню споем полковую. Да что там вполголоса! Ну-ка, на полный, Сыграй нам, Батурин, «Дунайские волны». А мы подпоем, подбирая слова. Неправда! Гвардейская хватка жива! Неправда! Ты вовсе сейчас не нахмурен, Лихой отделенный, разведчик Батурин. Пристукни своей деревянной ногой, Ударь каблуком в половицу другой. Как прежде, рвани на колене баян: Мы с песней пройдем по бывалым боям. Мы снова смешаем и даты и сроки, По черному снегу войдем в Терийоки. Под Выборгом, в розовом свете заката, Салют отдадим на могиле комбата. И снова атака. И пушки ревут. И камнем врезается в море Гангут. И ветер изодранным флагом полощет Над первым поселком за Марьиной рощей. В дыму задохнулась Воронья гора. В курляндских болотах грохочет «ура». Так выпьем, друзья, за Батурина — кружки До дна. За конструктора детской игрушки! Пусть знают, играя, веселые дети, Кто делает эти игрушки на свете. Мы мирные люди сегодня, старик. Малиновый полдень над нами стоит, Сверкает кипучим огнем вдохновенья, Горячим трудом моего поколенья. Мы в силу вошли и по старой привычке Встаем на вечерний сигнал переклички. Отвес, ватерпас да походная койка. Мы вечно в разведке. Вся жизнь — новостройка. Не все ли равно, на каких перегонах Друзья мои спорят ночами в вагонах. Ведет их по жизни дорога крутая… Уходит Богатов в ущелья Алтая. Он с горной породой ведет разговоры, Он рвет динамитом лиловые горы. Он писем не ждет и ответов не пишет, Над ним раскаленное марево пышет. И эхо грохочет у каменных скатов. Дерзай, старина! До свиданья, Богатов, Живи на здоровье! Работай на славу! Григорий Рябинин идет в Балаклаву. Вздымаются волны, за ярусом ярус. Гудит, надуваясь, залатанный парус. Живым серебром отливает кефаль. Пусть слово привета уносится вдаль. Сверканье завалов глубокого снега, Карельские дебри. Седая Онега. В серебряных шапках густые леса, Где сполох салютом покрыл небеса, Где вывел в атаку своих молодцов Глава лесорубов Ефим Огурцов. Широкие плечи и кожа — как медь. Привет тебе, рыжий сибирский медведь! Иди, как в атаку ходил, напролом, Сквозь дебри прокладывай путь топором. Настала пора Твоего топора, Великих работ Золотая пора. Нам много доделать. Нам много достроить. А время не ждет и не терпит простоя. Друзья мои, где вы? Далеко-далеко… Неправда! Мы рядом, мы локоть о локоть! И песню послушай — в ответ загудят Луженые глотки бывалых ребят. Цвети, наша родина, славой своей! Пусть матери в отпуск не ждут сыновей. Им выпал бессрочный транзитный билет. Им дела по горло и отдыха нет. Спокойное солнце обрызгало дали. В комодах лежат ордена и медали. Мы, мирные люди, по старой привычке Встаем на вечерний сигнал переклички. Мы вечно на фронте. Мы вечно в строю. Об этом я песню сегодня пою. А песня не терпит минуты простоя — Она, как солдат, не выходит из строя. А если настанет минута — умрет, — То слово последнее будет: вперед! В огонь и буран, через зиму и лето Крылатой кометой летит эстафета. Леса новостроек, мосты и прогоны Мелькают огнями в предутренней мгле. Меж старых стихов полевые погоны Хранятся на случай в рабочем столе.
1947
Добавил: Антон Ивакин
Дудин Михаил Александрович
Поэт
* 07.11.1916 дер. Клевнево Ивановской губ.
31.12.1993
Дудин рано остался сиротой. Грамоте научил его — по книге стихов Некрасова — дед. Дудин учился в школе крестьянской молодежи.

По окончании Ивановской текстильной фабрики-школы работал в молодежной газете. Сблизился с начинающими поэтами Владимиром Жуковым и Николаем Майоровым. Первая книга стихотворений Дудина «Ливень» (1940) вышла в Иванове (из лирики 1930-х в дальнейшем перепечатывал только стихи «Листопад», «Гроза», «Сначала только я заметил...», завершающееся дерзким вызовом: «Ты жив еще, подлец Мартынов. / Вставай к барьеру! Я иду!»).

Идеи родства, братства людей Земли, пронизывающие творчество Дудина, составлявшие смысл его общественной деятельности, всегда сочетались с глубоким самоощущением русского человека и поэта, с привязанностью к «родному очагу», «единственной родине» — ивановской земле (оттуда родом и традиционный русский стих Дудина). Как позывные нежной любви к отечеству в стихах звучат названия деревень Клевнево, Вязовское, имя речки — Молохта. Светла и благодарна память поэта о матери Елене Васильевне (поэма «Останется любовь», 1961; стих. «Вязовское», «После возвращения», оба — 1976; «Материнский крест», 1977; «По вечерам дрова горят в печурке...»).

В 1939 Дудин был призван в армию. Точкой отсчета поэтического пути считал тетрадь стихотворений «Жесткий снег» (зима 1939–40). Обожженные огнем тяжелых боев на Карельском перешейке во время финской кампании, эти стихи выбрал из потока почты и опубликовал в первых номерах «Звезды» за 1941 Н. С. Тихонов (чувство благодарности своему «крестному отцу» Дудин пронес через всю жизнь).

Дудин — участник героической обороны Ханко (подружился там с земляком художником Б. И. Пророковым, вместе работали в газете «Красный Гангут», соавторы письма «барону фон Маннергейму»). Участник обороны Ленинграда. Был принят в СП на фронте весной 1942. Во время войны вышли сборник стихов Дудина «Фляга», «Военная Нева» (оба — 1943), «Дорога гвардии», «Костер на перекрестке» (оба — 1944). В Москве П.Антокольский собрал произведения Дудина, печатавшиеся в «Комсомольской правде», и составил сб. «Стихи» (1943). Особенно широкую известность принесло Дудину стиховторение «Соловьи» (1942). Сердцу нужно было «сгореть» и вновь забиться над пеплом утрат, чтобы стихи о гибели товарища зазвучали песнью торжествующей жизни, чтобы лес и все мироздание заполнило томительное пение соловья («Я славлю смерть во имя нашей жизни, / О мертвых мы поговорим потом»). Дудин принес в поэзию романтическое воодушевление молодой, чистой натуры; война не огрубляла и не старила ее.

На войне в Дудине окрепло чувство поколения. Шеренгой поэта навсегда стали С.Орлов и Г.Суворов, С.Наровчатов и М.Луконин, А.Межиров и М.Максимов. С годами все чаще приходилось писать друзьям реквием, самый известный — он звучал и при прощании с Дудин — «Памяти Михаила Луконина» (1976): «...Идем, салютуя живущим / Разрывами наших сердец».

Война надолго «вошла в глаза» поэта, отозвалась в стихах и публицистике Дудина строгой, бессрочной Памятью (поэмы «Вчера была война», 1946; «Песня Вороньей горе», 1964; стихотворения «Наши песни спеты на войне», 1965; «Вдогонку уплывающей по Неве льдине», 1966; «Это память от зари до зари», 1975; «В День Победы», «Товарищам 1941 года», оба — 1986; очерки, посвященные фронтовому братству, гангутцам в книге «После притяжения», 1981 и 1984; повесть «Где наша не пропадала», 1967).

Вернувшись к мирной жизни, Дудин отдал щедрую дань лирическому созерцанию, наслаждению красотой природы, женщины, упоению тишиной (лирический цикл «Вологодское лето», другое название «Упрямое пространство», 1959, поэма «Четвертая зона», 1959, стихи в книге «Дерево для аиста», 1980, и др.). И все-таки доминантой поэзии Дудина 1950–70-х стала тревога: она меньше всего определяется приверженностью общеромантической традиции, это — чувство гражданское, не случайно тревоге в стихах и поэмах Дудина постоянно сопутствует память.

В 1960-е Дудин пишет поэмы «Песня Вороньей горе», «Песня моим комиссарам» обе — 1964), «Песня дальней дороге» 1965). Особенно примечательна последняя. Написанная через пять лет после «За далью — даль», поэма Дудина о путешествии к правде не повторяет А.Твардовского. События эпохи как бы проносятся за окнами «вечного» поезда, напоминая о величии века и о позоре фашизма. В калейдоскопе лиц, происшествий, свободном перемещении из настоящего в прошлое и обратно, из страны в страну, с материка на материк — своя логика, при всей импровизационности поэмы-песни. Поезд мчится мимо городов, чудес света, но миновать горе человеческое «бесплацкартный» пассажир (поэт) не может. Все здесь пронизано болью и тревогой за будущее Земли людей («Есть тоска о смертном часе / И для всех один рассвет. / Есть Земля. / И нет в запасе / У Земли других / планет»). Дальняя дорога у Дудина не столько географическое понятие, сколько состояние души, выражение беспокойного поиска истины.

Дудин — лирик в изначальном значении слова. «Книга лирики» (1986) — его главная книга, где и поэмы — части, звенья лирического монолога. В лирике Дудина узнаваемы натура, характер поэта, черты его личности, из которых важнейшая — дар общения. В книгах стихотворений «Дерево для аиста», «Ключ» (1983), «Полынь» (1985) немало дружеских посланий — подарков к праздникам, юбилеям, а чаще — писем по будним дням. Адресаты посланий — единомышленники, друзья: Кайсын Кулиев и Давид Кугультинов, Семен Гейченко и Владимир Жуков, Левон Мкртчян и Сильва Капутикян. Само послание у Дудин — малый прообраз человеческого братства «сыновей одной Земли, одной земной печали» (Письмо Кайсыну. 1971).

Дудин много послужил сближению разных народов, культур, литератур как переводчик (переводил с грузинского — Н.Бараташвили, с украинского — М.Бажана, И.Драча, с башкирского — М.Карима, с балкарского — К.Кулиева; среди переводческих открытий Дудина — писавшая по-шведски Эдит Седергран — «Возвращение домой», 1991). Характерно название книги избранных переводов Дудина — «Все вместе» (1980). Особой любовью Дудина была Армения: он переводил А.Исаакяна, Е.Чаренца, В.Терьяна, А.Сагияна; был первым русским поэтом, приехавшим в 1988 в Нагорный Карабах выразить сочувствие и солидарность народу Нагорного Карабаха, провозгласившего независимость; гонорар за издание книги посвящений, переводов, эссе, стихов «Земля обетованная» (Ереван, 1989) передал пострадавшим от землетрясения.

Дудин много издавался, не был обойден вниманием властей, имел высокие награды и звания. Но стихи Дудина, главным образом написанные в последние годы, разрушают стереотип удачника, баловня судьбы, любимца «системы». В чернобыльском цикле «Сегодня» (1986), в «Стихах из дневника Гамлета» (1984), книгах «Полынь», «Заканчивается двадцатый век...» (1989) волна романтических надежд, ожиданий, восторгов спала, обнажив на берегу лирики горькую соль раздумий о сущем; поэтическая речь, насыщенная, сжатая, зазвучала жестко, неукрашенно, задевая слух резкой прямотой правды, афористичностью невеселых откровений («Святая Правда есть, /Но что с нее возьмешь?.. / Власть — любит лесть, / А лесть — рождает ложь. / И нас с тобой / Опутало вранье. / И над земной судьбой / Кружится воронье», 1984). Не удивительно, что наиболее дорогие Дудину стихи второй половины 1970-х — начала 1980-х «Давид Кугультинов в Норильске», «Тихий вздох над Сибирью», «Слово о словах», «У могилы Неизвестного солдата» («...И тоска мою душу гнетет, / И осенние никнут растения, / И по мрамору листья метет/ Оскорбительный ветер забвения») и другие упорно не пропускала цензура.

На трудном переломе истории, в годы перестройки, Дудин заново нашел себя как поэт. Нелегкие раздумья о былом и нынешнем, разочарования, горькие прозрения искали выход не в митинговых обращениях, не в скороспелой публицистике на злобу дня, а в стихах выстраданных, отточенных. В циклах стихотворений «На повороте в завтра», «У вечернего огня» (оба — 1988), «Песни убегающей воде», «Десять открыток с берега беды» (оба — 1991), «После полуночи» (1992), «Одинокий дуб в чистом поле» (1993) талант поэта раскрылся в ипостаси трагической. Дудин тяжело пережил распад Советского Союза: «Я нищим стал: Все растерял по свету, — / Меня уже наполовину нету / ...Расторглась жизнь, распались времена...» («Моя молитва под новый 1992 год»). В душе поэта гудели колокола, «разбитые предчувствием крушенья». Гудели — и созывали помнить и про «вологодский конвой», и про «тревоги и страхи», и про «оскверненные хамом храмы». Образы времени в поздней лирике Дудина то жутки («там, где шумит базарная толпа / ...Немцу жулик ловкий / За доллары сбывает черепа / Моих друзей, убитых под Дубровкой»), то жалобны («Умирает солдат недужный, / Никому на земле не нужный»), то просветлены надеждой на «чудо живое любви», на мастерство и упорство народа.

Из названных циклов сложилась последняя книга Дудина «Дорогой крови по дороге к Богу» (1995). В ней голос честного, совестливого сына своего времени, который не отрекается от прошлого, требует: «Не распинай мой день вчерашний...», но берет на себя личную ответственность за все, что было в прошлом позорного, унизительного («...Со всеми вместе я орал «Ура!» / И до мозолей отбивал ладоши...»), не может смириться со своей ненужностью в настоящем («Я жить без веры не умею / И быть ненужным не могу»).

Поздняя лирика Дудина мужественна и печальна. Стихи окрашивает мотив прощания («Как много нам досталось. / Как мало нас осталось. / И с жизнью эта малость / Прощается теперь»).

Дудин не смог при жизни выпустить свою последнюю книгу. Между тем он надеялся ее изданием заработать средства на восстановление церкви в с. Вязовское Ивановской обл., возле которой похоронена его мать и где он сам хотел обрести (и обрел) «последнюю квартиру», — воля Дудина, выраженная в стихах «Вместо завещания» (1986) («Найдите мне место на этом погосте...»), была выполнена 6 янв. 1994.

Портрет Дудина довершает книга «Грешные рифмы» (1992), изданная благодаря помощи Санкт-Петербургского Комитета мира и согласия (Комитета защиты мира), где Дудин в течение двадцати лет был председателем. В этой книге собрано то, что сам поэт называл «мелким хулиганством», — ходившие в списках, известные с голоса присловья, строфы, частушки, эпиграммы, словом — «грешные рифмы». Острые, точные, веселые и горькие, на грани риска, они бьют по мишеням безнравственной политики, глупости, графоманства, мелочности, подлости, они социально и портретно выразительны («Я любил тебя, Маланья, / До партийного собранья. / Как открылись прения — / Изменились мнения»; «Лежит милая в постели, / А я лежу под койкою. / Как же мы достигнем цели / С этой перестройкою?»).

У Дудина было много общественных обязанностей, к которым он относился ответственно, неформально. Многим молодым литераторам помог войти в литературу, выпустить первые книги. Многим рядовым ленинградцам, будучи депутатом Верховного Совета РСФСР двух созывов, помог преодолеть бытовые неустройства, найти справедливость на работе, вернуть доброе имя. Вообще по натуре он был заступник. В своих делах, идеях, с которыми выступал, руководствовался истиной, что «без прошлого нет будущего», что подвиг соотечественников должен быть достойно увековечен и ни одно имя при этом не забыто. По инициативе Дудина вокруг Ленинграда был создан Зеленый пояс славы, в самом городе основан музей защитников Ханко. На гранитных и мраморных плитах города сохраняются его слова — стихотворные надписи по обеим сторонам входа на Пискаревское кладбище, эпитафии на братской могиле Серафимовского кладбища, на памятниках защитникам Ленинграда.

Банк Н. Б.
Русская литература XX века. Прозаики, поэты, драматурги: биобиблиографический словарь: в 3 т. — М.: ОЛМА-ПРЕСС Инвест, 2005. — Том 1. с. 666–669.